Ехать было уже поздно. Похороны должны состояться второго, а телеграмма пришла четвертого. «И почтовая связь оплошала, - удрученно размышлял Геннадий, - теперь ни к чему ехать, через полтора месяца отставка. Конец контракта и воинской романтике». Как и многие мальчишки Гена мечтал стать солдатом, командиром. После окончания школы успел выучиться на шофера и немного поработать на машине в колхозе, как мечта его осуществилась: был призван в армию.
Отслужив срочную, приехал посмотреть на сельскую, гражданскую жизнь. Институт не по плечу, то бишь, не по карману, да и зачем? Чтоб после института стоять в прислужниках за прилавком у спекулянта? Можно и со средней школой успешно взвешивать и считать на калькуляторе.
Нелегка солдатская служба, а еще трудней у командиров от сержанта и выше. Обучают их в учебных заведениях совершенствовать у солдат военное ремесло, прививать любовь, преданность народу, родине, армии, а какая может быть любовь у такого солдата к армии, если некоторые из них не являются по повестке в военкомат? Осмеивают патриотизм, как порок, «косят» от призыва, откупаются в медкомиссиях, у военкомов. И вот теперь, по сложившимся обстоятельствам, сержант Геннадий Чистяков, разочарованно покинул службу. Явился после пятилетнего отсутствия на родину. Тоскливо показалось в пустом доме. Может, от неопределенности? На чем остановиться, куда себя применить? Первый день он провел у сестры с мужем, погоревали, помянули отца. Печали не убавилось. Подворье и отцовский дом теперь можно считать его, были в запустении. Последние два месяца отец болел, а писал, что прибаливает и ждет его возвращения. Увы, не дождался.
Прошелся хозяин по огороду без особого восторга, осмотрел грядки лука, чеснока, ровные всходы картофеля, которые посадила сестра с семьей. Повздыхал, пошел в дом. Принялся вытирать пыль, мыть полы. Взялся за грабли, начал очищать двор от прошлогодних листьев. Передохнув, решил окончательно разогнать тоску работой. Прихватил лопату, вышел на улицу и начал окапывать деревья.
- Здравствуй, Гена. Бог в помощь, - поздоровалась какая-то пожилая женщина. – Вижу, не угадываешь? Анна Матвеевна, учетчиком в бригаде работала. Ничего удивительного, я уже и сама себя не узнаю. Износилась, болею, а болезнь наша – старость. Ходила вот в амбулаторию. Нового нам врача прислали. Молоденькая, такая обходительная, наверно, только из института. Подбадривает: «Что вы, что вы, вам еще жить, да жить». И то приятно. Раньше пришлют из города специалистов: врачей, учителей, агрономов, они отработают срок и восвояси из колхозного захолустья. Сейчас, Гена, колхоз разорился, председателя теперь нет. Есть хозяин, вроде помещика, районный глава назначил для возрождения. Будет набирать бойцов для охраны кукурузных полей, бахчи. Не из местных, да только кой дурак на чужбине согласится дибнуть ночами за 3 тысячи, стеречь его добро? И тебя, небось, примет. Ты совсем возвратился? Женишься и будешь жить припеваючи. Дом у вас добротный. Сверстники твои, ребята и девки, почти все смылись в города в поисках счастья. У меня внучка заканчивает школу, тоже туда метит. То и дело поет про любовь и поцелуи. Все восторгается передачами Ксении Собчак. Заневестилась, приходи, просватаем, - и засмеялась старушка.
- Что вы, Матвеевна, я уже стар для нее.
- Куда там, самый девке раз. Или вон к врачихе подкатись, у Груни квартирует. Красивая барышня. Им, сельским, сейчас по нацпроекту жалование положили по 10 тысяч. От такого в город не побежит, там в половину меньше платят. Колхозникам бы такие зарплаты, можно было полагать, в коммунизм въехали. Посмеялась Матвеевна и распрощалась. Геннадий, опершись на лопату, смотрел ей вслед. Развеселила она его, вселила оптимизма. «А что, может, она и права? Выбросить всякие глупые прожекты, перестать пыжиться. Жили же селяне веками, выращивали продовольствие, кормили народ страны на всех переломах истории, однако все считались людьми второго сорта, лопотниками. Правда, Советская власть стремилась сравнять жизнь, быт села с городом и многого добилась, хоть по старой привычке невежественные горожане величали деревенских: «Алешка с трудоднями, Нюшка колхозная», а их хлебушком питались. А теперь опять все пошло под уклон, хотя разговоров о возрождении не счесть числа на всех уровнях. Золотой телец подмял под себя быт, культуру, духовность, гуманность, нормы морали. Ну что ж, Аника воин, бабушек надо слушаться. Наверно тебе выпала доля возрождать село. Придется идти с челобитной к хозяину, проситься на должность амбарного сторожа, вплоть до дачи на лапу, потому как местных не принимает, могут связаться с колхозными ворами. Слава Богу, сколотил «капитал» на службе. Или телохранителем к нему, этаким преданным псом, их надо беречь, отстреливают некоторых злодеи, завистники. Теперь дорога одна – к Матвеевне: паду к ногам, попрошу по старому обычаю руки ее внучки, женюсь, и начнем возрождение села. А то, может, как говорила бабуся, подкатиться к врачу? Гармоничное сочетание – врач и сторож. Кажется, видал ее уже из окна, отличается чем-то не местным. Хороша дева. А как же «подкатиться»? Думай, голова. Танцев нет, клуб в аренде, разделен на клетушки-ларьки залетным торгашом. Рынок. Пойти вечером к бабке Груне? Может, они сидят с ней на лавочке, дышат весенним воздухом. Поздороваюсь, Груня то узнает. Слово за слово, догадается старушенция, оставит нас вдвоем. Завяжется разговор о погоде, о жизни, о разных симптомах, синдромах болезни. Так и было решено. Достал из шифоньера костюм, который на вырост покупали к выпускному вечеру, оказался тесноват или сел, или Гена вырос в Геннадия. «Ничего страшного, можно не застегивать пиджак. Многие чиновники так и делают, даже выглядим солидней, знайте наших».
И пошел, когда стемнелось, но ни скамьи, ни отдыхающих не обнаружили, лишь увидел женский силуэт через занавеску в окне. Вылазка не удалась. Дня два думал о новой. А не прикинуться ли прихворнувшим? Или явиться на медосмотр. Пусть определит, признает годным на должность охранника бахчи.
«По урожаю, мол, щедро отблагодарю арбузами, дынями. Обещаниям у нас верить не перестали». И направился в амбулаторию к концу приема, чтоб меньше видали, а то разнесут по селу слух, что Гена хвор, ни то, что внучка Матвеевны, а брошенная деревенская матрона побрезгует таким мужем. И подгадал точно, больных на приеме не было. Постучался, вошел. Пригласили, как положено, сесть, зарегистрировали. Кажется, всю характеристику взяли на карандаш, только не осведомились, женат ли?
- На что жалуетесь?
- Да вот внутри какая-то нестабильность. Гена старался как можно красноречивей врать о своей болезни, но все придуманное словоблудие выветрилось из головы, на практике оробел перед молодой врачихой. Та дала ему градусник вложить под мышку, наложила на руку заграничный прибор: замерить пульс, давление. Гена смотрел на ее действия. Именно он и представлял себе такой жену. Серьезная, никакого кокетства, наверно, бука или умна не в меру. Такие не раздаривают улыбки встречному-поперечному.
- Что-то не наблюдается признаков нездоровья? В какой полости ощущаете боль?
- Душа болит, доктор, нет успокоения.
- На то она и душа. Раз болит, значит – есть. А если ее нет, стало быть, человек бездушный, больной. Не новость вы открыли, нынче она у многих не на месте, особенно у женщин, никак не может зачерстветь. Мужчинам не пристало жаловаться. Нет у меня таких микстур и на душевнобольного вы не похожи.
- Говорят, вы, врачи, словом лечите.
- Рекомендую любимую работу, спорт, здоровый образ жизни, нормально питаться, хорошую семью, жену, детей. Вот избавление от сего недуга. Мужайтесь. Не игнорируйте советы врача, всего хорошего, - улыбнулась одними глазами. – Будьте здоровы.
- Спасибо, до свидания.
Геннадий вышел. В коридоре ожидала приема незнакомая старушка. Поздоровалась, назвала его по имени, ворча что-то, направилась в кабинет. Так говоря, будто про себя и уселась в кресло:
- Стареем, болеем, милая, вон сын покойного Кузьмы, что от тебя вышел, молодой и то же, видать, хворой, а может, раненый? Все служил на Кавказе, говорят командиром был. Наверно, не писал отцу, не жаловался, чтоб не расстраивать больного. Не застал в живых. Намедни сорок дней читали по покойному. А нам, старым, болеть и Бог велел.
- А он, бабушка, случайно не выпивоха? В армии они часто портятся.
- Да не слыхать такого. Говорят, двор подмел, деревья обкопал, в доме прибрал. У нас быстро все обо всем узнают. Мать и отец его были в чести, добропорядочные, трудолюбивые. Иные заявятся со службы, неделю, две гудят, пьют, буянят, потом хвост трубой в города за мильёнами. Одни приезжают на машинах, другие подхватывают болезнь: курят да колются какой-то заразой и дуреют, считай, пропащие. С такими семейного счастья не видать. Одно слово – горемыки.
Врач, Светлана, вспомнила, как пожилая профессор говорила: «Сейчас мужчины без вредных привычек на вес золота».
«Да, по-простому бабульки мудры и правы и это надо знать не только врачам, но и всему женскому роду» - истину сию Светлана уже давно усвоила и остерегалась попасть впросак.
«Лопухнулся изрядно, форснул глупостью, как фраер бумажный» - бичевал себя Геннадий, направляясь восвояси. Дома, расхаживая по комнатам, вспоминал знакомство. Теперь он сообразил, что глаза ее не улыбались, а надсмехались над ним, охламоном. Может, она вовсе и не холостая? Такого быть не может, ни такой у нас народ, что не знать такого факта. Значит - невеста. Он анализировал разговор с ней, мысленно вел диалог, задавал ей вопросы, которые хотелось задавать, она отвечала и тоже спрашивала, он внятно, с достоинством держал ответ.
Казалось, она незримо присутствовала в доме. Он придирчиво стал осматривать вокруг, нет ли где беспорядка. Показалось, что краска на рамах окон поблекла. На второй день купил кисти, краски, принялся за дело. Видел, как она проходила на обед и обратно. «Кажется, Аника, ты не на шутку влимонился, уж не из-за десятитысячного оклада? Внучка Матвеевны, небось тоже красавица и моложе медички?» Назавтра взялся за окраску окон снаружи. Таясь, ожидал, когда она будет возвращаться с работы. Увидел ее еще издали, но не показал виду. А когда она поравнялась с ним, спрыгнул с табуретки, бойко заговорил:
- Здравствуйте, доктор. Узнали вчерашнего больного?
- На память не жалуюсь. Рада вас видеть во здравии, нынче выглядите значительно лучше.
- Вашими молитвами и советами. Вот видите, затеял взбодрить окна, наложить макияж, они у дома, как женские глаза, если еще и подкрашены. Хоть сам и в полет туда, где хлеб на ветках булками растет, а окна пусть весело смотрят в мир. Заходите в гости. Я где-то читал, что врачи иногда интересуются бытом своих пациентов. Осмотрите, вдруг понравится, и сами пожелаете перейти на жительство. Сдам в аренду бесплатно. Хата со всеми удобствами, почти со всеми. Есть огород. Из уважения к вам, пациенты вспашут, помогут посадить картошку. Поутру ради спортивного интереса будете упражняться тяпкой вместо халахупа. Почему какие-то короли хвалились своей капустой, а врачи не могут восторгаться выращиванием второго хлеба? И на работу вам ходить ближе. Введете мужа, а если такового нет, найдется, у нас хорошие парни.
- Что-то эти парни, как перелетные птицы.
- Не все, достойные живут оседло при огороде и никуда не рыпаются.
- Благодарю за идеальную перспективу, сама из сельских, виртуозно владею мотыгой, а с осмотром жилища давайте повременим до другого раза.
- А вдруг не случится этого другого раза?
- Ну почему же, при желании то? Не сегодня вам в полет? Вас еще надо обследовать, душевно больным вредно летать, их надо серьезно лечить.
Подарила девушка Геннадию улыбку – надежду, пожелала всего хорошего и ушла. Тут же заявились любопытные соседки с расспросами:
- Чего это стояла врач, не заболел ли?
- Покупает дом в рассрочку, навожу марафет, чтоб подороже взять.
- Сколько дает?
- Пока не сторговались.
На завтра уже все село знало, что сын покойного Кузьмы продает отцовский дом врачихе. А днем позже, те же досужие соседушки видели, как докторша с врачебным чемоданчиком с красным крестом на крышке, в котором, они полагали задаток на дом, вошла во двор Геннадия. Потом они вдвоем ходили по подворью, осматривали фруктовые деревья и огород, смеялись, а вот о чем говорили, не было слышно. Строили догадки, что, видимо, торговались. И уже стемнело, а им так и не удалось узреть, когда же она ушла. Допоздна в доме горел свет. Глодала их неизвестность, на чем же они сошлись? «Только знает ночь глубокая…»
И лишь утром, когда покупательница вышла от Геннадия на работу с той же ношей, окончательно уяснили, что докторша будет жить с ними по-соседству: пока на правах квартирантки. Вечером были перенесены чемоданы от бабки Груни. Благодетельницы были в заблуждении, не дошли до истины. Поздравили с переселением на новую квартиру и с соседством. И уже где-то через неделю узнали, что Гена никуда не уезжает, ему была предложена работа и не абы какая, а заместителем директора школы по хозяйству, по совместительству учителем по военно-патриотическому воспитанию детей.
Тогда же соседушки узрели, как во дворе он обнимал и целовал свою квартирантку, а вечером шли под ручку, наверно, в гости к сестре и будто слышали, если не сами придумали, как он называл ее Светулей. Эту весть селяне приняли по-разному: огорчились местные девы: проворонили лучшего жениха, перехватила приезжая. А старожилы, когда встречали молодоженов, приветствовали легким поклоном, как не последних в спасении села: врача, солдата, учителя.