Писатель был начинающим. Да и писателем-то он себя не считал, так - один из множества графоманов. Записывал свои наброски в тетрадочку, впрочем, ни на что особо не надеясь.
И вот однажды, пока писатель возился на кухне, эта тетрадь попалась на глаза другу писателя, пришедшему в гости. Стоило писателю переступить порог, как друг набросился на него с расспросами:
- Ты чего молчал? Я-то думал... А ты оказывается талантище!
- Ты о чем? - не понял писатель.
- Как о чем? Вот же, - повертел друг заветной тетрадью. - Ты где печатаешься?
- Нигде, - пожал плечами писатель.
- Ну, это ты зря. Да любой журнал у тебя такие вещи с руками оторвет!..
Вечером друг ушел домой, а писатель укладывался спать с мыслью, что друг просто побоялся обидеть его, честно сказав, что наброски ни на что не годны.
Прошло несколько дней и писатель, по рассеяности, обронил свою тетрадь, выходя из автобуса. Уже практически у подъезда его нагнала незнакомая девушка, протягивая ему тетрадь.
- А где вас можно почитать? - вдруг спросила она. - Я заглянула одним глазком - так сразу интересно стало.
- Нигде пока, - смущаясь, ответил писатель.
- Тогда буду в ближайшее время ждать ваших творений в каком-нибудь журнале. Как ваша фамилия?..
Лежа в постели, писатель думал. Одно мнение друга еще ничего не значило, но вот же - незнакомая девушка говорит, что тетрадь измарана не зря. И вот, когда писатель почти провалился в сон, ему в голову пришла интересная идея.
Через пару дней начинающий писатель оценивающе разглядывал щит, установленный во дворе. На нем красовались аккуратно перепечатанные его "творения". "Гениально" подумал он и, с теплящейся в глубине души надеждой, вернулся домой.
День тянулся за днем, но у щита не было ни следа того, что кто-то им заинтересовался. И писатель уже стал себя корить: сыскался великий, нате любите; да кому я нужен?..
Через неделю от входной двери послышался настойчивый стук. Писатель открыл, и на него стал орать дворник, составляя из нецензурной брани столь сложные фразы, что о значении их имел понятие, видимо, только сам дворник. Наконец выдохшись, он попросил стакан воды. Ошарашенный писатель молча вынес попить.
Напившись, отдышавшись и окончательно успокоившись, дворник заговорил более понятным языком:
- Что ж энто за безобразие-то? Поставил, понимаешь, щит тут... Писулечки на нем свои развесил. Не, я-то энто, ничего... И писулечки антиресные, тут и не поспоришь. Поначалу-то думал и ничего, а вот гадют же. Только вишь, понатопчут всякие, нагадют, а мне - убирай. Нехорошо же, а?
- Погодите, кто понатопчет? - растерялся писатель.
- Да ходют тут по вечерам. Полчища-то уже, считай. Читают писульки твои, значицца. А я за ними - убирай? Так что ты, энто... Щиток-то убери. Ато ведь я и сам уберу... - погрозил дворник, уходя, и пробурчал, уже, скорее, себе под нос, - хоть и жалко, уж больно писульки антиресные...
Когда дворник скрылся из виду, писатель захлопнул дверь и с торжествующей улыбкой, от знания о том, что его читают, пошел писать рассказ о столь же грозном, и очень добросовестном дворнике.