Рассказ об отце

Марина Эл
                Линия фронта разделяет
                не своих и врагов, она просто
                отделяет
                одних зверей от других.               
               


      Лизонька наконец-то дала себя угомонить и уснула, подложив кулачок под розовую пухлую щёку. Светлые кудряшки разметались по подушке, и бабушка, закрывая дверь в детскую, тихонько пробормотала, что надо бы ребёнка подстричь. Опять визгу-то будет, - ответила я, и мы одновременно улыбнулись, вспоминая. В прошлый раз пришлось заплатить парикмахерше вдвое и долго извиняться за укушенный палец. Лизонька была спокойным ребёнком, но очень не любила стричься.

Я и бабушка воспользовались редкими за день спокойным минутами и отправились пить чай. Хоть я и жила в семье на правах гувернантки, но считалась скорее дочерью,  Лизочкиной второй мамой. Первая мама работала вместе с отцом где-то заграницей и приезжалa редко, Лизоньку воспитывали в основном я и бабушка, ещё крепкая, весёлая и очень интеллигентная женщина лет семидесяти, бывшая актриса театра.

Но сегодня Лизочкина бабушка была  необыкновенно серьёзна и молчалива. Молча заварила чай, разлила по чашкам и даже не притронулась к поставленному мной печенью. Так и сидели на кухне, изредка отпивая ароматный напиток.  Потом бабушка поставила чашку на блюдечко и неожиданно спросила: "Хочешь, я расскажу тебе о моём отце?"

Я кивнула.

- Я знаю про него очень немного, - сказала бабушка. - То, что рассказала мама. Он был, скорее всего, четвёртый. Из пятерых.

Я потрясённо молчала, начиная догадываться, в чём дело.

- Как  и остальные, - тихим голосом продолжала Лизочкина бабушка, - он был одет в чужую военную форму, и от него сильно пахло потом. Когда он eё... брал... то что-то кричал на незнакомом языке...

Мы ещё долго сидели за столом, глядя в окно на сгущающиеся сумерки и думая каждая о своём. Мне вспоминалось, с какой гордостью мой прадед рассказывал, как он расписался в сорок пятом на Рейхстаге... 

Но я не знаю, и, наверно, никогда не узнаю, о чём думала бабушка маленькой Лизочки, как по-русски называла её я, или Lieschen, как называла сама бабушка, эта пожилая добрая немка, родившаяся вскоре после войны в простой немецкой семье недалеко от Берлина.