Позвонил Рассадину, который сказал, что открыли лит. отделение писателей, он возглавляет, чтобы не ходить на поклон в Старый город. Они собираются каждую последнюю пятницу месяца в 17 часов, членов набралось 20 человек. Позвонил тезке Смирнову. У него уже нет прежнего многословия, каких-то туманных обещаний. Снова спросил, не могу ли я отпечатать на дискете?
Сказал ему, чтобы выбросил повесть, мол, написал новый вариант.
Пробовал дозвониться до Любы Бессоновой. Было подумалось, что мы сможем хорошо поговорить по старой памяти. Хотел предложить ей денег, все-таки ей трудно живется с сыном наркоманом.
Трубку долго не брали. Потом кто-то взял, были слышны какие-то невнятные шумы, словно в квартире что-то или кто-то падал. Молодая женщина заполошенно произнесла:
— Перезвоните еще раз, — и положила трубку.
Странно. Еще три раза позвонил позже, но безуспешно.
31 января. Неделю назад пошел на встречу с писателями. К. Рассадин решил организовать своё отделение, чтобы не кланяться поэтам из Старого города.
Зашел в ДКиТ и долго бродил, разыскивая лит. гостиную. Более десяти лет не был здесь, забыл. Наконец, с подсказками, нашел.
Там уже был Саша Пайдулов в толстом свитере, нелепо заправленным в брюки, отчего выглядел человеком недалёкого ума и непритязательного вкуса. Он узнал меня, и поднялся навстречу из кресла перед закрытой гостиной. Никого еще не было.
Саша добродушно выложил, напомнил, что плохо слышит, горячо сказал:
— Вчера написал стихотворение, и хотел показать Косте. Недавно читал его двухтомник, произвел большое впечатление. Есть очень сильные стихи, почти классика.
Неужели он это говорит от чистого сердца? Что же он увидел там сильного? Я все стихи сборника не читал, мне хватило того, на что я наткнулся. Серость. Не хуже и не лучше среднего уровня. И даже его рассказы написаны скучно. Вроде бы всё правильно, грамотно, но за душу не трогает. Словно писал робот.
Через две минуты подошла молодая женщина из соседней библиотеки и сказала, что Рассадин не сможет прийти, и откладывает встречу на неделю. По тому, что кроме нас больше никто не пришел, я понял, что всё это похоже на мыльный пузырь, но через неделю снова приду, потому что всё равно, делать нечего, в отпуске.
1 февраля. К пяти часам пошел в лит. гостиную. Там уже около десяти человек, почти все моего возраста и немного старше. Костя на мое появление никак не отреагировал и всячески игнорировал. Я догадался, чем это вызвано. Недавно я ему позвонил, чтобы узнать телефон Любы Бессоновой, и он подумал, что я хочу переметнуться в лагерь Старого города, то есть конкурирующую организацию.
Много незнакомых.
Юрий Казаков воодушевлённо и с усмешкой рассказывает, как издает книжки своих стихов. Орденоносец хвалится:
— К 23 февраля выйдет книга воспоминаний. Друг спрашивает, как это тебе удается так быстро выпускать книги? Я уже три месяца бьюсь, а тебе хватает две недели. А я ему: ты как в кабинет приходишь? С перепуганным лицом? А я так, что они в струнку вытягиваются. Отсюда и отношение.
Довольный собой смеется. А я завистливо слушаю. Умеют люди приспосабливаться.
Постепенно зал заполняется. Саша Пайдулов, Воронцов, студентка! Стерлигова, и Тамара Кириллина, видел лет 20 назад, запомнилась своим стихотворением о мальчике, который в 30 градусный мороз радостно лепил снеговика — её тогда высмеяли, сказав, что снеговика можно лепить лишь в оттепель, когда снег влажный, не рыхлый.
Костю недавно в Москве приняли как крупного поэта, и сейчас он мэтром уселся в председательское кресло и через губу начинал вещать прописные истины, неведомые нам, провинциалам. А он знает, так как был в Москве, слушал умных людей, обеспокоенных нападками на русских писателей, и, чуть ли не говорил, что евреям у нас на собрании делать нечего.
Куда я попал?! Возникло желание встать и уйти. Какое-то средневековье. Говорил о грантах, которые дадут тем, у кого готовые рукописи. Я поднял руку, но он меня не заметил, не захотел.
Чуть позже я понял, что нужны рукописи на дискетах. Возле стены стоял компьютер, на нем работала заведующая гостиной, по ходу собрания она несколько раз выступала, разрешая проводить творческие вечера поэтов. Хозяйка. Я понял, что надо с ней поговорить, может быть, что-нибудь посоветует, как подобраться к меценатам, к продюсерам.
Пришел Михаил Аллилуев (родственник знаменитой Светланы) с макетом книги, которую и показал. Полторы тысячи экземпляров. Издана с помощью гильдии юристов, где он был судьей, сейчас преподаватель в институте. Многие, как рыба в воде. Новые времена для них — благо.
На перерыве я подошел к Александре Владимировне и сказал о себе. Она заинтересовалась:
- Приносите, я покажу рукопись некоторым людям, Вячеславу Смирнову, и еще кому-то.
Я сказал:
- Смирнов за полгода даже не удосужился прочитать.
В семь часов разошлись. Коротко поговорил с Сергеем Тришкиным, которому поручили работать с молодыми поэтами, спросил, есть ли у него компьютер?
Нет, но он знаком с компьютерщиками, могут набрать на дискету мою рукопись.
17 и 24 февраля был в ДКиТ на встрече с местными поэтами, которые сами себя издают. Никто их не контролирует, что хотят, то и пишут. Заново познакомился с Вячеславом Смирновым, который издает всё, что сам напишет, и его близкие друзья.
Из них знакомец — Алексей Алексеев, который за эти 11 лет успел кончить Литинститут, куда устроился по протекции Рашевской, через Надежду Кондакову, у которой в Литинституте много знакомых, предварительно прошантажировав Валю, мол, покончит с собой, если придет повестка в армию. И Валя умолила Леонида Пахуту поговорить с военкомом, и ему пошли навстречу, отсрочили призыв. Дальше всё пошло по поговорке: Не делай добро, не получишь зло. В институте нагадил всем, кому можно. И хватило совести просить Валю сделать ему именную стипендию от ВАЗа.
Я его еще тогда невзлюбил за презрительную манеру к окружающим, но не мог не отметить талант: пишет легко, без натуги. Он и раньше не заботился о мнении окружающих, а за это время, всеобщего упадка нравственности, вообще распоясался, и откровенно эпатирует стариков, описывая свою сексуальную озабоченность, как он мастурбирует в ванной, и о чем при этом думает. Его дружки, вольготно развалившись на сидении, в восторге радостно ржут, хлопают в ладоши и кричат:
- Браво!
И старики с орденскими планками на груди, которых сейчас прилюдно мордой об стол умыли, научили толерантности, вежливо слушают и подхлопывают. Лишь один сказал, что такие стихи надо читать у себя в спальной, а не выносить на суд людей.
Он же чувствует себя признанным гением. На недовольных плевать хотел, а довольные всегда составят компанию. Мне же от его стихов захотелось встать и уйти, чтобы не чувствовать себя облитым помоями. Но пересилил себя, я же должен знать всё, что они собой представляют, нынешнее поколение. Он талантлив.
В свое время и Есенина не все признавали. Но он не писал столь похабных стихов. И сказать ему ничего нельзя. Он ответит: Я не для тебя писал. Друзья меня понимают, они в восторге.Талантливо. Но это не значит, что память сохранится надолго. Если только за ум не возьмется, переболеет, что мало вероятно. Пушкин тоже писал хулиганские стихи, но это было наряду с признанными, ставшими классикой.
У Смирнова цикл об экзотических островах, где он ест папайю, кокосы, и все в таком духе. У него и Южакова стихи не столь эпатирующие, но тоже пытаются не отстать от Алексеева.
Кишкурно делает хорошую мину при плохой игре, задаёт положенные вопросы авторам, потому что все остальные молчат, им все ясно, не хотят трогать дурно пахнущее говно. Она же спрашивает:
— Алексей, к кому вы себя относите, всё свое творчество?
Он не спешил с ответом, смотрел на неё сидя, и жевал губами, то ли резинку, то ли непонятно что, но постоянно жует, и не проглатывает, даже слюну.
— К классикам себя отношу, — ответил он.
Коротко и ясно.
Ни одного лица, с кем можно поговорить. Неуютно. Увидел смотрящую на меня пожилую женщину, чем-то похожую на Рашевскую. Неужели это она? Стал приглядываться. Не может же она так плохо выглядеть?! Почти как я. Да, это не она. Да ей уже и не нужны такие сборища, она уже выше этого. Это нынешние не наигрались вниманием и аплодисментами.
Смирнов снова сказал, что нужна электронная версия рукописи моих повестей. Может и он набрать. Три рубля страница. Если срочно, то пять.
Настроение испортилось. Мой поезд ушел, а я стою на перроне и гляжу вслед уезжающему составу.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/04/1073