Быть белой вороной среди черных так же плохо, как и, скажем, снегирем в горошек. Его постоянно тянуло на птичьи метафоры. Эти потомки динозавров, сохранившие возможность летать, вызывали у него невероятную зависть.
И поэтому он везде кормил птиц. Смотрел на них и думал, вот были бы у него крылья, он бы тогда – ух! И улетел бы. А они почему-то не улетали. Никто из них. Ни синицы в Москве, которые клевали сало у него на балконе, ни чайки на набережной в Хельсинки, которые отнимали у него бутерброд с лососем, а он только смеялся, ни голуби на площади Сан-Марко, нагло ходившие ему по голове.
В своем поместье он сразу приказал разбить огромный пруд и привезти туда черных лебедей. Крылья подрезать запретил. Братья только плечами пожали: чудит младший как всегда. Впрочем, его поступкам давно не удивлялись. С тех пор, как выяснилось, что потомственного террориста из него не получится, а вот математик – очень даже может быть. В конце концов, математик стал финансистом специфического профиля, и не потому, что ему этого хотелось, а просто семья... Такая семья.
Он щедро жертвовал на благотворительность, часами сидел у пруда, учил зачем-то китайский, скучал. И все мечтал улететь куда-нибудь. Лучше бы на Луну. Он по-детски верил, что там есть какие-то особенные птицы. В Америку его давно не пускали, в Европу тоже.
Черные лебеди с шипением подплыли к берегу. Он зачерпнул ложкой тертую морковь из ведра, высыпал в воду. Они обиженно посмотрели на него: им хотелось щипаться и брызгаться водой. Но сегодня у него не было настроения играть. Вот если бы у него взяли, да и выросли крылья, тогда бы... да...