Подарок

Осенняя сказка

Жили-были три друга. Двое умных, а один… нет, не дурак, совсем не дурак, скорее дураками были умные, потому что третий был их начальником. Они дружили с детства и вместе учились в университете изумительного приморского города Айвазовска (название вымышленное именно потому, что события абсолютно реальные). Умные жили шутя-припеваючи – гуляли, выпивали, крутили романы… А третий, хотя парнем был видным, все свободное время корпел над книжками, и только над книжками. А ведь нравился девушкам... Родители назвали его Львом в честь великого физика Ландау. Они гордились единственным сыном, и воспитывали его трудолюбивым, высоконравственным и крайне амбициозным юношей. Еще, будучи студентом, он прославился тем, что статьи его публиковались в серьезных научных журналах, в том числе и за рубежами Айвазовска. Короче говоря, он был примером для подражания, предметом обожания, и не только для родителей. В однокурсниц он не влюблялся. Они сами в него влюблялись. Особенно жарко влюбилась Розочка, фамилию которой мы из понятных соображений называть не будем. Она была необыкновенно свежа, хороша той первой прелестью, которая после третьей-четвертой сессии куда-то обычно исчезает. Тугой, напряженный, розовый бутон, страстно желающий поскорее распуститься, и уже раскрывающийся, хотя, в общем, знает (и мама говорила), что спешить-то не надо, что на подвядший или сорванный цветок пчелки-то уже не садятся, не кружат над ними мохнатые шмели, – залетают мухи, но какой с них, спрашивается, толк?
Да, Роза ничего с собой поделать не могла, энергично тянулась к Леве. И смотрела на него, и задевала, и беспричинно хохотала, и занимала очередь в столовой, и приглашала танцевать на студенческих вечеринках, и доверчиво приникала к нему в танце. То есть не заметить того, что Розочка влюблена в нашего блистательного математика, было трудно, но он долго не замечал. Потом заметил и испугался. Да и как не испугаться, когда во время курсовой вечеринки неизвестно почему остаешься в темной комнате наедине с пышущей здоровьем барышней, и она вдруг склоняет голову к тебе на плечо. И беззащитна, и трепетна, и взгляд ее туманен, и губы шепчут что-то бессвязное про теорему Римана, доказательства которой она, видите ли, никак не может до конца уяснить...
– Да нет ничего проще! – и Лев от чего-то хриплым голосом начинает объяснять, а она смотрит на него своими карими глазищами, дышит полной грудью и ноздри ее напряжены, и пахнет от нее чем-то необыкновенным, черт знает каким, но волнующим ароматом. И Лев сбивается в объяснении. А она вдруг как зарыдает:
- Ах, какая же я дура, уродина…
Но ведь совсем не уродина и не дура, раз выдержала конкурс на факультет прикладной математики… Лев категорически не знал, что с ней делать? Что и как? Тогда методической литературы по этому предмету еще не было. Прирожденный бабник Борька, от которого Лёва впервые, еще в девятом классе, услышал шокирующее слово «аборт», завистливо следил за развитием этого нечаянного романа и давно подталкивал его к решительным действиям, несколько раз объяснял, что и как. Но Лёва, по неопытности или ввиду строгого воспитания, искренно полагал, что без любви или хотя бы сильного чувства это все как-то нехорошо, неправильно, а уж ранняя женитьба совсем не входила в его планы…
– Ты совсем не уродина и не дура, я тебе все объясню, нужно только сосредоточиться. Итак, на плоскости А надо выбрать точки… – начал было сосредотачиваться Лев.
– Ты меня любишь? – вдруг прервала его Роза, перестав плакать.
– Я? – испуганно переспросил Лев, как будто его застигли врасплох на экзамене, как будто позорно застукали со шпаргалкой. Но на экзаменах шпаргалками он не пользовался и всегда знал, что отвечать, а сейчас… Ответить «нет» было бы как-то очень обидно для нее, сказать «да» – значит соврать, поэтому он честно молчал.
И она молчала. Из открытого окна в комнату с ветром влетал приморский шум: музыка набережных ресторанов, близкий смех, дальние крики чаек; в соседней комнате ухал тяжелый рок. Роза сидела тихо-тихо, напряженно, как будто на цыпочках, потом придвинулась к Леве, заглянула ему в глаза и провела горячей влажной ладонью по его щеке: «Милый мой, родной, любимый…», потом второй рукой прикоснулась к другой его щеке (так за лицо берут маленьких детей – ути-пути) и тронула своими губами его...
Лёва жутко испугался. Никогда и ничто его так не пугало, даже залетная сочинская шпана. Он чуть не потерял сознание. Ему показалось, что над ним совершается какое-то недопустимое насилие, что сейчас с ним будут делать или он должен будет делать то, чего делать не надо, что-то страшное и непонятное, он задрожал всем телом.
– Я… прошу прощения, я… меня зовут, –  прохрипел он. Тут в дверь постучали, или ему показалось, что постучали, Лёва убрал ее руки со своего лица и вскочил, пробормотав, – как-нибудь в другой раз договорим, меня зовут, я сейчас.
– Никто тебя кроме меня не зовет, - прошептала Роза, - я тебя зову, никакого другого раза не будет.
Но он уже выскочил из комнаты.
Другого раза действительно не получилось. Розочка от него отстала. Да-да, взяла и вдруг отстала. Совсем. Фу, гора с плеч, – Лёва должен был бы вроде вздохнуть, но не вздохнул. То есть вздохнул и тотчас почувствовал недостаток любовного кислорода, к которому за несколько месяцев розиных ухаживаний привык. Его поначалу обидело, что жгучий интерес к нему обернулся полным равнодушием, а потом оскорбило, что интерес этот переключился на его друга Борю, который отродясь никаким вундеркиндом не был, не говоря уж об уникальной способности интегрировать в уме. И вот теперь Роза смотрит на нахального циника Борьку, и уединяется с ним, и шепчется на переменках. Внезапно вспыхнувшей ревности своей Лёва, конечно, никому не показывал, тем более что сам пару месяцев назад легкомысленно предлагал тому же Борьке освободить его от груза ответственности и заняться Розой. Но то, к чему это привело, его возмутило. Втайне от друзей он предпринимал некоторые шаги, чтобы вернуть status quo, пытался поговорить с Розой наедине, однако она ускользала от него. На очередном празднике в студенческом кафе он все-таки добился аудиенции.
– Роз, ты хотела, чтобы я тебе помог с функциональным анализом, можем позаниматься… – наконец набравшись мужества, пытаясь казаться индифферентным, но чувствуя себя полным идиотом, сказал он.
– Да нет, спасибо, больше не надо, мне Боря помогает, – загадочно улыбаясь, ответила она.
– Да что он понимает в функциональном анализе? – взорвался Лев.
– То, что нужно, – с некоторой даже досадой отвечала Роза, – мне кажется даже, что гораздо лучше некоторых, которые думают, что все на свете понимают, а на самом деле… – и посмотрела вдруг на Лёву так отчаянно и горько, как она смотрела на него в темной комнате дома на набережной. Лёва вдохновенно попытался взять ее за руку и даже обнять, на что Роза твердо возразила: «А вот этого не надо», – но не освободилась из его неумелого объятья. Не освободилась. Лев возликовал: «Она моя, все-таки моя!» Он попытался поцеловать ее, но она мастерски уклонилась, сказав строго и серьезно: «Не надо, ведь ты меня не любишь». Лёва онемел, он должен был, наверное, тотчас опровергнуть это заявление, но не опроверг, а когда готов уже был крикнуть: «Да, да, да! Люблю!», Роза уже ушла. Потом весь вечер она танцевала только с Борькой.
Ревность родила чувство, по накалу на порядок превышающее все, что Лёва когда-либо испытывал в жизни. Развивалось это страшное чувство мощно и больно. Он стал потихоньку съезжать с ума-разума, ошибаться в элементарном интегрировании, невпопад отвечать на семинарах. Роза, уже не прикладывая к этому никаких усилий, захватывала его все больше и больше, он страшно корил себя за то, что совсем недавно избегал ее, и преступно, что называется, не пользовался моментом, боже, какие это были моменты! И вот – возмездие.
Он влюбился. Он видел ее во сне, интегрировал, множил, брал корень, уже не только романтически, но и вполне по-человечески жаждал ее. – Боже мой, какая у нее грудь. Какие у нее удивительно ласковые глаза и красивые ноги! Какая кожа! – вскакивал он ночью с постели. –  Нет, не может быть! Она нарочно начала строить глазки Боре, чтобы привлечь к себе меня. Да, да, о подобных хитроумных трюках писал еще Стендаль и другие писали, но не слишком ли далеко Борька с ней зашел? Он ведь может, он ведь такой… Лёву рвало на части, когда он представлял их вместе.
Что-то явно происходило или даже, может быть, уже произошло, потому что еще через месяц вместе их Лёва уже не видел. Не спрашивать же его, что случилось? Но Лёва спросил, и Борька ничего не ответил, только ухмыльнулся, гад, а Роза смотрелась какой-то странной, оборванной.... Когда Лёва попытался с ней заговорить, она так зло огрызнулась, что он вынужден был затаиться и решил переждать. Но вскоре Борька сам, разоткровенничавшись спьяну, стал рассказывать ошеломленному Леве, что у них с Розой было, что и как он с ней делал, а также что и как она делала с ним, распространился о некоторых особенностях ее физиологии… Лев взорвался. Он разбил Боре лицо, а себе руку, он опрокинул стол в студенческом кафе, где они пили «Алазанскую долину», и много бы чего натворил, если бы его не скрутили дежурные. Потом Боря с Леней вдвоем объяснили ему, как дважды два четыре, кто такая эта самая Роза, что она совсем даже обыкновенная Роза, что таких Роз полфакультета, а на бульваре и набережной – тысячи, срывай – не хочу, что ей, мягко выражаясь, не важно с кем, а важен сам процесс…
Тут опять завязалась драка. Наблюдать, как дерутся математики весьма забавно, – так боксируют шахматисты, самые опасные травмы наносят себе сами: Лёва повредил запястье и вывихнул ногу, Боря разбил в кровь колено и нос, а Ленька, который был совсем не причем, чуть не потерял глаз... После примирения друзья просили у Лёвы прощения, клялись, что всего важнее на свете мужская дружба, что, раз уж так далеко все зашло, они хоть сейчас могут привести Розку сюда, и она исполнит по их личной просьбе все, что Лёва только пожелает! Нет, нет, нет, если Лёва против, это сделает другая, каких множество, только пожелай!
Но Лёва не пожелал.
И, может быть, зря. Что там с Розой было на самом деле в сложившемся неравнобедренном треугольнике, Лёва не узнал. Все неразвязанные узлы студенческого романа неожиданно разрубила бурная всемирная история. В ту пору открылось множество перестроечных вакансий, Розиного партийного родителя перевели на повышение в столицу, и из солнечного Айвазовска она уехала. Ни с кем не объяснившись. До Лёвы дошло только (сам он не видел), что Роза, забрав документы в деканате, на глазах у многих в коридоре третьего этажа хлестала Борьку по щекам. Перед отъездом она случайно (а может быть, и не случайно) встретила Лёву на набережной, сама подошла к нему и довольно резко сказала на прощанье: «Будь здоров, школяр! Извини, глупо как-то получилось… – и загадочно добавила, – от перемены мест слагаемых сумма не меняется! – и еще одно, совсем уже последнее, укоризненное и даже грубое, – какой же ты дурак!»
Лёва посмотрел ей вслед и… стал умирать, как умирал в девятом классе, когда первая премия на международной математической олимпиаде досталась не ему, а какому-то блатному москвичу из второй спецшколы. Беда раскалывала голову. Боль была такой, что нестерпимо хотелось разбить лоб обо что-то твердое, о фонарный столб, о памятник героям-защитникам Айвазовска, об асфальт. Но на набережной делать это было как-то неудобно – полно отдыхающих, некоторые уже обращали внимание на длинного студента с опрокинутым мокрым лицом. Он побежал к морю, к лодочной станции. Сунул пьяненькому деду-дежурному паспорт и десять рублей, прыгнул с пирса на водный велосипед и закрутил педали так, что брызги мощным веером окатили причал. Отъехав с полкилометра, свалился в воду. До дна не достал – море равнодушно вышвырнуло его высоко над своей ****ской гладью, и довольно далеко от велосипеда. Лев зачем-то кричал, самые грязные матерные выражения, которые в жизни никогда не употреблял. Потом доплыл до своего велосипеда, забрался на сиденье, долго еще откашливался, еще кричал, и, казалось, что чайки повторяют за ним: дурак, дурак, дурак.
Прошло двадцать лет.
За это время выяснилось, что высшее образование, кандидатская диссертация, преподавание на кафедре общей алгебры и должность доцента в айвазовском государственном университете ничего, кроме морального удовлетворения, принести не могут. Когда денег стало не хватать даже на самые необходимые лекарства родителям, Лёва вслед за своими однокашниками (Боря с Леней сделали это раньше) свихнулся в рыночную экономику. Не боги горшки обжигают. Получилось наоборот, именно боги, в прежние времена населявшие Олимп академических институтов, занялись горшками и тряпками. Первое, что потрясло Лёву в рыночной экономике, это то, какие же мелкие людишки ворочают крупными делами! При создании СП ему помогли научные связи в Германии и Франции. С тем же ожесточением, с которым Лёва занимался наукой, он «решал вопросы», жёстко строил, беспощадно разводил, изящно оптимизировал налоги, относясь к людям (партнерам, ментам, бандитам, чинам), как к функциональным звеньям математической задачки. Абсолютно бессердечно. И преуспел. Он стал одним из самых известных бизнесменов Айвазовска, человеком без недостатков, вредных привычек и прочих слабых мест, но… в некотором смысле уродом.
После истории с Розой он потерял интерес к женщинам. Родные много раз пытались его женить, знакомили с хорошими барышнями, но он, чем дальше, тем все более раздраженно отводил их старания. Но как на свете без любви прожить? – спросит внимательный читатель. А никак. Просто он больше других работал, больше других занимался в тренажерном зале, ежедневно при любой погоде проплывал три километра в море или в бассейне. Он не растрачивал своей драгоценной энергии на романтические бредни, как, например, его закадычные друзья, которые успели уже несколько раз «жениться, разойтиться и разориться», и сгинули бы, если бы Лёва не пригрел их в своем бизнесе. К тому же не оставлял и науку, спонсировал университет, защитил докторскую, которую в виду полной бесперспективности научных изысканий в России, насмешники назвали «любительской». Тем не менее, в последнее время он тосковал, с ним стали случаться не просто депрессии, а вспышки беспричинного, сокрушительного гнева.
Но друзья, они на то и друзья, чтобы не оставить товарища в беде. По их мнению, именно в виду отсутствия женщины, он буквально озверел, стал совершенно невыносимым эксплуататором и деспотом, что, конечно, хорошо для бизнеса, но ужасно обидно для друзей, - их, многолетних членов совета директоров, он тиранил наравне с рядовыми сотрудниками. И вот Боря с Леней решились на некоторую, как им казалось, душеспасительную авантюру – сделать Леве подарок, от которого он не сможет отказаться.
Они долго размышляли о подходящей кандидатуре. Какой она должна быть? Кто может понравиться Левке? Кто сможет с гарантией  его «распечатать»? По многолетним наблюдениям из барражирующих поблизости молодых бизнеследи ему не нравился никто. К лучшим, отборным (отбирал их, конечно, Боря) секретаршам он относился тоже равнодушно, нравились только те, кто безропотно трудился и после окончания рабочего дня. Долго чесали друзья свои постриженные наголо (отчасти по идиотской моде, отчасти потому, что уже изрядно облысели) затылки, а потом Леню пронзило:
– Надо искать такую, как…
– Путин? – подсказал Боря.
– Идиот, как Роза. Помнишь ее?
Боря отвел взгляд, помолчал, вспомнил и сказал веско:
– Да! Сто пудов.
– Единственная чувиха, по которой Левка реально сох.
– Итак, презент должен отвечать четырем фенькам: быть юной, чистой, красивой и доступной, – подвел черту Боря.
Друзья принялись искать кандидатку, удовлетворяющую всем этим четырем взаимоисключающим требованиям. Намучились. Леня шерстил приморский бульварный бомонд, быстро изнемог и обезденежел. Выяснил по дороге, какая бандитская группировка курируют сексуальное обслуживание побережья, удрученно осознал, что девчонки эти, все как на подбор, из недалекого украинского областного центра, что чересчур било по ушам и глазам, – одеты (то есть раздеты) они были и размовляли так откровенно, что ни одна из них никогда бы не понравилась Леве.
Боря «шукал» по учреждениям культуры и быта и, в конце концов абсолютно неожиданно столкнулся с классной девчонкой на пляже. Рая, местная, фигура весьма перспективная, лицо симпатичное, официантка в недорогом приморской кафешантане. То, что нужно. Бутон, который, кажется, с минуты на минуту вдруг вспыхнет и распустится. Она вспыхивала то и дело, но, что нравилось, окончательно никак не распускалась. Борька крутанул с ней краткий ознакомительный роман, перевести который в плоскость банального секса ему не удалось, что в смысле дела его даже порадовало. Зато они договорились с Раей насчет основного проекта. Легко. Ну, кто не захочет отработать за пятсот баксов вечер на яхте, арендованной для приличных людей, познакомиться с влиятельным в городе бизнесменом, к тому же очень даже симпатичным и с непростой судьбой. А может быть, не только познакомиться, как намекал Боря, но и наладить какие-то более серьезные отношения, глядишь, в худшем случае, с работой поможет, не век же подносы разносить... Рая согласилась быть хозяйкой бала, все-все приготовить, подавать, сервировать. Так что и легенды особой для нее придумывать не пришлось. Боря почему-то твердо поверил, что Рая эта подействует на Лёву благотворно, и не ошибся.
Начинался бал замечательно. Во-первых, Лёва согласился (мог и кинуть их в последний момент) провести выходной на яхте в кругу старых друзей, во-вторых, против обыкновения не сильно опоздал, в-третьих, порадовал тем, что хорошо выпил, что с ним бывало крайне редко, и сразу подобрел. В-четвертых, раньше расчетного времени обратил внимание на застенчивую, очень милую, трудолюбивую, живую официантку и даже попросил ее не избегать «широкой общественности» и присоединяться к столу (она отказывалась довольно упорно, потом уступила). И осенний айвазовский вечер был мягок и щедр, и солнце согревало, но не обжигало, и турецкий бриз не донимал, и удаляющийся русский берег в легком пока еще тумане был похож на живую, переливающуюся разноцветную сказку.
Левка же, не отрываясь, смотрел на Раю. Когда она принесла очередное блюдо, поставила его и, вдруг покачнувшись от нежданно набежавшей волны, случайно упала к нему на колени, он ее не сразу отпустил, а потом усадил рядом с собой и не отпускал. Довольный Боря шепнул Леньке: «Все классно продвигается, она сегодня же «распечатает» нашего монстра, гадом буду!» Динамик разносил приторное, как медовуха, пение: «Золотится роза чайная, как бокал вина… У-у, ё-ё, ты не любишь меня…» - исполнители жизнерадостно признавались друг другу в том, что не любят друг друга и оттого были беспредельно счастливы.
Лёва был тоже счастлив и пьян, - таким его друзья никогда не видели, он сиял, хохотал и делал Рае пошлые комплименты.
– Ах, какой стол, какая мастерица, где вы всему этому научились?
– В техникуме, не смейтесь, в кулинарном, ну и мама многому научила.
– Мама? Какая хорошая мама. А как зовут вашу маму?
– Только не смейтесь. Роза, смешное имя такое, старомодное, правда?
С этого момента беседа потекла несколько в рваном ритме.
– У-у ё-ё, - подпел Лёва, - нет, хорошее имя, и совсем не смешное, – после некоторой паузы несколько растерянно продолжал он и действительно перестал смеяться, и Боря слегка насторожился и даже побледнел, когда Лёва спросил. – А ваша мама здесь, в Айвазовске?
– Нет, в Москве, она – там, а я – здесь с бабушкой, – продолжала честно отчитываться простодушная девочка.
– И вы на маму похожи?
– На маму, говорят одно лицо.
– Да, поразительно, и не только лицо. А я думаю, что такое? А почему не на папу? – продолжал интересоваться Лёва.
– Не знаю, я его не видела, даже фотографий нет. Он погиб до моего рождения.
– Погиб? – Лёва очень удивился и посмотрел на Борю, который тотчас стал лиловым. – Прошу прощения, что затронул эту тему.
– Нет, ничего страшного. Он утонул, – коротко закончила Рая. Лев очень удивился, а вся бывшая на лице Бори краска куда-то ушла. – Я потом родилась, а мама так замуж больше и не вышла.
– Не вышла? – переспросил Лев, а Боря поперхнулся. Лёва стал стучать по его спине, чтобы тот прокашлялся, но переборщил с силой ударов, и Боря повалился с пластикового кресла на палубу. Лёва еще некоторое время стучал уже по лежачему и достучался бы, если бы неожиданно между ним и Борей на встала обеспокоенная Рая, которая с силой перехватила Левину руку и сказала: «Не надо, вы так его убьете!» Но остановить Лёву было не так-то просто. Рае пришлось обхватить его, обнять и силой оттащить от Бори. Некоторое время они еще постояли, обнявшись. То есть и Лёва ее обнял, и не отпускал от себя ее крепкое, волнующееся в его руках тело. Потом резко отпустил.
– Какая вы милая добрая девочка, вы мне очень, очень нравитесь. Как я рад, что с вами познакомился, как благодарен Борису Ильичу за то, что он организовал нашу встречу…
– Лёва, я тебе все объясню, тут какое-то недоразумение… – хрипел Боря, поднимаясь, но Лёва его не дослушал.
– А не пора ли нам охолонуться? – спросил он вдруг, - вода прохладная сегодня, а мы разгорячились – мы прыгнем в нее, и она зашипит-забурлит. Леонид Семеныч и уважаемая Раиса… Как вас по батюшке?
– Борисовна, – она испуганно смотрела на друзей, не понимая, что происходит.
– Ах, да, Борисовна, конечно! А сколько вам лет?
– Вы, Лев, такие вопросы задаете, ну девятнадцать... скоро будет.
Выглядела она потрясающе. Несколько отчаянно и дерзко.
– Да-да, чудесный возраст… Раиса Борисовна и Леонид Семеныч, останьтесь, пожалуйста, на яхте, она у нас на ходу, ее оставлять нельзя, а то умотает без нас куда-нибудь в Трапезунд, сами знаете, какие тут у нас подводные течения на Айвазовщине, ха-ха, - Лёва жизнерадостно расхохотался, потом отнесся сугубо к Боре, - а мы с Борисом Ильичом искупаемся пока, да? Нет возражений?
Планов купаться в этот праздничный октябрьский вечер не было, на пляжах Айвазовска в воду заходили только редкие отдыхающие из Сибири, но возражать никто, кроме Раи, не осмелился.
– Вода 17 градусов, сегодня передавали, вы замерзнете, простудитесь и…
– И не умрем, потому что внутри у нас кипящий металл. Встань, Боренька, – жестко приказал Лёва и помог ему встать, – раздевайся! – Боря снял рубашку, потом брюки, остался в трусах:
– Может, не надо?
– Не надо! – твердо поддержала Рая, удивительно много взявшая на себя в компании руководителей крупной айвазовской фирмы. Она до обидного все больше нравилась Леве.
– Нет-нет, купаться! – весело сказал он.
Прыгать в воду Боря явно не хотел, но Лёва ему помог. То есть столкнул за борт и сам, прыгнул вслед за ним.
Они, судорожно гребя в холодной воде, отплыли от судна довольно далеко, потом на волнах случился разговор, который начинался юмористически.
– Так ты не утонул, папаша. Почему? – обратился Лёва к Боре.
– Дерьмо не тонет, сынок, – ерничал в ответ, еще на что-то надеясь, Боря. – Кроме шуток, кошмар, блин, мир тесен, хоть кино снимай. Я в себя не могу прийти. Такое событие…
– Так что, падла, дочь мне свою решил подложить?
– Лёва, я ни сном, ни духом, - оправдывался Боря, - я сам с ума схожу, чистое совпадение, я ее в «Ветерке» подцепил, хорошая девчонка, правда, на Розку похожа, да, но Роза, блин, обещала аборт сделать.
– Сделала?
– Обещала, клянусь всем святым.
– Да нет у тебя ничего святого, и никогда не было. В общем, слушай мою команду. Она сказала, что папаша утонул. Так что давай, гад, тони.
– То есть?
– Тони!
– Не буду.
И драпанул саженками в сторону от яхты. Лёва его легко догнал, – все-таки, в отличие от коллег, он формы спортивной не терял, – и стал деятельно помогать Боре тонуть. Но сильно раздобревший со студенческих пор Боря никак не хотел надолго уходить под воду.
– Левка, ты что, охренел что ли? – ругался, выныривая, Боря. – Хорош дурака-то валять. Вода-то холодная…
– Ты ее того?
– Кого, Лёвушка?
– Дочь свою, мать твою!
– Нет, клянусь здоровьем, хотел, но не получилось. Бог спас!
– А она была не против?
– Против, – отплёвывался кровью и морской водой, Боря. – Она чистая, гадом буду, работящая... Мы с Ленькой хотели подарок тебе сделать, без всякой задней мысли, клянусь здоровьем!.. Да кто ты такой, чтобы судить меня? – вдруг восстал он из пены, – ты сам – обыкновенная бессердечная скотина! Скольких людей ты по миру пустил! За что Водостокина с Зиммером выгнал? А группу Оганесяна зачем под суд подвёл? Нас за что топчешь? Мы служим тебе, как псы! Для тебя мы все винтики, блин, шпунтики. И он еще нравственности учит, пьяная скотина, вместо того, чтобы спасибо сказать! Воистину, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Сам тони, олигарх долбаный! Да плевать я на тебя хотел! Подумаешь, тёлку у него в детстве увели, скотина злопамятная! – и вдруг сменил тему. – Мог бы поздравить, у меня еще одна дочь объявилась!
– А сколько их у тебя, подонок?
– Законных детей, ты знаешь, трое от разных браков, а незаконных уже вторая обнаружилась, это то, что я знаю.
– Сволочь! Скольким ты жизнь изуродовал!
– Я родил, а не уродовал! Пока такие, как ты, ни бе ни ме! – кричал Боря и опять драпанул от Лёвы, но тот его нагнал.
Водный мордобой бизнесменов – зрелище не менее забавное, чем бокс шахматистов...
– Ребята, остановитесь, вы с ума сошли! – орал героически подгребший Лёня, – я только что уточнил кое-какие подробности, – продолжил он, задыхаясь, – к нашей Розе эта Рая никакого отношения не имеет.
– То есть?
– Фамилия ее матери, совсем другая, и в университете мамаша никогда не училась, и дед ее никакой партийной работой не занимался.
Драка прекратилась. Первым нашелся Боря:
– Жаль, я бы от такой дочери не отказался, а за тебя я бы ее никогда не отдал, скот! – и плеснул водой в сторону Левки.
- Йес! – крикнул Лев, - Йес! – потом вдруг спросил, высунувшись на полкорпуса из воды. - Братцы, а где моя яхта?
Его примеру последовали запрыгавшие над водой друзья. Действительно, ни берега, ни яхты в туманной дымке видно не было. Только опасно низко над тремя друзьями горланили чайки.
– Так, если это заказ, то тянет он лимонов на пятьдесят, с учетом того, что за бортом остался главный акционер и два самых влиятельных члена совета директоров. Это круто, – сурово сказал Лев.
– Ну, нельзя же так не верить людям, тиран! Никто же не знал! Мы, клянусь всем святым, с Ленькой подарок хотели тебе сделать, чтобы жизнь твою дурацкую половую наладить, – возмутился Боря.
– Да что мы враги себе, Лёва? – подтвердил Ленька. – То есть ты думаешь, Раю эту нам подставили? Чтобы что?
– Чтобы то. Если вы ее могли подставить мне, то почему ее не могли подставить вам? Что ты там при Зиммера с Водостокиным бубнил? В следующий раз без охраны ни на какую яхту я не сяду, – сказал Лев.
– Следующего раза может и не быть, губки-то у тебя вон какие синие… – трезво посмотрел на вещи Боря...
– Не валяйте дурака, идиоты, не может быть, чтобы эта девчонка нас кинула. Надо кричать! Она нас услышит! – сказал Леня.
И друзья заорали хором: «Рая, Рая!»
Они никогда так громко и долго никого не звали…
Когда Рая, разобравшись наконец с управлением яхты, развернула ее против течения и нашла в тумане троих друзей, они были еще живы.
Через пару недель, выписавшись из больницы, Лёва сделал Рае предложение. Она обещала подумать. А Борю и Лёню он уволил, ничего не мог с собой поделать.