Мои родные американцы. гл. 3. мери и анита

М Е Р И  И  А Н И Т А


24 февраля 1998, вторник.

  Мою бабушку только что привезли из больницы. Белая, как полотно, худая – кожа да кости, отовсюду трубки торчат, рот и глаза впавшие, лежит – не шевелится, ни на что не реагирует – как мертвая.

  «Умрет не сегодня завтра», – шепнула мне медсестра.

  Буду делать, что могу, а там – что будет, то будет.

28 февраля 1998, суббота.

  Спасибо грузинкам, помогли мне их уроки у Барбары. Самой удивительно, как ловко я управляюсь с Мери – поворачиваю ее, мою, кормлю, делаю клизмы, перевязки. В этих хлопотах проходят дни, но я совсем не устаю – есть возможность отдохнуть, иногда даже и сосну днем, если захочется. И не спешу, а все успеваю вовремя сделать. Самое главное – я вижу, что Мери начинает подавать признаки жизни: открывает глаза, щечки у нее стали не такими голубыми.

  Кроме Мери, в доме живет ее сестра Анита. Мери 81 год, Аните – 77. Анита – на вид хрупкая, однако очень своенравная, и видно, что она еще покажет мне свой характер. Но пока мы ладим. Я ей не перечу, уступаю во всем, кроме тех случаев, когда дело касается здоровья Мери. Например, вчера возник спор по поводу ужина. Анита в первый же день распорядилась, чтобы я кормила Мери в девять часов утром, в час и в четыре часа дня – и все. Так, мол, они питались всегда. Я вижу, что этого недостаточно. Даже здоровый человек проголодается за 16 часов, а что уж говорить о слабенькой Мери! Ест она очень охотно, даже жадно. Видно, ее плохо кормили в госпитале. Ее надо укреплять! Анита же, совершенно непонятно почему, не позволяет давать ей ужин. Я настояла на своем.

2 марта 1998, понедельник.

  Боже, как быстро, оказывается, можно деформировать психику людей, изменять их сознание! Я никак не могу привыкнуть к тому, что кушаю за одним столом с хозяйкой, Анитой.

4 марта 1998, среда.

  Прошло девять дней – Мери заметно поправляется! Лицо у нее округлилось, порозовело, взгляд стал осмысленным, она даже немного говорит. Оживает! Господи, помоги ей!
Впервые с тех пор, как я приехала в Америку, я живу спокойно – не суечусь, не стараюсь угодить любой ценой, не боюсь умереть от трудов или быть выгнанной. Я не устаю и получаю хорошее жалованье. Несмотря на то, что Мери очень больна, ухаживать за ней не трудно, надо только быть очень внимательной, осторожной и ласковой. Как рука в перчатку я вошла в этот дом!

  Люди здесь небогатые, простые. Мне хочется горы для них свернуть! В свободное время я постепенно, комнату за комнатой, убираю дом. Я часто слышу от Аниты: «Что ты все время моешь, чистишь? Сядь, отдохни, поспи!» Я вижу, что она довольна, всем рассказывает, как стало чисто. Боже мой, как это странно для меня! Я уже привыкла к тому, что здесь, в Америке, надо работать на износ. Что ж, к хорошему привыкать легче.

  В доме для меня отведен весь второй этаж – две большие комнаты. Как хорошо, что можно расположиться, как хочешь, уединиться.

  Звоню в Россию своим детям и подружкам почти каждый день. За эту неделю истратила 30 долларов на разговоры.

5 марта 1998, четверг.

  Ухаживать за Мери мне помогают медсестра Триш и санитарка Телма. Триш – белая, а Телма – черная. Обе очень доброжелательные и заботливые. Я с ними подружилась и многому у них научилась. Кстати, они же привозят памперсы, лекарства – все, что нужно для Мери по страховке. Нам бы в России такую заботу! А в больнице за Мери, видно, ухаживали плохо – такая слабенькая и голодная она оттуда пришла! И пролежни на спине ужасные.
Мери сегодня целый день спит. Даже кушает, почти не просыпаясь. Аппетит у нее очень хороший, но и в туалет она ходит почти беспрерывно. Дала ей лекарство для закрепления желудка и кормила рисом.

7 марта 1998, суббота.

  Мери стало хуже: весь день спит, потеет, что-то в желудке у нее громко урчит. К вечеру проснулась, открыла глаза и внятно попросила сока. Я все больше привязываюсь к ней и жалею ее. Сегодня, перевязывая, я нечаянно сделала ей больно. А она такая терпеливая, даже не застонала, только поморщилась. Мне все время хочется делать ей что-нибудь приятное. Так как сейчас она думает только о пище, я стараюсь кормить ее чем-нибудь вкусненьким. Когда я ухаживаю за ней, все время с ней разговариваю, и по-русски, и по-английски. Мне кажется, что она меня уже узнает. Когда я начинаю с ней говорить, она открывает глаза. Дай Бог ей здоровья, и мы будем вместе жить-поживать.

  Каждый день я даю себе слово не объедаться. Но Анита так вкусно готовит! На столе всегда несколько сортов моих любимых пирожных – нет сил терпеть. И еще я не могу видеть, как Анита безжалостно выбрасывает хорошие, вкусные кушанья.

  На днях нам принесли каталог модной одежды. Анита помогла мне заказать много красивых вещей на 350 долларов. Через неделю должны прийти обновы. Это очень кстати – я обносилась ужасно.

  Я c самого начала задумывала, что первые деньги после отдачи долгов потрачу на то, чтобы вставить приличные зубы. Мои железные блестящие так меня угнетают, что лишний раз рот не открываю. И вот теперь это время пришло. Нужно найти хорошего стоматолога. Американские врачи очень дорого берут за работу. Женщины у Барбары советовали искать русского врача в Бруклине. Только нужно быть осторожной, чтобы не попасть на жулика или неумелого. Где ж его найти, хорошего, надежного и недорогого?

8 марта 1998, воскресенье.

  Женский день! В России – праздник, а тут никто о нем и не знает. С утра я поздравила Аниту, вручила небольшой подарочек. Позднее она дала мне кусочек мыла – не знаю, был ли это встречный подарок, или просто для пользования. Вот и все.

  Анита довольно прохладно относится к своим братьям. Брат Мери Чейз живет неподалеку и часто бывает здесь, помогает по хозяйству. Недавно он и его жена Дайна ремонтировали крышу в холодный дождливый день, замерзли и промокли. Анита не предложила им даже чашку чая. А сегодня из Пенсильвании приезжал другой их брат Стив с невесткой. Дорога не близкая – несколько часов езды, и Стиву пошел уже девятый десяток, должно быть, устал. Из кухни доносились вкусные запахи готового обеда, на столе – гора пирожных. Но Анита только любезно улыбалась и вела светскую беседу. Вечером между делом я рассказала Аните, что в России принято обязательно угощать гостей. В ответ она только хмыкнула. А между тем, я узнала, что Анита наполовину русская. Стиву, Чейзу и Мери она сестра только по матери-польке, а отец у нее из России. Семья у них простая, рабочая. Мери и Анита работали на фабрике игрушек, а Стив, видимо, выучился, был дизайнером. У него грамотная и красивая речь и приятные манеры. Год назад у него умерла жена, он по ней горюет.

  Памятуя о своих неприятностях у Адама, я поначалу скрывала свое курение, а потом поняла, что здесь к этому относятся равнодушно, и стала курить под навесом за домом.

  Мери спит и спит. Может, это и хорошо, пусть набирается сил.

11 марта 1998, среда.

  Сегодня я закончила уборку дома – все сияет. Анита довольна, одарила меня превосходной обувью, великолепными платьями. Все новое, с этикетками, и размеры у нас сходятся. Мне что-то даже страшновато от этой щедрости...

  Я знакомилась с окрестностями, ходила в центр городка. Оказывается, я живу совсем недалеко от агентства Барбары. В центре я нашла киоск, в котором продают русские газеты, местные эмигрантские и московские. Обрадовалась «Аргументам и фактам». На железнодорожной станции узнала расписание поездов на Нью-Йорк. Ехать туда всего полчаса. Поеду, когда немного потеплеет. Зима здесь не холодная, но очень сыро, ветрено и зябко. А у меня нет подходящей теплой одежды. Мерзну.

15 марта 1998, воскресенье.

  Как говорится в сказках: «День проходит за днем». Все происходит так размеренно, правильно, удобно, что даже делается скучновато. Говорят, русскому человеку для бодрости духа обязательно нужны препятствия и преодоления. Я думаю о том, сколько людей сейчас работает, не приседая, обливаясь потом, как совсем недавно я работала у евреев. Зла, кстати, я на них не держу. И даже сожалею, что была слишком замотана, чтобы наблюдать их необычную жизнь. Тогда мне она казалась нерациональной, архаичной, а ведь там очень солидное многовековое основание, которое для меня, неуча, еще за семью печатями – Библия.
Чтобы не было скучно и не терялось зря время, я составила себе программу занятий: гимнастика, холодный душ, английский язык, стихи наизусть.

  Мне удалось разыскать Женю, она живет в Бруклине, недалеко от Брайтон-бич. На днях позвонила Марина Рыбина. Она живет в колонии русских эмигрантов первой волны, познакомилась с внучкой Льва Толстого и т.д. Приглашала в гости. Вместе с Женей и Мариной мы выезжали из Новосибирска. У каждой были свои цели и свои обстоятельства. Как сложатся здесь наши судьбы?

  Сегодня я говорила с Чейзом о своих выходных. У меня будет один выходной в три недели. Благодаря Аните у меня есть возможность на полчаса-час отлучаться из дома каждый день. Может, этого и хватит. Хуже другое – Чейз настаивает на том, чтобы я сама искала себе замену на выходные дни и платила заменяющим меня женщинам из своего заработка. Что-то я не слышала, чтобы так делали другие. Чейз скуповат, с ним надо торговаться, а я не умею. Но буду пытаться.

  Моя Мери начинает оживать, правда, все больше ночью – зовет меня, просит покушать, ворочается с одного бока на другой, раскрывается. Речь у нее внятная только тогда, когда она просит есть, остальное – грезы. Оживление это, хоть и приносит мне беспокойство, очень меня радует.

  Вчера приехал старинный друг Аниты  Фил. Красивый, высокий, язык не поворачивается сказать: «старик», хотя оказалось, что ему уже за восемьдесят. Когда-то он был военным летчиком. Вдовец. Уже лет 15 встречается с Анитой. Мне было так интересно наблюдать за Анитой. Она вообще очень следит за собой – каждый день накручивает волосы на бигуди, тщательно делает макияж, носит одежды молодежного покроя, например, мини-юбки. Но тут она превзошла себя: не только приоделась и накрасилась, но откуда-то у нее возникло такое милое кокетство, подшучивание. И глазками-то она стреляет, и ручки заламывает, и голосок стал ангельским. Любо-дорого посмотреть, как заботливо она ухаживает за Филом, угощает его всякими вкусными кушаньями, которые приготовила специально по этому случаю. Пол остался у нас на ночь, и они уединились в комнате Аниты!

16 марта 1998, понедельник.

  Большое событие. Я впервые усадила Мери в кресло и вывезла в гостиную. Несколько минут она смотрела телевизор. Все мы были взволнованы.

  Мой выходной, а значит, и поездку в Нью-Йорк придется отложить – идут дожди.
Чейз отказался оплачивать мои выходные.

  Понемногу набралась посылка для детей. У Барбары я узнала множество полезных сведений и телефонов, в том числе агентств, занимающихся посылочным бизнесом. Они приезжают домой, оформляют, пакуют и забирают посылки и доставляют их курьерской почтой получателю на дом. Это, правда, недешево, и между такими агентствами тоже находится немало жуликов, надо держать ухо востро. Но так хочется порадовать и удивить своих детей и подруг.
Пришли вещи, заказанные по каталогу. Я очень разочарована – они оказались совсем не такими красивыми, как на картинках, и размеры не подходят. Отправила почти все назад и теперь жду, когда мне вернут мои деньги.

18 марта 1998, среда.

  Я уже научилась ловко перевязывать Мери, делать разные процедуры, застилать постель, не беспокоя ее. Мери спит почти весь день, только к вечеру просыпается ненадолго, и тогда я усаживаю ее на несколько минут в кресло. Она так кротко и трогательно просит о чем-либо – поесть, попить, повернуть ее. Большой беззащитный ребенок!
Анита встала сегодня не с той ноги, все ей не нравится. А то вдруг заявила, что я трачу слишком много воды на ежедневный холодный душ, достаточно мыться раз в неделю. Это, конечно, самодурство. Ладно, посмотрим, может, само собой все уладится, а нет – придется обращаться к Чейзу: последнее слово здесь всегда за ним, так как он опекун Мери. Опытные люди стараются выбирать такую работу, где бабушка жила бы в доме одна. Налаживать отношения с родственниками бывает труднее, чем ухаживать за старушками. Теперь я это тоже поняла. У Аниты неровный характер, свои причуды. Зависеть от ее настроения и капризов бывает нелегко.

  Американцы – очень чистоплотные, но как-то по-своему. Например, они чувствительны к запахам – дезодоранты, дезодоранты! Моются, переодеваются несколько раз в день – только бы, не дай Бог, не было дурного запаха.
Еще американцы помешаны на бактериях, микробах. Мало того, что везде висят таблички, что нужно мыть руки. Я недавно прочитала о том, что в публичных туалетах начинают устанавливать видеокамеры, которые будут отслеживать, все ли посетители моют руки. И если кто-то забудет, завоет сирена, и его из туалета не выпустят на глазах у всего честного народа! Но при этом очень чистоплотный Адам чистил свои башмаки на обеденном столе. Пойми их!

22 марта 1998, понедельник.

  По-прежнему дождь и слякоть, серое низкое небо. Сегодня даже снег выпал и быстро растаял. Для здешних мест это экзотика. А у нас в Сибири – первые оттепели, ручьи, солнышко начинает не только светить, но и пригревать. Как мы радуемся всегда весеннему пробуждению после долгой холодной зимы! Перечитывала письма от детей и от друзей. И сладко, и горько. Вернусь, а они все уже станут другими, и я – другая. Сможем ли мы так же дружить и любить друг друга?

  Трудно отказаться от такого удовольствия, как вкусные американские пирожные, особенно если они каждый день лежат на столе. И это для меня не проходит даром. Я заметно поправилась. Надо ограничивать себя в еде и больше заниматься гимнастикой, что-то я разленилась от хорошей жизни. Я уже привыкла к борьбе за выживание, к преодолениям, а тут такой санаторий! Еще и деньги платят. И хорошие деньги. Я получаю 450 долларов в неделю.

  Анита выбрасывает массу продуктов. Каждый день готовит в два раза больше, чем мы можем съесть. Сегодня утром выбросила целую коробку превосходных пирожных, днем снова купила несколько коробок, явно больше, чем нам надо. Я никак не могу понять природу такой расточительности, ведь Анита никогда не была богачкой.

  Постепенно я узнаю о них. Старики происходят из польской семьи, а у Аниты отец был русским. Несмотря на это немаловажное обстоятельство, она всегда делает презрительные гримасы, когда говорит о русских и о России.

  Муж Мери был военным, давно умер. Мери одна растила дочь, дала ей высшее образование. Дочь преподавала в университете, была ее гордостью, единственным светом в окошке. Несколько лет назад дочь споткнулась дома на лестнице, упала, видимо, очень разбилась. Спасти ее не смогли. Не зря я терпеть не могу лестницы в американских домах. Они действительно опасные и неудобные. Мери очень горевала, это ее и подкосило – инсульты один за другим.

  Судя по тому, какие вещи и украшения я вижу в шкафах Мери, она жила очень скромно, откладывала деньги на приобретение дома, на образование дочери, потом на «черный день».
Муж Аниты тоже рано умер. Она вырастила сына, он был полицейским, утонул несколько лет назад. Со своими внуками и невесткой она поддерживает отношения, но очень формальные – видятся несколько раз в год. Анита всегда любила наряды, не отказывала себе в удовольствиях. Ни сбережений, ни своего дома у нее не было. Когда Анита уже не могла работать, а ее пенсия не позволяла ей снимать квартиру, она упросила Мери пустить ее в свой дом. Видно, жили они не очень дружно – иногда я слышу отголоски каких-то споров. Анита была бы не прочь «отыграться» сейчас, но мешает мое присутствие.

23 марта 1998, понедельник.

  Сегодня по телевизору показывали церемонию награждения Оскаром. Я столько слышала об этой премии и церемонии, что ожидала чего-то очень необычного, яркого. Мне показалось – ничего особенного, учитывая, сколько денег затрачено на это представление.

30 марта 1998, понедельник.

  Мери впервые стала жаловаться на недомогание, звать доктора, потом вдруг выпрямилась вся и сказала, что умирает. Мы испугались, вызвали медсестру (доктора здесь домой не ездят). Медсестра приехала минут через 40, внимательно осмотрела ее и объявила, что все нормально. Что уж там бедной Мери пригрезилось – не знаю. В последнее время она ведет себя беспокойно, капризничает, часто зовет меня по ночам: дай то, дай это. А когда я возмутилась, она ответила, что я должна о ней заботиться. На самом деле эти капризы меня скорее забавляют. Я знаю, что она очень милая и кроткая. Раньше, когда я только пришла сюда, я ухаживала за ней добросовестно, но по обязанности, а теперь я все больше люблю ее и вижу, что она чувствует эту любовь и откликается на нее. Часто я называю Мери рыбкой или птичкой, или котиком, и она млеет от удовольствия.

2 апреля 1998, четверг.

  Мне не понравилось, как организован мой выходной. Накануне я договорилась с Барбарой по телефону о замене. Рано утром по снежной каше отправилась в агентство (это 30 минут), потом с женщиной вернулась домой (еще 30 минут), проинструктировала ее (30 минут) и отправилась на станцию (еще 30 минут). Все эти передвижения заняли около двух часов. Дорога была грязная, я промочила ноги, устала от спешки. Буду ставить Чейзу условие, чтобы он возил меня туда и обратно и еще встречал на станции, когда я возвращаюсь из Нью-Йорка.

  Я ездила в Бруклин и встретилась с Женей. Вначале я порадовалась за нее, мне показалось, что она живет великолепно. Центр Бруклина, просторная квартира на двоих с подругой, метро рядом. Женя ни от кого не зависит, у нее много свободного времени. Она ходит в гости, в театры и музеи, ездит в другие города на экскурсии. Но потом Женя призналась мне, что работает она совсем не официанткой, как говорила раньше, а массажисткой в каком-то очень сомнительном заведении. Я толком так и не поняла, что это за место, а расспрашивать не стала: что-то не очень приличное. Она рассказала, что время от времени полицейские устраивают в таких салонах облавы. Тех, у кого нет разрешения на работу, забирают в участок и держат в камере сутки, потом выпускают. Деньги там платят хорошие, Женя почти полностью расплатилась с долгами. Но говорит, что уже привыкла к свободе и достатку и не хочет отказываться от этой работы. Сейчас она работает на хозяина, но постепенно собирает своих клиентов, чтобы со временем открыть свой собственный салон. Она намерена любой ценой легализоваться и остаться навсегда в Америке. Хочет устроить фиктивный брак. Ей кажется, что это вполне возможно, но, во-первых, очень дорого – 12 тысяч долларов, и во-вторых, нужно быть очень осторожной, чтобы не нарваться на шантажиста. Бедная Женя! Облавы, камеры, неизбежные болезни! А она на меня смотрит с жалостью – ей кажется, что я живу ужасно, как в тюрьме.

  В Бруклине я купила несколько превосходных книг по истории искусства – жизнь повеселела.

5 апреля 1998, воскресенье.

  Анита уехала на несколько дней к Филу. Мы с Мери остались дома одни – хорошо-то как, свободно! Никто не надзирает! Я читаю запоем свои книжки и русские газеты, которых накупила в Нью-Йорке великое множество.

  Вчера мне позвонила Вера. Она предлагает совместный бизнес. Схема такая: какой-нибудь надежный человек уезжает из Америки в Россию. Я покупаю здесь на его имя автомобиль. Кроме этого плачу ему еще 700 долларов за услугу. Он приезжает в Россию, вместе с моими людьми получает эту машину и получает от них еще 800 долларов. А потом передает машину моим людям.

  Я сразу отказалась – к такому бизнесу я не расположена, и дело это кажется мне очень скользким. Где эти надежные люди в Америке? А в России своя мафия такая зубастая, что съест и автомобиль, и этого надежного человека.
 
  Вера жалуется на свою старуху: жадная, деньги куда-нибудь положит, забудет и требует, чтобы Вера ей их отдала. Нет, Господь хорошо меня устроил.

  Вера напомнила мне, что 19 апреля Пасха. Буду печь куличи и красить яички.

  Погода очень переменчивая. Несколько дней было очень жарко – до 35 градусов. Теперь прохладней, пасмурно. Цветут цветы, деревья. Очень красиво и благоуханно.

6 апреля 1998, понедельник.

  Анита все еще у Фила. Мы с Мери предоставлены сами себе. Раздолье!

  У Мери подтекает катетер, приходится все время менять белье, чтобы не подмочились раны от пролежней. Они заживают очень медленно. Раз в день усаживаю Мери в кресло и кормлю в столовой. Она не любит долго сидеть, просится в постель. Никак не запомнит моего имени. Называет меня Вандой, Лорой, Таней.

  Триш и Телма стали приходить реже – через день. В прошлый раз Телма рассказала мне, что неподалеку есть греческая церковь. Я хочу пойти туда. Впервые в жизни у меня возникла такая потребность.

  Возле американских домов я не вижу огородов. Но Анита как-то сказала, что раньше, когда они с Мери были покрепче, они выращивали на грядках овощи. Я так люблю копаться в земле, пропалывать или поливать цветы, стричь траву на газонах. Когда-то в России я тяготилась этим, а здесь испытываю наслаждение, трогая землю и растения. Я сказала Аните, что хочу выращивать цветы. Мы поехали в магазин, купили семян и рассаду. Я вскопала клумбы и посадила цветы. Теперь перед нашим домом очень красивый цветник.

  Иногда случаются такие острые приступы тоски по дому, что хочется немедленно заказать билет. Понимаю, что это глупо. Вернусь, раздам подарки, расскажу всем обо всём – и?.. Работы нет, денег нет, дети не устроены, теснота. Теперь все самое трудное позади, живи себе и работай. И работа ведь не как на еврейских галерах – санаторий, деньги платят такие приличные, что я до сих пор поверить не могу. Надо их складывать да отсылать, чтобы не тратились. Я уже все расписала, нарисовала. По всему выходит, что мне надо работать здесь до июня 2001 года. Каждый день я записала и, прожив его, вечером вычеркиваю эту дату.

8 апреля 1998, среда.

  Мери слабеет на глазах. Все время спит, сидеть не хочет, просится в постель. Вчера у нее случился сильный понос. Пришлось дать две закрепительные таблетки. Пока я ее мыла, измазалась вся. Анита заглядывала в спальню, только головой качала. А я сама удивляюсь, что не испытываю никакой брезгливости, мне не противно, а только жаль это беспомощное существо, которому я могу продлить жизнь. Я испробовала много занятий – была геологом, режиссером, журналистом, искусствоведом, чиновником. И, честно говоря, всегда сомневалась в целесообразности своей работы – так ли уж она необходима людям, чтобы отдавать ей свое здоровье и жизнь. Так вот, сейчас я ничуть не сомневаюсь. Я даже уверена, что, безусловно, выполняю очень важную и ответственную миссию.

  Вчера Аните исполнилось 78 лет. Я подарила ей букет цветов, выращенных мною на клумбе перед домом, и красивый кошелек. Она была очень удивлена и растрогана, до сих пор рассказывает всем по телефону. Одинокая она. Никто, кроме Чейза и Фила не позвонил, не поздравил. Вредная, конечно, но гордая. Несмотря на все свои хвори, все, что может, делает сама – готовит, водит машину. И меня никогда ни о чем для себя не просит. А если я что-то сделаю для нее, всегда отблагодарит.

  Анита по случаю праздника приготовила великолепный обед. Как всегда много, гораздо больше, чем мы можем съесть. Сегодня все остатки уже отправлены в мусорное ведро. Мясо, пирожные, овощи – все. У меня просто душа болит, глядя на это расточительство. Помню, как еще совсем недавно голодала до головокружения.

  Сегодня смотрела чемпионат мира по фигурному катанию. Такая красота и гордость – наши все чемпионы. Вообще же Россию здесь по радио, на телевидении упоминают очень редко. Однажды показали, как в Москве ловили бандитов на улице, и отставку правительства. И все.

  Осталось 37 месяцев.

11 апреля 1998, суббота.

  Тоска. Ничего не радует, время тянется едва-едва. Заставляю себя заниматься всякими полезными вещами, но, как говорил один мой знакомый, «с души воротит». И все время в мыслях соблазн – а не полететь ли мне домой? Это все из-за моей натуры крестьянской. По большому счету ни к душевной, ни к интеллектуальной работе я не способна. Америка очень хорошо это выявила. Есть время – радуйся, читай, учи стихи, язык, изучай искусство. Крыша над головой есть, сыта, одета-обута, работа легкая, времени достаточно. Когда я так жила и когда еще буду так жить? Другой бы человек радовался. О, Господи! Надо в церковь идти.

12 апреля 1998, воскресенье.

  У католиков Пасха. Анита – человек совсем не религиозный, но праздничный обед устроила. Были приглашены Чейз, его жена Дайна и их сын Джордж, симпатичный мужчина лет 50. Было очень вкусно и скучно. Поели и все. В столовой мы рассматривали бутылки с винами, но Анита не предложила. Так как говорить им не о чем, то главной темой стали мои трудовые подвиги. В основном хвалила Анита, а Чейз только крякал, так как вслед за похвалами министра финансов должны последовать соответствующие действия.

  Перед обедом, когда все собрались и по дому витали вкусные запахи, снова приехали Стив с невесткой. Посидели-посидели и уехали несолоно хлебавши – так Анита и не пригласила их за стол, даже на Пасху. Говорит: «Что они ко мне все время ездят?» Я ее убеждаю: «Твой брат любит тебя, скучает по тебе». Только рукой машет.

19 апреля 1998, воскресенье.

  Наша Пасха. Куличи не пекла, яички не красила, но в церковь пошла. Это совсем недалеко. Церковь – греко-католическая. Иконы православные – Богородица, Святой Николай, Иисус, Троица Рублевская. Батюшка одет, как православный священник. Служба – на английском языке, только в конце псалом пропели на церковно-славянском. В храме скамьи, как у католиков, люди сидят, это удобно. В окнах красивые витражи. Люди причащаются и христосуются. Церковь небольшая, прихожан собралось около сотни, все с виду американцы. Довольно много детей, они шалили, и никто их не ругал. Служба продолжалась около полутора часов. Священник несколько раз в течение службы шутил. Я не поняла, о чем, но люди смеялись. Я не могу себе представить, чтобы у нас православный священник шутил во время службы. В конце службы всем раздали бюллетени. В них – календарь служб, денежный отчет и упрек некоторым прихожанам за то, что они пропускают службу в плохую погоду.
Посидела, помолилась, как могла. Как будто легче стало.

20 апреля 1998, понедельник.

  Я думала, что после последнего холодного приема Стив уже никогда не приедет. Но сегодня снова был. В этот раз я решила, что могу превысить свои полномочия и сама вынесла в гостиную чай и печенье. Анита приподняла свои выщипанные бровки, но смолчала. Я видела, что невестка Стива Сьюзен хочет меня о чем-то спросить. Наконец, она решилась: «Ольга, я часто вижу, что у русских людей такие металлические зубы, как у тебя. Что они означают в России?» Я рассмеялась и ответила ей: «Это, Сьюзен, означает, что у людей нет денег, чтобы вставить керамические зубы». А сама подумала, что надо поскорее идти к дантисту.

  Накануне мы с Анитой ездили в магазин, и я купила кое-что для своих девочек. Потратила 100 долларов. Анита сама мотовка и меня все время подбивает тратить деньги.
Мери очень слабенькая, очень. Иногда разговаривает, а иной раз посмотришь на нее – и кажется, что она недолго проживет. Так жалко ее.

21 апреля 1998, вторник.

  День выдался нелегкий. Ночью не спалось, а утром едва встала. Это стало случаться со мной частенько. Нервы, наверное, шалят. И с Мери история приключилась.
Я уже давно замечаю, что кушает она хорошо, а в туалет ходит всего немного, но не придавала этому значения. И вот сегодня я решила поставить ей клизму. Боже мой, милый! Из бедной Мери вышло чуть ли не ведро нечистот! Я сама перемазалась по уши. В доме вонь стоит невыносимая. Анита заперлась в своей спальне и скулит там. Весь вечер пришлось посвятить этой процедуре. Бедная Мери! Как же она страдала! Неудивительно, что она плохо себя чувствовала в последнее время. Теперь буду ставить ей клизмы регулярно.
Получила первые письма из дома по этому адресу. Наденька пишет, что у нее успехи в пении, записывается на компакт-диск. Намекает, что для этого требуются деньги... С деньгами погодим. Пусть выкраивает из того, что присылаю. Прежде всего  нужно накопить на квартиры для обеих моих дочерей.

  И мои дорогие подруги пишут мне. Как я по ним скучаю!

24 апреля 1998, пятница.

  Анита подарила мне прелестнейшую вещицу – крохотную старинную шкатулочку, очень красиво расписанную. Когда она открывается, звучит красивая нежная музыка.
Приезжали Стив и Сьюзен, привезли подарки для моих детей – Анита сказала им, что я собираю посылку. Она, когда хочет, умеет направить разговор в нужное ей русло. Я действительно собрала детям две посылки, на днях отправлю. То-то будет у них радость!
Стив гораздо мягче Аниты и Чейза. Всякий раз, приезжая к нам, он хотя бы на несколько минут проходит в спальню к Мери. Я вижу, как жалко ему сестру. А Анита и Чейз ее совсем не жалеют.

28 апреля 1998, вторник.

  Телма опоздала на несколько минут, и Анита сделала ей язвительное замечание. Мне потом она сказала, что ей не нравится Телма только потому, что она черная. У Аниты есть расистские предрассудки. Ее внучка вышла замуж за черного парня, и Анита не может с этим смириться. Но говорит она об этом в полголоса, так, как будто нас могут услышать, хотя мы одни в доме.

5 мая 1998, вторник.

  Анита снова уехала на несколько дней к Филу. Мы с Мери свободны!

  Я больше стала заниматься домашними делами, и время пошло быстрее.
Мери поправляется, разговаривает, но, к сожалению, ничего не помнит, даже имени моего. Хотя я вижу, что она любит меня.

  Каждую пятницу утром я звоню детям. Жду этого часа с нетерпением, уже начиная с субботы. Катя через месяц защищает диплом. Господи, помоги ей!

9 мая 1998, суббота.

  В русских газетах много пишут о новой методике изучения иностранных языков. Она основана на том, что нужно одновременно слушать английские слова и фразы, читать их и печатать на машинке или компьютере десятью пальцами. Тогда одновременно начинает эффективно работать слуховая, зрительная и моторно-двигательная память. По этой методике обучают иностранным языкам в Швеции. Очень ее расхваливают. Комплект учебников и аудиокассет стоит немало, но я решила попробовать. Может, хоть эта методика сдвинет меня с места. А печатную машинку куплю с рук.

  Из американских наблюдений. Водители здесь очень вежливые, особенно в маленьких городах. Они останавливаются, чтобы пропустить тебя в любом месте метров за 30-40, приветливо машут рукой, улыбаются. А пешеходы – нахальные ужасно, особенно в Нью-Йорке. Они переходят улицы везде, где им вздумается, буквально лезут под колеса. Мэр Нью-Йорка Джулиани, одновременно и любимый, и ненавидимый ньюйоркцами за свою радикальность, объявил, что пешеходов, нарушивших правила движения, будут штрафовать. Так эти нахалы начали настоящую войну против Джулиани. Они наняли какого-то известного адвоката и подали иск в суд за нарушение свободы их передвижения. Честно говоря, это меня восхищает. Наверное, неплохо живут люди, которые так беспокоятся о своей свободе умереть под колесами.

11 мая 1998, понедельник.

  Сегодня мне представилась возможность пройти тест на здравомыслие. И я, увы, оказалась не на высоте. Короче, по почте я получила письмо, которое на солидном фирменном бланке извещало меня, что я выиграла пять тысяч долларов. Подробно сообщалось, где и как я могу получить свой выигрыш. Для этого, кроме формальностей, нужно купить кольцо с бриллиантом за 19 долларов. Ведь знаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, а, поди ж ты – сердце застучало, я даже стала в уме производить некоторые арифметические вычисления. Потом Анита, к которой я обратилась за объяснениями, сказала, чтобы я выбросила это письмо в мусорный ящик. А мне можно было бы и самой догадаться.

14 мая 1998, четверг.

  Какие они моложавые, эти американцы! Чейзу и Дайне, оказывается, по 84 года. При этом вчера они опять лазили на крышу, на самый конек, что-то чинили. Стиву 86. А выглядит лет на 65, не больше. Но почему-то у них у всех умирают дети. У Фила умерли дочь и сын, у Чейза – его старший сын, у Мери – дочь, у Аниты – сын. Это печальное совпадение или... непонятно.

  Анита любит жить на широкую ногу и всегда так жила. А Мери копила денежки, ограничивала себя. Платья в ее шкафу – недорогие, украшения, которые она, видимо, любила, – совсем стекляшки и самоварное золото. Благодаря экономии она могла и дом содержать, и на старость отложить. Анита к ней напросилась в дом, когда не стало денег платить за квартиру. Отношения у них, видно, были неважные. Мери держала ее в руках. А теперь, когда Мери заболела, Анита отыгрывается. Ей нравится проявлять свою власть: то разрешает мне побаловать Мери чем-нибудь вкусненьким, то вдруг объявит, что это слишком дорого для нас. Деньгами Мери распоряжается Чейз. Он выдает их Аните на питание и ведение хозяйства. Анита их не жалеет, транжирит безумно в свое удовольствие. Ей невыгодно, чтобы Мери выздоровела и поставила ее на место. И невыгодно, чтобы она умерла, так как в этом случае дом продадут, и ей нужно будет куда-то съезжать, хотя она получит какую-то часть денег Мери.

18 мая 1998, понедельник.

От нашего городка до Нью-Йорка на поезде ехать всего полчаса, как на электричке – от Академгородка до Новосибирска, но впечатление и настроение совсем другое! Поезд похож на космический экспресс – вагоны обтекаемой формы серебристого цвета, двухэтажные. Внутри – кресла, ковры, как в самолете. Едет поезд бесшумно, плавно, словно летит. Он летит навстречу моему свободному дню!

  Я очень удачно съездила в Нью-Йорк вчера. Успела сделать все, что задумала – купила путевку на обзорную экскурсию по Нью-Йорку, которая дважды срывалась из-за моих безответственных соотечественниц, отправила детям деньги, купила комплект учебников и кассет Шестова, три часа ходила по Метрополитен-музею. В этот раз я смотрела западно-европейскую живопись 17-18 веков. Смотрела на картины Гойи, Рембрандта, Веласкеса и забывала обо всех своих бедах. Музей такой огромный, так много залов! Чтобы не отвлекать внимание, проходя к нужной картине, прикрываешь глаза – иначе быстро устаешь. Потом до темноты еще успела погулять по улочкам вокруг Уолл-стрит. Там увидела старинную церковь, а в ее ограде – кладбище, такое старое, уютное, зеленое. Некоторые памятники заросли плющом, покрыты мхом – крошечный островок покоя среди спешащего, стучащего, суетного мира. Рабочий день заканчивался. Сначала на улицы выплеснулась масса народа, а потом магазины и рестораны стали быстро закрываться один за другим, улицы опустели, даже страшновато стало ходить по этим узким пустынным щелям между небоскребами.
Все успела, потому что не ходила по магазинам. В следующий раз надо наведаться в башни торгового центра. Там, говорят, есть очень красивый зимний сад и смотровая площадка на верхнем этаже.

  В один магазин на Бродвее я все-таки зашла, чтобы купить открытки с видами Нью-Йорка. Совершенная мелочь. Но подаю их элегантно одетому черному красавцу-приказчику, и он восхищенно закатывает глаза: «О, мэм!» Это означает, что он бесконечно восхищен моим выбором. Понимаю, что это – игра, а приятно.

20 мая 1998, среда.

  Чтобы выучить язык по методике Шестова, сначала нужно пройти недельный курс занятий с преподавателями в Нью-Йорке. Значит, нужно взять недельный отпуск, найти замену, поехать в Нью-Йорк, снять там комнату и учиться. Чейза и Аниту такая перспектива, конечно, не обрадовала. Я слышала, как они спорили, и Чейз говорил, что, когда я выучу язык, начну требовать повышения зарплаты или уйду от них. Ага, заволновался! Это очень хорошо! Может быть, этот скряга будет, наконец, оплачивать мой выходной. Но, в конце концов, они согласились. Через знакомых я нашла приличную женщину, которая неделю будет ухаживать за Мери. Добрые люди посоветовали отнестись к выбору замены внимательнее. Часто случается, что заменяющей женщине нравится дом, ей нужна постоянная работа, и она старается произвести хорошее впечатление и остаться в доме. И когда ты возвращаешься, очарованные ею хозяева указывают тебе на дверь. Мне это не грозит, так как Нина, которая будет меня заменять, через две недели собирается уезжать домой в Москву.

23 мая 1998, суббота.

  Приехала Нина, которая будет меня заменять. Она такая душевная, хорошая женщина! Еще молодая москвичка, но московского гонора у нее совсем нет. Детдомовка, одна растит дочь, окончила институт культуры и, чтобы свести концы с концами, занялась бизнесом, да видно прогорела. Там, в Москве, ее поставили на счетчик, и теперь она отрабатывает долги, а десятилетняя дочь живет с родственниками. В общем, схема такая же, как и у Жени. Нина – убежденная христианка. Здесь она посещает баптистскую общину, деньги им платит, десятину. Говорит, что булавки без благословения и молитвы не купит. Видно, что она очень добрый человек. За Мери я теперь спокойна.

26 мая 1998, вторник.
 
  «Это сладкое слово — свобода!»

27 мая 1998, среда.

  Странные эти курсы, не знаю, что и думать. Кажется, я попала в очередную аферу. На каждом шагу на стенах развешены предупреждения: если кто-либо пальцы не так поставит при печатании или заговорит по-русски, или еще что-нибудь вроде этого, то на первый раз предупредят, а на второй – выставят. Еще бы, деньги-то уже уплачены, можно выгонять! Инструкторы пугают нас автором методики Шестовым, как детей пугают бабаем. Вот, мол, придет Шестов, вот он вас... И он пришел, нервный такой мужчинка, целый час хвастал, какой он гениальный, и как никто не может разгадать секрет его методики. И все он говорил как-то невразумительно, перескакивая с одной темы на другую. А то вдруг стал долго и нудно рассуждать о грамматике шведского языка – не странно ли? Я задала какой-то вопрос, он ничего дельного не ответил. Потом меня вызвала ассистент и раздраженно заявила, что вопросов мистеру Шестову задавать НЕЛЬЗЯ, нужно только слушать. На все вопросы ответит она. Честно говоря, он мне показался ненормальным. Если бы деньги не были уплачены, а в доме уже не работала Нина, я бы развернулась и ушла. Но 300 долларов – слишком хорошие деньги, чтобы не пройти весь путь. Кто знает, может, он действительно ненормальный гений?

  Моя обзорная экскурсия по Нью-Йорку опять не состоялась. В этот раз не набралось достаточного количества людей. Видно, не суждено мне. Но зато я поеду на экскурсию в Филадельфию.

30 мая 1998, суббота.

  Столько впечатлений от моей первой американской экскурсии – голова кругом идет!
Не буду описывать Филадельфию – город как город. Главное событие – посещение музея Барнеса в пригороде Филадельфии. В этом музее хранится одна из крупнейших в мире коллекций импрессионизма. Ее создал страстный любитель искусства и, видимо, большой оригинал Альберт Барнес. Он вырос в рабочей среде, стал доктором, в начале века изобрел очень эффективный антисептик, принесший ему баснословное богатство, которое он тратил на приобретение картин и скульптур и  организацию бесплатной школы искусств. Музей находится в большом красивом доме, похожем на дворец. Вокруг дома громадный парк, красивее которого я никогда ничего не видела: большие тенистые деревья, поляны, тропинки, цветники такие прекрасные и благоухающие и, кажется, растущие сами по себе. В убранстве дома – вкус, роскошь и великолепие. В коллекции – Матисс, Ренуар (самое большое собрание в мире), Сезанн, Ван-Гог, Модильяни, Сутин, Дега. Барнес был лично знаком со многими импрессионистами, они гостили у него, писали свои картины в его саду. И если внимательно посмотреть, в этих картинах можно узнать многие уголки сада. Помимо картин модернистов, Барнес собрал замечательную коллекцию предметов африканского искусства, много картин эпохи Возрождения. Многое в его музее необычно: Тинторетто и Гойя висят рядом с Матиссом и Ренуаром. Иногда это оправданно, но часто его любимый Ренуар проигрывает от соседства с такими титанами – недостаточная глубина и профессиональное несовершенство становятся очевидными, (это мне так кажется, а у Барнеса, похоже, было другое мнение). Под картинами нет этикеток, чтобы зрители оценивали картины самостоятельно, а не по громкому имени автора. Работы очень неровные – есть шедевры безусловные, но есть и картины очевидно слабые. Барнес ревностно любил свое детище, не хотел осквернять его рекламной шумихой и толпами равнодушных туристов. Поэтому до его смерти мало кому было известно об этой коллекции. Передавая музей государству, Барнес запрещал рекламировать его, издавать для этого каталоги, альбомы и т.д. Согласно завещанию при музее работает школа, где в течение двух лет всех желающих, и детей и взрослых, учат восприятию искусства. Музей предназначен не для зевак, а для людей так же страстно любящих искусство, как любил его сам Альберт Барнес. Как много сумел сделать для людей и для искусства этот человек!

  Доступ в музей очень ограничен. Все экскурсии нужно заказывать заблаговременно. Я сама видела, как к музею подъехал автобус с туристами, развернулся и уехал. Это происходит, во-первых, по ограничениям, упомянутым в завещании, во-вторых, из-за противодействия богатых соседей, которым не нравится толчея на их улице.

  Во время этой экскурсии я еще раз смогла убедиться, что психолог я, увы, очень неважный. Рядом со мной в автобусе сидел парень лет 30. Он все время крутился, задавал вопросы, с большим интересом разглядывал виды за окном. Для себя я определила, что это москвич, из разряда «новых русских», скорее всего, свежеиспеченный банковский чиновник или успешный коммерсант, впервые попал за границу, интересуется... Постепенно мы разговорились. Моего соседа звали Алексей Эренбург, он оказался племянником Ильи Эренбурга, («Трест «Д.Е.», «Хулио Хуренито», «Тринадцать трубок» – книги, которые я так любила в юности). Пять лет назад Алексей эмигрировал в Австралию. Там он занимается ювелирным делом, вполне успешно, хотя прежде - ни сном, ни духом. Здесь, в Америке, живут его родители. Он приехал к ним в гости, заодно присматривается, не переехать ли ему сюда. Я спросила, чем не устраивает его Австралия.

– Посмотрите на небо, – сказал он, – Что вы можете о нем сказать?

  Погода была прекрасная, по синему небу плыло два-три облачка.

– Вот именно, два-три облачка. Ничего особенного, а на самом деле это очень важно – хоть иногда видеть облака. В Австралии круглый год все одно и то же – безоблачное синее небо. Это изнуряет.

  Еще ему кажется, что Америка – более стабильная страна. В случае неудачи с бизнесом здесь меньше опасности быстро скатиться в трущобы.

3 июня 1998, среда.

  Вернулась домой. После недельного отсутствия все кажется таким маленьким, душноватым. Нина хорошо ухаживала за Мери, и Анита ею довольна. Мы простились с Ниной очень душевно, завтра она уже возвращается в Россию.

  Мери чувствует себя хорошо. Мне кажется, она меня узнала и заволновалась.
Здесь все по-прежнему. У Аниты много свободного времени и сил, и она не знает, как их использовать. Я же всегда под рукой. Например, ей пришло в голову, что ежедневный вечерний душ – это дорогостоящее излишество. И она запретила мне мыться по вечерам. Раньше сомнению подвергался утренний холодный душ. Ну, что тут делать? Позлилась я, конечно. Решила, что буду обтираться полотенцем, а мыться, когда она уезжает из дома, что происходит почти каждый день. Если будет приставать, заплачу, Бог с ней.

  Может быть, самая большая опасность этой работы состоит в том, что я заключена в четырех стенах и все время вовлекаюсь в какие-то мелочные дрязги. К этому можно привыкнуть, войти во вкус, начать реагировать. Я замечаю это у многих. Вот ярославская Вера звонит мне и говорит только о таких проблемах и обидах. Мне надо быть осторожной и не позволять втягивать себя в склоки.

5 июня 1998, пятница.

  Телма помогла мне купить подержанную печатную машинку за 30 долларов, и теперь я несколько часов в день печатаю – учу английский. Есть у меня большие сомнения по поводу этой методики, но нужно сделать все, что я могу. Процесс мне нравится.

  С каждым днем Мери становится все крепче! Я так горда, что смогла ее выходить! Может, она поживет еще сколько-то времени. Конечно, у нее много ограничений, но и в такой жизни есть свои радости. И я многое могу сделать для нее.

  Вчера Анита ездила играть в казино в Атлантик-сити. Не ради выигрыша – она знает, что проиграет – а для забавы. Вернулась поздней ночью без денег, но довольная. Сегодня приходили Чейз и Дайна. Они обсуждали эту поездку, и я поняла, что и они тоже не часто, но регулярно навещают эти заведения. Вот уж никогда не подумала бы! Договорились, что в следующий раз они возьмут меня с собой. Посмотрю, что там за казино! В России, насколько я знаю, это – сугубо бандитские заведения.

  Как я скучаю по дому, по своим дорогим детям! Эта тоска будто душу из меня вытягивает. Катя в пятницу защищает дипломную работу, а еще через неделю сдает государственные экзамены. Моя старшая дочь становится самостоятельным человеком.

13 июня 1998, суббота.

  Катя защитила дипломную работу на «отлично»! Хотя пришлось переносить защиту на день позже, так как она не успевала – узнаю ее неистребимую авральность. И радостно, и грустно. Вот уже одна моя дочь совершенно взрослая. Образование, профессия есть, собственный ребенок уже большой. Теперь ей нужно сдать еще один, последний экзамен – по педагогике. Хоть бы все обошлось!

  Мери оживляется, начинает разговаривать, иногда сама кушает ложкой. Как забавно она улыбается! Сегодня Хелен сказала ей, что я вымыла холодильник. Она всплеснула руками, засмеялась и воскликнула: «Oh Boy!» Что означает: «О, Господи!» Дай ей Бог здоровья!
Нынче Анита у Фила, и мы с Мери отдыхаем от ее тяжелого характера. История с душем кончилась тем, что я буду платить десять долларов в месяц за совершение ежедневных омовений. И смех и грех. Я не стала ввязываться в споры и что-то доказывать. Рассказала об этом Телме, и она повеселилась от души. Обещала мне сообщить, если узнает о хорошей работе.

  Впервые в жизни сегодня вечером видела светлячков. Смеркалось, и они летали над травой, как искорки: вспыхнет – погаснет, вспыхнет – погаснет. Я была очарована.

15 июня 1998, понедельник.

  Здесь я часто примечаю такие вещи, которые неплохо бы перенять нам. Например, дворовые распродажи, их называют «гараж сейлы». С наступлением тепла хозяйки делают ревизию в своих домах. Все лишнее, что скопилось за зиму, выносят во двор и продают за совсем небольшие деньги. Это может быть посуда, книги, игрушки, одежда, мебель – все. На таких распродажах можно очень дешево купить нужные вещи, а порой встречаются редкостные ценные вещицы, например старинная посуда или какие-нибудь умопомрачительные шкатулочки начала века.

  Американцы – непоседливый народ. Для них переехать из одного города в другой или из штата в штат – дело обычное. Старый дом продается. Новый дом покупается. Над имуществом своим особенно не трясутся – продают за гроши тут же у себя во дворе или выставляют за забор. И едут навстречу удаче, туда, где есть лучшая работа, лучше климат,  богаче соседи. Мы по сравнению с ними – очень тяжелые на подъем.

18 июня 1998, четверг.

  Случилось то, чего я боялась, и что может иметь плохие последствия. Я уже писала, что Анита досаждает мне своим вниманием. Она следит за каждым моим шагом и поминутно делает указания по любому поводу, Это для нее своего рода развлечение. Я терплю и стараюсь чаще напоминать себе об ее хороших качествах. Но вчера, когда я варила кашу для Мери, на кухне оказались Фил и Анита, и они стали наперебой учить меня, сколько воды надо наливать в кашу. У меня соскочила какая-то пружина, и со словами: «Я больше не могу!» я вылетела из кухни. Потом Анита допытывалась, в чем дело, хотя сама все прекрасно понимала. Я отвечала ей, что все в порядке. Сейчас она со мной не разговаривает. Зная ее скверный характер, можно ожидать последствий. Я сожалею, что так случилось. Мне не хотелось бы потерять сейчас это место: и Мери я люблю, и знаю, что работу сейчас трудно найти. Мне бы доработать хотя бы до августа, чтобы отослать деньги домой, собрать на свои зубы и сколько-то на путешествие, которым я хочу отметить годовщину своего пребывания в Америке. Надо мириться. И надо учиться отстранению, чтобы не стать домашней курицей, вроде Аниты.

23 июня 1998, вторник.

  Есть такие мгновения в жизни, которые хочется положить в копилочку, а потом при желании доставать их оттуда и наслаждаться снова и снова. Такой копилкой могла бы быть память, но она у меня ненадежная – все, и плохое, и хорошее, со временем забываю. Пусть таким хранилищем станет этот дневник. И когда-нибудь я его открою и снова окажусь на тенистой улочке Пискатавея и услышу эту дивную музыку, похожую на старинную шарманку. Это снова приехал фургон с мороженым. Со всех сторон к нему устремляются дети и взрослые, обстоятельно изучают ассортимент, крупными буквами написанный на боках фургона, и каждый отходит, держа в руках вафельный стаканчик с вожделенным лакомством.
Я угостила мороженым Мери. Она была довольна, как ребенок!

25 июня 1998, четверг.

  Звонила Женя. Она всерьез здесь обживается. Рассказывает, что выкупила массажный салон, в котором работала. Сейчас она ищет себе сотрудниц. Спрашивает, нет ли у меня знакомых.

  По объявлению в русской газете я купила себе магнитофон. Домой его привез русский мужчина, который оказался тренером по спортивной гимнастике. В России он тренировал юношескую сборную, чемпионов. А здесь ведет занятия с обычными детьми, которых приводят родители. Говорит, что работать с американскими детьми сложно. И они, и их родители не настроены на достижение каких-то спортивных результатов, на преодоление трудностей. Главная цель для них – приятно провести время. Он удивляется, как при такой мотивации у них вырастают выдающиеся спортсмены.

26 июня 1998, пятница.

  Английский учу почти каждый день. Да и стыдно не учить, коль на него потрачены такие деньги. Что из этого получится – не знаю. Пока медленно продвигается, и я чувствую себя тупицей.

  Телма принесла альбом с фотографиями своей дочери и вырезками из газет и журналов. Оказывается, ее семнадцатилетняя дочь в прошлом году стала мисс Нью-Джерси в своей возрастной категории. Девочка действительно красивая и, судя по рассказам Телмы, хорошая, умница. Она собирается стать врачом, и родители озабочены тем, чтобы найти деньги на ее учебу. Учиться на врача здесь надо около десяти лет.

4 июля 1998, суббота.

  Боже мой, Боже! Как мне плохо! Дай мне силы пережить это и найти правильное решение. Никогда не думала, что буду гореть сердцем так, что кажется, все внутри сгорит дотла. В агентстве у Барбары я слышала, как женщины, которые уже давно здесь работают, жаловались, что их семьи быстро привыкли к деньгам, не ценят их, не думают о том, какими трудами они здесь достаются. Я считала, что уж меня-то это никогда не коснется. А вот и коснулось. И как это, оказывается, больно!

  Я ждала, когда же дети получат, наконец, мою посылку. И вот получили. И дочка моя, не поблагодарив, стала отчитывать меня за то, что я послала такой хлам. Ничего-то им не подошло, и не надо тратить деньги напрасно. От обиды я не могла вымолвить ни слова и положила трубку. Мне не хочется ни писать им, ни звонить. Я не знаю, зачем я здесь работаю. Господи, помоги мне все правильно осознать и верно поступить.

8 июля 1998, среда.

  Несколько дней я мучилась, а потом отошло. Что помогло – не знаю. Может, молитвы мои дошли до Бога, а может, Анита помогла. Она взяла меня с собой в магазин, и я с горя накупила себе нарядов на 100 долларов. Когда успокоилась, позвонила Кате и сказала ей все, что я об этом думаю. Катя заплакала и попросила прощения. Она совсем не хотела меня обидеть, это у нее получилось нечаянно. А мне – урок. Нельзя баловать, нельзя давать лишнее. Это бывает только во вред.

  «Все проходит». В печальные времена этот девиз утешает, но вообще это – горькая истина. Со всеми преходящими печалями и радостями проходит жизнь. Все преходяще, все самоценно, все, даже и горькое, надо любить. Как ни моложусь я, а такие открытия – уже признак известного возраста.


12 июля 1998, воскресенье.

  Боже праведный! Что я наделала! Было тепло. Мне захотелось, чтобы Мери послушала пение птиц и почувствовала запах цветов за окном. Я открыла окно, и Мери простудилась. Кашляет, из носа течет, температура. А вдруг у нее воспаление легких? Никогда не знаешь, что может случиться!

16 июля 1998, четверг.

  Мери стало гораздо легче. Я делала ей разные компрессы, поила настоями трав, растирала грудь. Анита очень скептично относится к такому лечению. Она считает, что это – моя дикость. Она была удивлена, что Мери поправилась без химических лекарств.

  Во Флориде курильщики объединились, наняли известного адвоката и возбудили судебный иск против табачной компании. Они, мол, знают, что курить вредно, но табачная компания рекламой завлекает их в свои гнусные сети. Сам факт продажи сигарет провоцирует их курить и тем самым травить свои организмы. Есть даже вероятность, что эти наглецы могут выиграть процесс и получить компенсацию за потерю здоровья! И это при том, что табачная реклама в Америке такая застенчивая, что можно сказать, ее и нет вовсе.

22 июля 1998, среда.

  Триш — такая молодец! Сегодня она приехала и уговорила Аниту отпустить меня на полтора часа в бассейн. Мери, накормленная и ухоженная, спала, я уехала с чистой совестью. Наплескалась, наплавалась, позагорала – вволю. Будто на курорте побывала.

  На первый взгляд кажется, что Америка – страна весьма свободных нравов. Женщины всех возрастов и телосложений ходят здесь в коротких шортах, девушки на рекламных плакатах настойчиво демонстрируют все выдающиеся части своих мускулистых тел. Даже на официальных мероприятиях красотки могут раздавать букеты в трусах, лифчиках и в туфлях на высоких каблуках. Однако для американцев существует некая грань, которую я еще не могу обозначить. Перейти ее считается неприличным. Так, на пляже многие девушки и женщины латиноамериканского происхождения были одеты в весьма смелые бикини. Всегда такая спокойная и терпеливая Триш раздраженно заметила, что они развращают Америку.

26 июля 1998, воскресенье.

  Ужасная поездка в Нью-Йорк. Все поезда уходили прямо из-под носа, я опоздала к стоматологу, и он отказался меня принять. Теперь нужно опять записываться за месяц вперед. Самое важное – я потеряла записную книжку со всеми адресами и телефонами.
Но зато я впервые побывала в русском православном соборе в Манхеттене. Там сосредоточенность, молитвы, пение. Мне показалось, что с меня сходит короста каких-то мелочных счетов, обид, и душа снова открывается для радости. И потом еще успела увидеть выставку Сутина. Увидеть и поразиться, как он мог жить с таким мироощущением? Кажется, будто он снимает с себя кожу.

  Вера ушла от своей бабушки, потому что та снова заговорила о снижении платы. Уже нашла новую работу через Агнешку – молодую польскую женщину. Когда-то она работала с Барбарой, а потом открыла собственное дело. Они с Барбарой стали конкурентами и врагами. Агнешка, говорят, гораздо мягче.

  У нас дома обстановка продолжает накаляться. Анита потеряла всякий стыд – такой стала вредной. Главное – не выходить из себя, хотя она часто провоцирует – неграмотная, темная, все старается выказать свое великодержавное превосходство. Надо научиться не допускать, чтобы кто-то сторонний влиял на твою внутреннюю жизнь. В этом отношении я даже должна быть благодарной Аните за выучку. Скорее всего, ее выходки – следствие возрастных изменений, начинающийся маразм, надо быть снисходительной.
Интересно, какой была Мери, когда была здоровой? Сейчас она кроткая и ласковая, но сдается мне, что и у нее характер был жесткий.

27 июля 1998, понедельник.

  Сегодня я звонила в Россию, разговаривала с Наташей Чижик. Силой своего могучего духа она крепилась  несколько лет. Но сейчас, видимо, болезнь одолевает ее, она уже не встает. Какое горе! Как много она сделала для всех нас, и особенно для меня. Рядом с ней я всегда ощущаю масштабность ее личности, высокую планку, до которой мне надо расти, и величие жизни, какой бы тяжелой она ни была. Наташа постоянно подогревала идею отъезда, она, смертельно больная и нуждающаяся в дорогих лекарствах, дала мне деньги на эту поездку. Без них я не смогла бы выбраться сюда. Я никогда этого не забуду.

30 июля 1998, четверг.

  Ужасная жара и духота! Почти не выхожу из дома, здесь спасают кондиционеры. Я наблюдаю за Анитой и Филом. Анита кокетничает, как молоденькая девушка. Голос ее становится громче, мелодичней, движения вкрадчивыми, глазки стреляют туда-сюда. Она молодеет на глазах. Она обожает Фила, Наверное, одного на белом свете.

2 августа 1998, воскресенье.

  Боже, что делается! Ветер срывает крыши, рвет провода, выламывает деревья! Ливень такой, что даже помыслить невозможно, чтобы выйти из дома. Третий день у нас нет света, живем при свечах, едим всухомятку. Я много слышала о торнадо, вот довелось и мне это увидеть: смерч серым столбом несется по улице и крушит все на своем пути. И страшно, и сладко! Американские дома – замечательные! Они красивые, удобные, теплые, но они не рассчитаны на такой ветер. Дерево упадет – и дом рушится, как картонная коробка.

7 августа 1998, пятница.

  Я уже начала лечить свои зубы. Доктор Дима – красивый молодой человек, русский, учится в колледже, чтобы подтвердить свой российский диплом, по выходным зарабатывает нелегально на жизнь. Работает он в Бруклине, в довольно обшарпанном офисе. Судя по всему, ему приходится часто переезжать, чтобы не засекла налоговая полиция, иначе – конец карьере. Мне его рекомендовали, как очень хорошего и недорогого врача. Наверное, это действительно так, потому что попасть к нему на прием – совсем нелегкое дело. Дима особенной любезностью не отличается, но пока и не хамит. Обещает сделать всю работу за два-три месяца. Значит, все выходные нужно будет прежде всего подчинять этому делу. Обойдется мне все не меньше чем в две тысячи долларов.

  Встреча на автовокзале в Манхеттене. Уже вечер, я ожидаю свой автобус, чтобы ехать домой. Подходит пожилой человек и, тыча пальцем в какую-то мятую бумажку, буквально мычит. Я смотрю на него. Маленький, сморщенный, седенький, лысенький. Песочного цвета чемодан фасона 40-х годов с железками на углах и заржавевшими замками. Точно такой лежал в родительском доме на чердаке. Думаю: «Наш, родимый!». Ордена на груди подтвердили мою догадку. Дедушка только что приехал из аэропорта, не знает, как добраться до места, суетится, тычет бумажку с адресом. Говорит, что приехал в санаторий, но, по-моему, обманывает. Узнала, где останавливается его автобус, провожаю до остановки. По дороге он сообщает, что зовут его Эммануил, он москвич, профессор. Покупаю ему билет и, не сразу поняв кассира, сначала называю ему сумму 40 долларов, а потом – 30. Он сразу настораживается. Начинает допытываться, почему я сначала сказала так, а потом иначе, не знает, кого подозревать в жульничестве, меня или кассира. Вместо благодарности начинает рассуждать о том, что долг каждого помогать другим, что больше имеет тот, кто отдает, поэтому, мол, я в выигрыше от этой встречи. Потом, блеснув глазками, вкрадчиво предлагает как-нибудь где-нибудь встретиться, посидеть. Подвела его к небольшой быстро движущейся очереди человек 10-15; он спрашивает, имеет ли право пройти без очереди, как ветеран войны. За год я уже отвыкла от этих суетливо-нагловатых манер, и так мне стало грустно и обидно за московских профессоров.

10 августа 1998, понедельник.

  Одно из самых первых американских впечатлений – пение цикад. Они даже не поют, а верещат на сотни голосов. Обычно по вечерам, когда Мери уже спит, я сижу в садике, слушаю их объемный хор, смотрю на кружевные лунные тени и теплые пятна светящихся соседских окон, вдыхаю густой, насыщенный запахами цветов и зелени воздух теплой ночи – сказка.

11 августа 1998, вторник.

  Дни побежали быстрее. Мери окрепла, стала беспокойней – работы прибавилось. Анита сменила гнев на милость и в последнее время уже не донимает меня. На днях мы с ней разговорились, и я только сейчас поняла, что до меня в этом доме работала Ирина, симпатичная женщина, скрипачка из Осетии. Мы с ней встретились у Барбары, и она рассказывала мне о своей предыдущей работе, на которую хотела вернуться. Вот как могут сходиться концы. Где ты сейчас, Ира?

  Плохая новость из дома. Потерялась наша собачка Тюпа. Вернее, ее потеряли мои дети. Она прожила в нашем доме 11 лет. Преданное, славное существо. Я все время думаю о ней, где она, что с ней случилось. Мне ее невыразимо жалко.

  К нам домой стали приходить женщины из церкви «Свидетели Иеговы». По моей просьбе они принесли Библию на русском языке. Они все время приглашают меня на свои собрания. Я зайду в их церковь из любопытства, но мне не хочется быть связанной какими-либо обязательствами. Анита их не жалует и, не церемонясь, выпроваживает из дома.

  Здесь очень много церквей. Однажды я гуляла по центру нашего городка и насчитала восемь разных храмов только в одном квартале. Иногда я хожу в греческую церковь. Там, среди икон, я чувствую себя как дома. Но меня удивляют либеральные американские нравы: женщины в эту греко-католическую церковь могут приходить с непокрытой головой, в шортах и футболках. Как на пляж. В здешних православных русских церквах это, конечно, недопустимо. Здесь даже больше, чем в России, придерживаются ортодоксальных традиций. На входе в церковь всегда есть дежурные платки и юбки, которыми можно воспользоваться при необходимости. Католики тоже помнят о приличиях.

19 августа 1998, среда.

  Анита собирается на похороны своей знакомой. Так как в свет она не выходит и, кроме Фила, друзей у нее нет (думаю, по причине ее вредного характера), то предстоящие похороны – большое светское событие, к которому она готовится с великим тщанием. Предварительно покрашенные и завитые волосы тщательно взбиваются, щечки нарумяниваются, губки – само собой. Самая большая забота – гардероб. После долгих раздумий и сомнений Анита выбирает белую короткую кружевную блузку с большим декольте и пикантно выглядывающей полоской живота и яркую голубую юбку сантиметров на 15 выше колен. Во всей красе она выходит на середину гостиной, ожидая моего одобрения. Я уточняю:
– Ты идешь на похороны?
– Да, – ответствует Анита.
– У нас в России на похороны одеваются иначе.
– Во все черное?
– Не обязательно. Но скромнее.
– А у нас одеваются так!

  Хотела бы я посмотреть, что это за похороны.

24 августа 1998, понедельник.

  Анита у Фила. Мы с Мери празднуем свободу.

  Женя сообщила, что оформляет рабочую визу на три года. После этого будет, возможно, запрашивать грин-кард. Это очень заманчиво, но:
а) дорого – 12 тысяч долларов;
б) можно нарваться на жуликов.

  Подождем.

  Позвонила Марина Рыбина. Рассказывала о том, что часто гостит у Жени, и при этом она позволяла себе делать весьма презрительные замечания по поводу жениного бизнеса. Бизнес, конечно, еще тот, но что бы делали мы, оказавшись в ее положении?

30 августа 1998, воскресенье.

  Впервые была в театре на Бродвее, смотрела мюзикл. «Рэгтайм». Столько всего наслушалась об этих мюзиклах, ожидала чего-то необыкновенного. Оказалось, что это что-то вроде нашей оперетты. Все красиво, выразительно – костюмы, свет, декорации. Поют, танцуют великолепно. Живой оркестр. Но не могу сказать, что я была потрясена или расчувствовалась. Просто любопытно. Стоило мне это удовольствие немало – 41 доллар. Мне бы хотелось увидеть спектакли «Кабаре» и «Король-лев», но там билеты уже распроданы на полгода вперед.

2 сентября 1998, среда.

  Год назад в этот день я приехала в Америку. А кажется, что это было давно-давно. Столько событий произошло за это время, сколько нового я узнала! Наверное, никогда в жизни я не воспринимала столько новизны за единицу времени! Сейчас даже забавно вспоминать, какие выводы я делала об этой стране в первое время. Наверное, со временем изменятся и мои сегодняшние представления, но сейчас мне кажется, что Америка – очень пестрая страна, непростая, и узнать ее как следует, доведется нескоро. Встретишь что-нибудь, например вежливость и приветливость, думаешь: вот это как здесь. А потом в каком-нибудь бедном трущобном квартале столкнешься с грубостью и унынием. И так на каждом шагу. Монрой, Монси, Спринг-Валли, Брунсвик, Даннеллен, Пискатавей – череда городов, разные работы, разные люди, славяне, и американцы – сколько их прошло за этот год, одни навсегда, другие – до новой встречи на каком-нибудь американском перекрестке.
Мери крепчает, и работы в доме прибавляется. Она уже начинает командовать мною:

– Let's go! Come on!

Поторапливайся, мол, пошевеливайся! Вчера она потребовала надеть на себя все свои жалкие украшения. Анита было воспротивилась по своей вредности, но я ее уговорила. Мери сидела, разукрашенная, как новогодняя елка, очень довольная и гордая, предлагала мне что-то в подарок, но Боже упаси! Сегодня она не в духе, все молчит. Правда, утром впервые шепнула мне на ухо: «You are wonderful». Это дорогого стоит.

  Анита тоже хворает. Помогаю ей готовить, одновременно и учусь у нее. Она отменная кулинарка. Сейчас я опять в фаворе, в доме мир и благодать. Не знаю, надолго ли.

5 сентября 1998, суббота.

  В России плохо, совсем плохо, кризис. Люди, если что и имели, все потеряли. Специально это сделано или нечаянно получилось – едва ли мы об этом узнаем. Наверное, в России выродились управленцы. Да и были ли толковые? Может, как когда-то Петр и Екатерина, пригласить надежных иноземцев?

12 сентября 1998, суббота.

  Сегодня я сделала большое дело – открыла счет в банке. Проблема, как хранить и рационально пересылать деньги стояла всегда. Я пробовала обращаться в разные американские банки, но так как у меня нет ни водительских прав, ни другого легального документа, мне вежливо отказывали. Наконец, кто-то рассказал мне об украинском банке на Бродвее. Вначале и они отказали под тем предлогом, что обслуживают только украинцев (?!). Но я вспомнила, что родилась на Украине, что зафиксировано в моем паспорте, и, слава Богу, все устроилось. Банк старый и надежный. Теперь я могу спокойно нести туда деньги и за смехотворные суммы переводить их в Россию. Для этого не нужно даже показывать свой паспорт. Просто приходишь с книжечкой, которую они дали.

15 сентября 1998, вторник.

  По данным опросов, американцы считают самой престижной профессию врача. За врачами следуют ученые, учителя, священники, офицеры, архитекторы, члены Конгресса, адвокаты, спортсмены, артисты, предприниматели, банкиры, бухгалтеры, журналисты, профсоюзные лидеры. В этом списке меня удивляет положение учителей – второе место. Это при том, что учителя все время жалуются на маленькое жалованье, устраивают забастовки и прочее. И банкиры – где-то в хвосте. Вот тебе и трезвые, суперрациональные американцы!

  Каждый вечер я ставлю крестик на дате прожитого дня, приближая свой отъезд в Россию. Тороплю их, золотые денечки моей единственной драгоценной жизни. Они проходят в четырех стенах, в золотой клетке. А жизнь, с разноцветными впечатлениями, радостями, бурлит где-то рядом. И сколько ее еще осталось?

20 сентября 1998, воскресенье.

  Судя по оживившимся разговорам, в январе Чейз собирается продавать дом. Бедную Мери поместят в Дом престарелых, а Анита уже присматривает себе квартиру. Такие наши перспективы. Мне бы хотелось, чтобы моя следующая работа была ближе к Нью-Йорку, чтобы выходные были каждую неделю, и никаких Анит.

  Приятный сюрприз – мне позвонила Оля, женщина из Киева, с которой мы познакомились у Барбары. Знакомство это было скоротечным – разбежались в разные стороны на свои работы, но она меня приметила и, снова оказавшись у Барбары, узнала мой телефон. Я пригласила ее в гости, это не очень далеко.

  С Верой мы редко разговариваем, да, откровенно говоря, и не о чем. Вера уже восемь месяцев работает без выходных, хочет больше заработать, и это сказывается на ее интересах. Здесь надо беречь свое психическое здоровье, интеллект, подпитываться интересными впечатлениями, иначе и не заметишь, как станешь домоседкой, сосредоточенной на перипетиях домашних забот и отношений.

22 сентября 1998, вторник.

  Приходила в гости Оля. Я взяла отгул на полдня, и мы долго гуляли по улицам. Оля уже вторую неделю живет у Барбары, ищет работу. Она гораздо решительней меня. Если ее что-то не устраивает, не терпит и не страдает, а разворачивается и ищет лучшее место. У меня такое чувство, будто я знаю ее давно-давно. Мне нравится, что она такая живая и любознательная. И еще, рядом с ней есть ощущение надежности. Оля очень общительная, поддерживает связь со многими обитательницами Барбариного общежития.

25 сентября 1998, пятница.

  Анита очень хорошо готовит, но иногда так хочется поесть свою, русскую пищу. Я вызвалась приготовить обед. Анита не возражает, ей любопытно, что и как я буду делать. Сначала я принялась за борщ. Увидев, что я чищу картофель и режу капусту, она заявляет, что это неправильно и невкусно, отодвигает меня и принимается показывать, как надо готовить борщ из одной свеклы. Спорить с ней бесполезно. Я решила, что испеку пироги. Не отводя глаз, она следит за тем, как я замешиваю тесто. Разумеется, по ее мнению, я делаю все абсолютно неправильно. В результате, мне пришлось расстаться и с этой идеей. Кончилась затея тем, что я разозлилась и ушла из кухни. А потом вечером я созвонилась с Олей и она рассказала мне, что поляки называют ПИРОГАМИ (c ударением на «О») вареники. А я-то стряпала наши, русские пирожки из дрожжевого теста! Анита была права: тесто для вареников готовится совсем не так. И борщ у них в Польше – нечто совершенно иное, чем наш, русский. Там борщом называют свекольный отвар, одну водичку с небольшими ломтиками свеклы. В общем, мы друг друга не поняли, и она навсегда отбила у меня охоту вмешиваться в кулинарные дела.

  И вот что интересно: Аните 78 лет. Ее родители приехали в Америку еще до ее рождения, почти 100 лет назад. А при этом она в точности воспроизводит все особенности польской кухни. Какова сила живой национальной традиции!

30 сентября 1998, среда.

  Анита разболелась не на шутку. Сначала она простудилась и не могла вылечиться, пока не смирила свою гордыню и не попросила меня приготовить ей такой отвар, каким я вылечила Мери. Я напоила ее отваром трав с медом, приготовленным по русскому рецепту, и она стала поправляться. Сейчас разболелись ее кости. Больная нога волочится, она на нее ступить не может. Уже и палка не помогает. Поясницу заклинило – ни согнуться, ни разогнуться. Все дела по дому мне пришлось взять в свои руки. По вечерам я делаю ей такой зверский массаж, что она стонет, но не жалуется и против своего обыкновения не дерзает меня критиковать. Моя репутация и авторитет восстановлены в полном объеме.
 

4 октября 1998, воскресенье.

  Видно, Мери, когда была здорова, поддерживала хорошие отношения с соседями. Время от времени они справляются о ее здоровье, сожалеют, что она так больна. У Аниты отношения с соседями сложные. Она с ними даже не здоровается, ни с одним человеком на улице. Она попробовала и меня втянуть в их разногласия, но тут я была, как кремень. Я выросла на Украине, на городской окраине. Институт соседства там котировался очень высоко. Только пропащие люди или отъявленные гордецы могли им пренебрегать. Здесь, правда, отношения не такие интимные, но все же приятно, выйдя за порог своего дома, кого-то поприветствовать, с кем-то поговорить.
   Мне нравится улыбчивость и доброжелательность американцев. Особенно это заметно в маленьких городах. Стоит встретиться с кем-либо глазами, с тобой обязательно поздороваются, независимо от того, знаком ты или нет. Несколько раз встретишься с человеком – и вы уже приятели. Это ни к чему не обязывает, а приятно.

  Так вот, сегодня  соседский рыжий пес Боб сквозь дырку в заборе проник в наш садик, сделал там кучку и, думая, что он никем не был замечен, вернулся обратно в свой двор. Но он ошибся. Анита его засекла. Мне стоило больших трудов уговорить Аниту не позориться и не вызывать полицию для улаживания конфликта. Я сама убрала эту кучку и надежно закрыла дырку.

10 октября 1998, суббота.

  Тяжелый день сегодня. Мери капризничала, выдергивала трубки катетера, разбрасывала лекарства. Обычно она ест с аппетитом, а сегодня за обедом плотно сжала губы и стала плеваться. Ничего страшного в этом не было. Можно было просто увезти ее в спальню, поела бы позже. Но Анита вдруг вышла из себя и со злобными криками стала совать ей ложку в рот. Мери отбивается, суп расплескивается, Анита вот-вот прибегнет к рукоприкладству. Вдруг Мери выпрямилась и совершенно внятно и громко отчеканила: «Вон из моего дома, дура!» Мы с Анитой остолбенели от неожиданности. Я растерялась и расплакалась. Анита застыдилась и ретировалась в свою комнату. Мери снова впала в прострацию. Семейка!

16 октября 1998, пятница.

  Месяц назад, 14 сентября, умер мой дядя Аркадий. Ему было 96 лет. Редчайший человек, о котором можно сказать «безупречный». Как достойно он прожил такую нелегкую жизнь! Бог воздал ему хорошими  детьми, долголетием, ясным умом до последнего дня и, я уверена в этом, Царством Небесным.

17 октября 1998, суббота.

  Прочитала в русской газете интервью академика Николая Амосова, которого я люблю и почитаю. Он говорит о том, что у человека есть три круга интересов. Первый, самый узкий, – тело, биологические потребности. Второй шире – близкое окружение, семья, родные, друзья. И третий, безмерный, – идеи, космос, философия и т.д.

  Думаю о том, что прогресс освобождает нас от многих бытовых хлопот, удовлетворяет наши биологические потребности и должен бы дать толчок к расширению наших интересов. Но на самом деле мы чаще всего застреваем на этих двух кругах и дальше не выходим. Есть, конечно, люди, которым Господь или родители дали этот импульс, и они выйдут в мир идей, как бы ни складывались обстоятельства. И есть люди, обделенные этим импульсом. И при всем благополучии они будут копошиться, только обслуживая свои первейшие потребности. Они такого масштаба. За американцев обидно. В сравнении с нами они сверхблагополучные. Так воспарите же! Нет, чаще всего, к сожалению – нет. Даже, кажется, меньше, чем у нас. Оказывается, это не зависит от бедности, богатства, здоровья, образования, национальности, эпохи. Наташа Чижик. Дядя Аркадий. А я? Не будем лгать, не очень-то высоко я поднимаюсь. Тут работы над собой хватит на всю жизнь.

22 октября 1998, четверг.

Я злюсь. Единственное, о чем просит Мери – покатать ее на машине. У нас с Анитой не хватит сил, чтобы пересадить ее из кресла в автомобиль. Который раз я прошу Чейза, чтобы его сын приехал на полчаса, помог нам – нет, времени не могут найти.

26 октября 1998, понедельник.

Большая часть моих выходных уходит на визиты к дантисту. Но я не огорчаюсь. Слава Богу, Дима делает все очень обстоятельно, добросовестно. Теперь я понимаю, как халтурили с моими зубами в России. Вчера на приеме я слышала, как Дима разговаривал со своим сотрудником. «В России я по выходным не работал – за неделю так устанешь, что надо отдохнуть. Друзья, вечеринки – на все необходимо время. А здесь этого ничего нет, здесь, устал не устал, надо работать. Мой брат приезжал сюда из Прибалтики, ему не понравилось. Я его понимаю».

  Дима учится в университете. Чтобы стать доктором с нашим дипломом, нужно учиться еще два с половиной года и потом сдавать много экзаменов. Работает Дима нелегально, по вечерам и выходным, чтобы заработать на жизнь, квартиру, учебу, оборудование для будущей, уже законной, работы. Делает все тщательно и берет 100 долларов за один зуб. В американских клиниках изготовление одного зуба стоит 500-600 долларов. Недавно Дима сменил офис, так как подозревает, что налоговая служба узнала о его подпольном бизнесе. Это может лишить его буквально всего.

  О докторах, с которыми мне приходилось встречаться в нашем доме, у меня сложилось не самое лучшее впечатление. Первый раз мы вызвали доктора, когда Мери было очень плохо, и мы думали, что она умирает. Здесь не принято, чтобы доктора приезжали к больным домой. Хоть умираешь, а добирайся до доктора сам. Мы едва-едва уговорили, чтобы он приехал. Приехал-таки, ухоженный парень лет 30. Даже не взглянув на Мери, около часа выяснял, какая у нее страховка. Чуть было не ушел, но потом выяснил по телефону, что страховка ему подходит. Только после этого он бегло осмотрел Мери и выписал лекарство. На лечебную часть его визита было затрачено не больше десяти минут.

  Второй раз вызывали врача по настоянию Аниты. У Мери ногти на ногах больны грибком, видно, уже давно. Я знаю, что это неизлечимо. Мери эти ногти, мне кажется, не беспокоят. У нее сейчас есть проблемы гораздо серьезней. Но Анита решила, что надо вызвать врача-дерматолога. Вызвали. Приехал какой-то неряшливый детина. Даже не взглянув на Мери, заявил, что только за то, что он приехал в дом, надо платить 50 долларов. Анита попыталась было объяснить ему о страховке, он развернулся и уехал. Позднее Анита взяла у Чейза деньги и снова вызвала этого же врача. Он сделал минут за 15 поверхностный педикюр, не выписал никакого лекарства. Потребовал за работу 90 долларов. Просто деляги какие-то!

31 октября 1998, суббота.

  В последний выходной я, наконец, дошла до музея Гугенгейма. Здание – удивительной красоты, похоже на спирально закрученную улитку, внутри и снаружи изысканного кремово-белого цвета. Картины расположены на галереях, которые по спирали плавно поднимаются вверх. Средина здания остается пустой. Сквозь высокий-высокий прозрачный потолок льются потоки света. Мне казалось, что душа моя растворяется в этом свете.

  Начинается экспозиция на нижнем этаже – Матисс, Пикассо, Шагал, Явленский, Ларионов – много славных имен! Чем выше поднимаешься, тем больше геометрии и грязных клякс на холстах. Много фокусов, вроде такого: большой пустой холст с какой-то маленькой закорючкой в углу – «Муха». Скучно и досадно. Мне казалось, что эта восходящая спираль, символизирующая восхождение искусства двадцатого века, закончится каким-то балконом, простором, перспективой, но закончилась она буквально тупичком, в который, не знаю, намеренно или случайно, помещена картина, похожая на полосатый матрас. Кажется, я рассуждаю, как ретроград и консерватор.

  В Нью-Йорке я стараюсь больше ходить пешком. Сейчас рано темнеет, и я долго ходила по вечернему городу, освещенному огнями. Было ветрено и прохладно, но город казался таким праздничным! Заряжаешься его токами, когда окунаешься в людскую круговерть. Много хороших музыкантов на улицах. Просто классных музыкантов! Часто они играют на незнакомых экзотических инструментах. А сегодня я долго слушала негра – он выбивал такую дробь на ящиках и полиэтиленовых ведрах, что, не глядя, можно было представить целый оркестр.

5 ноября 1998, четверг.

  Вера попала в богатый дом, ухаживает за прелестной, еще не старой женщиной Элеонорой. Но у нее не все нормально с психикой, и временами она делает совершенно дикие вещи. Вера жалуется, что дочь Элеоноры то дарит ей дорогие подарки на праздники, то подсчитывает каждый пенс и каждый съеденный кусок.

10 ноября 1998, вторник.

  Иногда мне кажется, что Анита – законченная эгоистка. Но вот наблюдаю за ней: до Рождества еще полтора месяца, а она уже ездит по магазинам, покупает подарки. У нее длинный список – братья, племянники, внуки и правнуки. Каждому она что-то покупает, красиво упаковывает, надписывает поздравительную открытку. Вспомнят ли они ее?

13 ноября 1998, пятница.

  Работы прибавилось. Время летит так быстро, что я не успеваю писать дневник.
Мери стала очень ласковой и доверчивой. Ее давно никто не ласкал, и она так размягчается, когда говоришь ей что-нибудь с любовью или угощаешь. Как мало надо человеку! И как порой мы скупы на ласковость.

  Вечером, когда курю в нашем садике под навесом, представляю себе, как я лечу в самолете в Россию.

21 ноября 1998, суббота.

  Недели две назад я нашла в Бруклинской клинике русского врача и обратилась по поводу давления. Ко мне приветливо отнеслись, дали много бесплатных лекарств, пообещали хороший результат. К сожалению, давление по-прежнему высокое. Видимо, эти лекарства мне не подходят.

27 ноября 1998, пятница.

  Оля устроилась замечательно! Она ушла от прежней своей бабушки, потому что та была скупой и, мало того, что не кормила ее, но еще и ела тайком Олины продукты. Это, конечно, болезнь. И вот Оля нашла богатых итальянцев. Они пригласили ее ухаживать за их мамой, которая  сейчас лежит в больнице после инсульта. Оля уже две недели гуляет себе, ждет свою старушку. Деньги ей платят. Она говорит, что ее новый дом производит очень странное впечатление. Видно, что дом богатый и культурный. Продуктов в кухне нет никаких, ни крошки. Все шкафы забиты коробками и банками с очень качественным дорогим кофе. А в ящиках комода Оля обнаружила сотни две нераспечатанных колод карт. Оля говорит, что ее будущая подопечная Марселла – громогласная дама с властным характером. Она страстная картежница: и дома играет, и в Атлантик-сити ездит  в казино. За Олю я не очень беспокоюсь. У нее сильный характер. В отличие от меня, она умеет настоять на своем и свою бабушку, я уверена, она усмирит.

  Отличная новость: Марина Рыбина сообщила о том, что вышла замуж. Ее муж – известный на Брайтоне певец, обеспеченный человек. Это именно то, к чему она стремилась! Наверное, для того чтобы у меня не возникало на этот счет никаких сомнений, Марина предоставила мне возможность поговорить с ее мужем. Я рада за нее от всей души!

1 декабря 1998, вторник.

  Стив приезжал прощаться: сын Джек увозит его во Флориду. Джек – очень заботливый и внимательный сын, и невестка у Стива хорошая. Я уверена, что ему будет там хорошо. Здесь, в своем доме, он очень тосковал по жене. Стив плакал, прощаясь, целовал Мери. Он один в их семье чувствительный и мягкий. Остальные – как кремень.

6 декабря 1998, воскресенье.

  Мне поставили верхние зубы! Они прекрасны! Мне теперь хочется улыбаться и улыбаться! Одно меня удручает: очень медленно это все продвигается. Дима делает все замечательно, но каждый раз уделяет мне не больше 20 минут. А ведь мне надо затратить около трех часов на дорогу, чтобы приехать к нему. Все мои выходные уже полгода ломаются на этих визитах. А сделана только половина работы. Нет в мире совершенства!

  В ноябре я потратила на лекарства от давления 160  долларов  и 100 долларов на посещение терапевта. Говорят, что надо делать обследование. Это стоит не меньше 1000 долларов.

15 декабря 1998, вторник.

  Ушла из жизни Наташа Чижик. И, хотя я знала, как она больна, и что это должно было случиться, все равно это известие стало внезапным. Однако светлый Натальин образ побеждает смерть, ощущение сиротства проходит. Будто она не умерла, а уехала в какие-то свои светлые и далекие края. Даст Бог, мы когда-нибудь встретимся.

21 декабря 1998, понедельник.

  Это сделано! Катя сообщила, что брат Наташи Чижик продает наташину квартиру. Я выслала накопленные деньги, и квартира была куплена. Я очень рада за Катю: моя девочка устроена, у нее есть свое жилище. И очень рада, что это – именно Наташина квартира, дух ее будет жить с нами.

25 декабря 1998, пятница.

  Позвонил Чейз и каким-то странным голосом предупредил меня, чтобы я искала работу. Он болен, боится умереть и оставить Мери без своей опеки. Поэтому буквально на днях он отправит Мери в дом престарелых. Я расстроилась: все свои деньги я отослала домой и потратила на лечение зубов. За новую работу нужно платить двухнедельный заработок, это около 1000 долларов. К тому же нужно жить у Барбары недели две, пока получу работу, это еще 300-400 долларов. В общем, деньги надо еще заработать. Дай Бог, чтобы у меня было две-три недели.

  В последние дни у Аниты нет настроения, она снова дуется, донимает меня придирками и указаниями.

30 декабря 1998, среда.

  День рождения! Мне исполнилось 49 лет. Наверное, это много, но, слава Богу, я не ощущаю их груза. Хорошо жить, когда знаешь, что дальше будет еще интересней. Мне с утра до вечера звонили мои дети и друзья из России, американские подруги прислали подарки и поздравления.

31 декабря 1998, четверг.

  Прощай, 1998 год! «За все добро расплатимся добром, за всю любовь расплатимся любовью».

  Я многое увидела в Америке за этот год. Монси, работа у евреев, Барбара, профессор Адам, наконец, этот дом в Пискатавее. Я побывала в Филадельфии, узнала много чудных местечек в Нью-Йорке. Мне кажется, это самый прекрасный город! Я нашла новых друзей, продвинулась в английском языке, выучила много стихов. В этом году я смогла вырваться из еврейского ада и научилась хорошо выполнять свою новую работу. Мне кажется, что я стала терпеливей и снисходительней. По крайней мере, десять с половиной месяцев я терплю капризы Аниты. В последнее время она опять долго дулась. Даже в день моего рождения ограничилась тем, что с утра буркнула:''Happy Birthday!'' Наивная Вера накануне позвонила ей, попросила купить цветы и преподнести мне от ее имени. Анита отказалась, сославшись на нездоровье и занятость, а потом целый день всем хвастала  этим отказом. Нашла чем хвастать! Однако закончилось это самым неожиданным и поучительным образом. Сегодня вечером в ответ на очередную ее тираду я спокойно заметила, что в последнее время ей не нравится все, что я делаю. И все. Однако на Аниту это замечание произвело такое впечатление, что она немедленно села в машину, поехала в магазин, купила цветы и подарок и вручила их мне со слезами на глазах, извинившись, что запоздала. Я просто остолбенела от такой реакции. Ах, Анита, Анита, знала бы я, не терпела бы и спуску бы тебе не давала!

  С новым годом грядут и перемены. Вот-вот Мери отправят в дом престарелых. Конечно, для нее лучше бы жить дома, но ее родственники рассуждают иначе. Я же немного отдохну, куда-нибудь съезжу и снова буду искать работу.

  Обычно на новогодние поздравления у меня не хватает ни времени, ни терпения. Но в этом году я запаслась и тем, и другим и впервые поздравила всех. Писала письма весь декабрь. Получилось около 40 писем! И мне это понравилось – такое чувство, будто я встретилась со всеми своими родными и друзьями.

  Сколько раз в России я намеревалась встретить Новый год в одиночестве, и всегда этому что-то препятствовало. И вот сегодня это случится. Анита и Мери спят. Дом погружен в темноту и тишину, только слышно, как часы отсчитывают последний час года. Совсем не одиноко. На своем чердаке я чувствую себя, как на корабле, плывущем в океане.

– Э-э-эй! Где там Россия?!

1 января 1999, пятница.

  Сегодня был званый обед по случаю Нового года. Чейз с женой и сыном, Фил и я с Анитой. Так как эти обеды проходят в подвале, Мери сидеть за столом с нами не могла. Я ее перед этим покормила всем вкусным. Чейз впервые пришел после болезни, побледневший и худой. Разговаривал он с трудом и был как будто немного не в себе. Анита говорила, что он перенес на ногах два инсульта. Говорить им было не о чем, разве что обо мне. В этот раз горячо обсуждался тот факт, что на Новый год я купила бутылку шампанского и якобы от этого у меня сегодня бледный и болезненный вид. Я не стала разочаровывать их и объяснять, что выпила не более 100 граммов, пусть уж они развлекаются хоть этим, если ничего другого придумать не в состоянии.

14 января 1999, четверг.

  На Старый Новый год как по заказу грянул мороз, насыпало снега – настоящая зима! Все пищат, а для меня – праздник! Так хорошо разогреться на холоде, расчищая дорожки от снега! Я даже снежную бабу слепила!

  Положение мое остается все таким же неопределенным. Я знаю, что меня скоро уволят, но когда это случится – неизвестно. Искать новую работу, как советуют мои подруги, не хочу – мне жаль оставлять Мери на неизвестно какие руки. Она с каждым днем становится все слабее, редко открывает глаза, еще реже что-либо говорит. Только цепко держит меня за руку. Мне так жаль ее, и я не знаю, как ей помочь. Медсестра разводит руками.
Чейз сейчас не может заниматься устройством Мери. Он болеет, и, кажется, не в своем уме после инсульта. Скорее всего, он не лечится, как следует, скупится. А сын не заботится о нем.

  Я тоже заболела – поднимается давление, отеки.С Анитой сейчас мир и дружба. Дай-то Бог и дальше так.

15 января 1999, пятница.

  Сегодня исполнилось 500 дней с тех пор, как я приехала в Америку. Наверное, никогда в моей жизни мне не приходилось осваивать столько всего нового, как в эти 500 дней. Ведь, приехав сюда, я не знала элементарных вещей и барахталась, как ребенок без опоры.
Болею. Видимо, мне не подходят какие-то лекарства. Пробую исключать их поочередно. Но все это не так важно. Нужно отказаться от курения. Это уже становится вопросом жизни и смерти.

18 января 1999, понедельник.

  Мери стало совсем плохо. Мне кажется, она без сознания. Мы вызвали Скорую помощь, и ее забрали в больницу. У меня сердце разрывается от жалости к ней. Дома стало пусто и неприкаянно. Чтобы занять себя, делаю генеральную уборку.

20 января 1999, среда.

  Сегодня навестили Мери в больнице. Она лежала без движения, глаза закрыты, но за руку мою держалась цепко, не отпуская. Такая беспомощная, беззащитная и родная моя Мери! Мне кажется, что за ней там плохо смотрят. Я предложила свои услуги, но Анита сказала, что это лишнее. Вам-то конечно, лишнее! Несколько дней назад, когда Мери уже была очень плоха, она вдруг с трудом едва слышно прошептала мне: «Я тебя люблю». Это были последние слова, которые я от нее слышала. Бедная, бедная, славная, добрая Мери, благослови тебя Господь!

28 января 1999, четверг.

  Вчера вечером мы в последний раз навестили Мери. Она была почти безжизненна. А ночью позвонил врач и сообщил, что в полночь ее не стало. Голубушка моя, Мери! Почти год я тебя выхаживала, но так и не смогла уберечь! Царство тебе Небесное и светлая моя память навеки!

2 февраля 1999, вторник.

  Вчера похоронили Мери. Похороны были совсем не похожи на наши. В воскресенье мы поехали в похоронный дом. И снаружи, и внутри он похож на обычный богатый жилой дом. Много гостиных с креслами, диванами, столиками, лампами. Красивые занавески и ковры. Все выдержано в серо-бежевых тонах. Ничего черного. Работники похоронного дома чрезвычайно обходительны и учтивы без притворных излишеств. Они встречают каждого гостя, открывают дверь, снимают пальто – ведут себя так, как должны вести себя радушные хозяева. В одной из таких комнат стоял гроб с телом Мери. Гроб очень богатый, металлический, с гравировкой и украшениями. Вокруг гроба много красивых живых цветов, которые принесли родственники. Мери лежала загримированная, с завитыми волосами, в красивом белом костюме, с ниткой жемчуга в руках. Я не могла ее узнать. Неужели эта элегантная моложавая дама – та самая Мери, тело которой я знала как свои пять пальцев? Только руки ее не изменились, такие же большие трудовые руки. К двум часам собралось человек 20. Кроме меня и Фила, родня Мери – братья, их жены, их дети и внуки. Стив с сыном прилетели из Флориды. Приходящие сначала становились на колени на скамейку перед гробом, а потом отходили, и начиналась обычная светская болтовня, не имеющая к Мери никакого отношения: шутки, вежливые улыбки, разговоры о знакомых и т.д. Так продолжалось два часа. Уходя, все опять присаживались на скамеечку.

  На следующий день в десять утра мы приехали в похоронный дом. Там священник сказал короткую речь. Священнослужители здесь ведут себя очень просто – шутят, говорят о житейских делах. Нет в них той важности, которой всегда отличаются православные батюшки. Потом было долгое отпевание в церкви, и наконец, на автомобилях мы поехали на кладбище. Муж Мери был военным. Поэтому ее похоронили на военном кладбище рядом с его могилой. Гроб уже стоял там, над могилой. Священник что-то очень коротко сказал, нам предложили взять цветы на память. Все развернулись и пошли. А гроб так и остался стоять над могилой, не захороненный. Его опускали уже без нас.

  Поминки решено было провести в доме Чейза. Для этого мы с Анитой накануне готовили закуски. За стол никто не садился – кто ел стоя, кто пошел на кухню. Как на пикнике. Никаких разговоров о Мери, будто ее и не хоронили сегодня. Правда, потом речь зашла о деньгах, и тут все очень оживились, и больше всех внучка Чейза Лиса. Мне не хотелось присутствовать при этом разговоре, и я вышла. Потом Анита рассказала мне, что они выясняли отношения: оказалось, что накануне Чейз делал попытку тайком снять со счета Мери 70 000 долларов, чтобы эти деньги не достались Аните и Стиву. В общем, возня.
Бедная Мери! Никому-то ты не была нужна! Деньги твои, по копеечке собранные, не давали покоя твоей родне!

4 февраля 1999, четверг.

  В эти дни я уже звонила в разные агентства – работы ни у кого нет. Девочки сидят по месяцу в ожидании. У Барбары полон дом, негде даже разместиться. Поэтому я решила некоторое время пожить у Аниты. Я плачу ей за питание и проживание десять долларов в день и могу обращаться к разным агентам. Анита стала ласковой и пушистой, живем мы так дружно и мирно, что трудно даже представить, что она способна устраивать фокусы. Анита помогла мне получить, наконец, мое жалованье за последние девять дней, всего 530 долларов. Не знаю, заклинило ли  Чейза после инсульта, или он всегда таким был, однако он решил, что можно мне и не платить. В глаза не смотрит, мычит что-то нечленораздельное, уперся – и все. Пришлось и убеждать его, и даже пригрозить полицией, чтобы заставить отдать эти деньги.

  Я решила, что до того, как устроюсь на новую работу, могу себе позволить поездку в Вашингтон.

8 февраля 1999, понедельник.

  Несмотря на дожди и туманы, поездка была грандиозной! Вашингтон совсем не похож на Нью-Йорк. Много зелени даже в эти зимние дни, никаких небоскребов. Имперский центр, солидный, очень хорошо спланированный, с любого места открывается хорошо продуманная перспектива с внушительными зданиями, памятниками, монументами и церквами. Веселенький студенческий район с игрушечного вида голландскими домиками, маленькими кафе на два-три столика и беззаботной пестрой молодой толпой. Районы с богатыми красивыми виллами, окруженными большими ухоженными парками. И обычные спальные районы, застроенные типовыми многоэтажными домами. Здесь почти нет белых людей. Вообще, в Вашингтоне 80% населения – черные.

  Бесподобно красивая и богатая Национальная галерея. Кафедральный собор Святых Петра и Павла – один из самых крупных в мире соборов. Он такой громадный, такой высокий, что чувствуешь себя муравьем.

  На Белый дом мы только поглядели. В выходные дни он закрыт для посещений. А здание Конгресса посетили. В воскресенье там было много туристов, очередь растянулась на километр, но гид так все организовала, что мы прошли довольно быстро. Меня поразило, что на входе в здание у нас даже не спросили никаких документов. Мы свободно везде разгуливали, все рассматривали, заходили в зал, где в это время заседали конгрессмены, они что-то обсуждали. Нас только просили не шуметь. Рассказывают, что по будним дням, когда нет туристов, в здание свободно заходят мамаши с младенцами, чтобы спрятаться от дождя или от зноя. Я вспомнила, какой стеной охраны отгорожено наше правительство, наши депутаты, даже в Новосибирске. Непременно нужно показывать паспорт на каждом шагу. Откуда у нас такая бдительность? Почему нас так боятся наши же избранники?

  На Арлингтонском кладбище хоронят только военных. 250 000 могил – длинные ряды одинаковых маленьких столбиков, уравнивающих рядовых и генералов, тянутся до самого горизонта. Здесь же могила президента Кеннеди и его семьи. Все очень и очень скромно.
Наблюдали смену караула у Вечного огня. Церемония это сложная, долгая. Солдаты маршируют каким-то очень занятным танцующим шагом.

  В музее космонавтики много разной техники, которой я не особенно увлекаюсь, но походить по настоящему космическому кораблю было интересно.

  Впечатлений было так много, что два экскурсионных дня пролетели, как две минуты.
Теперь я возвращаюсь на круги своя. Подходящей работы по-прежнему нет. То, что предлагают, либо не подходит мне по деньгам, обстановке, либо я не подхожу. Здесь очень важно уметь водить машину. Твой статус, зарплата, возможность найти хорошую работу сразу повышаются. К сожалению, у меня нет водительских прав, и такими привилегиями я воспользоваться не могу. Я не работаю уже две недели. Пора проявлять большую активность. Решила, что завтра отправлюсь в агентство к Агнешке.

  Сегодня приезжал прощаться Стив. Он написал мне очень трогательное и сердечное рекомендательное письмо, просил, чтобы при необходимости я ухаживала за ним. Он тоже улетает завтра во Флориду с сыном. И с Анитой мы прощаемся очень по-родственному, я услышала от нее много добрых слов.

12 февраля 1999, пятница.

  Живу в агентстве у Агнешки, в подвале большого запущенного дома. Кроме меня здесь живут две симпатичные грузинки. Работы нет, даже на интервью не возят. Но куда-нибудь отлучиться, например, в Нью-Йорк, мы не решаемся – вдруг появится предложение. Так целыми днями и сидим в темном подвале. Время от времени я бегаю к телефону-автомату, тайком от Агнешки звоню в другие агентства.

  Агнешка – очень красивая и милая молодая полька. Ее друг и напарник – русский парень Вадим, грубый и бесцеремонный молодой человек. Агнешку он любит, смотрит на нее восхищенными глазами, как на сокровище, и разговаривает с ней ласково. Но как только она уезжает, начинает показывать нам, кто есть кто. Со мной он почему-то еще церемонится, а бедных грузинок доводит до слез.

  Здесь я впервые близко сошлась с грузинками. Раньше, у Барбары, они держались обособленно и высокомерно. Они рассказывают, как трудно сейчас жить в Грузии. Наверное, нелегко, если грузины, такие ревнивцы, позволили своим женщинам уехать так далеко!

15 февраля 1999, понедельник.

  Время идет. Деньги кончаются. Мои запросы становятся все скромнее. Теперь я готова пойти в любое место, только бы предложили. Если в ближайшее время не будет работы, придется брать в долг у Оли или Веры.

20 февраля 1999, суббота.

  Завтра Джеки (это агент, с которой я держу связь по телефону) обещала повезти меня и еще трех женщин на интервью. Говорит, что хорошая работа, дорогая. Теперь все зависит от того, как я буду вести себя на смотринах. Забыть о скромности. Быть легкой, остроумной, улыбчивой. Простите, подруги, эта работа мне нужна!