Весной в лито пришел пенсионер Сергей Сергеевич Ульянов, почему-то оставивший Москву, где у него была комната в коммунальной квартире. Обменял на однокомнатную в Тольятти. Плохо выбритое круглое лицо, взгляд непонятный, то ли внимательный, то ли хитрый, — это шло от незнания человека, какой он? Рассказал, что является родственником Ленина, и даже судится с другими родственниками по поводу какой-то части наследства. Суд проходит в Женеве, он ждет вызова, чтобы поехать туда.
Мы вежливо молчали. Так слушали Хлестакова семья городничего и разные Тяпкины-Ляпкины. Мы же не знали правду. Всё может быть. Зачем старому столичному человеку врать периферийным олухам?
Прочитал свою поэму «Черный кот», высмеивающую современный быт и нравы. Мы с удовольствием выслушали, согласившись с ним, что такое никто не напечатает. Он же пояснил, что рукопись широко ходит по Москве, тем более что в пивной, за кружкой пива, часто читал свою поэму.
Позже мы узнаем, что он — старый Хлестаков, только тот присваивал сочинения Пушкина и Загоскина, а этот — неизвестного нам автора. Сказал, что был в Сибири редактором, выпускал ежемесячные брошюрки по технике безопасности лесоперерабатывающей промышленности, которые почти все сам сочинил. Есть и другие публикации. Показал свой рассказ, напечатанный в журнале «Крокодил». Обыкновенная советская серятина, с потугами на юмор. Таких рассказов много в этом журнале. Но мы даже этим похвастать не могли. Нас никто не печатал.
С его появлением наши вечера превратилось в спектакль. Всё внимание на нем одном. Мы с удовольствием слушали и похохатывали. До него заседания проходили скучнейшим образом, а тут сплошная комедия, театр одного актера.
Народу стало приходить больше. Появился новичок инженер Александр Воронцов, прочитал стихи о березках, любви к ним, что дало повод нашим корифеям упрекнуть его в подражании Есенину. Я тоже ради интереса заглянул в его стихи. Корифеи правы. Ничего особенного. Гладко и складно. Но для хороших стихов этого мало.
Сергей Сергеевич довольно быстро разобрался, что собой представляет Брусникин, и повел решительную атаку на него. Наши сердца он завоевал. Нарисовал радужную перспективу в виде наших будущих изданий, поначалу в совместном сборнике, который можно назвать… хотя бы — «Наши зерна в урожае». Вероятно, имелось в виду, в коммунистическом урожае. Думаю, многие поморщились от претенциозного названия, но спорить не стали, разумно полагая, что для спора нет предмета, как и самого сборника. Картина вырисовывалась красочная. Мы не верили, что она претворится в жизнь, но, почему бы и не помечтать? Наша жизнь и без того скучна. А так — нашими произведениями заинтересовались и даже пообещали напечатать.
И уже скоро Сергей Сергеевич властно заявил, что берет управление лито в свои руки. Присутствующий Брусникин вяло попытался что-то сказать, но, поняв, что сердца литовцев принадлежат теперь не ему, замолчал и тихо просидел до конца вечера. С тех пор он перестал появляться у нас, и никто о нем не жалел, понимали, как руководитель лито, он из себя ничего не представляет, просто занимал место, за неимением лучшего, который вот сейчас и появился. С Ульяновым нам интересно и весело. Все с удовольствием посещали собрания, которые проходили на одном дыхании, не хотелось расходиться.
Кисти рук у него изуродованы, вместо пальцев какие-то обрубки, но он как-то писал, управлялся по хозяйству. Мы уже знали, что у него много кошек в комнате, да и по нему это видно – старый обносившийся темно-синий костюм весь в кошачьих волосах. Прощали старческую неопрятность, которая оправдывалась изувеченными руками.
Он быстро нашел дорогу к ВАЗовскому руководству, доказал свою необходимость городу, обольстил своими шутками, рассказами, и ему выдали деньги на организацию литературного конкурса, чего до сих пор никто не проводил.
К октябрьским праздникам всех членов лито распределили по местам, и, соответственно — премии, 50 рублей корифеям, а я, как и многие другие, получил поощрительные — 15 рублей. Чему был рад, именно такой суммы не хватало, чтобы купить дешевые осенние туфли. На следующее заседание пришел в новых туфлях, а не в старых, которые уже пропускали воду.
Стояла глубокая осень. Новоявленный Хлестаков провернул аферу. На очередной встрече, как бы невзначай, сказал, что потерял ведомость с нашими росписями за полученные суммы, мол, ему надо отчитываться за уже розданные деньги.
Все поняли, что ему удалось выбить деньги еще раз, и он их присваивает, но все, как интеллигентные люди, постеснялись обидеть недоверием и мелочным выяснением истины. Молча расписались в новой ведомости. Спасибо и на этом. Если бы не он, мы бы, вообще, ничего не получили.
Нами овладевало ощущение, что нашим лито руководит аферист высочайшего класса, но что-либо менять никто не собирался. Возвращения вялого Брусникина, никто не хотел.
Вероятно, на присвоенные деньги Сергей Сергеевич купил новый телевизор и поставил его в ногах кровати. Как удобно, лежать и смотреть передачи!
Впервые за десять лет я снова почувствовал желание сочинять. Как-то вечером пришла идея рассказа «Девушка в зеленом». Это я вспомнил ту девушку, которая в автобусе всё время приставляла свою туфлю к моей. Я просто развил ситуацию.
Все уже спали. Вышел на кухню и стал записывать в общую тетрадь. Через несколько дней переписал в ученическую тетрадь почти готовый рассказ. Теперь я чувствовал себя уверенней, и, когда Сергей Сергеевич спросил, над чем работаешь? сказал о своем рассказе, и он зачем-то записал название моего рассказа в свою записную книжку.
Пишущей машинки у меня не было, осталась у матери в Батуми. Да и с той нервотрепкой, которую она мне устроила, думал, что с моим творчеством всё кончено, было не до него, впору в петлю лезть. Вспомнил виденную рекламу посылторга, и написал туда заявку, чтобы прислали наложенным платежом. И однажды получил извещение на 140 рублей, плюс пять рублей за пересылку, что совсем
недорого.
Новая машинка разочаровала – ожидал, что будет лучше моей старой. Казалось бы, за 20 лет должны научиться выпускать хорошие машинки, но нет, с каждым годом делают всё хуже и хуже. Первая машинка до сих пор исправно работает, а у этой не пропечатываются крайние, на клавиатуре, буквы. Нужно приложить значительное усилие, несколько раз ударить по одной клавише.
Но всё же перепечатал рассказ и отнес в редакцию «Волжского автостроителя», Александру Александровичу, худому, насквозь прокуренному человеку. Он прочитал и спросил:
— Откуда он знает, о чем она думает?
— Автор всё знает, — обалдело ответил я, не понимая, как можно задать столь наивный, если не глупый вопрос. Всё равно, что Льва Толстого спросить, откуда он знает, о чем думает князь Андрей или Холостомер?
Он ничего не ответил, но рассказ напечатал, что несколько меня воодушевило, состоялась уже вторая публикация, значит, я чего-то стою. Ребята в лито не поздравили, но некоторые дали понять, что читали. Идея нового рассказа долго не приходила.
Однажды на работе, которую уже делал автоматически, вспомнил рассказ Анара «Каждый вечер в 11», и, используя его находку, написал «Сиамский котенок». Уже знакомой тропой отнес к Александру Александровичу, и он снова напечатал. Этот рассказ больше удался, многие заметили.
Новая машинка убивала морально. Подумал, что надо бы от неё избавиться, продать и заказать новую. Авось, у новой — не будет дефектов. Мне просто не повезло с машинкой.
Распечатал объявление, и уже на следующий день пришел покупатель, которому продал машинку за 140 рублей, честно предупредив о дефекте. Он ответил:
— Ничего страшного, у меня товарищ работает в мастерской, отремонтирует.
Попросил скидку в пять рублей, мол, денег не осталось, на такси не хватает. Я сказал, что на машинке не наживаюсь, за сколько купил, за столько и продаю. Он, нехотя, добавил пятерку, и забрал машинку.
Обрадованный скорой продажей, я с легкой душой заказал новую машинку, которую быстро прислали. Она оказалась без дефекта прежней машинки, но через месяц принялась пропечатывать по две буквы на одно место, приходилось внимательно следить, что отвлекало от нормального печатания. Я понял, что нужно продавать и эту машинку, и больше не связываться с «Москвой», но других машинок в городе не было. И всё же, я продал и эту машинку.
Как-то Сергей Сергеевич назначил и мне рандеву у себя на квартире, мол, хочет поработать со мной над новым рассказом, без всяких помех. У него уже побывали почти все наши ребята, рассказывали о его квартире и кошках. Но, даже предупрежденный, я поразился грязи в квартире и обилию кошек, около двадцати, если не больше.
Они полновластные хозяева квартиры. Везде горит свет. Кошки ходят по столу кухни. В ванную и туалет открыты двери, в раковину постоянно течет вода, отчего уже образовался ржавый след. Через окно комнаты на балкон перекинута доска, по которой расхаживали кошки, не желающие ходить, как все, в двери. Позже Сергей Сергеевич расскажет о своей трагедии, одна кошка сорвется с доски и разобьется с пятого этажа.
В ногах почему-то очень высокой кровати стоял громоздкий телевизор «Каскад» с диагональю в 61 сантиметров. На темном одеяле расположилось несколько пар кошек, а в центре одна пара занималась любовью, с прямо человеческими чувствами и переживаниями, что меня поразило. Впервые такое видел. Блаженствующая кошка поворачивала голову и признательно лизала морду хмурого кота, который, не спеша, ритмично и сосредоточенно делал своё дело, понимая, что никто ему не помешает, торопиться некуда.
Во время разговора я, то и дело косился на них, но Ульянов ничего этого, казалось, не замечал, то ли было в привычку, насмотрелся. Он попробовал меня чем-то угостить, я отказался – всё вокруг в кошачьей шерсти. Одна кошка запрыгнула мне на колени, но он прогнал, понимая, что не всем могут нравиться кошачьи вольности. Сказал, как бы жалуясь, что приходили Богачев с Аршиновым, принесли водку, заставили его пить с ними.
Может, он думал, что и я принесу водку? Зачем нужно было заикаться об этом? Приступил к разборке моего рассказа. Вяло обронил несколько маловыразительных общих фраз. Потом попробовал похвалить, и я понял, что он, скорей всего, не читал мой рассказ, не дошёл ход, и вообще, он, как руководитель лито, пустой номер. Разве что, полезен своей бешеной деятельностью. При нем лито ожило, все почувствовали свою значимость.
В квартиру позвонили, пришел ещё один прозаик, новичок, недавно переехал с Севера, сейчас работает водителем автобуса. Охотно прочитал рассказ. Сюжет основан на нелепой ситуации: морозной зимой герой отвез в детской коляске бутылки в приёмный пункт. На обратном пути отвлекся на разговор с другом и увез точно такую же коляску, но уже с ребенком. Дома поставил в холодный сарай. Можно представить ужас читателя от понимания, что произойдет с ребенком, и горе матери. Рассказ бил по нервам и производил впечатление.
Мы вместе покинули Сергея Сергеевича. Новичок расспрашивал о литературной жизни города: где печататься, и можно ли прожить на литературные заработки? Он собирается, как Чехов, каждый день выдавать по рассказу, в надежде, что этого должно хватить на жизнь.
Я добросовестно развеял его убеждения, сказал, что нас никто не хочет печатать. Один рассказ в месяц – это единственное, на что он может рассчитывать, в лучшем случае. Чем его сильно озадачил. Постеснялся сказать, что я за свои опубликованные рассказы не заработал ни одного рубля. Точнее, в редакции газеты «За коммунизм» я получил 15 рублей, но это несерьёзно, на это нельзя надеяться. С тех пор он у нас не появлялся, переключился на гарантированный заработок.
В связи с новым литературным конкурсом в нашем поле зрения объявилась Галина Кальжанова, журналистка СССР. Присутствовала на церемонии награждения. Мне не дали даже третьего места. Я не расстраивался, понимая, что мои рассказы большего не заслуживают. Но догадывался, что и получившие первое, второе место, не стоят его. Просто кто-то посчитал, что им нужно дать это место, я же ни перед кем не заискивал.
Мне подарили в качестве утешения модель Жигулей «01», синего цвета. Такая игрушка в магазине стоит 15 рублей. Лучше бы дали деньгами, что мне делать с этой машинкой? Потом она долго стояла на антресоли, пока не догадались отправить её посылкой в Батуми, внучке Лиды. Там её быстро доломали, садились на неё.
Кальжанова заговорила со мной, попросила мои рассказы, и я дал фантастический, «Тайна Лабиринта»,
http://www.proza.ru/2012/03/24/833
понимал, другие рассказы не стоят того, чтобы их обсуждать. Написала свой адрес, чтобы пришел за рассказом.
При встрече промолвила, что сыну рассказ понравился. О своем мнении промолчала, и я не стал настаивать, понимая, что коли не говорит, значит, мнение не очень хорошее. Сказала, что сын помешан на собирании моделей автомобилей. В шкафу увидел сотню игрушек. Подумал, не тонкий ли намек, что я должен подарить ему свою модель? С какой стати?
Обронила, что хочет написать про меня очерк, мол, в течение месяца появится в газете, дала свой номер телефона. Я удивился, она ведь ничего не знает обо мне, не расспрашивала. Что же будет писать? Но, догадывался, что для настоящего журналиста незнание — не является помехой для написания очерка. Из пальца можно высосать всё. Было немного любопытно, что же напишет про меня? Вероятно, так пишут все журналисты Союза.
Недели через две позвонил. Она сухо отделалась общими фразами, мол, ещё не приступала, некогда. Ещё через две недели наткнулся на такой же сухой прием, и перестал звонить, понимая, что я ей не нужен. Что-то я сделал не так. Может быть, не подарил модель?
Не успеешь оглянуться, как неделя прошла. Месяц пролетел. Даже года проносятся. Давно ли с завистью спрашивал у Заряева, сколько лет он отработал на ВАЗе? А теперь сам мог бы ответить – 5 лет. Ещё ни на одном заводе так долго не работал. Наверняка, здесь проработаю до пенсии, которая, ой-ей-ей, как нескоро. Доживу ли? Работа на фрезерных полуавтоматах мне нравится. Немного грязно – всюду масло. А какая работа без минусов? Спокойная. Вдали от всех. Бригада по ту сторону конвейера. Общаемся только на перекурах, в конце и начале смены, да не ежемесячных собраниях.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/02/411