Партизаны – это не только народные мстители, скрывающиеся в лесах или катакомбах и пускающие вражеские поезда под откос. Партизанами в советское время часто бывали вполне мирные, но военнообязанные граждане Советского Союза мужского пола, которых военкоматы периодически призывали в строй, чтобы освежить в памяти воинские навыки или изучить военно-технические новинки. Этот непростой, но очень нужный для крепости обороны государства процесс именовался одним ёмким словом «переподготовка».
Поскольку от переподготовщиков обычно не требовали строгого соблюдения жёсткой воинской дисциплины, а многие «призывники» носили причёски и бороды не хуже чем у настоящих партизан, в народе всех призванных на переподготовку так и звали – партизанами. Правда, в отличие от настоящих партизан, переподготовщикам выдавали самую настоящую военную форму. Вспоминались воинские звания, а нередко присваивались и очередные. Один мой знакомый всего за два партизанских сезона общим сроком до двух с половиной месяцев, дослужился до звания сержанта, хотя за два года в армии даже ефрейторских лычек не заработал.
Интересное дело переподготовка или мирная партизанщина. Некоторые переодеваются в военную форму с плохо скрываемым раздражением, поскольку обычно вызов военкомата бывает чаще неожиданным и отрывает от важных дел, но большинство рады кратковременному избавлению от повседневной рутины и возможности вновь ощутить себя молодыми бесшабашными парнями. Как правило, к концу партизанщины даже зануды, ворчавшие в первый день в военкомате, остаются довольны весело и беззаботно проведённым временем, напоминающем крупномасштабную игру «Зарница». Мне тоже довелось попартизанить. О некоторых забавных эпизодах из моего партизанского опыта я вам и расскажу.
В Крыму партизан переподготавливали в районе Керчи на горе Опук. Собрали нас в Черноморске, оттуда отправили в Евпаторию, где сформировали воинскую колонну из машин и БТР-ров, с настоящими пушками и зенитками на прицепе. Один только переход партизанской колонны через весь Крым от Евпатории до Керчи стоит отдельного повествования. В каждом посёлке нас встречали не хуже героев-освободителей сорок пятого года. Правда, без цветов, но по сто грамм доставалось часто, что нередко выводило из себя наших кадровых отцов-командиров. Некоторые, особо активные партизаны, умудрялись по ходу движения колонны продавать или обменивать на самогонку часть военного имущества (тушенку, сахар, бензин), да так активно, что в Белогорске пришлось пополнять запасы. Главное достоинство воинской колонны в том, что вопреки всем дорожным перипетиям, она всё-таки движется, и мы добрались-таки до горы Опук на юге Керченского полуострова, не потеряв по дороге ни одной пушки, ни одной зенитки и вроде бы ни одного партизана. Во всяком случае, ни о каких ЧП за время в пути мы не слышали.
На полигоне партизан уже ждал подготовленный другими партизанами палаточный лагерь, гостеприимно распахнув пологи палаток. Если честно, за два года службы в армии мне ни разу не доводилось жить в палатке. Вне казармы ночевали, и не раз, приходилось даже спать и под открытым небом, а вот в армейской палатке никогда. А тут такая экзотика. Как не радоваться?
Командир нашей партизанской роты – майор (фамилию называть не буду, не принято у партизан выдавать военные тайны) оказался душевным, весёлым парнем. Прихватил он с собой пару мешков взрывпакетов, при помощи которых мы забавлялись вечерами от нечего делать. Очень весело выглядел вот какой трюк: поджигаем фитиль взрывпакета, накрываем его котелком и отбегаем метра на три – четыре. Ба-бах! Взрывпакет взрывается, котелок взлетает метров на десять вверх и если падает на соседнюю палатку, оттуда раздаётся дружный матерный хор, вызывая у нас приступы смеха. А один раз наш весёлый ротный вот что учудил:
Пошли мы на стрельбище. Стрельбище на Опуке не простое. Это целый полевой тренировочный комплекс, вытянутый в линию километра на два. В одном месте подъезжают к огневому рубежу танки погромыхать пушками, в другом партизаны долбят сапёрными лопатками каменистую крымскую землицу, сдавая зачёт по окапыванию, в третьем метают из окопа гранаты, дальше стреляют из автоматов по мишеням, практикуются с гранатомётами, зенитками и полевой артиллерией. Это самая главная часть керченского военного полигона. Чтобы исключить любую возможность несчастных случаев, стрельбище специально организовали в одну линию, на которой все стволы направлены в одну сторону. За огневой рубеж на стрельбище никого не пускают.
Порядок подготовки партизан на стрельбище был таков: сначала окапываемся, затем из окопа кидаем боевые гранаты, целясь в ростовые мишени, переходим на рубеж стрельбы из зениток (хоть я и служил в авиации, но на переподготовку попал в ПВО), потом на очередном рубеже стреляем из автоматов. По три одиночных выстрела и целый рожок короткими очередями. За нами шли другие подразделения партизан. Вот так конвейером и грохотало стрельбище весь световой день.
Закончив учебные стрельбы, мы возвращались назад через всё стрельбище и по ходу наблюдали действия других партизан. Когда наша рота проходила мимо рубежа метания гранат, майор хитро так улыбнулся и прикрыл пальцем рот, дескать: "Ша! Только тихо!". В то время на огневом рубеже другая рота отрабатывала метание гранат из окопа. В самом окопе находился только инструктор, его помощник, обязанностью которого была выдача гранат и боец, метающий гранату в цель. Остальные партизаны роты оставались в строю метров за сто до окопа и заворожено наблюдали за происходящим. Мы проходили позади этого строя. Никто на нас внимания не обращал, поскольку действие на огневом рубеже было значительно интереснее. Этим обстоятельством и воспользовался наш майор. Когда мы отошли от тренирующихся в гранатометании метров на двадцать, он поджёг фитиль взрывпакета и бросил его чуть или не под ноги партизан, сосредоточивших всё своё внимание на мишенях. Естественно, хлопок взрывпакета застал их врасплох. Как подкошенные колоски они рухнули на землю, а мы взорвались ликующим кличем, приправленным весёлым спехом. Не удивлюсь, если у кого-то из жертв озорства майора слегка отсырели штаны. Мы удалились, провожаемые канонадой отборных армейских выражений. Приходили потом обиженные партизаны на разборки, но мы угостили их по сто граммов самогонки, а ротный поделился взрывпакетами. Дружба восторжествовала, и инцидент к общему удовольствию был забыт.
Жители близлежащих к полигону сёл на время учений активизировали производство самогонки, спрос на которую неимоверно возрос с появлением большого количества партизан. Я слышал, что в Борисовку (ближнее село) за самогонкой партизаны ездили даже на танке, но думаю – это перебор любителей баек. До такого безобразия дело вряд ли доходило. Употребляли самогонку, не скрываю, но в меру, без существенных перегибов.
Весело было на керченском полигоне, интересно. Даже лучше чем в армии, никакой дедовщины, ни губы, ни ожидания дембеля. Увы, но три недели учений на Опуке пролетели быстро. Отделив от роты наш взвод (всего восемнадцать человек), направили нас под Симферополь на склад боеприпасов. Оказывается, при длительном хранении, боеприпасы необходимо перемешивать, чтобы не залёживались. Этим делом нам и предстояло заняться на складе, тобишь перетаскивать ящики со снарядами с места на место.
Таскать ящики – дело не хитрое, но нудное. Дабы хоть чем-то себя развлечь, мы решили заглянуть в ящики. Благо не было на них ни замков, ни печатей. Нашим взорам предстали артиллерийские снаряды, миномётные мины, пластиковые и матерчатые кассеты с порохом, похожим на жёлтые макаронины, чёрные и серые таблетки, трубки, колбаски и угольный зернистый порошок. Этот «угольный порошок» горел особенно зверски.
Известно, что любопытство стоит только расшевелить. Это как бросить зажжённую спичку в сухую траву, потом оно разгорается подобно степному пожару. Точно также вспыхнуло и наше любопытство, а вместе с ним и жажда пиротехнических экспериментов. Походы на склад стали более интересные и содержательные. Мы с гораздо большим энтузиазмом стали ворочать и перетаскивать ящики из штабеля в штабель, к немалому удивлению строгого суховатого майора – начальника этого огромного склада. Невдомёк ему было, что наш энтузиазм подогревался особым интересом. Выходили мы со склада, припрятав в штанах узелки с порохом или засунув в сапоги пиропатроны.
У каждого из нас были припрятаны в качестве сувениров по паре – тройке автоматных патронов и жмене всяких разных гильз. Я, признаюсь, прихватил даже маленький зенитный снаряд, правда, безопасный – учебный, с канавками-углублениями на гильзе. Никто о терроризме тогда и слыхом не слыхивал, ничего такого нам даже в голову не приходило. Просто было желание подурачиться, чисто пацанячьи забавы, не более того.
Особенно пригодились гильзы от крупнокалиберного пулемёта. Мы насыпали на дно гильзы щепотку чёрного зернистого пороза, а сверху друг на дружку устанавливали короткие колбаски жёлтого пороха с продольными сквозными отверстиями. Устанавливали так, чтобы верхняя порошина выглядывала из гильзы. Затем заряженную таким образом гильзу ставили на твёрдую ровную поверхность и поджигали верхнюю порошину. Жёлтый порох разгорался плавно, но пламя по каналам-отверстиям проникало вниз к чёрному пороху, тот взрывался и горящими ракетами выстреливал вверх жёлтые порошины. Зрелище красивое, но предупреждаю – небезопасное.
Охрана на складе была очень серьёзная: тройное ограждение из колючей проволоки, два пропускных поста, но нас никогда не досматривали. Однажды я поспорил с начальником склада на бутылку коньяка, что смогу вынести с территории артиллерийский снаряд. Для чистоты эксперимента, и чтобы избежать нежелательной ответственности, мы договорились, что во время опыта по выносу снаряда со склада, майор (начальник склада) будет находиться рядом со мной. Снаряд не маленький, в карман не спрячешь. Я завернул его в армейский бушлат, взял его подмышку, и мы пошли с майором на выход. Чуть поодаль нас сопровождали партизаны нашего взвода, с любопытством ожидавшие результата эксперимента. Мой расчёт был прост. Кто станет проверять солдата идущего со склада с вместе самим начальником? Так и случилось. Мирно беседуя, мы спокойно прошли первый и второй пост контроля, не вызвав никаких подозрений охранников. К чести майора надо сказать, что он ни звуком, ни жестом не подал никакого намёка своим подчинённым. Он честно проиграл пари и честно поставил бутылку коньяка с условием, что воспользуемся мы её только по окончании работ на складе. Мы не подвели честного майора, распечатали бутылку только в Евпатории, отметив дембель, когда переоделись в свою гражданскую одежду.
Перед отъездом из Симферополя произошёл ещё один забавный случай. Город мы знали плохо, а его парки и того хуже. Набрав пива, в ожидании электрички, мы пили его в тенистом парке, шутя и рассказывая анекдоты, байки и откровенную чушь. В общем общались. Через некоторое время пиво вызвало соответствующее естественное желание. Мы крепились как могли, но пиво напирало. Беглый осмотр парка в поисках общественного заведения результатов не дал. Но куда деваться? Не пускать же пенные струи на глазах всего честного народа? Это сейчас в России молодёжь не сковывает себя такими моральными условностями, а тогда... Что вы? Боже упаси! Присмотрели мы какое-то небольшое серенькое сооружение, возможно трансформаторную будку, слегка прикрытую жиденькими кустиками, и рванули к нему с одной мыслью: «Только бы добежать!». Добежали. Тут же у стены плотину и прорвало. Не успели мы закончить изливать весь свой восторг, вызванный симферопольским пивом, как к нашей партизанской компании подошёл милиционер. Хорошо, что мы всё ещё были в армейской форме. К служивым людям даже милиция относилась в те времена снисходительнее. Грустными глазами и измученными лицами мы дали понять блюстителю порядка, что никаким другим образом не смогли предотвратить пивное бедствие. Поскольку бурный процесс остановить было просто невозможно, он, дождавшись окончания, обвёл нас вокруг строения и с улыбкой показал на вход. Это оказалось не что иное, как общественный туалет. Вот как бывает. Нам оставалось утешать себя только тем, что на обследование строения в парке, времени всё равно бы не хватило.
Да, что ни говори, а военная переподготовка в советское время была интересным и памятным событием в жизни многих мужчин. Любопытно, партизанят ли мужики в двадцать первом веке? Если кто знает, поделитесь.