(по мотивам достоверных россказней знакомых)
-1-
Я и не подозревал, что попаду в рай. Но это со мной случилось, к тому же, на этом свете. Вы подумали о любви? Нет, не угадали, кристальное чувство здесь ни при чем. Я хочу рассказать вам о моём не совсем триумфальном, но вполне успешном восхождении на литературный олимп. Я некто Змей Горыныч Трёхголовый, приехал в Москву из дешёвого и очень сердитого городишка. Поступил в единственный в мире Литературный институт имени Кой-кого. Жил я тогда в общежитии этого прославленного вуза. Меня поселили на седьмом этаже. Это и был рай. Мне тут же пояснили, что мне крупно повезло: на седьмое небо попадали не все и не сразу. Бок о бок со мной обитали достойнейшие персоны: аспиранты Высших Литературных Курсов. Непонятно, за какие заслуги меня поместили рядом с ними. Ни морально, ни физически я не был подготовлен к этому. Блуждая по сумрачному седьмому небу, я изучал его обитателей, которые, без сомнения, стоили самого пристальнейшего внимания.
Собирались обычно в нескольких комнатах, своеобразных центрах этой вселенной. Было очень забавно поочередно посещать их, выслушивая и высказывая абсолютно противоположные мнения.
В одной резиденции, к примеру, вечно обсуждали различные идеи. Главной активисткой подобных сборищ неизменно оказывалась девочка Капа, вундеркиндша двадцати с лишним лет. Каждый день она создавала не меньше десятка поэтических шедевров, над каждым из которых ставила порядковый номер: стих № 1234, стих №1235 и т.д. Капе казалось, что её творения уже давно числятся в списках нетленок. Стихи этой деточки были в основном посвящены смерти: «Погребение», «Тление», «Гниение» – сомнительная конкуренция бодлеровским «Цветам зла». Думаю, престарелым мастерам слова было нелегко приобщаться к великому наследию Капы. Эта щуплая и очкастая девица забавляла меня ещё и своими рассказами о том, что она в детстве выглядела как лубочный ангелок: губки бантиком, аккуратный и точеный носик, червонно-золотые кудряшки…
Но смешная девочка Капа – это ещё что! Жители седьмого неба потрясали моё воображение самыми причудливыми образами: дзинь – буддисты с вечно пьяными очами, дефилирующие под ручку с амазонками фавны, пасторальные пастухи, приманивающие своими свирелями тёлок со всех столичных скотных дворов и пастбищ, клоны Раскольникова (ещё большие неудачники, чем их прототип: не сумевшие даже обзавестись топорами)
Изучив седьмое небо, я стал спускаться с него всё ниже и ниже, до первого этажа, до самых ворот ада, где меня поджидали охранники – Церберы. Прокрасться незамеченным мимо этих зловещих стражей порядка не мог никто. Мне иногда казалось, что лишний раз выйти или зайти в общежитие можно только в окно. Однажды я видел во сне, что мне удалось в неурочное время улизнуть из рая. Но не успел я окунуться в земную жизнь, как меня тотчас же поймало такси и доставило прямиком на седьмое небо…
Наяву было тоже весело. Один законченный литератор с большим (и никому ни о чём не говорящим) именем предложил мне запечатлеть его облик для неблагодарного потомства. Я отказался от такой великой чести: «классик» заявил, что в моём распоряжении не более трёх пятиминутных возможностей изучить его харизму…
Ещё один корифей поэзии часа два распекал меня за неудачные рифмы, пока не обнаружил к своему величайшему удивлению, что имеет дело с белыми стихами…
Третьего гения мне довелось увидеть на семинаре в Литинституте. Им был некий «великоросский пиит» Столяров. Он терроризировал всех своих учеников и особенно – учениц, которых обзывал не иначе, как «рёбрами». Тема лекции, что мне довелось услышать, была такой: патриотизм в творчестве Александра Блока. Столяров объявил Блока нерусским человеком, поглумившимся над многострадальной родиной в стихотворении «На поле Куликовом»: дескать, только «иноземец» мог назвать Русь своей женой etc. Меня с моими возмущёнными протестами проигнорировали. В немного расстроенных чувствах, я пришёл на следующий семинар этого недопризнанного «мэтра». Приготовившись услышать что-то поистине оригинальное (предыдущую демагогию я посчитал разминкой), уселся в первый ряд. И что, вы думаете, я услышал? Предыдущую лекцию! Я был ошеломлён.
-2-
А какие интереснейшие литературные встречи проводились в Переделкино и Малеевке! По поводу переделкенских слётов промолчу (в Переделкино я так и не засветился), а вот Малеевскую сходку давно пишущих и начинающих пописывать графоманов я запомнил навсегда.
Представляете: гостиница – холодильная камера. Зато кормёжка хорошая (как тут не вспомнить Булгакова и его описания писательских столовых). Творческая тусовка длилась три дня и три ночи. Писаки время от времени обсуждали свои и чужие творения, а в основном занимались тем, что показывали друг другу свои барахольные наряды; переодевались перед каждым выходом из номера. Работы участников этого псевдолитературного действа очень отдалено напоминали стиль Державина или даже манеру ещё более древнего поэта Тредиаковского (Слава Богу, среди них не нашлось ни одного воскресшего Хлебникова - и на том спасибо).
Интересно было на семинаре по критике. Вообразите себе: прибыли из противоположных окраин России две критикессы. Одна представила авторитетным судьям свою великолепную монографию «Дыхание вечности», а другая выставила на обсуждение свой не менее грандиозный труд: «Вечности дыхание». Обе работы были посвящены Есенину…
Но самым занятным мне показалась лекция о Платонове, которую читала всем нежелающим блёклая дамочка, эдакий миловидный синий чулочек. Все присутствующие медленно или немедленно впадали в транс. Забавно было наблюдать за этим процессом. Тётка из четвёртого ряда, похожая на продавщицу в мясном отделе (видите? да-да, именно эта) вырубилась минут через десять. Сидящий в центре первого ряда дядька с диктофоном в вытянутой руке мирно похрапывал, запрокинув голову. Через полчаса все те, кому не удалось заснуть, ринулись к выходу. Всё происходящее в аудитории нисколько не смутило читалку. Один чересчур интеллигентный тип, борясь с одолевающей его дремотой, приплёлся к лекторше за автографом, комментируя свой порыв то ли вежливыми, то ли ироническими комплиментами: «Я впал в ностальгию. Ваше выступление напомнило мне столь же блестящую лекцию, которую двадцать лет назад читала женщина очень похожая на Вас…». «Скорее всего, это и была я, - отозвалась смущенная профессорша. - Уже лет двадцать пять я читаю в разных местах эту свою статью о Платонове. Других работ у меня пока что нет»…
-3-
А все эти бессчётные презентации малотиражных книг! Каких курьёзов только не бывает, скажем, на торжестве какой-нибудь вечно начинающей поэтессы предзагробного возраста.
Очередной дебют 80-летней Ларисы Пастух. Малый зал ЦДЛ. Пять человек, включая виновницу торжества и меня. Я уже собрался умереть от скуки, как произошло нечто увеселительное. Пиитесса декламировала свой визитнокарточный стих «Капелька». Закатив глаза, жутко манерничая, она почти чревовещала: «Я – капелька…». И тут сверху раздался громовой голос: «Я – мишка, приём, я северный мишка…». И далее непечатный текст. Оказалось, в большом зале шла репетиция другого мероприятия и режиссёр, ничего не знавший о выступлении "Капельки", проверял микрофон…
Мне поднадоело делиться своими впечатлениями о литературном бомонде. Поэтому замолкаю. Но как только у меня появится желание сообщить вам что-нибудь интересненькое, я непременно продолжу эту стопроцентную быль. И неважно, что мои коллеги возненавидят меня за мои откровения. Гонорар и всенародное обожание послужат мне хорошим утешением.
2009 г.