Зима взяла землю ласково и жестоко

 
 
  Всю ночь шёл снег. Дин спал… Или грезил?.. Или скитался?..  Где-то в ночи…

  Белый оснеженный сосок террикона манил. Дина несло его безумие сквозь тонкое страстное

дрожание кружева ночи, безвольно напрягшейся в ожидании наслаждения …
 
  В раздвинутые улицы, в разложенные площади, в капли света, в пятна смерти, меж сонных

тканей - в огромное Ничто, в неохватное Никуда, в безмерное Никогда и в немыслимое

Всегда. В получасе от бреда, в за-полночь от веры, в плевке от бездны… Застуженный

чёрным. Опутанный горящим. Зачатый в тоске. Выросший во зле. Нашедшийся в яме.

Оплаканный псами. Осенённый Ангелом. Наследовавший Крылья. Настигший Зорю…

  В синее небо – чёрным деревом - золотой звездой - голубым льдом - белым лицом - серой

душой - прозрачной слезой. В отрубленные руки, в растерзанные ветви, в распластанный вой

– прямо, прямо грядущей струёй - в Бога.

Бежал по стёклам, кричал в стены, лежал в земле, плыл в пустоте, молил трупа, застыл в

тысяче, захлебнулся в сотне, окоченел в единице, раскрылся в нуле – в Осмусе...

  Наполненное витающими духами унесённых, растворившихся, сгоревших прекрасно-

мучительной

жизнью людей, столетней, тысячелетней бездной, разнузданной и настоящей, оголённой от

оков мысли и сияющей, пробившись через виевские веки к солнцу, никогда не заходящей

звезде Осмуса, бессмертия, безвременья…

  А утром – в разорённые глаза свои – белый… белый…снег…


  Зима взяла землю ласково и жестоко. Оглушила снегом, притупила голод, уняла осеннюю

боль. Наполнила вечной сказкой, замёрзшей и обжигающей.

  Она обманула землю, накинув на неё саван мнимого оцепенения - эпилептическая белизна

сменила томительную черноту ноября. Но человек остался беспокоен, не поверив обещанному

забытью, тотчас начал топтать язычницу ногами. Недоступны ему оказались только деревья,

стены и крыши. Днём их ласкало солнце и северный ветер. По ночам кололи звёзды и гладили

заскорузлые ладони ледяной темноты. Но обман остался обманом. Декорации сменились, а на

сцене остался всё тот же человек, только теперь ему было холодно и не было ему ни покоя,

ни забвения …