ВИКИПТУАЛЬНО. О СТАТЬЕ М. БУРАКОВА «Оптимально организованное общество (Современная утопия)»
Особенно знаменателен «список литературы». Собственно суть текста в нем отражена даже лучше, чем в тексте. Каша. Нет концепта.
Сакраментальна , так сказать «антигалилеевская» фигура речи типа: «А всё- таки Ленин не прав».
Ленин же просто даёт определение «утопии»: что это некие несбыточные проекты. Бураков начинает спорить. С чем? С тем, что несбыточные проекты сбыточны? Или же Ленин не прав насчёт несбыточности каких-то конкретных проектов?
Те проекты, к которым к началу 20 века применялся термин «социалисты-утописты», оказались несбыточными не потому, что на этих фермах, в этих общинах вообще ничего не производилось, а потому что они не привели к исправлению общества, как это мыслилось и предполагалось.
Кибуцы – никогда в этом смысле не были ни социалистическими, ни утопическими проектами. Это были израильские сельхозпоселения и не более.
Советский проект не был утопическим, как не является таковым , скажем, китайский или кубинский. Потому что здесь выстроилось общество с некапиталистическим в общих чертах основанием. И по целому ряду параметров эти неутопические, а конкретные и реальные социализмы в рамках конкретных государств показали эффективность, то есть, они не только создали общество, где в базисе оказалась НЕ частная собственность, и это их общество оказалось эффективным.
Кооперация и социализм, как принципы, являются синонимами. Оба термина означают, что «производственные отношения» строятся не на конкуренции и эксплуатации, а на кооперации (сотрудничестве). Кооперация может быть в рамках одного локального проекта (скажем, мы вместе подготовили конференцию или написали статью), а может в рамках всего государства.
Все локальные (в отдельно взятой деревне)проекты кооперации так или иначе «утопичны». Для этого не нужно списка литературы или каких-то широких исследований. Если мы на Пасху будем любить друг друга и вместе петь и веселиться, а в остальные дни одни будут рабами других, то это не кооперация и не социализм (даже если богатые «накроют поляну»).
Насколько можно предположить о замысле Э.Юдина, он пытался показать, что с помощью научных расчетов, электронно-вычислительной техники, детальных программ, возможно оптимизировать и экономику, и социальную сферу, и многое другое. Но абстрактную, принципиальную возможность таких расчётов Э. Юдин никак не соотносит с желанием «гегемона» общества такие оптимизации осуществлять. Появление такого желания Юдин связывает с воспитанием, но здесь логический самообман, так как система воспитания для своего запуска и осуществления требует также желание «гегемона» (на современном языке вместо слова «гегемон» используется термин «элита», в обоих случаях смысл был фетишизирован: гегемоном называли пролетариат, а элитой – кремлевскую олигархию, смысл обоих терминов один – пассионарная управляющая группа, «штаб» господствующего класса).
Все технические, экономические, физические, нанотехнологические расчёты и проекты совсем не касаются собственно конструирования личности и социума (антропос). Марксистская формула «бытие определяет сознание» также может стимулировать игнорирование сферы «антропос» (типа: строим материально-технический базис, а антропос добавится сам). Капитализм, так или иначе, систему образования выстраивает таким образом, чтобы общество исповедовало идеи, оторванные от реальности, либо вообще погружалось в социальную энтропию. Как правило, это делается без особых инквизиторских программ: просто большая часть общества лишена возможности получать глубокое образование, свободное о труда время в принципе заполняется деятельностью, не ведущей к развитию, либо деятельностью ведущей к имитации развития (львиная доля текстов указанных в списке литературы ведёт к такому как раз имитационному развитию).
Идеи – это вообще совсем не то, что находится в списках литературы или собственно отдельных текстах. Идеи – это общности людей, взаимосвязи между людьми . Ведущим принципом, осуществляющим такую связь, аранжирующим, «программирующим» и, наконец, оптимизирующим социум является «классовая установка». Он не обязательно связан с принадлежностью к той или иной социальной группе или профессии, социальное положение обуславливает доминирующую установку. Можно сказать, что классовая установка – это дофрейдовское бессознательное. Человек либо:
1) спонтанен, 2) конформичен, 3) агрессивно активен, 4) нацелен на рассуждение, рефлексию, понимание и изменение социальной ситуации в направлении идеала.
Каждая из этих установок может получать дополнение, и количество типов тогда станет не 4, а 12 (или даже 24).
И в обществе и в отдельном человеке установки эти разнятся лишь тем, которая превалирует.
Бесспорно доминанта спонтанности, конформичности или агрессивности (спонтанность можно соотнести с традиционализмом первобытности, конформизм - с феодальной военно-бюрократической дисциплиной, агрессивность – с буржуазным индивидуализмом) не приведут к улучшению «социальной материи», более того, если спонтанность, конформизм, агрессивность сумеют вытеснит из рефлективно-интеллектуальной сферы идеи социального развития, заменят их обскурантистскими, деструктивными , антинаучными или «малонаучными» представлениями, то общество в целом начнёт «остывать», и «социальную материю» охватит энтропия.
Пролетариат, то есть, люди, не имеющие собственности, они как большая группа с общим интересом в социально-производственных процессах порождает этот связующий принцип-установку. Пролетариат не только не решит своих проблем с помощью спонтанности, конформизма или буржуазной агрессивности, но эти качества даже и не могут получить у него большого развития.
«Спонтанно» понимаемый пролетариат (с лопатой и кайлом) представляется как поток работяг, идущих из проходной, или скотоводов, пашущих землю. Этот образ – иконка-фетиш. Класс «людей труда» структурализируется, творит своих делегатов, вождей, кураторов. В каком-то смысле эта «структура пролетариата» – всё здоровое тулово общества-государства. А пресловутый «переход на сторону другого класса» объясняется тем, что мелкобуржуазный интеллектуал, политик, технический специалист или предприниматель, при таком «переходе» обретает не только авторитет в массах (таковой может быть также и следствием популизма), но и производит в самом себе интеллектуальную мутацию, так как вводит в свою идеологию принципиально революционный принцип: он сопрягает свою интеллектуальную, общественную и прочую деятельность с интересами целого. И это сопряжение с общественным целым есть коренное условие оптимизации интеллекта. Другие контексты, такие как корысть, тщеславие, конъюнктура, такой оптимизации не дают.
То есть, социальная оптимизация не может произойти без эффективной структурализации «людей труда» изнутри. «Переход на строну пролетариата» не означает написания поэтами баллад о «Иванах, которые ковали железо», это скорее отказ от написания баллад о «Принцессах, что на свете всех милее». На самом деле это даже и не переход (Ой да как я вам сейчас всё да расскажу да о Нильсе Боре!), а скорее, наоборот, приобретение «недостающего звена», того самого, которого не достаёт Буракову и Юдину. Иначе: героизм, прозорливость, глубина мысли, благородство и гениальность Че Гевары или Ленина, происходила не исключительно из студенческих тусовок или штудий философской классики – их «загипнотизировал» класс. Че Гевара говорил: «Я - не освободитель, народ освобождает себя сам».
По рождению без какого-либо напряжения мы включены в спонтанную структуру, общество (семья, соседи, школа) нам навязывает правила, строит нас, учит жить по понятиям, но мы строим себя как Базаров сами, стремимся подняться, передвинуться, преуспеть. Но романтическим мечтам уготована пессимистическая участь. Про оптимизм насчёт грез романтического индивидуализма и говорится: «утопия». «Утопия» - это буржуазная успешность, «американская мечта», кладоискательство авантюристов. «Неутопия» – это открытие классовой установки с выводами на диктатуру пролетариата Марксом. Это одновременно научное открытие Маркса, но социалистическая ориентировка – это также и практическое методология для научной и творческой эвристики.
В советском обществоведении марксизм нельзя было «топить», поэтому мутирующий «класс эксплуататоров» топил вообще всю культуру философствования, превращая её в полурелигиозную схоластику, каскад политических лозунгов или запутывая «социальную философию» обилием «проходного» идеологического продукта, так что серьёзные и продуктивные мыслители казались чудоковатыми гномами, а кроме того создавали для них очень неблагоприятный «творческий бульон» из туфты про «Иванов, кующих железо». Но поскольку «они» свергли социализм, и закамуфлированного под революционный авангард класса нет, как и нет социализма, то теперь даже той азбуки, которой нас научил начетнический советский марксизм достаточно, чтобы выстроить общие социально-интеллектуальные ориентиры и войти в структуру «пролетарского класса» и революционизироваться. В целом теория Маркса гораздо проще для понимания, чем специальная или общая теория относительности для человека давно позабывшего физику. Но если мы будем искать город, находящийся на востоке, блуждая в западном направлении, то нужного города мы не найдём при всей нашей гениальности, нравственности и опытности, потому что не там ищем.