Лукерья присела у куста калины на перевернутое вверх дном ведро и заговорила с Захаром.
«Живут теперь в нашем курене ироды проклятые. От их цигарок и пота весь курень провонялся, даже образа потемнели... Пол заплевали, а мои чугуны лягушками испоганили... Мы-то с Колюшкой в кухне ютимся, а девок, от греха подальше, в Песчанки к Наталье отправили.
Да я тебе, Захарушка, про то уже сказывала... Сыны на фронте. Весточек нет... Скучаю я по детям. Вся душа выболела. Вот ведь как, родимый... Первый раз пришло горе в наш двор и отняло у детей кормильца, меня вдовой сделало... Одна радость была — дети рядом. Но вот второй заход сделала беда и выжила нас из родного куреня, разбросала детей по белу свету. Кто знает, все ли наши птенчики возвернутся в родной двор... Как защитить мне их, как от беды уберечь, ежели я не знаю, где они? Я, Захарушка, иную ночь совсем не сплю, всё за детей молюсь...»
Из-под платка Лукерьи выбилась седая прядь волос, и слёзы тихими ручейками бежали по щекам, капали на фартук. Она не вытирала их, а только изредка всхлипывала и вздыхала. На минуту её мысль ускользала, и она, опустошённая и жалкая, нервно теребила сборку юбки. Потом снова жаловалась Захару.
«Тебе, Захарушка, тяжко лежать в сырой земле, а мне и на белом свете покоя нету. Прижились идоловы супостаты в нашем курене, гуляют, смеются, а от наших сыночков вестей нету. Вернуться ли они? Где наша армия? Из разговора этих идолов ничего понять нельзя... Они, Захарушка, на своём, не понятном мне языке гутарят.
Бабы сказывают, что они итальянцы, стало быть, на итальянском языке и гутарят. Явились они по теплу, а вот уж и заосеняло... А солдатик-то наш трошки оклемался... Тот, которого мы с Колей в землянку оттащили. Долго он был не в себе. Мы с Матвеичем, грешным делом, думали, что помрёт он... Дюже плох был... У меня за него душа выболела, словно он мне сын родной. Я нет-нет, да и бегу тайком в землянку. Молоко ему в рот ложкой лью, а он, горемычный, что прольёт, а что и проглотит... Матвеич ругает, думает, что итальянцы выследят меня...»
Лукерья боязливо оглянулась, не подслушивает ли кто её мысли. Но в саду было тихо и пустынно. Листва с деревьев почти облетела, обнажив серые корявые ветви, и только куст калины, словно напоказ, сохранил жёлтую листву, сквозь которую виднелись крупные ярко-красные кисти.
«Как же я, Захарушка, могу дома усидеть, ежели солдатику нашему руки материнские надобны... Я его и перевяжу, и накормлю, и умою... Можа, и нашим сыночкам, ежели что, какая мать вот так поможет, сжалится... А надысь, как пришёл он в себя, какая нам радость была! Он сначала всё порывался вскочить. Матвеич удержал его и строго так прикрикнул: «Свои мы! Свои! Лежи и не вставай. Вот, говорит, твое ружжо, чтоб тебе спокойней было...» — и вложил ему в руку его пушку.
Солдатик притих и всё так странно глазами водит, не поймет, стало быть, где он и кто мы, а сам ружжо хочет в руку взять, да пальцы слабые, не держат. Матвеич и говорит: «Ты лежи спокойно, не разговаривай, вредно тебе... Раненый ты дюже. Трошки оклемаешься, тогда и потолкуем. А зараз ты в безопасности, в лесной землянке... У своих». Матвеич всё это время с ним в землянке жил.
Хуторяне привыкли к тому, что он часто дома не бывает. То он за травами уходит, а то и в соседний хутор, лечить кого... Время-то лихое... Никто не ищет Матвеича. Коля мне сказывал, что итальянцы за хутором какие-то укрепления строят, а у нас вроде как на постое живут. Курень Матвеича пустует, покосился, обветшал. Оставил его хозяин без присмотру...
А другого выхода нету...Колюшка в землянку еду носит. Нам и самим-то голодно, но с божьей помощью помаленьку живём... Молочко козье выручает... А Колюшка наш повзрослел. Щуплый, маленький, а глаза суровые, недетские. Хорошо, что неприметный он, юркий. Итальянцы его не замечают... Сердце у меня, Захарушка, пошаливать стало... Выдюжу ли... Ноша тяжкая мне досталась. Хоть бы дождаться сыночков с войны...»
Лукерья закрыла лицо фартуком, унимая рвущийся наружу плач, сидела, покачиваясь из стороны в сторону. Потом резко встала, громыхнув ведром, и, не оглядываясь, пошла к куреню — навстречу новым испытаниям...