Свою трудовую деятельность я начал шесть десятков лет назад учеником в бригаде слесарей-сантехников строительного управления Челябинской ТЭЦ-1.
Однажды бригаде поручили отремонтировать несколько задвижек на трубопроводе гидрозолоудаления, который тянулся от теплоэлектроцентрали до населенного пункта Чурилово.
Бригадир взял с собой Василия Дроздова, только что вернувшегося с армейской службы в Австрии, Алексея Филимонова, демобилизованного из Западной Украины, и меня.
Место работы было удалено за десяток километров от города, и потому, нас доставили на него автомашиной. Конечно, ремонтная оснастка была продумана бригадиром дядей Сашей – Александром Семеновичем Артемьевым – до мелочей.
Лето было в разгаре, и от солнца во время перерывов мы прятались в тени от труб метрового диаметра.
Во время одного из них дядя Саша – сухопарый мужчина лет сорока с маленьким лицом, часто куривший, посмотрев на нас и трубопровод, сказал:
- Трассу строили одновременно с возведением ТЭЦ-1. Было это в войну, в лютые зимние морозы. Участвовал в ее прокладке и я. Так как она возводилась далеко от жилья, то нам в поле привезли небольшой вагончик, обогревала который железная печка-«буржуйка». Рядом с ним сложили и штабель из этих труб.
Время было голодное, и каждый из нас брал с собой на обед, что мог. Особенно голодали мальчишки и девчонки – недавние выпускники школ фабрично-заводского обучения, или ФЗО. Нам, семейным, было легче.
Нелегко приходилось и «трудармейцам», особенно южанам. «Трудармейцы» были объединены в отряды и жили в бараках, как солдаты в казармах. Южане дополнительный паек или полученную спецодежду, если она кому полагалась, продавали и копили деньги, чтобы помочь ими далекой семье.
На базарах их можно было встретить часто. Воришки догадывались, что узбеки прятали деньги в мешочках на груди, подвязанных к шее. Один из них, как будто нечаянно, сильным толчком ронял исхудавшего узбека на землю, другой мгновенно срывал с его шеи нитяную петлю с узелком и оба в ту же минуту скрывались в толпе.
Южане сами умирали от голода, а каждую копейку старались сберечь для семьи.
Работал один узбек и в нашей бригаде. Имя его я уж забыл. Трудился в бригаде и паренек, только что закончивший ФЗО. Оба до страсти худущие, хворые. Парнишка в ФЗО из детского дома попал, а узбек был из «трудармейцев».
Паренька жалели: славный, работящий, но обессилевший – ноги у него шибко опухшими были, а больничного листка врачи не давали, говорили: «Это у тебя от голода, недостатка витаминов. Ешь побольше фруктов, сливочного масла». А на какие шиши он их купил бы?
Однажды мы в вагончике обогрелись, пообедали тем, кому что Бог послал, и тожно спохватились, что среди нас, и уже давненько, не видно узбека. А за дверью ветер завывает, снегом в стены вагончика стучит. Мы забеспокоились: уж не сбежал ли. Время-то крутое. И нам достанется, и ему не сдобровать, если поймают. Да и доберется ли он до тепла в такую снежную круговерть?
Выскочили наружу и то по одному, то хором стали звать его. Да где там! Только замерзли. Вернулись в тепло. «Фэзэушник» отогрелся чуток – и к дверям:
- Пойду еще поищу. Жалко человека, не замерз бы.
Отговаривать паренька никто не стал, как-никак – самый молодой, к тому же одинок, если что…
Его не было довольно долго, а когда с обмороженными щеками он ввалился в теплушку, только то и сказал, стуча зубами:
- В трубе он… Мертвый.
Узбека похоронили его земляки. Вспомнила его добрым словом и наша бригада – безвредным был.
С того времени прошло много лет. Парнишка стал хорошим семьянином, продолжал работать в нашем управлении.
Однажды я спросил его:
- Как же ты тогда узбека-то обнаружил?
- Помните, что на наши голоса он не отозвался? Вот я и подумал, что он мог залезть в трубу, чтобы нужду справить в безветренном месте. Стал заглядывать в каждую. В одной из них просвет показался мне темнее, чем в других. К тому же в нем, вроде бы, просматривался силуэт человека. На мой окрик он не отозвался. Тогда я вполз внутрь трубы, а в ней, спиной ко мне, наш пропавший сидит. Я его по плечу тихонько хлопнул и только хотел сказать: «Замерзнешь ведь», как он упал вперед и стукнулся о трубу лбом. Я опять потормошил его – молчит и не шевелится. Замерз. Потянул за плечи на себя, чтобы усадить, а затем вытащить наружу, и глазам не поверил: лежат перед ним стопки денег! И так их много! Наверное, считал. Что с ними делать? Присвоить? А, может, он о деньгах-то уже своим землякам поведал! Рассказать вам? Тогда не вы, так другие могут обвинить меня – будто это я его из-за них убил.
И тут, как на грех, вспомнились советы врачей. Решил: будь, что будет! В бригаде все знали причину того, почему я носил толстую ватную одежду. Под нее-то и спрятал деньги – часть в штанины, другую – за пазуху. Даже заметно потолстел – из трубы вылезал медленнее, чем влезал в нее.
Благодаря этим деньгам и жив остался. Тратил их понемногу, чтобы не привлекать внимания знакомых.
А закончил свое признание-исповедь мой собеседник словами:
- Хотя я не виновен в смерти старого узбека, но до сих пор казнит меня совесть за содеянное. Все же нужно было узнать адрес его семьи, которая нуждалась в этих деньгах не меньше, чем я, и отослать ей. Но эта мысль пришла ко мне позже, после окончания войны, когда его земляки-южане уже уехали домой…
Дядя Саша привычным движением потер лоб.
- Я не стал осуждать паренька и до сих пор никому не рассказывал эту историю. Зачем? Он сам осудил себя со всей строгостью.
Александр Семенович замолчал. Не проронили ни слова и мы.
А.Н. Кожевников. Судьба. (Семейная хроника). Екатеринбург. Типография ООО «Штурман-принт», 2006, 112с., с илл., (с. 70-72).