Моя Масяния

Выходец Из Арройо
      Учредительное собрание анархо-индивидуалистов наметили в знакомом "Мак-Даке". Мы с Элькой уже наспорились про название партии и теперь веселились по этому поводу, поедая псевдоканадские котлеты в булочке, сомневаясь только насчёт количества картошки по-деревенски, а уж никак не насчёт дурацких названий. Картошки надо бы ещё, а название само утрясётся. Чё тут сомневаться? Сами посудите, как только она убедила меня, что "индивидуалисты" – слишком длинно, я поупирался и согласился на "эгоистов", а она сама передумала и "индивидуалисты" ей теперь подходит. Только сократила до "инди". Теперь мы на эту тему просто не спорим, ведь уже сошлись на главном – в наших партиях может быть только один член партии. Он же вождь и его заместитель. А спорить неохота. Во мнениях о количественном составе зато полная гармония. Партия-одночлен звучит по-идиотски, но весело. Да? "Анархинди" – улёт, а не название.

– А регистрироваться будем? – наскоро проглотив, опять поинтересовался я, возвращая Эльку к трепещущей теме, поскольку она отвлеклась на рассуждения о таинственном "постфьючере".

– Да ну, на фиг! – фыркнула подруга, – Мы же альтернатива существующим политическим системам, так на кой же им кланяться, а? Дяденьки, зарегистрируйте нас, пожа-а-а-луйста! – скорчив дебильную физию вагонного попрошайки, поиздевалась Элька.

– Если наберётся пятьсот партий-одночленов, соберём блок и сходим на выборы.

– Фантастика в соседнем отделе! – пожала плечами Элька и призадумалась.

      Судя по её взгляду на стойку выдачи мусорной жрачки, думала о бургерах или нагетсах. Нагетсов хотелось и мне. К блоку анархо-эгоистов вернулись только минут через двадцать.

– Несостоятельность продажных политиков подталкивает к мысли... – задумчиво высказалась Элька, разглядывая надкушенный курячий недокотлеток. – Я о том, что без кровопийц жизнь была бы лучше, а нагетсы крупнее и дешевле. Что скажешь?

– Да что тут скажешь? Цитата: «Все правительства нежеланны и не являются необходимостью» – отреагировал я. – Ты ж понимаешь, государство не осуществляет никаких функций, ничего такого, что не в состоянии выполнить само общество. На кой нужен кто-то, кто говорил бы нам, что делать, пытался управлять нашей жизнью, доставал нас налогами, дурацкими  правилами, казёнными или псевдорелигиозными уставами и процветал бы без особых забот за счет нашего труда? Вот и пш-ш-шли они все!

– Что касается выбора политической идеологии, братва придерживается анархистских взглядов и только кто-то кое-где у нас порой поддерживает дальнейшее развитие идей капитализма.  Или коммунизма, хотя бы. Только настоящего, а не отстойно-дефективного, как у нас было. Хотел бы в настоящую правильную коммуну? – спросила Элька, стирая салфеткой с пальцев липкий соус карри.

      Я кивнул. Недавно она дочитала и вернула притыренные мной в далёкие ранние девяностые из ГОЕК книжки про киббуцы. Там была отличная проза одного хорошего писателя-киббуцника, но преобладали просто просветительские материалы и даже явные агитки. Узнав, что ГОЕК – это Городское Общество Еврейской Культуры, повеселилась и попеняла, что свистнул книжки. Пришлось признаться, что спрашивал общественных библиотекарш, а те разрешили не возвращать. Я и пожадничал.
      Вообще-то, Общество Культуры было грамотно устроенным пунктом вербовки на выезд, но это тогда уже никого не волновало. Я даже из любопытства посещал собрания желающих отъехать, но заскучал и потом ходил только в библиотеку Общества. Самое забавное, что культурных общественников не занимало, еврей я или нет – в члены Общества принимали по простейшему устному заявлению. Шутили, что гены по материнской линии считаются, а вопрос участия в зачатии – это очень тёмный вопрос. Почему-то всем было от этого весело. Хороша хохма: я не они, но всем на это наплевать. Мне это нравилось!

– А знаешь, Элли, не все панки хорошо разбираются в истории и теории анархизма, но большинство, как мне кажется, чистосердечно разделяет убеждения. Я о  принципах отрицания официального правительства и правителей... И все ценят индивидуальную свободу и ответственность. Даже уверен, что разделяют и ценят, а не просто кажется. А ты? – глянул я на сытую довольную стихийную анархистку.

– Свободу и ответственность... Нечестивое существование! – непонятно ответила она.

– Чего? – удивился я.

– Кого! – поправила Элька. Так журнал называется. Вроде бы, в Миннеаполисе издают. Это, как бы, самый большой анархистский панк-фэнзин в Северной Америке. В основном, говорят, освещает музыку, а иногда и политику анархистской направленности. Существует наверняка ещё множество других, ориентированных на более активных и сознательных читателей, но этот круче всех. Упоминаются в сети ещё всякие, которые ставят музыкальную составляющую панк-движения ниже политической. Но выше-ниже – это для любителей помусолить тему, а по мне, так политика – дешёвая шняга. Щаз-з... – достала она свой мобильник и стала нажимать кнопочки. – О! Фэнзин Profane Existence – во как называется.

– У тебя там склеротник, типа справочника?

– Не-а. Тут же вай-фай, просто с сетью сконнектилась.

– Понятно. А в Европе традиций потучнее и панки лютые, не то, что в америках. Британскую Discharge слышала? А Dead Kennedys? – выступил я знатоком панк-рока, а Элька неопределённо покрутила головой только.

– А что Kennedys тоже бриты?

– Американцы. Кеннедиз же.

– Мало ли... Вот у фиников была группа "Ленинградские ковбои". Так они даже с хором Советской армии выступали. И ещё как выступали!

– Да, я попал в Питере на их концерт. Это, знаешь... Да-а... Клоуны-панкрокеры и голосистые бойцы в солдатской форме в виде аккуратно построенного бэк-вокала числом с роту – инфернальное было зрелище.

– Ага! Видишь, а ведь настоящие финны, но назвались как. А я бы выбрала послушать мелодичный панк-рок группы Propagandhi, хоть и с матерными текстами, поскольку песни с идеями классовой борьбы и бросают вызов угнетению. О как! И... знаешь, что? Плодом трудов этих групп оказались тысячи людей, называющих себя анархистами и испытывающих здоровое презрение к правящим режимам, хотя... От слова "классовая борьба" несёт тухлятиной догматов марксизма. Всё сложнее и в схемы лезть не хочет. Давно "Догму" смотрел?

– С месяц тому. Как-то совпало, что впитал большую подборку "Масяни" и "Догму" в один вечер. Хороший был вечер... Скажи-ка, а почему панки предпочли анархизм? Это можно как-то внятно сформулировать, не флудя про свободу?

– Выбираем анархизм, как альтернативу существующим политическим системам мира и замкнутому кругу угнетения, скорее всего. Систему угнетения несёт в себе каждая революция. Хоть пролетарская, хоть буржуйская. Согласен с аргументом?

– Сама природа власти и любых иерархий в целом содержит в себе угнетение и эксплуатацию людей, – покивал я. – В отличие от других молодежных или буржуазных контркультур,  отвергаем коммунизм и левое крыло традиционных демократических правительств наравне с капитализмом.

– Сам сформулировал? – ехидно поинтересовалась Элли.

– Нет, из интернетной интересной статьи цитат надёргал. А что? Всё правильно же! – пожал я плечами. – Реформы, проводимые правящими партиями, стоит осуждать, как прогосударственные. Они же способствуют удержанию власти официальным правительством? Оттого и поверхностные. Типа клапан – пар выпускать. Эти реформы умиротворяют, а не освобождают людей. Что до коммунизма, так многие панки согласны с положениями движения, предполагающими поддержку прав женщин, работяг и разделяют отвращение к капиталистическому обществу. Нестор Кибальчиш!

– Чего-чего? – овлеклась Элька от кофе.

– Просто представил. Он же по Гайдару жизнь положил, воюя с буржуями. А уж наш пионерский  сказочник-то наверняка знал, что про Махно правда, а что враки иудушек и троцкистов. Члены панк-сообщества в реале, кстати, принимали участие в демонстрациях, организованных Лигой Спартанцев, Ревком Партией, другими промарксистскими группами. А наш пропавший товарищ и вовсе был в лидерах САКСа, газету редактировал.

– Напомни, – стала вспоминать Элли.

– Самарский анархо-ком. Союз. Его разогнали при Ельцине безопасники и милиция. Это ещё до лимоновцев было. Дима даже в подполье ушёл на несколько лет. Так что... Общность целей по некоторым вопросам. Значит, можно и с попутчиками вместе. Это ж не простая буза, это уже греет. Согласна? Однако, заметь, понимаем, что в действительности коммунизм очень далек от целей идеального анархистского устройства. Понимаем?

– А то! – кивнула Элька. – Конечно, как и все, кто изучает историю не по школьным учебникам.  Левые партии же авторитарны по своей природе. И ежу понятно! Будучи не у власти, занимают совсем другую позицию и представляют коммунизм как благородную силу, которая радеет за равенство и справедливость против угнетения и господства капиталистов. Разговоры в пользу бедных... Классика! – подмигнула, потом сосредоточилась и прочла, как стихи, – Любая система, поддерживающая частью своей философии господство одного человека над другим, утверждает возможность угнетения. Комми-группы не за освобождение масс, а за свою собственную власть. Получив её, используют те же репрессивные средства для её сохранения, как и все правительства.

– Молодца! – порадовался я цитате. – А попросту про нашу братву что сказать? Если совсем просто?

– Надо очень много работать... – сказала Элли и слегка опечалилась. – Много-много... Антоха скоро появится?

– Да, в его седьмом классе уже уроки кончились. О! А вот и он с подносом!

      Наш младший товарищ был просто товарищем. То, что ему всего тринадцать лет – ничего не значило. То есть кое-что ему надо было объяснять, учитывая опыт и знания, а иногда он обгонял нас и был мастак задавать вопросы. И чутьё у него на высоте.
      Вот и сейчас, приступив к поеданию, он держал ушки на макушке, пока мы наслаждались цитированием классиков и кое-чего из более современного.

– Кронштадт и Испанию не береём, там всё ясно, как и с Махно... – загорячился я было, утомившись цитировать, цепляя любимую мозоль на извилинах.

– Да не всё там ясно и легенда о бескорыстии Махно подмочена! – перебила меня Элька. – Кстати, с испанским золотом и коминтерновскими миллионами в Европе и америках тоже дело тёмное. Думаешь, события для фильма "Хребет дьявола" сценаристы из пальца высосали? Типичные характеры в типичных обстоятельствах. Скорее всего! И вообще: поскреби демократа, доскребёшься до анархиста. Не так, скажешь?

– Думаю, это только нашенских касается. А если не загнали в пионеры, прямая дорожка в скинхэды. Что скажешь, Антоха?

      Антон пожал плечами и взялся за колу, звучно добывая напиток из полулитрового картонного стакана. Элька поразмышляла и заметила:

– Куда-то ты вильнул от анархии. Прямо к фашикам. Не поняла.

– Знакомый двадцатилетний скин-собачник недавно "кинул зигу" своей Маньке Облигации и она ответила ему, почти рефлекторно вытянув правую переднюю лапку...

– Я ничего не понял! – оторвался от колы Антон.

– А... Ну, псинка у него по имени Манька. Породы... Пти брабансон, кажется. Угольно-чёрная девочка. Их ещё брюссельскими грифонами называют. Он сам выбирал из помёта и запал на гестаповский цвет...

– Откуда знаешь, что именно на гестаповский? – перебила Элька.

– Сам сказал... Ладно, по-порядку буду. Ему ещё школьником с гастарбатейрами драться приходилось, причём не он задирался. И к родным его цеплялись. Он озлился и к окончанию школы созрел для скинхэдства с ультра-патриотизмом мордобойного толка. Понимаете? Ему скучно было разбираться в высших материях и в соображениях абстарактной справедливости, считал эту муть просто флудом. По его мнению Гитлер за десять лет  для своих сделал то, что наши соплежуи не могут за тридцать. И попробуй с ним поспорь! Так он согласен мириться с любым тоталитаризмом, если на стороне тоталитарной системы или структуры "правда". И толковать о свойствах этой правды не хочет. Повесил у себя в спальне портрет Гитлера и почти месяц лаялся с родными, потом просто из родственных чувств согласился портрет уничтожить, но при своём мнении остался. Купил с год назад фольксваген, ему только на "пассат"-лохматку хватило, в первый же месяц после сдачи на права сбил какого-то дикого гастарбайтера, перебегавшего не там, где "зебра" и...

– И что? – хором спросили Антон и Элли.

– Вышел из-за руля, убедился, что тот жив и не сломан, пнул его от души и дальше поехал.

– И к чему ты это? – после небольшой паузы спросила Элька, а Антоха внимательно слушал.

– Я уже забыл, к чему. Мысль только мелькнула. Просто... Я не смог ему ничего доходчиво рассказать о милосердии и доброте, о свободе личности и тупике любой тоталитарной или авторитарной системы. В смысле – так, чтобы он захотел понять и принять. Он не хочет быть добрым, он хочет быть в шайке и готов применять насилие, если наших щемят. И хотел голосовать за Жириновского, но потом просто с закрытыми глазами ткнул наугад. Попало в Прохорова. Обхохочешься! Он рассуждает, как воинствующий заединщик и мне верится, что насилие он применить сможет. Производит впечатление человека, которого так достал жадный  гнусный бардак, что терпение почти лопнуло. И рассуждательство на гуманитарные, политические и философские темы его уже даже не смешит, а чаще заставляет скучать. Экшен – нормально, а болтология для него хуже гламура.

– Мрак... – подвела черту Элли.

– И не будет он читать Кропоткина. А в Бакунине ему понравилось только то, что тот морду Марксу набил. От государства ему нужно, чтоб работало, а если будет, то он не видит в госсистеме врага. И вообще системы его не интересуют. Конкретное кувшинное рыло, конкретный косяк в делах, конкретная рихтовка рыла. И всё...

– Ну-у... – протянул Антон и хотел было что-то сказать, но потом прередумал.

– Чисто конкретно? Как-то олигофренически выходит, – высказалась за двоих Элька.

– Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу! – выдал я фрагментик любимого стишка.

– И что? – почти хором спросили друзья.

– Это не про английских ли диссидентов двухвековой давности стишок? – ехидно поинтересовался я. – Или почти про нас...

– Вы с Элли иногда так говорите, что я вас почти перестаю понимать, – вдруг добавил бочку дёгтя в нашу медовую говорильню Антон. – То как-то по-книжному начинаете, то на шуточки переходите в серьёзном. Как в глупом сериале.

      Упс... Я, кажется, покраснел, а Элька немного разозлилась. Она вспыльчивая, но отходчивая, а думать часто успевает так быстро, что не угонишься. И при этом думает всегда настолько своё, что за виляниями чужих размышлений вслух следить не хочет и предпочитает подкалывать умника ядовитыми замечаниями. Кажется, только что кто-то нарвался на очередное жало.

–  Дядьки, я вас ваще призываю быть поконкретнее. Объясните, как детсадовке, вы сами-то что поняли и чего хотите.

      Я повздыхал и решился. Вообще-то всё начиналось с альманаха. Да, возникла идея сделать сборник небольших произведений на тему анархии и попытаться собрать лучшие писания современников и наших сетевых знакомых. Только это не нудные рассуждения должны быть, а рассказы с приключениями, фантастика постнуклеарного направления или постапокалиптика. Что-то не унылое и точно без нравоучений. Я высвистал наверх всех, кого смог, большая часть знакомых сетевых графоманов откололась, кто-то уклонился от дискуссий и просто написал рассказ. Были и по-настоящему интересные, а в итоге из пишущей братии осталось только трое – это мы и есть. Мы сговорились считаться чем-то типа литературного общества и добровольно пожелали взять на себя скучные технические дела – работы с текстами кандидатов в сборник. Тут ещё и подоспела тема в одном классном независимом журнале –  решила редакция весь номер посвятить произведениям современников о свободе. Вот так! Ни много, ни мало, а на такую всем понятную необъятную тему... И тут нас заклинило. Груды слов, тонны эмоций и в сухом остатке меньше десятка рассказов и две повести-малютки. Выдуманное наше  название (Анархистское Литературное Общество – АнархоЛитО) теперь слегка смешило, так как мы даже список интересных нам авторов и произведений не смогли сформировать. Общество, блин! Ну... почти смогли. Раз ЛитО у нас Анархо, никто ни над кем власти не имеет, а единогласно мы были "за" только по двум-трём кандидатурам и по паре произведений. В остальном – споры и всяческие тёрки. И очень много слов. Пока никто не говорил вслух, но я подозревал... Да, был уверен, что мысль у всех готова к озвучиванию: пусть пашет тот, кто считает себя самым-самым, а мы поглядим. Вождизм! Я просто всей гузкой чуял, что мне угрожает лидерство. Причём, моё. Уф...

– Я вот что хотел сказать, дорогие друзья, – монотонно проговорил я, сдерживая эмоции, – теории уже написаны классиками, научного в интернете полно, но испокон и посейчас за душу берёт искусство. Так? Я в самом деле это как-то печёнками ощутил, когда досматривал "Масяню". Свергать государства – кровь, пот и слёзы. Это на фиг никому не надо. Не замечать их они, государства эти, нам не позволят. Бунтовать? Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае зовут его иначе. Слыхали? Надо обращаться к умам и душам, к сердцам надо. Это могут песни и литература. Современники в роли быдла на голубом глазу заявляют: "Мы живём в свободной стране!" Рабы повторяют за рабовладельческими СМИ: "Мы свободны!". Что это значит? Что почти всех властители обманули. И будут дурить нас, как тупых лохов, пока мы сами не захотим им этого не позволить. А пока позволяем. В нашем любимом постнуклеарном фантастическом мире, как однажды Элли мне внятно написала в письмеце, государства суициднули в ядерной войне и анархия явилась сама собой, просто предъявила себя остаткам человечества и выбирать стало не из чего. А в реальном мире всё схвачено и дарить ничего никому не будут, в  современном мире самая симпатичная анархистка –  Масяня из кибепанковского мультика. Кстати, её где-то даже хотели выдвинуть кандидатом в президенты и... Знаете, что? Я бы за неё проголосовал! И соседа бы сагитировал, хоть он и любитель своей отзывчивой  собачке "зиг хайль" показывать. Понимаете? Власть будет считать нас покорным одураченным быдлом до тех пор, пока не нарвётся на внятный отпор. Нарвётся, что-то будет меняться. Но бунт, революция, любая кровавая свара покромсает не столько властителей, сколько нас же. И кому это надо? В мире олигархов, госчиновников и казённых заединщиков дураков не держат. Люди, обычные работяги, им нужны и они это отлично понимают. Эра роботизации пролетариев пока не наступила. Без рабов никак! И не в киношном мы рабстве под батогами с цепями на конечностях, как в костюмированных псевдоегиптах или псевдоримах, а в современном – с финансовыми, считайте, что виртуальными, цепями да под присмотром полиции живым глазом и посредством вэб-камер. Ещё мы и под религиозно-культурным опахалом, мы нужны им с мозгом, запудренным байками о растущих возможностях в обществе потребления ради потребления, с "американской мечтой" планетарного масштаба. Чтобы, как ослик за морковкой, тянулись к лучшему, а хитрые постромки не замечали, а к постромкам их государственно-олигархическая телега привязана, а в телеге они – наши правители. Не вижу я ничего лучше, чем впендюрить им в их лживую государственную машину нашего идеального героя... Или героиню. Живых людей таких нет, а моим президентом пусть будет Масяня! И если броуновский хаос мелких воль не обретёт единый вектор, быть нам под тапком, как в знаменитом мультике "Насекомые".

– Что за мульт? – встрепенулась Элька и Антоха тоже оживился.

– Насекомые на коммунальной кухне бегали с лозунгами плотной толпой и требовали права на крошки, на воду, на щели... Колонна демонстрантов как раз поместилась под тапок домохозяйки – та готовила у плиты и не заметила, как раздавила всю процессию. Такой вот был финал. Это очень коротенький мульт. Нашумел лет десять назад. Надо будет в ю-тубе поискать. Здоровенный членище, нарисованный в Питере на разводном мосту хотя бы заметили. Но проморгались за считанные дни. Власть у нас такая, что на вороту у неё не виснет. Вот ещё моментик... Помните басню про повара и кота?

– А Васька слушает да ест? – с улыбкой спросил Антон.

– Угу. Чтобы Васька успешно слушал да ел, нужен особый повар. Такой не вышвырнет за шкирятник и пинать не станет. Увещеватель! Поэтому, когда слышим от властей, дескать, надо делать "то" да "это" и воровать скромнее, что надо заботиться о неимущих и усовестить оборзевших и мздоимцев... Всё понятно? В идеале васьки ставят на кухню своего повара, а публика думает, что это он, повар, на кухне главный. И с трепетанием гражданского чувства в стеснённой патриотическим порывом груди голосует на выборах за повара и его команду. Чтоб васьки слушали да ели. А в финале скажу совсем непонятное. Я сам ещё плохо понимаю... В анархизм атеистов я не верю. А объяснить не могу. Что скажете?

      Повисла пауза. Антон крутил в руках свой чудо-телефончик и хмурился. Элька выглядела усталой и недовольной.

– Это был экспромт или тщательно вызубренный спич? – спросила наконец, а я только плечами пожал. – Вот и у меня на душе нечто среднее между согласным кивком и пожиманием! – усмехнулась она, но не очень-то весело.

– А я как-то всё иначе себе представлял... – высказался Атон. – Теперь всё окончательно запуталось и сказать мне нечего. Пока нечего! – поправился он, подумав, и понажимал что-то в телефончике. – Революция означает не просто смену правителей. В этом веке революция стала сменой власти, спланированной профессиональным классом коммунистических организаторов, которые просто свергают капиталистические системы и заменяют их собственными, такими же или даже более деспотичными. В этом смысле, революции превращаются в порочный круг, недовольные восстают только для того, чтобы создать новый класс недовольных. Коммунизм не предоставляет той степени свободы, которую может дать анархизм, и, поэтому является не более приемлемым, чем его предполагаемый враг, капитализм... – прочитал он у себя на экранчике. – Ясно, что это про двадцатый век, а я думал, мы про двадцать первый говорить будем, – грустно добавил он, – вот и цитатку приготовил.

– Из кого? Чья цитатка? – мрачно поинтересовалась Элли.

– Ой... А я не помню, забыл ссылку вставить. А это важно?

      Мы с Элькой одновременно покрутили головами. Да какая нам разница, кто сказал правильное слово? Молодец, что сказал. Спасибо ему.

– В двадцать первом веке ещё сложнее посылать в окопы лохов воевать за кошельки олигархов, чем в конце двадцатого, а царство труда и справедливости оказалось колоссальной дурилкой. И за это тоже воевать нет желания. В этом веке воюют наёмники. За деньги. Патриа о муэртэ? Патриотизм теперь стал работой. И деньги вместо людей воюют – дешевле обходится. Война информаций и технологий, страны рушатся от прохиндейских "реформ", а не от бомб. Кстати, недавно была годовщина истребления виртуального "террориста №1 нашей планеты". Показывали хронику –  праздничный психоз на американских улицах и площадях. Поди теперь догадайся, в самом ли деле США – это заповедник непуганых идиотов или только мерещится.

– А ты думаешь, покойника не было? – саркастически осведомилась Элька.

– Ни одного убедительного доказательства его существования не было ещё лет за десять до виртуального уничтожения. Так... Монтажи и телеакции. И хронический тайфун показухи с шумихой. Теперь таинственный труп авторитетно развеян и можно приступать к следующим актам марлезонского балета, а на страже мира Бэтман, Шрэк и хоббиты.

–  Да кончай хохмить уже! – устало махнула рукой Элли. – Антохе домой пора и я  устала мозгом скрипеть. Так что у нас по делу? А то мне всё больше хочется со снайперкой прошвырнуться по Пустоши...

– Доверьте мне рулить, пока другие желающие не появятся... – тихо обречённо сказал я, глядя на поднос с макдональдовскими опустевшими упаковками. – Будем временно  действовать по схеме типа "мы посоветовались и я решил". Если плохо получится, хоть будете знать, кого ругать. Все черновые наброски списка авторов и произведений я сохранил, а решу сам. Вы остаётесь свободными... В смысле, хвалить не обязаны. Если наша литературная акция будет успешной, лавры на троих. Если провалится, всех люлей навешают мне. Идёт?

– Люли тоже на троих! – бескомпромиссно заявила Элли. – Кончай кайфовать от самопожертвования, любитель наш лежать на амбразуре.

      Антон покивал, поддерживая даму и озабоченно глянул на часы.

– Учредительное собрание партии анархинди предлагаю считать законченным! – через силу пошутил я и мы втроём сами себе вяло похлопали.

      Дома я взял с полки книгу и всмотрелся в известное фото Махно. Мне стало казаться, что я начинаю кое-что понимать. С худого лица одного из настоящих героев Гражданской войны стреляли упрямством и затаённой тоской глаза. Эти глаза не были зеркалом души. Они были остриями его души. И я подумал, что люди с такими глазами могут стать вождями во всех смыслах. А те, кого нам пиарили, как вождей, долгими десятилетиями, в сравнении с Нестором кишкой тонковаты. Вот у них-то глаза могут называться зеркалом души. Только мутные это зеркала и отражают они не полнее стекляшки – осколка ненужной бутылки.   Смешная искренняя Масяня с символическими мультяшными точечками вместо глазок и бровками, потешно взлетающими выше головы – существо гораздо более симпатичное, чем румяные портреты сегодняшних авторитетов, стандартно наполняющие неким смыслом руководящие кабинеты от мунципалитета нашего двора до верховного капитолия огромной Федерации. Я сам себе могу честно сказать, что место, которое я люблю и считаю своей Родиной, называется не так, как в официальных документах. Этого места нет на глобусе. Там семьдесят лет был нарисован нерушимый мыльный пузырь. Увы... Хотя, если честно, что лопнул, жалко до сих пор. Я бы запретил петь наш гимн. Хватит врать. Лучше без слов. Под одну музыку не стыдно встать в шесть утра и посмотреть на карту. Слева направо пусть на ней будет написано: "Моя Масяния". Или уже?

Просто очень в тему: