Обретение Влесовой книги – мыльная история
Многие годы назад в круг документов по истории славян попытались ввести так называемые "дощьки Изенбека", затем волюнтаристски переименованные во "Влесову книгу". Специалисты эти атаки отбили, но только на своем поле. Благодаря переменам в общественной жизни и появившейся свободе публикаций (как печатных, так и сетевых), вера в подлинность "Велесовой книги" внедряется в широкие массы.
Я не историк и не филолог, потому не стану говорить здесь о редукции согласных, графике текстов или хронологических нестыковках. В поисках ответа о происхождении этих текстов предлагаю вам пойти иным путем, а именно – обратиться к здравому смыслу.
Часть 1. Изенбек.
Определенной важностью в истории обретения дощечек с древними текстами обладает господин Изенбек, о котором наиболее активный влесовец А.Асов пишет следующее: "Полковник артиллерии Али Изенбек, принадлежавший к древнему туркестанскому ханскому роду по линии деда (в крещении имя Изенбека было Федор Артурович). Он уже во втором поколении был петербуржцем, отец его – морской офицер, мать и бабушка, очевидно, происходили из русских дворянских родов." (А.Асов "Тайны "Книги Велеса" М., Аиф-Принт, 2001)
Спрашивается, из чего очевидно, что мать и непонятно какая из двух бабушек происходили из русских дворянских родов (почему-то во множественном числе)? И куда у нас задевался еще один дедушка? Впрочем, есть занозы и посерьезнее в этом пассаже, и я к ним вернусь, но чуть ниже.
В этой же книге А.Асов упоминает версию писательницы и полониста Г.С.Беляковой, которая ссылалась "на некие загадочные документы, будто бы датированные 1921 и 1923 годами, из архивов туркестанской ЧК. Но в своей работе она не указала точных ссылок ни на архив, ни на номер сих документов, что почти всегда указывает на фальсификацию. Она утверждала, что после февраля 1917 года Али Изенбек со своим кокандским дедушкой Гани Изенбекханом перебрался в Бухару и находился при дворе эмира до сентября 1920 года, после чего исчез."
С Беляковой Асов спорит, но только по части перемещений Изенбека, потому что влесовцам надо, чтобы он участвовал в событиях гражданской войны совсем в другом регионе и там подобрал дощечки. Кокандский дедушка его совсем не беспокоит.
Россказни о туркестанских знатных предках Изенбека теперь в той или иной форме кочуют по интернету, просачиваясь даже на генеалогические сайты. Доказательств, ссылок на архивные документы – нет. Самые малограмотные спокойно пишут, что "Теодор [!!!] Артурович Изенбек", родившийся в Петербурге в 1890 г., был из беков, "его дед – бек, или князек, тюркского происхождения" (в частности т.наз. "академик" Ю.К.Бегунов в статье "Обретение Велесовой книги", 1993). А председатель "Фонда памяти Юрия Миролюбова", доктор экономических наук В.Перегинец, организовавший в 2006 году выставку работ Изенбека в Киеве, поведал журналистам, что родился Изенбек 3 сентября в 1890 г. в Самарканде.
Что смущает мой здравый смысл? Мелочи. "В крещении имя Изенбека было Федор Артурович." По логике, Изенбек родиться должен бы мусульманином, а потом быть крещен. Но, во-первых, при крещении не дают отчеств "Артурович", это совершенно исключено, а во-вторых, в Брюсселе Изенбек якобы просил звать себя именем арабским, Али. Выходит, что он родился мусульманином, был крещен, потом вернулся к вере предков. Скажете – бывает? Бывает. Но для таких метаний должны быть серьезные причины.
Кроме того, в отличие от людей, искренне (надеюсь) полагающих, что окончание фамилии "-бек" неминуемо должно означать среднеазиатского помещика, я знаю, что, к примеру, в слове "хавбек" нет ничего туркестанского. А еще я знаю, что в тюркских языках невозможно звукосочетание "изен". В цитированной книге А.Асов патетически восклицал: "Мало ли людей с такой фамилией и даже именем можно найти в Средней Азии?" Слушайте, ну ведь Гугля, как говорится, всем нам в помощь!!! Нету в Средней Азии людей с фамилией Изенбек. Но ведь где-то они должны быть? Конечно. Есть и Изенбеки, и даже Изеншмидты. Догадались? Да, в Германии. Не знаю, существует ли сейчас, а в 1980 г. в матче с нашим тольяттинским Торпедо сошлась даже футбольная команда из ФРГ под названием "Изенбек".
И как тут не вспомнить, что по словам вдовы Ю.Миролюбова, Изенбек был... голубоглаз! (А.Асов "Тайны "Книги Велеса" М., Аиф-Принт, 2001)
И, разумеется, есть Изенбеки немецкого происхождения в столичном российском Петербурге. Учились в открытой в 1856 году по инициативе нескольких немецких семейств школе Карла Мая, где первые 25 лет и обучение-то велось на немецком. Вильгельм, Фридрих, Джон, Макс Изенбеки… о, как интересно… Артур Изенбек (1859-60) и Сергей Артурович Изенбек (1895-97). (http://www.kmay.ru/allpers.phtml?s=1856&f=1918&start=13)
Об Артуре мне ничего не попалось и подтвердить или опровергнуть его службу морским офицером я не могу (да мне, собственно, и не нужно). Вот здесь, в серьезном сообществе: kortic.borda.ru/?1-4-0-00000121-000-90-0 есть, к сожалению, бездоказательное утверждение, что он был бухгалтером на Балтийском заводе и умер, когда младшему сыну было всего 7 лет. Так что прошение о зачислении в Морской кадетский корпус писал брат Сергей.
Сергей Артурович Изенбек (1883-1962), моряк и артиллерист, после революции оставшийся в России – личность достаточно заметная. Кому интересно, почитайте его биографию тут: http://museum.ifmo.ru/?out=person&per_id=17. И не забудьте обратить внимание на два момента – он был православным и знал хорошо не только русский, но и немецкий, английский и французский языки.
О Федоре Артуровиче Изенбеке известно несравнимо меньше. Был прапорщиком, с началом Первой Мировой был призван из запаса в 1-й Туркестанский стрелковый парковый артиллерийский дивизион. В сентябре 1915 был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ru.wikipedia.org/wiki/Списки_кавалеров_ордена_С...; Великая Россия, Ростов н/Д, 1919 - № 373, 20 дек. (02 янв.) 1920 - С. 1)
Название дивизиона "Туркестанский" означает не этническую принадлежность служивших в нем людей, а дислокацию подразделений. Дело в том, что мусульманское население Туркестана в имперской армии не служило, платя вместо этого денежный налог. Хотя из инородцев на добровольной основе и формировались специальные полки, но это была кавалерия. (Н.Корниш "Русская армия 1914-1918 гг.", 2005)
Спрашивается, какое отношение к подлинности "Влесовой книги" имеет родословная Изенбека? Непосредственное. Если кому-то очень нужно преподносить русского офицера-художника как азиата, то не лишне понять – почему. Мало что в нашем мире происходит случайно. И уж точно не что-то, длящееся более полувека.
Ответ, вообще говоря, прост. С одной стороны, сразу по завершении Второй Мировой войны невозможно было признать, что сокровище славянское, хранящее откровение о силе русского народа и глубине его истории, спас от уничтожения человек с очень близко залегающими немецкими корнями. (Тем более на фоне попыток приписать немцам похищение или уничтожение дощечек.) С другой стороны, упоминание владык-ханов-правителей или хотя бы просто беков придает рассказу об обретении "Влесовой книги" респектабельности, необходимой как для дворянской в своей основе эмиграции, так и для нынешних плебейских масс в России. Ведь приписать ему родство с настоящими русскими дворянскими фамилиями в середине прошлого века в зарубежной диаспоре было нельзя, этот обман разоблачили бы сразу же. Знатный род, кажется, предполагает уважение к деяниям предков… а чтобы русские предки были Изенбеку не чужими, ему добавляют мать и бабушку из "очевидно дворянских родов".
Кто со мной еще не знаком, имейте в виду – я редкостная занудь. И как таковая не могла не задаться вопросом: а нет ли третьей стороны у нелепого привязывания Изенбека к Средней Азии?
Посмотрим, как все происходило. С разворачиванием Гражданской войны Изенбек встает в ряды Белой Армии, где сослуживцы не знают никакого Али, но знают Федора Артуровича – сначала штабс-капитана в Кубанском походе генерала Корнилова, потом полковника Марковской артиллерийской бригады. (Письмо взводного командира И.Э.Лысенко П.Филипьеву, 9 мая 1964 г.; Письмо полковника В.В.Шавинского П.Филипьеву, 18 июля 1966г.; Письмо Н.В.Казакова П.Филипьеву, 20 декабря 1968г. – все легко находится в сети, с архивной нумерацией)
Затем Изенбек эмигрирует, недолго выбирает место, где приживиться, и завершает свои странствия в Брюсселе. Ничем особо приметен не был, воспоминаний о нем бы вообще не осталось, не будь дощечек и Миролюбова... да, и еще картин. Хотя и о картинах, насколько я могу судить, известно лишь благодаря Миролюбову.
Миролюбов в книге "Славяно-русский фольклор", написанной в 1960-е годы, сказал: "Судьба свела нас уже за границей с покойным художником Али Изенбеком, как его знали бельгийцы в Брюсселе." У меня нет доступа в архивы, а влесовцы не приводят никаких документов, по которым можно было бы решить, как на самом деле звал себя Изенбек в Брюсселе. Нет в публикациях ни завещания, ни списков русских эмигрантов из немецких архивов, ничего. Что настораживает, так это ссылка на то, что под этим именем Изенбека знали бельгийцы. А как же основной, вне работы, круг его знакомств – многочисленная и активная русская община эмигрантов первой волны, сложившаяся в городе?
В наиболее раннем документе, попавшемся мне, заметке 1941 г., Миролюбов обходится не только без имени, но и без фамилии. Человек, у которого он обнаружил дощечки, назван просто "одним русским любителем старины" (Фонд 10143, опись 47 Архив Ю.П. Миролюбова, рулон 8, "По поводу одной старинной рукописи")
В августе 1948 Миролюбов организовал выставку доставшихся ему в наследство картин. Превознося Изенбека до небес, называя его "крупнейшим Русским художником", приписывая ему создание первого отряда, из которого потом выросла вся Добровольческая армия, и расхваливая его заслуги в археологической экспедиции Фетисова, Миролюбов в достаточно многословной статье не называет имени, обходясь лишь фамилией. (Фонд 10143, опись 47, Из архива Ю.П. Миролюбова. ГАРФ. Рулон 8, статья "Русская гордость", 20.08.1948)
Однако в том же году Миролюбов отправил письмо в Сан-Франциско, в Русский Музей. И там уже стоит "А.Изенбек".
На пять лет переписка не то заглохла, не то за эти годы она не сохранилась.
В 1953 Миролюбов пишет дважды А.Куренкову в Сан-Франциско. Упоминается "А.Изенбек" и просто "Изенбек". Тон весьма возвышенный. "Изенбек заслужил, чтоб о нем посмертно писали, как о человеке искусства и патриоте, понявшем ценность Дощек. Он был гениальнейший человек, художник первой величины и большой герой Гражданской Войны и такой же большой патриот." (Второе письмо Ю.Миролюбова А.Куру, 13.11.1953)
С 1954 г. начинается частичная публикация дощечек в эмигрантском журнале. И возникают вопросы, не всегда приятные. Результатом этого становится письмо Миролюбова от 16 июня 1956 г., адресованное С.Лесному, серьезно взявшемуся за изучение древних текстов "Влесовой книги". "Обрабатывать дощьки сам Изенбек не мог, ибо со славянским языком, а тем более с диалектами славянского языка, не был знаком совсем. Он говорил по-татарски, туркменски и, кажется, еще на одном из среднеазиатских языков. По-русски он говорил плохо, как это ни странно. Недостаток его речи, вероятно, происходил от вечно полупьяного состояния."
У меня такие финты всегда оставляют нехороший осадок. Русская гордость, патриот, любитель старины, понявший ценность дощечек, продержался в этом статусе аккурат до первых сомнений в подлинности артефакта, и внезапно превратился в полуобразованного и вечно полупьяного типа?.. Как можно определить, что собеседник владеет туркменским и татарским (право, странный набор), когда он по-русски лыка не вяжет? Да и каким образом человек, плохо говорящий по-русски из-за невменяемости своего состояния, мог вызвать у Миролюбова желание побеседовать о своих творческих планах и пожаловаться на отсутствие материала для исторической поэмы, результатом чего и стало явление дощечек? (Письмо Ю.П.Миролюбова С.Лесному 11.11.1957 и другие его высказывания)
И заметьте, речь идет о человеке, который умер в 1941 г. – т.е. своим поведением не мог уже изменить мнение о себе... однако оно поменялось.
Письмо Миролюбова к С.Лесному от 26.01.1957 выдает подводные течения с исключительной ясностью. "О том, фальшивка это или не фальшивка, я уже, кажется, Вам писал, что Изенбек плохо говорил по-русски, являясь по отцу туркменом, на что указывает самое его имя. Я хоть и учился славянскому языку в свое время, но так давно (полвека тому назад!), что уже ничего не помню."
Отметим, что в письме полугодовой давности Миролюбов настаивал на том, что обрабатывал дощечки он сам, а не Изенбек, причиной указывая незнакомство Изенбека со славянским языком, теперь же он говорит о том, что и сам славянского уже не помнит. Однако он ведь помнил его, когда переписывал дощечки? И никак не мог забыть, продолжая эту работу не то 12, не то 16 лет.
В письмах к восторженно принявшему "Влесову книгу" Куренкову Миролюбов говорит, что он лишь может подтвердить, что дощечки существовали, остальное должны определять специалисты, не ему этим заниматься, хотя язык текстов явно древний. В письме поначалу скептически настроенному Лесному он настаивает на подлинности дощечек, опираясь на свою неспособность вспомнить церковно-славянский язык (хоть он и начинал обучение в духовном училище), но, главным образом, упирает на то, что Изенбек был слабограмотным туркменом.
Однако ссылка на "самое его имя" не означает ничего, ибо по документам тот был Федором с катастрофически немусульманским и неправославным отчеством и немецкой фамилией. Если он и стал называть себя в эмиграции Али (что не доказано, ибо известно лишь со слов Миролюбова) и даже принял мусульманство, то на его национальность/происхождение это никак повлиять не могло.
Мало того, будь даже Изен действительно внуком бека и будь он Али, знать русский язык плохо он не мог, поскольку рос в Петербурге, обучался в Морском кадетском корпусе и служил в императорской артиллерии, куда людей необразованных даже младшими офицерами не допускали.
Что касается вероисповедания Изенбека в бельгийский период его жизни, то тут у нас, кроме всего прочего, есть под ногами очередная мелочь – картины, написанные им в Брюсселе. Мусульманин не мог писать такое количество обнаженной женской натуры, мусульманин не мог писать православный храм, мусульманин не мог писать картину "Явление Богородицы в парижском пригороде", о которой вспоминала организатор выставки русских художников-эмигрантов в Сан-Франциско Н.Ф.Бурова (журн. Первопоходник 23, 1975, с.60-61).
Обращает на себя внимание не только идущее против фактов навязывание Изенбеку азиатских родственников, но и виляние в оценке его образованности и вредных привычек.
Если с его пристрастием к выпивке и кокаину все понятно (его сослуживцы подтверждали наличие этих пристрастий еще в период Гражданской войны, см. упомянутые их письма к Филипьеву) – об этом естественно умалчивать как обнародуя сохраненные им дощечки, так и выставляя его картины, то с уровнем развития дело обстоит сложнее. Ведь для того, чтобы объяснить, почему в боевой обстановке человек собирает какие-то дощечки с нечитаемым текстом и хранит их все время поражений и отступлений, таскает с собой по Европе и не выбрасывает, осев в Бельгии, ему надо придать блеск и лоск интеллектуала. А для того, чтобы объяснить, почему он дощечки не берег и не переписывал ни сам, ни за компанию с Миролюбовым, да еще чтобы доказать, что он их не насочинял, приходится объявлять его полудиким полутуркменом.
Вот и получается, что поначалу Миролюбов заливается соловьем, расписывая связи Изенбека с Петербургской Академией наук и его заслугах перед археологической наукой (ГАРФ. Фонд 10143, опись 47, Рулон 8. Заметка Ю. Миролюбова "Русская гордость - художник Изенбек". 20.08.1948) А потом категорически меняет показания.
Между прочим, любопытно, что ни в одной публикации нет документальных подтверждений хотя бы участия Изенбека в экспедиции Фетисова, а тем более получения им звания корреспондента Академии наук. Хотя это очень важный пункт для истории открытия "Велесовой книги", им обычно утверждают способность Изенбека понять, какая ценность валяется на полу в разграбленной усадьбе.
Доказательство работы Изенбека нашлось... не удивляйтесь, опять же из уст Миролюбова. "Одно могу утверждать, что Изенбек был в прошлом участником археологической экспедиции профессора Фетисова, описанной в журнале "Нива" перед войной четырнадцатого года, где имелся и его портрет, по словам участника его батареи в гражданской войне, г-на Лысенко, рядового Национальной Гвардии в Сан-Франциско." (Письмо Миролюбова, цит. по А.Асов "Тайны "Книги Велеса", 2001 – где приведено без атрибуции)
Мое занудство встает в позу и начинает внимательно присматриваться к свидетельству. Во-первых, пообщаться с Лысенко Миролюбов мог только после переезда в Штаты, т.е. после 1954 г. Через сорок лет после публикации фотографии в журнале. Во-вторых, в письме И.Э.Лысенко П.Филипьеву от 9 мая 1964 (Из архива Филипьева. ГАРФ. Фонд 10143, опись 80, рулон 16) четко сказано, что познакомились они с Изенбеком только во время Кубанского похода генерала Корнилова. Т.е. узнать его на фото в 1914 г. Иван Эрастович никак не мог. Остается лишь предположить, что дореволюционный номер журнала каким-то образом попался на глаза Лысенко в эмиграции и он узнал своего командира. Маловероятно, но не абсолютно исключено... Что только делать с тем фактом, что в этом же письме Филипьеву Лысенко называет и другой журнал и другой год? "...Принимает участие в большой экспедиции Академии Наук (кажется в 1912г.) в Бухаре. Я видел фотографию экспедиции и на ней он в 1-ом ряду (Журн. Огонек)." Все сомнения по поводу того, когда и как он мог видеть это фото остаются. Возникают и новые – если в журнале был снимок, он мог быть только со статьей, а в ней указан был бы год точно. И если Лысенко опознавал Изенбека по фото, он мог банально ошибиться, спустя столько лет узнать не самого близкого знакомого на старом групповом фото непросто. Подписи же с фамилией, похоже, не было. Как, похоже, не был совсем в статье упомянут такой ценный и важный сотрудник экспедиции.
В этом же письме Лысенко говорит, что Изенбек времен Гражданской войны был "Удивительно талантливый человек. Большой культуры, интереснейший собеседник, он был и на редкость блестящим командиром батареи." Трудно решить, насколько можно этому верить. Если в части, касающейся соединения артбатарей, отступления к Ростову и прочего причин сомневаться нет, то сведения о довоенной биографии Изенбека выглядят ненатурально. "Будучи призван для отбывания воинской повинности устр. вольноопредел. в 1-ый Туркест. стрел. артил. д-н. Отслужив срок и выдержал экзамен на прапорщика запаса. Туркестан и особенно Самарканд пленили его настолько, что он остается в Туркестане и становится членом корреспондентом академии наук. Участвовал в археологич. экспедициях." В течение лишь года Лысенко был комвзвода в артиллерийском дивизионе, где служил Изенбек. Что за разговоры они должны были вести, чтобы полвека спустя Лысенко мог помнить никому не нужные подробности? В любом случае он неточен. Не хочу разбираться в том, как призывник мог быть вольноопределяющимся. Скажу лишь, что служить Изенбек мог не ранее 1912 г. (по достижении возраста). А в 1914/15 он был призван на службу в военное время. Так что на все "экспедиции" у него оставалось около полутора-двух лет. Прикиньте сами, много ли можно успеть сделать совершенно неподготовленному человеку, ранее археологией не занимавшемуся? Еще деталька – в дореволюционной России не было звания "член-корреспондент".
Между прочим, что-то не встречаются ссылки у влесовцев на Официальный справочник персонального состава Академии наук, где перечислены все корреспонденты АН за все годы. Если все же корреспондентство Изенбека будет подтверждено, равно как и его участие хоть в одной экспедиции, это будет означать лишь то, что он был отличным рисовальщиком (в переводе на современные термины – фотоаппаратом) и Академия отметила его как поставщика полезных для ученых материалов (feb-web.ru/feb/lomonos/kes-abc/kes/kes-0743.htm).
Я ни в коем случае не имею в виду, что Изенбек был плохо образован. Есть его картины, написанные, несомненно, человеком развитым. Есть письмо Н.В.Казакова П.Т.Филипьеву от 25.10.1968 (ГАРФ. Фонд 10143, опись 80, 2 рулон), в котором он сообщает о сведениях, полученных от подполковника С.А.Касьянова, дружившего с Изенбеком и бывавшего у него дома – о том, что Изенбек Касьянову читал в рукописи свой трактат-исследование "о влиянии монгольской культуры на русскую, изложенный хорошим русским языком". Тем не менее, я не вижу оснований говорить о том, что Изенбек был хорошо подготовлен как археолог и смог в потемневших, покоробленных, исписанных незнакомыми знаками поломанных дощечках, случайно увиденных им между боями, распознать такую ценность, которую надо сохранить во что бы то ни стало.
В целом, при рассмотрении базовой для истории обретения "Влесовой книги" фигуры Федора Артуровича Изенбека, приходится признать, что о нем рассказано слишком много баек, либо не соответствующих действительности, либо противоречащих фактам, либо (в лучшем случае) не подтвержденных документально. А единственное, в чем нельзя не согласиться с господином Асовым, так это в том, что когда люди в своей работе не дают "точных ссылок ни на архив, ни на номер сих документов, это почти всегда указывает на фальсификацию".
Изенбек был, сражался, эмигрировал, рисовал, работал в Брюсселе и умер там же. Это проверяемо и доказуемо. Остальное... увы. В результате провисает мотивация как собирания дощечек в неведомой усадьбе, так и их дальнейшего обязательного хранения без каких бы то ни было попыток использования.
//В качестве иллюстрации использован один из рисунков Федора Артуровича Изенбека.