Опубликовано в журнале:
«Новый Мир» 1999, №2
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
СВЕТЛАНА АЛЕКСИЕВИЧ. У войны не женское лицо. Последние свидетели. М.,
“Остожье”, 1998, 464 стр.
СВЕТЛАНА АЛЕКСИЕВИЧ. Цинковые мальчики. Зачарованные смертью. Чернобыльская
молитва. М., “Остожье”, 1998, 608 стр.
Мир не только активно сопротивляется человеку, но и не умещается ни в какие
теоретические схемы. Именно эту скептическую, “постмодернистскую” ситуацию в
культуре и отражают книги С. Алексиевич. Поэтому “отсутствие” автора так же
естественно для ее работ, как и ориентация на “конструкцию”, коллаж вместо
традиционной установки на “произведение”.
В сущности, то, что делает Алексиевич, можно назвать “роман-газетой”, где
журналистский коллектив и главный редактор соединены в одном лице. Роднит с
журналистикой и злободневность затрагиваемых проблем, и постоянный
“подогрев” фактов, и прием контраста, бьющий по нервам без промаха.
Но при всей внешней открытости для массового читателя, все же по большому
счету Алексиевич — писатель для писателей, философов, ученых. Ее тексты дают
богатейший материал для изучения современного массового сознания.
С самого начала своей литературной работы Алексиевич уходила от застывших
идеологических схем — к реальности. Реальностью же у нее, как и у каждой
женщины, оказывается быт. Сначала это быт Великой Отечественной, потом
Афганистана, Чернобыля. С полным правом Алексиевич можно назвать
бытописателем трагедии. Но если в ранних работах быт был мостиком к бытию, к
пониманию героического, устанавливающим связь между высокой идеей и живым
человеком, то в случае с Афганистаном быт стал самодовлеющим и, по мнению
некоторых участников этой войны, не вместил всей правды о ней. Это, в
сущности, и вызвало тот судебный процесс, материалы которого также вошли в
книгу. Именно там прозвучал вопрос, который часто сопровождает знакомство с произведениями Алексиевич: нужна ли нам такая страшная правда?
Мудрее всех в этом конфликте оказался бывший афганец Павел Шетько: “Здесь одни пострадавшие стороны: любовь, которая не приемлет горькую правду о
войне; правда, которая должна быть высказана, несмотря ни на какую любовь;
честь, не приемлющая ни любви, ни правды”.
В центр общественного внимания
попал узел проблем, который ни развязать, ни разрубить. У самого Шетько
только один, но очень существенный упрек: как ему показалось, “в книге
практически нет любви к юности, брошенной на заклание”.
Именно через быт Алексиевич обнажает варварство любой войны. И шире —
жестокость мужского мира. У жизни не женское лицо — для наивного советского сознания это было открытием. Хотя именно об этом твердят и мифы, саги, предания, и факты давней и новой истории. Ничего нового о природе человека книги Алексиевич не добавляют. Достаточно познакомиться с Ветхим Заветом, чтобы убедиться: человек — величина неизменная и меняться не склонен, во всяком случае так быстро, как ему самому бы хотелось. И более того: мир сопротивляется, мстит человеку — сила противодействия равна силе
воздействия.
Чернобыль — именно такая месть, расплата за избыточную рациональность и волюнтаризм, которые идут всегда рука об руку. “Чернобыльская молитва” —
лучшее произведение Алексиевич. Здесь она подошла к порогу медленно
нараставшей в ее “роман-газетах” жестокости мира. Может, поэтому, а может,
потому, что изменилось время, читателей у последней книги оказалось меньше,
чем у первой, - "У войны не женское лицо", - сделанной гораздо менее профессионально и искусно. Многие откладывают “Чернобыльскую молитву” — хочется читать о любви. Улавливая читательские настроения, писатель работает именно над этой темой. Ведь только любовь в состоянии преодолеть ужасы нашего мира, внести пусть краткую, но обнадеживающую и спасающую гармонию.
Подозреваю, что основной читатель Алексиевич сегодня на Западе; только
благополучные люди могут безболезненно выдерживать тот психологический груз,
который взваливает на них автор. И, видимо, в этом выходе к мировому
читателю книги Алексиевич получают некий добавочный смысл: из них узнается, что люди, способные выдерживать такой быт, о котором она пишет, неодолимы. Возможно, даже сама того не подозревая, Алексиевич демонстрирует первозданную мощь народа, которого невозможно победить. Думаю, что военным стоит подумать о премии для писателя, с которым они по недомыслию пытались судиться.
Можно спорить о том, что представляют собой книги Алексиевич — журналистику?
литературу? — но бесспорна их содержательность, новизна, смелость, их
насущность для нашего времени. Не случайно почти все пишущие о ее работах
невольно вовлекаются в круг затрагиваемых проблем, становятся соавторами и
героями. К той литературе, когда писатель пописывает, а читатель почитывает,
книги ее не имеют отношения.
Валерий ЛИПНЕВИЧ.