Навеяно документальным фильмом Виктора Косаковского http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2184132 «Тише!», снятого «на раене» в двух шагах от моего переулка. Видео категорически рекомендовано к просмотру и распространению среди людей. Итак, погнали.
История ямы началась около года назад, - с небольшого углубления около водосточного люка. Постепенно грунт промыло пробитой трубой и осадками. Колодец люка осел, и сейчас небольшое углубление вполне закономерно разрослось в непреодолимое препятствие. Одни службы сменялись другими, но яме было всё нипочём. Звонки в многочисленные инстанции от местных жителей, с просьбами решить «вопрос ямы», казалось, в ней самой без ответа и пропадали. На благодатной почве бюрократии и показухи, яма становилась лишь монументальнее, обрастая заборчиками и упреждающими знаками, словно всерьёз отвоевывала своё право на существование назло всем законам здравого смысла. Жильцы были вынуждены с этим смириться. Все - только не старуха.
Некоторым людям старшего поколения более свойственен юношеский максимализм, нежели совсем молодым. Секретарша в приёмной ЖЭКа так и сказала, лениво зевнув в трубку: «Александра Алексеевна, вы уже несколько раз оставляли заявку. Ведь вы же глубоко пожилой человек и почти не выходите на улицу. Вам-то, не всё ли равно, когда зароют эту яму?». Затем добавила цинично перед тем, как шмякнуть трубкой: «Вот когда кто-нибудь свалится, тогда и зароем. Ответим, не волнуйтесь!»
Старуха не любила выражение «пожилой человек», предпочитая «поживший». В первом случае ей виделось какое-то пренебрежение, словно к вышедшей из употребления вещи. «Положили на антресоли и ладно. Может ещё «спасибо» сказать, что не выкинули?»- ворчала она, не согласная с такой формулировкой, как и с существованием этой ямы тоже. К тому же, её и окрестный любимец - пёс Тиша мог случайно в неё соскользнуть и не выбраться. Старуха выпускала Тишу одного гулять на улицу и терпеливо ждала его возвращения у окна в кресле. Умная дворняга, сделав все свои собачьи дела, задорным лаем извещала об этом хозяйку: мол, пора спуститься, открыть дверь подъезда. Служащая собеса так и передавала Александре Алексеевне продукты, не забывая отблагодарить умного пса.
Старуха и теперь сидела в углу у пыльной шторы, машинально смотрела на распахнутые в своём непотребстве вывернутые огрызками труб наружу внутренности ямы. Беззвучно шевелила сухой щелью рта, что-то вспоминала, погружаясь всё глубже в те времена, когда ещё не была теперешней Александрой Алексеевной. В морщинах руки с узловатыми пальцами и проступающими венами держали развернутый на коленях альбом фотографий, казавшийся еще дряхлее и ветше, чем его хозяйка. Она любила ворошить прошлое, бессильно распластавшееся на тощих коленях, словно подспорье, как шпаргалку, на тот случай, если, вспоминая, что-то упустит, или немаловажная на её взгляд деталь вдруг выпадет из повествования. Взгляды ведь меняются. В зависимости от самой истории. Мы вряд ли когда-нибудь до конца её поймём. Ведь в любой истории немало темных пятен.
(Иногда, всплывает в памяти ставшее было «историей», то, чего уже не изменишь, а ты видишь это другим, в зависимости от течения жизни. Выходит, история, живущая в старухе, история, которую она уже почла за мертвую, на самом деле живет? Живет и изменяется по мере того, как живет эта старуха, следовательно, меняется часть непонятной, не охватываемой умом «большей истории», которой абсолютно всё равно существует или нет старуха, что уставилась сейчас в яму сквозь тусклое стекло окна, в ожидании своего пса, …который, в свою очередь, стоит около ямы и смотрит на старуху, молча созерцающую эту яму и его рядом с ней... По сути, - «большая история» и не обязана рассматривать частности историй, из которых она состоит.)
Александра Алексеевна вспоминала холодный вьюжный вечер, когда подростком обходила в поисках живых из квартир разбомбленного дома. Здание раскроило надвое, и дом, удивлённо уставившись выбитыми окнами на улицу, словно не оценил ещё масштабов разрушения. «Так и с людьми бывает»,- подумала Саша, карабкаясь по разбитым щербатым ступеням наверх. Она вспомнила недавний случай, когда осколком шального снаряда оторвало полтуловища молодому лейтенанту, закрывшему своим телом Сашу во время взрыва. Лейтенантик лежал, отброшенный на белоснежный сугроб, и дышал глубоко, с надрывным хрипом, словно загнанный зверь. Всё пытался запихнуть назад себе в живот вывороченные кишки, а они, на удивление, никак не помещались. Он, недоумевая, смотрел на свои окровавленные руки и всё молчал. Саша сидела перед ним на коленях оглушенная, забрызганная его внутренностями, и зачем-то пыталась помочь принять вертикальное положение, но обрубок тела не держался на сугробе и всё время заваливался на бок. Лишь пару минут спустя, всего на несколько секунд, переулок прорезал запоздалый истошный крик, заметался эхом в пустом мешке тупика и очень быстро затих. Лейтенантик умер на руках у Саши, поступив, как и любой другой обыкновенный человек в подобном случае. Герои ведь тоже люди.
Как «иждивенка», Саша входила в отряд по борьбе с «зажигалками» - зажигательными бомбами. В то время невозможно было быть отстраненным и никуда не входить, и даже когда казалось уже, что все моральные и социальные устои обрушились, все равно существовала обязанность где-то состоять, что-то делать. Может, это и помогало выживать?
Саша вспомнила ту квартиру. Дверь была чуть приоткрыта, и легкая поземка
из разбитого подъезда уже сформировав бугорок перед порогом, просачивалась в коридор тоненькой змейкой. Саша отставила к стене щипцы и пустое ведро для песка, вошла, и сразу определила жилую комнату, по доносящемуся оттуда волнительному запаху еды. Запах настолько кружил голову, что моментально обуял всё Сашино существо, направив разум к одной только цели,- обладать этим запахом полностью и без остатка. Она пошла по нему, как собака, через тёмный коридор, к двери и аккуратно заглянула вовнутрь. В большой комнате на разобранной кровати сидела старуха. Пламя буржуйки у окна выхватывало на стену косматые тени её облика. Они мерно колыхались и опутывали силуэт сидящего согбенного тела зловещим нимбом. Старуха, плотоядно чавкая, ела нечто источавшее тот восхитительный аромат, который девочка почуяла на заснеженной лестнице. Она опускала длинные скрюченные пальцы в стеклянную банку, что-то нащупывала там, а потом, ухватив одной рукой, аккуратно, споро подносила ко рту, придерживая горстью второй, чтобы ни одна капля сока или маленький кусочек не упали на пол или грязное одеяло. Банка противно скрипела в её руках. Саша невольно передернулась, но непреодолимая сила не толкнула – швырнула ее вперёд…
Старуха сидела в пол оборота спиной к двери, вожделенно мыча от удовольствия, и не заметила, как подкравшаяся сзади девочка, словно кошка, прыгнула ей на спину и вцепилась в добычу. Недолгая борьба - и молодая наездница усмирила дряхлую клячу. Девочка поудобнее устроилась на старческой спине и моментально проглотила остатки пищи, равнодушно глядя на еще чуть подрагивающее в асфиксии тело, бесстыдно роняя кусочки и капли на растрепанные седые лохмы.
Поначалу все боялись мертвых, но потом как-то привыкли. Вот и Саша еще чуть посидела верхом, с наслаждением отмечая, как теплота разливается по всему телу и сыто, громко рыгнула. Под кроватью у старухи оказалось еще несколько банок про запас, да старый альбом с фотографиями. Саша не знала, зачем она прихватила его, но он так и прожил с ней всю её долгую жизнь. А содержимое банок помогло дожить до праздничного увеличенного пайка. Саша ни с кем не поделилась находкой не из жадности, нет, и не из стыда за содеянное, просто не с кем уже было делиться. Мама с маленьким братом не дожили до возвращения Саши, а собака давно пропала.
Потом были рискованные дежурства и дальше, и даже более опасные, чем то. Саша, однажды, спасла немало жизней в руинах обрушившегося от прямого попадания дома, в другой раз помогла задержать диверсанта.
Потом, наконец, переехав на Большую Землю, прошла курсы медсестёр, отпраздновала совершеннолетие и попала на войну, пройдя её оставшуюся часть без остатка и устали на своих стройных ножках. Именно за свои ножки и приглянулась она бравому капитану полковой армейской разведки на исходе войны. Так и дошли они до Рейхстага, и прожили затем вместе долгую счастливую жизнь. Но детей не было. Блокада взяла своё, не мытьём так катаньем.
Александра Алексеевна старалась не вспоминать тот случай в «разрезанном» доме. Считая, что страшно не само злодеяние, каждый может оступиться, а привычка к нему. Равнодушие. Например, муж Татьяны Владимировны, знакомой соседки Александры Алексеевны умершей лет пять или шесть назад,- был старостой дома. И сколько он наносил в свою квартиру чужого добра, из разрушенных после бомбёжек домов, никто точно не знает. Спустя долгое время после войны его все-таки посадили, но не за мародёрство. Он, оказывается, был предателем, подавал сигналы, наводя на цель немцев для авиа-ударов. Однако судьба все-таки исхитрилась и подарила им в одно из свиданий, долгожданного пусть и позднего сына, пусть и умственно отсталого безобидного дурачка, но живого, а в Сашиной утробе так даже и копаться не захотела. Не стала и пробовать. Навсегда, как по-живому, отрезала размашистым докторским почерком приговор еще на фронте. Горестный вопрос: «Почему?»- замерев в пустой груди, так и не находил ответа.
Всю свою жизнь Александра Алексеевна прожила праведно. На войне спасала раненых вне зависимости от стороны. После трудилась врачом в районной поликлинике дослужившись до звания Народного врача CCCР. До сих пор её помнят и заходят на чаёк бывшие студентки, - заматеревшие ученицы. Она многое могла рассказать и многому научить, это ценили. Но только не тот случай. Он же напоминал о себе по несколько раз в году, приходил всё снова и снова ночными фантазмами, когда мозг, словно ошалелый пёс, срывается с поводка разума и его несёт размашистым галопом по барханам памяти, по небу небытия.
Судя по фотографиям в альбоме, та убиенная ею старуха работала в сиротском приюте. Сиротский приют, конечно, потом вывезли, но это было потом. Надо же было такому случиться, но Саша попала с этими детьми в один обоз на Дороге Жизни и всё пыталась разглядеть в осунувшихся серьёзных детских мордашках, то беззаботное веселье, запечатленное на фото из альбома. Заиндевевшие детские пальчики тыкали в довоенные призраки со словами: «Вот это я и Миша. Миша мой лучший друг. Замёрз в кроватке, на карантине. Это Света. Она умерла от голода. А нянечка сказала дядям в форме, что их забрали родители». Тогда Саша грела маленькое тельце, пытаясь укрыть его от февральской стужи в громыхающем кузове полуторки и отвлечь от смертельного забытия. Пятилетний малыш ещё много чего наговорил в горячечном бреду. Про странно улыбающуюся нянечку, и как они видели с Мишей что-то жуткое в подвале столовой в больших чанах для компота и каши, со стеллажами банок для консервирования, но испугались шагов на лестнице и убежали. Какой-то старик приходил к нянечке за этими банками в подвал, увозил их на санках, а у детишек изредка появлялся настоящий рафинад или засохшие ириски, но это было скорее похоже на симптоматичные кошмары обессилевшего от голода и лишений ребёнка, чем на правду. Иногда Александру Алексеевну посещали жуткие мысли, которые она гнала от себя тут же. Что же могло быть в этих банках? Саша дала себе слово разыскать мальчишку после войны и подробно расспросить его, но всякий раз, вспоминая об этом, прижимала ладонью ужас, тошнотой поднимающийся из живота все выше к горлу. Но она не чувствовала раскаяния за убитую старуху, как охотник не чувствует боли убитого животного. С другой стороны, большая Саша чувствовала материнское сострадание к тому маленькому Саше, и понимала, что эти два эпизода чем-то тесно связаны между собой у неё в голове.
Чтобы хоть, как-то исправить всё это и попытаться восстановить справедливость, Александра Алексеевна решила в конце концов усыновить мальчика, но так и не нашла даже его следа. И муж с Литейного не помог. Или не захотел. Чего-то испугался? Неизвестно. Судьба опять взбрыкнула и показала свой норов. «За что?» - в очередной раз вопрошала в ничто Александра Алексеевна, и опять ответа не было и быть не могло. Разве у Бога допросишься справедливости или милости?
Два умерших человека незримо держали под своим контролем подсознание Александры Алексеевны всю её жизнь. Только один напоминал о себе во снах, другой заставлял вспоминать наяву, это было взаимосвязано и отражалось на повседневной реальности. «Мертвые» маленькие истории творили большую существующую и непосредственно влияли на происходящее. Зачем она взяла тот альбом? Оправдать себя, найдя что-то постыдное и мерзкое в тех фотографиях, или инстинктивно хотела продолжить жизнь старухиным историям, опять же, в искупление своей? Александра Алексеевна не боялась смерти, по крайней мере, думала, что не боялась, а сейчас с ужасом глядя в черное чрево неизбежности за окном, понимала, что с легкостью отдала бы последние тягучие капли своей жизни, за то чтобы хоть кто-то забрал её фотографии и сохранил её истории.
Словно гул в висках до старухи донёсся какой-то шум. Он становился всё отчетливей и отчетливей, возвращая разум из ямы воспоминаний в явь. Шум приближался и нарастал, пока, наконец, не оформился в жизнерадостный собачий лай. Конечно же, это был Тиша! Старуха вздрогнула и очнулась. С трудом поднялась с кресла, отложила альбом на подоконник, затем неуклюже пошаркала к выходу.
-И как мы будем это снимать? У нас на два часа запланирован приезд главы администрации района, на час гробовозка, им же будет даже не припарковаться! А грузчики с процессией, как тут пройдут? Это же вся панорама - псу под хвост! – маленький, круглый человек в кепке яростно жестикулировал короткими ручками, балансируя на краю с ограждением, пытаясь одновременно набрать номер на мобильном телефоне.
-Ну, Владимир Степаныч, кто же знал про эту чертову яму?- долговязый молодой мужчина со штативом понуро бурчал себе под нос оправдания и лязгал треногой.
-Срочно звони в ЖЭК, в «фигэк», или что тут у них? Пусть принимают решение или их всех поснимают к чертям собачьим! Все-таки похороны уважаемого человека, почетного гражданина города, ветерана войны и труда, и всё такое. Старуха же не сегодня преставилась? Могли же решить, мать их ети! Вот она - бесхозяйственность! Кстати, как она умерла? Это может быть важно для сюжета.
-Да, вроде, из-за собаки своей. Она то ли играть с ней вздумала, то ли еще, что. Пожилой человек. Потеряла равновесие. Упала. Сломала шею. Я точно не знаю, но могу уточнить, у соседей или свидетелей поискать…..,- молодой мужчина продолжал что-то бубнить, отвлечённо гладя вертевшуюся у них под ногами жалобно скулящую дворнягу с поджатым хвостом.
-Тише! Тише, ты, Косаковский! Я дозвонился….
Собака вдруг перестала скулить, приподняла одно ухо, и неуверенно гавкнула.
-Убери этого пса!- толстячок неудачно отбрыкнулся в сторону ногой, пытаясь ударить собаку, и с трудом удержав равновесие на краю ямы, выругался.
-Вот сучий потрох! Алё? Павел Семёнович? Здравствуйте. Простите, это я не вам. Докладываю. Тут натуральный бардак! Яма. Вы знаете? Отлично! В течение часа засыпите? Это прекрасно! Мероприятие никак нельзя сорвать! Ну, вы понимаете. Словечко замолвлю в репортаже. Да, ладно! Уж вас-то потомки не забудут! Хе-хе-хе…хе-хе..хе