Тать

Константин Десятов
    В хозяйстве Надежды Владыкиной, вскоре после смерти её соседки Валентины, стали происходить странные и безобразные вещи: то крынку молока в сенях кто-то опорожнит, пока она копошится в огороде, то на грядках огурцов поубавится, покуда за водой к речке сходит, а то прямо из печи свежевыпеченный каравай пропадёт.

 Последним сгинул из подполья один из двух штофов прошлогодней рябиновой настойки, какую Владыкина ставила как лекарство. Впрочем, в Надеждины отсутствия  терялось не только съестное, но и всякая мелкая утварь - ножовка, примус, свечи и спички,  и, даже, потрёпанные игральные карты.

  Коротала свой век Владыкина в одиночестве в забытом богом сельце Волегово среди вековой хвои и дикоросов. До ближайшего поселения – центральной усадьбы совхоза «Щукинский» - четырнадцать вёрст лесных угодий.

  Когда-то в благополучном селе чадил собственный кирпичный заводик, но высокой прочностью тутошняя продукция не славилась, и лет пятнадцать назад, из-за великой-де убыточности производства, этот промысел был остановлен и заброшен, и весь работный люд рассыпался по округе. Убывало с годами и число доживающих своё стариков - что ни год - прибирала земля троих-пятерых. Пожирались сорняком и гибли плодовитые некогда наделы, кренились и гнили осиротевшие избы. И в которую-то зиму осталось в Волегово только два жилых дома - Владыкинский, да под боком у него пятистенок Валентины Потехиной.

   Делила до поры  Надежда жилплощадь с Яковом, гулящим и разбойного нраву, мужем своим. До того дважды судимый, гнуть спину Владыкин не любил, жил больше браконьерством да плодами бабьего труда. Был у Владыкиных взрослый совместный сын Степан, закончивший после армейской службы областной лесотехникум и посланный в родные места охотоведом оберегать таёжную живность. Женился, поселился в райцентре, часто радуя мать своими наездами.

 Жили Надежда с Яковом тягостно, не в радость - ругались, мирились и опять ругались. И однажды у них крепко незаладилось и сбежал Яшка к соседке - к вдовой Валентине Потехиной, бабе более смирной и приветливой.

   Сын слыхивал о неблаговидных отцовских таёжных делишках и неоднократно имел с ним  серьёзные и крайне крутые  словесные перепалки, вразумлял его, дескать, завязывай, родитель, шкодить, не то пойдёшь за решётку по третьему разу, упрячу в кутузку за милую душу. И упрятал…

 Во время обхода Селезнёвского заказника застукал Степан со своим напарником отца на криминале: в ложбине, близ отдалённой протоки, тот мастерски свежевал тушу молодого оленя. Яков той порой уже вовсю сожительствовал с Валентиной и поэтому родственники  особых симпатий друг к другу не выказывали. Хотел Стёпка отнять у нетрезвого батяни карабин, но сам получил упреждающий пинок сапогом в пах. Пока напарник Степана брал на изготовку ружьё, ушлый Яков успел разрядить в супостатов весь магазин. Позже  экспертиза покажет - скончался Степан от потери крови три часа спустя. Напарник же умудрился проползти четыре километра и  умереть, не добравшись до чугунки метров двести.

  Процесс установления личности убийцы и его поимка не носили мучительный и долгий характер. Суд, на котором постаревшая Надежда искренне прокляла мужа, посчитал, что пятнадцать лет строгача для убийцы будет в аккурат. А через год щукинский участковый донёс до Надежды радостную весть о гибели Якова в заключении, вроде при попытке к бегству…

   Люто презирая Потехину по понятной причине, Надежда, оставшись в Волегово с разлучницей с глазу на глаз, помаленьку к Валентине стала обмякать - оказалась тут не стойкой на злопамятство, да и природная бабья тяга к балабольству брала своё. И вскоре соседушки начали хаживать друг к дружке почаёвничать и за самоваром посудачить и покурить, потому как обе были к табаку пристрастны.

В прошлую весну, как только отсадились, Потехиной вдруг занедужилось нешуточно: шибко досаждала ломота в висках, то и дело подкатывала тошнота, перестали ходить ноги. В конце июля, навестив поутру Потехину, Надежда увидела в постели бездыханную, одеревеневшую подругу. В избе поверху плавал подозрительно свежий табачный смог, но тогда Надежда, потрясённая смертью, на это внимания не обратила. Погребли Потехину силами совхоза на местном, обильно укрытом крапивой и лопухом погосте…

   Ну, а спустя недели две после Валентининой кончины на Владыкинском подворье стал кто-то шалить.

   Как-то, прибирая свой огород, подняла Надежда с капустной гряды окурок «Примы» (именно такие сигареты  курила умершая. Владыкина же предпочитала папиросы) и задумалась - откуда этот окурок мог к ней попасть? И утвердилась в мысли, что он принадлежал ворюге. И Надежде вспомнилось - лет с десяток назад оставшийся ещё в селе люд, страдая от безденежья, охотно искал спасенья в лесу, добывал и продавал кто - кедровые шишки, кто - ягоды-грибы, кто сливал живицу, а кто и зверя втихаря валил. Так вот, кое-кто из тех добытчиков время от времени встречали в глухоманье странную моложавую женщину, добротно ряженую, в чёрном платке, бесцельно, с отрешённым ликом слоняющуюся по безтропью. И, непременно, всю дорогу курящую. Сказывали, что пробовали стращать её - орали, колотили по стволам чем ни попадя, а кто-то, якобы, даже пальнул двоекратно из ружья ей вдогон, над её башкой, - та даже не обернулась. Встречали ведьму (так её окрестили) ещё три-четыре года кряду, всё летом. Потом пропала…

  Держала Надежда при хозяйстве пёсика по кличке Шут, совсем ещё молочного щенка-дворнягу, завезённого из «Щукинского» не так давно. Пёсик был игрив и вовсе не злобен и приступать к отрабатыванию своего собачачьего хлеба, похоже, не торопился. И хоть он день-деньской прозябал на цепи,  приходящая в таких случаях к собакам злоба, обходила его стороной. Видимо, поэтому на эпизодические визиты непрошенного гостя Шут не реагировал никак, очевидно, принимая злодея за своего благодетеля. Так или иначе, а настораживающего слух собачьего бреха Владыкина не слыхала ни разу.

   В последний свой выезд на центральную усадьбу за крупами и сахаром не преминула Надежда зайти в сельсовет к участковому Зенину и слёзно потребовала от него скорее навестить Волегово и пособить изловить шайтана, не то, мол, она за себя поручиться не может и, чего доброго, сама его скрадёт и свинцом из ружьишка огорошит. Но служивый только отмахнулся, сославшись на ворох более важных и первоочередных дел.

   Возвращалась тогда домой Надежда в предвкушении крупных неприятностей. Они и произошли. Первое, о чём она подумала, введя лошадь под поветь, это то, что её оставили без молока - дверца хлева, где проживала коза Пелагея, была отворённой. Не досчиталась жильцов и в курятнике - оттуда позаимствовали трёх кур и кочета.
 
   Заскочила Надя в избу, достала с полатей хорошо схороненное ружьё, вогнала в ствол заряд с картечью, ещё два патрона сунула в карман подола. В припадке бешенства обежала свои владения, ощупала баньку, погребок и чердак, но ничего подозрительного впопыхах не усмотрела. Сходила и за огород, к елани, пошарилась около ручья - ничего. Чуть остыв, забрела и в Валентинин двор, стала оглядывать и его. В конопляннике, за туалетом, нашла россыпь бело-сурьмяно-коричневых куриных перьев - именно такой окрас имели украденные квочки. Повернув щеколду, додумалась заглянуть и в дощатый, накренившийся в бок, туалет. И за оконцем, образованного вырезами в досках, в глубине зловонной ямы, увидала Надежда кучку свежего, исходящего пАром, испражнения. Рядом краснела скомканная пачка из-под сигарет…

  Какой-то животный, не подвластный контролю разума, страх обуял Надежду. С прытью молоденькой девчушки летела она с соседского двора, определённо, шестым чувством, чуя наличие неподалеку живой души. Не добежав до калитки, споткнулась о кочку, распласталась на гальке во всю свою длину, но от того боли не испытала. Подхватила отлетевшее в сторону ружьецо и, подымаясь, мельком зыркнула на ближнее окно Валентининого дома и, к ужасу своему, успела заметить, как резко подёрнулась занавесь в том окне…

   Отнюдь не робкого десятка женщина, много чего повидавшая и пережившая за свои пятьдесят семь лет совсем не барской житухи, Надежда всё же наглухо закупорилась  у себя в избе и всю ночь не смыкала век. Сторожко сидела до первых петухов с «тулкой» у окна, которое выхватывало у ночи  кусок двора с сараем и клин огорода, высадив при этом едва не пачку «Беломора». Особо пристально доглядывала за дверью, впускающую в стойло: если бы ещё увели и кобылу, её ноги, то тут уж всё, хана.

   С приходом нового дня целилась Надежда гнать к Зенину и, хоть бы и под ружьём, доставить лейтенанта сюда. Уж будет с неё, поди, жути и лишений! Но ближе к утру ветер вскрепчал, лунное всю ночь небо застила нахлынувшая с запада хмарь и первые крупные посланцы августовского ливня сперва робко, словно испрашивая разрешения, а после шибче и учащённей ударили в хилую толь кровли, в жестяные карнизы окон.

   Около шести часов утра Владыкина с ружьём в руках осмелилась выйти на крыльцо с мыслью окончательно определить - ехать нынче к участковому или нет. Но едва не сбитая с ног со склизких ступеней могучим дыханием ветра, поняла, что замышлявшаяся поездка навряд ли резонна и оправданна: даже если ей и удастся добраться до Зенина, что, в общем-то, реально, то где порука, что он проявит чуткость и оперативность и вознамерится переться к чёрту на кулички по такой хляби. К тому же его казённый мотоцикл наверняка врюхается по самый бензобак в первом же ухабе. А её лошадёнка, чать, ровесница великих Суворовских переходов, двоих не потащит, опрокинет.

  - Уж, видать, двину, как ненастье угомонится, - решила Надежда и, напрягая ноги, чтобы не упасть от толчков ветра, повернула к сараю попроведать клячу. Та была в стойле. Похлопала любовно скотину по морде, подкинула сенца. Возвращаясь через двор к сеням, не утерпела - окинула взором потехинскую избу и явственно увидела неспешное движение горящей свечи за занавесками окон того дома…

   Ливень дичал, хоть и с продыхом, ещё без малого двое суток. Надежда ночами по-прежнему дежурила у окна. По светлу, вооружившись, выбегала до сарая, поила и кормила захандрившую что-то лошадь, насыпАла зерна курам, кои ещё у неё оставались, бросала краюху и псу. И стремглав неслась обратно, запиралась на засов. Спешно, но без охоты, ела чего-либо, пила чай и опять занимала лавку у окна и принуждала себя соснуть два-три часа, чтобы ночью снова неусыпно бдеть.

   Шло время, а таинственный злоумышленник шухарить не торопился. Минули ещё три дня, уже погожих и жарких, но к Зенину Надежда так и не попала - лошадь всё недужила (может, отжила свои деньки лошадка-та, уж больше не помощница мне, - в страхе размышляла хозяйка), да и запал решительности несколько поутух.

   Щедрые на теплынь паруны повсеместно высосали влагу из почвы, довольно просушили её. Двинулись в рост грибы, копила сок ягода. И впору бы Надежде делать запасы на зиму, но как теперь-то от двора далеко уходить?
   Но вскоре просиживать в заточении живые дни ей обрыдло. Привычная жажда дела перемогла притупившееся чувство боязни и однажды Владыкина, опростав за обедом кружку настойки, браво, без ружья, но всё же с некоторой опаской, прошлась по огороду, покидала в бадью поглянувшуюся зелень и, не познав былого страха, радая своей удали, вывела на свет и покружила по двору оклемавшуюся лошадь. Потом опустилась на крыльцо, начала наглаживать четырёхлапого охранника. Стала кумекать - каким бы полезным делом завершить этот день? Притащила из чулана три капкана на медведя, проверила их на пригодность и замыслила в сумерках капканы те насторожить по огороду, поближе к избе. Да так поздним вечером и поступила. Вновь подпёрла за собой двери и, приняв ещё одну кружку «рябиновки», заступила на пост, покурила маленько да и не заметила, как её сморило, как съехала по лавке в лежачее положение.


   Перед зорькой дикий, нечеловеческий вопль, а следом и громогласный изысканный мат сдёрнул Надежду с лавки. С секунду она помешкала, сбрасывая дрёму и приходя в себя, подхватила «тулку» и метнулась в огород, на ходу отщелкнув курок. Остановилась в трёх метрах от завалившегося в межу сопящего и охающего человека.

  - А-а!! Попался, сволочь! - кипящая Надежда наставила на пленника дуло. - Убью, мразь! Убью и зарою и никакая сука не узнает!.. Кто таков?!

  - Погодь, Надюха! - скороговоркой донеслось из межи. - Я эть это, Яшка твой…

  - Кто? - Владыкина признала голос мужа, на два шага приблизилась к лежащему, склонилась над ним, силясь впотьмах опознать жертву. - С того света, что ль?.. А ежели это и взаправду ты, гадина, то тем хуже для тебя! Вот я сейчас с тобой за Стёпушку и поквитаюсь!
 
  - Да погоди ты палить-то! Вызволи сперва из мышеловки… Да не трясись, не трону я тебя. Разговор к тебе имею, с тем и шёл сюда.

  - Ты шёл ко мне поговорить?! Ночью?!.

   Пожалела Надежда страдальца, сходила в чулан за пешнёй, кое-как, намучившись, разомкнула железякой зубастые дуги капкана. Яков, кряхтя, поднялся. Сильно припадая на левую ногу, доскакал до завалинки, тяжело на неё навалился, ощупал голень:

   - Кость, кажись, цела.

   - Не мог башкой туда залезть.

   - Ладно, Надя, давай в избу зайдём, погутарим… И не страшись ты меня, чай не зверь.

   - Да хуже зверя.

   Зашли в избу. Надежда засветила керосинку, отпластала длинную ленту от старой  простыни, кинула мужу. Поставила перед ним пузырёк  с йодом. Яков долго стягивал с ноги сапог, подвернул штанину, стал обрабатывать колотые раны голени.

   - Бес-со-о-овестный! До воровства дошёл. И у кого тащишь?.. Что б тебе на том свете… - Надежда всплакнула. - Пелагею, вон, забрал… Где вот теперь коза-то?..

   - Прости, Надюха, - Яков, морщась, оборачивал ногу лоскутом. - Всё, всё верну, вот увидишь.

   - А сказывали, что ты окочурился.

   - Как видишь.

   - Убёг, получается?

   - Ну, слушай.

   И Владыкин неспешно поведал, как два месяца назад, прихлопнув охранника, убежал из зоны. Как на вторые  сутки бегов засекли его краснопогонники в предгорье и полдня гоняли по сопкам и, в конце концов, он, прижатый облавой к краю обрыва, сиганул с полстаметровой кручи в студёную купель горного озера. Поднырнул под камыши, где, превозмогая собачий холод, и затаился. Преследователи сошли с обрыва к воде, рядили-рядили и, видно решили, что беглый утоп. Сыпанули из автоматов по зарослям наугад, покурили да и ушли восвояси. К середине лета добрался Яков до Волегово, поторкался ночью в Валентинино окно. Простоватая Потехина его приняла, поняла и укрыла. Вскоре Валентину хворь доканала и Яков на время похорон был вынужден прятаться в лесу. Потом воротился, и тайно, прячась, как моглось, от Надеждиных глаз, жил в доме Потехиной. Валентининой провизии ему хватило ненадолго и Яков, сперва оборвав скромный Валентинин огород, был вынужден подворовывать по соседству. Объявиться открыто и предстать перед женой он не посмел -  свои неискупляемые прегрешения не позволяли это сделать.

   Закончив рассказывать, Яков достал из брюк пачку «Примы», закурил, по-хозяйски обшарил глазами жилище:

   - Прости, Надюха, обормота. Каюсь я во всём… И это… давай опять совместно жить. Старость ведь на пару проще встречать… Я, вот, подзаживу чуток, да и в тайгу за мясом опять ходить стану. Проживём… И никакая падла меня тут не сыщет, не переживай, потому как и не ищет никто, для всех я уже давно мёртвый.

   Надежда ходила по избе, скрестив руки на груди и всё плакала, плакала. Потом подошла к мужу почти впритык, устремила, сверху вниз, свой усталый слезливый взор:

   - Да нет, Яша... Хоть и не сладко мне одной, а всё же сдам я тебя правосудию. Не должно такое чудовище среди добрых людей смердить… А хотя следовало бы мне тебя сейчас вон за ним отправить, - Надежда показала рукой на стоящую на комоде в рамке сыновью фотографию. - Да ведь засудят же, не сумею я убийства перед народом скрыть. Да и для тебя больно лёгкий исход будет. Уж лучше за решёткой майся остатки лет… Так что отдыхай покуда, а я поехала в «Щукинский».

   Яков всполошился. Не желал и не ждал он такого поворота.

   - Предупреждаю, Надежда, пойдёшь на меня доказывать - хату спалю, ничего не оставлю! Так что сядь, не дури…

   Увидев, что Надежда всё же засобиралась в путь, Яков, вскрикнув, скакнул к ней, хотел было силу применить, но Владыкина увернулась и приклад ружья с небабьей силой впечатала в мужнину ключицу и тот, изумлённо крякнув, полетел на половик. А Надежда и сама подивившись своей проворности, прошмыгнула в сени. Но в сенях постояла, подумала, воротилась к Якову:

   - А это тебе от меня гостинец, Яшенька. Чтоб, не дай бог, не слинял куда, - сказала она и выпустила заряд картечи в бедро правой, здоровой, Яшкиной ноги.
 
   Скоро снарядив кобылицу, потрусила в совхоз. Отъехала от дома с километр, встретилась ей вереница устало шагающих ребят с рюкзаками. Предостерегла, чтобы в Волегово не совались, мало ли чего. И через полчаса тряски осаживала лошадь у зенинского барака.
    Несмотря на ранний воскресный час, участковый в спортивном костюме занимался во дворике мотоциклом, подле стоял, лет пяти, мальчуган, его сын. Огорчённо выслушав сбивчивое сообщение взволнованной женщины, молодой офицер произнёс, вытирая тряпкой руки:

   - Дело это, конечно, весьма неотложное, раз покойничек воскрес. Спасибо вам за информацию, Надежда Сергеевна! Сейчас же непременно едем!

    Зенин с сыном скрылся в бараке, вскоре выбежал уже один, в мундире, с портупеей и наручниками.

   - Говорите, дом спалить грозился? То-то, я гляжу,  с вашей стороны столб дыма встаёт, вон, видите?.. Значит, так: оставляйте лошадку здесь, никуда она не денется, ныряйте в коляску и гоним!

   Жёлтый «Урал» бойко снялся с места и запылил по усадьбе, рёвом будоража окрестных шавок и рассыпая по обе стороны ватажки следующих к водоёму гусей и уток. У совхозного гаража Зенин тормознул, забежал в сторожку и по телефону вызвал в Волегово пожарную машину.

   - Ну и работёнка у меня, мамаша! - прокричал в дороге, склонясь к коляске, Зенин. - Ни выходных тебе, ни праздников. Сегодня ночью супруга дочь родила на три четыреста. Я уж было навострился к ней в роддом ехать, да тут, вот, вы…

   Извилистую, тряскую дорогу одолели в четверть часа. На пустыре, под самым Волеговым, разглядели источник  стелющегося над лесом чёрного дыма. Оказалось, пылал вовсе не Надеждин кров, то юные туристы развели грандиозный кострище, в котором наряду с сухостоем жарко и дымно полыхали невесть откуда добытые детьми изношенные автомобильные скаты.

   Через минуту ездоков встречало умиротворённое и невредимое селение, опущенное в зелень августа и мелодии птичьего разноголосья. У крыльца Надеждиной избы, завидев хозяйку, мотал задом и хвостом простодушный Шут.

   Следом за мотоциклом, на отстоянии двух километров, шпарил в Волегово красномастный «Зил». Но огнеборцы, тоже увидевшие у дороги мирный и, в общем-то, безобидный ребячий костёр и сообразившие, что следовать в Волегово, стало быть, не надо, повернули пожарку вспять, для порядка пожурив вольничавшее юношество.

  … Вздёрнутого на шнуре Якова отыскали в чулане. Правая штанина порядком пропиталась кровью, небольшая лужица её скопилась под висевшим на половицах. Зенин послал Владыкину за ножом, поставил около трупа опрокинутый табурет, заскочил на него и полоснул по шнуру лезвием повыше Яшкиной головы…Откуда лейтенанту было ведать, что у Яшки под выпущенной поверх брюк рубахой, жёстко притянутая ремнём к брюху, таилась боевая граната с выдернутой чекой…

   Срезанное туловище тяжело и звучно шмякнулось на пол. Через мгновение чудовищная высвободившаяся из плена сила разметала тела по углам, вынесла стенку чулана, пробила и воспламенила канистру с керосином.
   Огонь охотно набирал силу, ширился и тянулся ввысь и через полчаса своей работы скакал уже над всей избой. Металась на привязи, истошно вереща, собака, до поры оставшаяся последним здравствующим существом в окончательно почившем селе.

   Только на следующий день, в понедельник, когда в совхозе насторожились долгой отлучкой участкового, в Волегово прикатила директорская легковушка. Из неё вышли четверо щукинских активистов, обозрели выгоревший дотла двор, брошенный у дороги милицейский мотоцикл и дали об этом знать по рации в райотдел милиции и районным властям. А когда те приехали, сообща разобрали шаящие головни и нашли обугленные останки трёх людских тел и собачонки. После беглого предварительного осмотра заключили, что двое из погорельцев - это Зенин и Владыкина, личность же третьего установить так и не смогли.