Апрель

 
  Кто-то держал апрель в своих пальцах, как фотографический снимок. Рассматривал его.

Поджёг, когда надоело. И наблюдал, как корчится, мечется на нём фигурка Дина.

Белый свет тянется, словно кишка

Раненого в живот.

Хирург не отрежет

Меня от тебя

И не кинет кого-то из нас под стол -

К чертям собачьим.

Ночь никогда не наступит.

Будет всё-время светло,

Чтобы я любовался, мучился тобой Вечно.

Будет всё-время светло,

Чтобы не было больше в моей жизни сна

Прекрасней тебя...

Пасть, пропа;сть, сгинуть

В тебе, в себе, в земле.

Кто меня примет?

Кто вынесет?

Прольётся слезой на лоб,

Упадёт горстью грязи на грудь,

Ляжет в Вечность рядом?

Ты?!

Нет такой любви...

  Дни напролёт Дин слонялся по городу. Скитался от одного бессмысленного изображения к

другому. Наверное, его никто не видел, хотя проходил он везде, но, возможно, мимо всего.

Ни на чём не осталось его следа. Нигде он не задержался. Его как будто не стало.

Он мог часами, ничего не делая, сидеть в комнате Юли. «Я посижу у тебя, Юля?» -

только и говорил вместо приветствия. И дальше молчал. Словно ждал кого-то или чего-то…

Ждать. Ждать. Ждать, когда же пройдёт всё это проклятое время. Кончится совсем. И можно

будет побежать… Слушать частые вздохи и редкие вопросы Юли: «Ну, что ты мучаешься? А? –

молчание – Тебе нужно какое-то занятие. Если бы у тебя было любимое дело, ты бы забыл Её

через две недели!» Испытывать её бесполезную жалость. И не двигаться. Потому что идти

больше некуда. Потому что всюду одно и тоже – пустая земля, выжженный необыкновенно злым

апрельским солнцем воздух, запах пыли, распускающихся почек и похоти. Потому что в нём

проснулась похоть. Ни на кого конкретно не направленная. И поэтому самая страшная …

  Дину казалось, что если бы сейчас ему представилась такая возможность, он без

колебаний изнасиловал бы весь мир. Попользовался бы, надругался. И сбросил в

канализационный люк. Чтобы все матери и отцы всего этого трижды солнечного мира искали

свою плоть и кровь в вонючей и тёмной яме...
  Ведь он всё так же был молод, силён и красив. И все вокруг его хотели. И Юля - прежде

всех. Он видел это. Ощущал по-звериному запах её желания... Чтобы хоть чем-то доказать

себе, что он ещё существует, Дин привлёк к себе Юлю. Какие мягкие и сладкие были у неё

губы! Юлин язык ринулся в его рот. «Подожди, сожми зубы», – остановил её Дин. Круговым

движением он провёл языком несколько раз по её зубам и дёснам. Юля застонала от

удовольствия: «Кто тебя этому научил?» Только после этого он дал волю желанию. Дин

опрокинул Юлю на кровать. И целовал как одержимый. Юля шумно содрогалась под ним. Он

поразился, с какой страстностью, всё принимая и поддерживая, она отвечает ему. «В сексе

для меня нет табу», - когда-то сказала она. Теперь он верил ей. Его рука через футболку

вовсю мяла крупные Юлины груди. Ощущения были настолько восхитительны, что вскоре Дин

без раздумий убрал ткань. И еле удержался от возгласа восторга. Грудь Юли была

прекрасна. В ещё длящемся безрассудном порыве он поцеловал несколько раз мякоть и

набухшие соски.  И вдруг - остановился. Он понял - то, что перед ним, слишком

драгоценно, чтобы брать вот так, по;ходя. Полуобнажённая Юля смотрела на него блестящими,

увлажнившимися глазами: «Ну, что ты делаешь? Ты хочешь, чтобы я сейчас заперла дверь и

разложила постель? Ты действительно хочешь этого!?» Этот вопрос совсем отрезвил Дина… Не

вышло из него насильника. И даже плейбоя. Всё это было слишком мелко. Желание его было

настолько велико, что не мог он размениваться всего на одно тело. Целая Вселенная нужна

ему. И не в этом теле заключается та Вселенная.

   «Прости», – сказал он Юле. И ушёл, унося с собой её презрение. Около часа он ходил по

городу за какой-то незнакомой девушкой. Она заметила его. Оборачивалась, улыбнулась ему.

Скрылась в подъезде. Дин остановился. Горело солнце. Невинное небо жило… Дин понял, что

больше не хочет всего этого. Хватит! Он готов прекратить всё.