В ночь с 10 на 11 июля в Гатчине во Дворцовом парке на Белом озере состоялся концерт, посвященный знаменитому русскому композитору Петру Ильичу Чайковскому.
Начало концерта было назначено на 23:00 по московскому времени. Чтобы не опоздать на столь важное событие, я приехал на поезде приблизительно за полтора часа до начала. Выйдя из поезда, сразу стал озираться по сторонам и искать глазами тех, кто, возможно, так же как и я приехал из Петербурга в надежде посетить концерт. Мне приглянулась группа женщин среднего возраста, вышедших из соседнего вагона вместе с мужчиной. Они были в веселом расположении духа, шутили и смеялись, словно дети.
– Ну и где оркестр? Почему нас не встречают? – говорили они.
Они шли медленно; чтобы не заблудиться, я шел за ними. Пройдя несколько метров, мне надоело идти так медленно, и я ускорился. Гатчинский дворец должен быть где-то прямо: я это знал и лишь изредка останавливался, пытаясь сориентироваться. По обе стороны от дороги тянулись аллеи, прикрытые темной тенью деревьев от заходящего солнца. Вот и дворец; для человека, проходящего в его сторону, он казался слишком большим: до такой степени он вытянулся вправо и влево.
Справа перед дворцом стоял охранник. Вход на концерт – свободный.
– Не подскажете, где будет концерт?
– За дворцом, - показал он.
Дворцовый парк представлял собой шикарное зрелище. Холмистая местность, пруды, каменные мосты, - все это было похоже на одну из картин XIX века, для сходства с которой не хватало лишь карет с лошадьми. В воображении то и дело рисовались мужчины, одетые в черные костюмы; дамы, идущие с ними под руку в роскошных платьях, в белых шляпах с вуалью.
Я прошел по мосту через Белое озеро. На его поверхности плавали кувшинки, и оно напоминало большой пруд. Солнце освещало спокойную, тихую гладь озера. Посреди него находился маленький островок, казалось, чудом там оказавшийся; деревья, выросшие на нем, склонялись над водой.
Около десяти часов вечера народу было еще мало. Вдалеке была слышна музыка, доносились звуки фортепиано. Через какое-то время я стал различать музыку из «Времен года» Чайковского. Какая же прелесть – идти по аллеям старинного парка и наслаждаться классической музыкой, музыкой ушедшего времени.
Сцена была расположена на другом берегу, за дворцом, на маленькой пристани, которая носит название террасы-пристани. Звучала музыкальная запись, которую было слышно из усилителей. На пристани очень плотно друг к другу стояли стулья, расставленные полукругом, посередине стоял рояль, под тяжестью которого прогнулся деревянный настил.
Люди стали располагаться напротив пристани. Тяжелые деревянные скамейки были свалены в одну кучу: их одну за другой уносили мужчины и ставили на приглянувшееся место. Когда разобрали почти все скамейки, и осталась всего одна, я присел на нее. Меня сразу стали осаждать комары.
– У вас свободно? – спросила женщина, севшая на край скамейки справа от меня.
– Да, - ответил я.
– Ой, тут еще и комары!.. – сказала она и принялась отмахиваться. Спустя пару минут комары куда-то улетели. – Возьмите, – сказала она, протянув мне листовку с рекламой. Там рассказывалось об Ансамбле виолончелистов Санкт-Петербурга и его концерте, который состоится 12 июня.
Постепенно народу становилось все больше. Скамейки уже все разобрали, поэтому люди стали рассаживаться по краям уже занятых, некоторые предпочитали стоять. Женщина, сидевшая справа от меня, теперь записывала что-то карандашом в блокноте, иногда поглядывая в сторону пристани. «Журналистка» - подумал я. Мне ужасно хотелось проверить свою догадку и спросить, не журналист ли она, но я отказался от этой затеи. Тут к нам подошла семья из четырех человек: две женщины зрелого возраста, девочка-школьница и парень чуть моложе меня.
– Можно мы сядем?
Я подвинулся влево на самый край скамейки. Женщины с девочкой уселись между мной и журналисткой. Парень остался стоять позади скамейки.
– Ой, а ты будешь стоять?.. – жалобно спросила одна из женщин.
– Да, а что еще делать! – ответил парень твердым спокойным голосом.
Слева от себя, на траве, я заметил улитку. Попытки сдвинуть ее свернутым в трубочку билетом от проезда на электричке к результату не привели. Журналистка принялась раздавать свою рекламу ансамбля виолончелистов сидевшим с нами людям.
– Что это? – спросила девочка.
– Это… Ансамбль виолончелистов, - ответила одна.
– Классика, симфоджаз, этнические мотивы… - повторяла другая.
– Мы пойдем туда?
– Да я думаю нет.
– И я то же думаю.
Реклама тут же была брошена в дамскую сумочку.
– Смотрите, как пристань прогнулась! – воскликнула одна из женщин.
– Ой, да… А если она сломается? Они упадут…
– Там неглубоко, - с внезапным равнодушием ответила первая.
– Нет, почему? – вмешался парень. – Я слышал, там подводная лодка плавала…
– Подводная лодка плавала не здесь, а в другом месте.
На пристани стали зажигаться огни разного цвета, маленькие прожекторы поворачивались снизу вверх, и в сторону.
– Какие огоньки! Синие, желтые!
– А посмотрите на дворец, как освещается! Голубой, розовый, зеленый…
С такой шумной компанией музыку вряд ли послушаешь. Я оглянулся. Народу уже собралось много, люди выстраивались вдоль аллеи. Показались отряды сотрудников милиции. Мужчины в форме подошли к компании, сидевшей прямо возле воды, и попросили убрать бутылки с пивом. Пошли пререкания. Когда бутылки были убраны, они вернулись обратно на аллею и стали продолжать дальнейший осмотр.
На пристани-террасе стал рассаживаться оркестр. Надо сказать, для оркестра это слишком маленькое пространство. Музыканты пытались усесться более десяти минут, после чего настроили инструменты и немного разыгрались, сыграв небольшие фразы из различных произведений.
– Знакомая музыка…
– Ее обычно крутят на первом канале, – отвечал парень, – когда рекламируют какой-то ВУЗ.
«Это концерт для фортепиано с оркестром!» – про себя думал я. «Если играет фортепиано вместе с оркестром, это всегда – концерт для фортепиано с оркестром! Ну, если это не современная и не авангардная музыка, конечно…»
Наступило одиннадцать часов вечера. На башне пробили часы. Оркестр был уже готов, люди притихли. Началось.
Оркестр играл мелодию, напоминающую увертюру. Это было Итальянское каприччо. С другого берега звук хорошо передавался; благодаря воде возникала такая акустика. Главная тема была грустная, я бы даже сказал трагическая. Она вызывала чувство глубокой тоски, ощущение глубокой потери, грусти, безысходности. Казалось, что становится холоднее. Мелодия постепенно становилась веселее и громче, переходя в мажор, но после вновь звучала грустная тема. Различные мелодии чередовались с главной.
– Смотрите! Дворец освещается желтым! – вновь закричала женщина, сидящая рядом.
– А мне больше нравится зеленый! – поспорила другая.
– Да нет же, зеленый никуда не годится, – тут деревья зеленые, – а вот желтый подходит!
Тем временем играла музыка. Люди стояли вдоль аллеи, некоторые медленно прогуливались. Казалось, музыка Чайковского специально создана для этого парка – так идеально она вписывалась в ландшафт, окружающие деревья, листву… В небе парила стая птиц.
После Итальянского каприччо - концерт для фортепиано с оркестром №1, си-бемоль минор. Его начало знают все: музыка яркая и торжественная. Фортепианные аккорды звонко отражались от озера. Мимо проплывали утки. Люди вставали со скамеек и шли прогуливаться, другие занимали свободные места. Раздавались возгласы, кто-то смеялся, рассказывая какую-то историю, кто-то с серьезным видом стоял отдельно, скрестив руки. Что и говорить, публика собралась разная! Люди, пришедшие просто отдохнуть и поразвлечься; те, кто любит слетаться на подобного рода мероприятия, чтобы ощутить себя в центре внимания; те, кто ничего не признают и любят лишь все критиковать; люди просвещенные, так или иначе причастные к культуре и искусству; и, наконец, те, которые и сами не знают, как здесь очутились.
– Ты знаешь, у меня дома герань завяла… - донесся чей-то обрывок разговора.
Из мощных, объемных и немного специфичных аккордов фортепианного концерта складывалась удивительная мелодия, к которой на фоне струнных начинали примешиваться пассажи флейты. Вот уже слышна перекличка флейты и фортепиано, мелодия оживляется и выражает веселую пляску. Но вдруг музыка стремительно убыстряется, закручивается, и появляются прежние загадочные звуки, на смену которым незаметно приходит вновь светлая и беззаботная музыка, представленная дуэтом флейт.
– Надо же, как быстро играет! – обсуждали мужчины об игре пианиста. – Ведь это сколько сил надо, а он еще попадает!..
Группа слушателей освободила одну из скамеек, какой-то массивный мужчина с курткой через плечо прошел мимо нас слева, прямо возле канавы. Вдруг меня осенило. Улитка! Обшарив близлежащую траву, я не обнаружил никаких признаков жизни. Судя по всему, ее унесло вместе с подошвами чужих ботинок.
По счету это первый фортепианный концерт не только у Чайковского, но и во всей русской музыке. Композитор хотел посвятить концерт Рубинштейну, но тот отказался его исполнять, сославшись на то, что аккорды очень сложные и вообще он «никуда не годится». Подумать только! Чайковский изменил посвящение, сделав его другому пианисту. Правда, впоследствии Рубинштейн одумался и стал дирижировать оркестром.
Темнело.
– Знаешь, а зеленый тоже смотрится, - не могла угомониться соседка по скамейке. – А сейчас дворец в красном свете!.. Слушай, эта подсветка сводит меня с ума…
Мне надоело сидеть, я решил прогуляться. Народ толпами ходил по аллеям парка; некоторые молчали, но большинство оживленно беседовали. Разговоры шли о работе, начальстве, политике, личной жизни. Музыка служила фоном. Дважды за концерт оркестры сменяли друг друга: три разных оркестра, каждый со своей программой. Возникали получасовые перерывы, во время которых включалась запись «Времен года». Один оркестр медленно уходил с террасы-пристани, стараясь ничего не забыть; затем выходил другой. Всеобъемлющая музыка охватила летнюю ночь в Дворцовом парке. В сумерках силуэты людей казались темными пятнами, а лодка, проплывшая по озеру под синими, угасающими небесами, была совсем черной. Звуки фортепиано отражались от воды, словно от зеркала, сливаясь с ним в едином звучании и рассеиваясь в атмосфере парка. Народ гулял теперь не только по аллеям, но и по узеньким тропинкам. Вереницы людей заполнили весь парк. Кто-то торопился, пытаясь протиснуться между людьми. Перед входом на мосты с двух сторон образовывалась толпа: одни шли в одну сторону, другие в другую. Молодежь фотографировалась на каждом мосту на фоне тихого озера, возле каждого дерева.
Началось «Размышление» для скрипки с оркестром. Добрая, лирическая мелодия проникала в самое сердце. Музыка выражала состояние печали и надежды.
Скамейка уже была занята другими людьми. Я остался стоять. По аллее проходили влюбленные парочки, женщины с колясками. Один мужчина распространял свое мнение насчет мероприятия в массы.
– На халяву – значит не надо! – твердил он направо и налево.
Постояв, я присел на краешек другой скамейки. Там сидели две девушки с бабушкой. Когда в промежутке между выступлением оркестра играли записи «Времен года» на фортепиано, та называла их фортепианными концертами.
– Тебе не холодно, бабушка? – спрашивала одна из внучек.
– Да, холодно.
Девушки достали шерстяной платок и укрыли ее. Тут и мне стало холодно. Бабушка принялась рассказывать о музее в Петропавловской крепости – надо бы туда сходить.
Внезапно слушатели разразились аплодисментами – играла всеми узнанная мелодия из балета «Лебединое озеро». Нежный тембр гобоя то успокаивал, то вносил некоторое волнение. Музыка развивалась, и тут вступал весь оркестр. Это была финальная тема балета – в конце мелодия перешла в мажорную тональность, зазвучав торжественным гимном. После сыграли Неаполитанскую песню, также встреченную восторгом. Затем играли вальсы из различных балетов. Во время исполнения слева была запущена пиротехника: розовая звездочка летела полукругом над озером и упала в воду. Вдруг на воде что-то вспыхнуло пламенем, послышались дикие крики, пламя погасло и все стихло.
– Бедная утка! – заключила бабушка.
С наступлением морозной ночи народ стал рассеиваться. Скамейки мало-помалу освобождались, один мужчина вообще разлегся на скамейке во весь рост. Люди укрывались взятыми с собой одеялами, прижимаясь друг к другу. Бабушка с внучками решили пересесть на пустовавшую скамейку напротив, оставив меня одного. Могли бы сказать, я бы ушел... Пакеты с вещами выпадали у них из рук, и они стали переносить вещи по очереди. Заняв новое местечко, они расселись посвободнее, укрывшись теплым одеялом. Блаженство!
Отряды ОМОНа и сотрудников милиции уже давно перестали ходить и остановились в стороне, наблюдая за концертом, несмотря на то, что после исполнения каждого произведения вместе с немногочисленными аплодисментами из кустов справа доносились мужским грубым голосом пьяные крики «Браво!», распространявшиеся на весь парк акустикой Белого озера. После одного из произведений эти «Браво!» следовали из кустов непрерывно, словно заигранная пластинка, и пока дирижер не дал знак играть следующее произведение и оркестр не вступил, посторонние шумы не прекратились. Кроме того, любители свистеть также давали о себе знать, не зная о том, что кроме аплодисментов другие формы выражения признательности здесь абсолютно не уместны.
Количество слушателей уменьшилось вдвое: остались самые преданные. Я сидел на скамейке и дрожал от холода. Люди уже практически не разговаривали, объятые ночной прохладой. Мужчина, лежащий на скамейке, уже спал; один конец одеяла спадал на траву. Зато те, которые еще бодрствовали, были воодушевлены музыкой великого композитора. Лишние беседы стихли, и во время игры оркестра на берег ложилось безмолвие. Оркестр теперь играл не такие известные произведения, но люди не уходили. Звучание скрипки затрагивало глубинные струны души, гобой вызывал прилив нежности, а дыхание флейты убаюкивало легким ветерком. Люди уносились вместе с музыкой в неведомые дали, в сказочные королевства, навеянные ностальгией, мечтами и воспоминаниями. Они сидели, обнявшись с родными, и покачивались в такт музыке. Казалось, последняя объединила всех в единое целое, дала понять, что все мы люди и пока еще способны чувствовать и понимать прекрасное. На пристани мерцали огни прожекторов, разрезая воздух струями света. Они поворачивались из стороны в сторону, то расходясь, то пересекаясь посередине.
…На востоке уже светлело. Концерт закончился. Оркестр ушел, и люди стали медленно расходиться. Задремавшие нехотя вставали, потягивались и угрюмо топали в сторону движения толпы. Что за бестактность! Не могли играть до утра!
Пока я брел в темноте, нечаянно свернул не на ту аллею. Идя вперед быстрым шагом, я решительно не мог понять, куда иду. Когда оказался у другого выхода из парка я понял, что ошибся, и пошел направо. Не хватало еще заблудиться! Выйдя на знакомую аллею, увидел рядом бабушку с внучками. Пока я бегал где-то в обход, они спокойным шагом успели пройти напрямую. Что за наваждение! Бабушка по-прежнему была закутана в шерстяной платок.
Поезд на Петербург должен был отправляться в 5:10 утра. Оставалось больше часа свободного времени. Я шел медленным шагом по улице. Справа в саду стоял какой-то памятник, я подошел поближе. Это был макет одной из первых подводных лодок в натуральную величину, ее длина – около трех метров. Видимо, про нее и говорили, что она плавала где-то здесь неподалеку.
С раннего утра в здании железнодорожного вокзала собралось много народу – все те, кто приехал посетить концерт. Кассы еще не открылись. Тут же были те самые женщины с мужчиной, которых я встретил вчера при выходе из поезда. Несомненно, они тоже были в парке, а сейчас они бегают туда-сюда, входя и выходя из здания вокзала.
В поезде я задремал, проснувшись лишь, когда подъезжали к Петербургу. Очутившись на вокзале, пройдя буквально пару метров, встретил знакомую компанию.
– Так! А где оркестр? Почему нас не встречают?
Одна из женщин начала петь, а остальные дружно подхватили ее торжественный напев.
(первоначально планировалась как статья)
август 2010