Вы, наверное, думаете что Крым – это красочная сказка, солнце и морская ласка. Так? Летом оно конечно так, спора нет, а вот зимой совсем наоборот. Увы, вынужден огорчить всех, кто воспринимает Крым только в радужных красках летней палитры. Так могут думать только курортники, никогда не бывавшие в Крыму зимой. Зимний Крым по холодрыге заткнёт за пояс не только Москву, но и большую часть Сибири с её тридцатиградусными морозами. Не верите? А вот вы приезжайте в Крым в декабре – феврале, побродите по берегу Тарханкута, когда ревёт посеревшее от бешенства море и пена от ударов волн взлетает над тридцатиметровыми береговыми скалами, а чайки с бакланами, мелькая в брызгах над волнами, во всё горло орут о приближающемся конце света. При крымских плюс пяти и мокром ветре с моря из головы вашей выдует даже воспоминания о сухих трескучих сибирских морозах. В сибирской тишине крепкий морозец только в радость, настраивает на баньку и пельмени с водочкой, а в Крыму, если чуть на минус повернёт – зазвенят ваши косточки, продуваемые насквозь солёным злющим ветром не хуже валдайских колокольчиков, потянутся сосульки из носа к башмакам, и ужаснётесь вы, вспоминая, что здесь, на этом самом месте приходилось изнывать от жары в августе. Невольно зародится мысль о том, что совсем не туда ссылал царь декабристов на каторгу. Хоть как ни кутайтесь, а тарханкутский ветер найдёт щель и покажет, где крымские раки зимуют. Стоит повернуть лицо против ветра и приоткрыть рот – раздует щёки так, что вам позавидует любой хомяк. А если ещё и дождик припустит – совсем капец (капец – распространённое слово тарханкутского диалекта, означающее предельно высокую степень эмоционального накала или финальную стадию какого-либо процесса, в общеупотребительном русском языке есть синоним на букву «п» с тем же окончанием, но из этических соображений я его приводить не буду).
В ту первую мою зиму на Тарханкуте, работая сварщиком в оленевском колхозе «Маяк», замерзал я вместе с Андрюхой Добжинским на сварочном посту колхозного гаражного комплекса. Андрюха числился учеником, а я уже имел четвёртый разряд и даже некоторый опыт работы. Нашим общим наставником была единственная в тех краях искуснейшая сварщица тёть Лида Данилевская. Не только опытный и уважаемый всеми оленевцами специалист, но и прекрасная женщина, добрейшей души человек. Был в нашей компании ещё сварщик Вася – уникальный музыкальный сварщик, о чём свидетельствовал старательно выведенный белой краской скрипичный ключ на спине его сварочной куртки.
В тот памятный день Вася был где-то на выезде, а тёть Лида общалась с подругой в токарке с торца гаражных боксов, поскольку работы в этот холодный, промозглый день не было. На сварочном посту только мы с Андрюхой резались в дурака, постукивая зубами от холода. Была на сварочном посту печка-буржуйка. Хорошая печка, добротная. Только топить её было нечем. С дровами на Тарханкуте вообще напряжёнка, а в Оленевке и подавно. Можно было, конечно, пошариться по территории гаража и насобирать разного деревянного лома, но выходить на сырой жгучий ветер совсем не хотелось.
Когда карты начали выпадать из зябнувших, трясущихся рук, Андрюха вспомнил, что рядом с шиномонтажкой свалено в кучу множество старых рваных камер. Лучше резины автомобильных камер горит только порох. Недолго думая, мы рванули на свалку и, набрав большие охапки рваных камер, вернулись на сварочный пост. Рвали окоченевшими пальцами, резали ножом резину и набивали ею печку. Подожгли! Куски камер вспыхнули моментально. Печь загудела как раскручивающаяся турбина реактивного истребителя. Сразу же живительное тепло стало наполнять помещение сварочного поста. Через пять минут стенки печки покраснели. Мы, довольные своей смекалкой, подбрасывали куски резины в печку и, согреваясь, наблюдали, как с отсыревших брезентовых роб поднимались струйки пара.
Увы, счастье наше длилось не более пятнадцати минут. Примерно через это весьма короткое для блаженства время, в сварочный пост влетел колхозный агроном с красным как наша печка, очень недовольным лицом. Агроном наш, должен вам сказать, фигура очень даже впечатляющая: под два метра ростом с габаритами платяного шкафа. Его колхозники за глаза ласково величали «бройлером».
- Вы что это тут творите?
Бросив беглый взгляд на раскалённую печку, агроном понял всё и, схватив нас с Андрюхой за шиворот, молча выволок наружу.
Нашим ошарашенным взорам предстала жуткая картина. Пятиметровое пламя, с характерным шумом реактивной струи вырывалось из короткой стальной трубы над крышей, наглядно демонстрируя огненный хвост космической ракеты, стартующей с Байконура, только направленной не в космос, а к центру Земли. Труба возвышалась над крышей всего на двадцать – двадцать пять сантиметров. Эх, надрать бы одно место тому, кому пришло в голову делать такую короткую трубу! Раскалённый шифер трещал, разбрасывая по сторонам шипящие осколки. Хорошо хоть балки стропил не загорелись. Даже страшно подумать, чем могло окончиться наше простое желание погреться.
Пожар удалось предотвратить, а мы, помимо выговора, получили неоплачиваемый наряд на ремонт крыши. Правда, в процессе ремонта мы нарастили трубу до полутора метров, но автомобильные камеры в печке больше не жгли.