Цена жизни, гл. 3, 4, 5

Глава 3. Семья

Небо всегда разное. Раньше, в прошлой жизни, Грин часто слышал это утверждение, но смысл его понял только сейчас. Он лежал на крыше дома, который когда-то был торговым центром, и смотрел в небо. Небо было голубое, и в этой бездонной голубизне плыли белые облака. Он мог часами смотреть, как они меняют очертания, сливаются, чтобы вновь разойтись, но уже другими. Смотреть в небо было интересно. Было интересно видеть вокруг не своды туннеля, а настоящие дома, и настоящую гору вдали. И пусть гора не была зеленой, как когда-то, пусть умер лес, и вокруг вместо чистеньких нарядных домиков стояли заброшенные руины. Все это значения не имело. Главное – было небо, было солнце, и ласкающий теплый ветерок.
На крыше Грин был один. Остальных детей, которых вывезли из туннеля, небо интересовало не до такой степени, чтобы валяться на крыше. Тем более, что детей в бывшем торговом центре, где жила Семья Сергея, осталось не так и много. Взрослых разместили в одном из зданий за перекрестком у туннеля. Там все были вперемешку, и «рабы», и «чистая публика» из второго туннеля. Коцюба и остальные его все-таки взяли. Верхушка, кроме Гельмана, сбежала через южный выход, а остальные попали в плен. Часть охранников сидела отдельно, под охраной, а остальные – на общих основаниях, вперемешку со своими бывшими подданными. Многие дети во втором туннеле, особенно маленькие, оказалась отобранными у родителей, и теперь люди Коцюбы понемногу разбирались с бумагами, выясняя, кто чей сын или дочь. Когда разобрались, большую часть детей из торгового центра увезли к родителям. Уехала и Лена, ее мама с папой благополучно пережили два года заточения и рабского труда. Остальные, у кого родителей не было, остались. Остался и Эрик.
Заботливые женщины, при виде отощавших сироток в тряпье, расчувствовались, и первое время Грину казалось, что он попал в рай. Всех вымыли, переодели в чистое, и кормили точно на убой, не жалея разносолов. Работать было не надо, и Грин, покушав, уединялся на крыше. Заместитель Сергея, Леха, подарил ему темные очки, Грин затащил на крышу матрац, и проводил дни в безделье, смотря в небо. Вниз он спускался только на ночь, и на обед. Он ценил этот недолгий отдых. Жена Сергея обмолвилась, что вскоре ребят начнут разбирать по Семьям. Привольной жизни оставалось всего ничего. Насколько Грин разобрался в обстановке, бездельников в Семьях не водилось по определению. Все, в том числе и дети, приносили пользу.
– Грин, там пришли в Семью отбирать, – мысли Грина оборвал какой-то малыш. Он высунул голову в люк, и тут же исчез: понесся оповещать остальных. Грин оторвался от созерцания облаков, потянулся, разминая затекшие плечи, и пошел вниз. Там, в окружении детей, сидела женщина средних лет, и рассказывала:
– Семья у нас хорошая. Места много, еды хватает. Что главное – люди золотые, хорошие, прямо скажу, люди. А вот деток у нас не очень много…
– Почему? – встрял вездесущий Эрик.
– Понимаешь, деточка, так получилось, что у нас не все в Семье с самого начала. Наш глава Семьи, он много людей спас, погибающих от холода. Меня вот спас. У всех нас кто-то близкий погиб. У меня тоже сыночек был, – голос женщины прервался. Грину стало ее жаль. – Вот так получилось, что у нас на восемнадцать взрослых только шестеро детей. Вы много пережили, но теперь худшее позади. У нас вы найдете теплый дом и заботливых родителей…
Слова женщины звучали до того притягательно, что Грин и сам не заметил, как оказался в первых рядах слушателей.
– А как зовут главу вашей Семьи? – спросил он у женщины.
– Илья. Илья Вишневецкий, – ответила женщина. В ее голосе прозвучали нотки гордости. Грина точно холодной водой окатили. Он пару мгновений постоял, моргая, затем развернулся к женщине спиной, и стал проталкиваться наружу. Женщина непонимающе смотрела ему вслед.
– Что, старый знакомый? – вслед за Грином вынырнул Эрик.
– Типа того, – не стал вдаваться в подробности Грин.
– Что, не хочешь к Илье в Семью? – спросил женский голос за спиной у Грина. Он развернулся. Женщину, что стояла перед ним, он ни разу не видел, она точно была не из Семьи Сергея. У нее были каштановые волосы и зеленые глаза. Чуть полноватая, не толстая, а именно что полноватая, с мужскими ухватками и волевым лицом, она сразу ему понравилось. С ее плеча свисала винтовка. Она стояла, расставив ноги в высоких мужских сапогах, и твердо смотрела ему в лицо.
– Не хочу, – пожал плечами Грин.
– Что так? – женщина, не отрывая взгляд, смотрела ему в лицо.
– Просто не хочу, и все, – еще раз пожал он плечами, в надежде, что она отстанет.
– Ну, дело твое… – надежда Грина не оправдалась, женщина продолжила расспрашивать: – Как тебя зовут?
– Шимон… Шимон Грин.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– Родители живы?
– Нет.
– Вот что, Шимон. Не хочешь к нам пойти? – перешла к главному женщина.
– Хочу, – без промедления ответил Грин.
– Что, вот так просто? Даже не хочешь спросить, кто у нас глава Семьи, какие условия? – прищурилась женщина.
– Мне все равно, – ответил Грин. – Хуже, чем в туннеле, точно не будет.
– Ну, смотри. Выбор твой. Легкой жизни не обещаю. У нас тебе не как у Ильи, задницу вытирать никто тебе не будет. Работать придется много и тяжело. Годятся тебе такие условия?
– Годятся, – кивнул Грин. Еще несколько минут назад он не собирался никуда идти, ни в какую Семью. Он и сам не понял, почему вдруг согласился на предложение этой женщины. За язык его никто не тянул, на улицу тоже никто не гнал. Он мог вернуться на свою крышу. Мог, он не стал. Что-то подсказывало ему, что сейчас, как тогда, перед туннелем, решается его судьба. Он смотрел на женщину, ожидая окончательного вердикта.
– Ну, раз годится, будем знакомы, – женщина протянула ему руку, и представилась: Марина.
– Грин, – пожал ее руку Грин. Рука у женщины была твердая, пожатие мужское.
– Стоп, погодите, – Эрик наблюдал за этой сценой, вытаращив глаза. – А кто у вас в Семье за главного?
– Виктор Коцюба, – ответила женщина.
– Так он же…?
– Он жив. И будет жить! – отрубила женщина. Она повернулась, и гаркнула так, что не ожидавший этого Грин аж присел: – Вайнштейн!
На крик женщины из соседней комнаты вышел странный тип. Куртка висела на нем, как на вешалке, до того худой он был. Острый кадык на худой шее постоянно двигался, точно человек все время что-то жевал. Седые волосы были всклокочены, на лице трехдневная щетина. Спадающие с носа очки с толстыми линзами, и перемотанной изолентой дужкой, из-под которых на мир смотрели огромные глаза, дополняли ходульный образ городского сумасшедшего.
– Чего? – спросил Вайнштейн. Он подошел ближе, и Грин унюхал запах перегара.
– Ты там закончил? – строго спросила Марина.
– Закончил, – кивнул Вайнштейн.
– Тогда поехали, – Марина пошла к выходу, Грин за ней. У пандуса, ведущего на верхнюю стоянку торгового центра, гостей ждали квадроциклы. Это транспортное средство было очень популярно в Республике, такие были почти у всех. На засыпанных обломками, местами подмытых паводком улицах промзоны лучшего транспорта не было. Машины не перенесли долгой зимы – разорвало радиаторы и блоки цилиндров. А вот квадроциклы, с их двигателями с воздушным охлаждением, остались целыми и невредимыми.
Грину квадроциклы понравились. Ехать, держась за ремень Марины, и смотреть по сторонам оказалось интересно. Впрочем, ехали они недолго. Одна улица, другая – не успел Грин опомниться, как они уже приехали.
– Вот он, дом! – Марина притормозила, и показала рукой на здание впереди. Перед ними, метрах в ста, стоял обнесенный забором склад. Здание отчего-то показалось Грину знакомым. Над складом развевался флаг Республики. Их приближение заметили, и одна створка огромных ворот стала открываться. Квадроциклы въехали в ворота, и остановились.
– Привет! – помахал рукой от ворот незнакомый мужчина, и налег на створку, возвращая ее на место. Закрыв ворота, он подошел, и обнял Марину.
– Мой муж Эли, Шимон Грин, – познакомила их Марина. – Шимон будет у нас жить.
– Вливайся, – пожал руку Грину Эли. Грин с трудом удержал вскрик боли – шершавая, черная от въевшегося масла ладонь Эли сжала его руку, точно тиски.
Внутри склад казался огромным, еще больше, чем снаружи. Потолок терялся вверху, до него было не меньше пятнадцати метров. До самого потолка высились штабеля мешков с провизией.
– Сколько тут всего… – восхищенно протянул Грин.
– Тут запасов на годы хватит. Раньше с этого склада оптом торговали крупами. Рис, фасоль, гречка, картофельный порошок, орехи. Нам очень повезло, что мужики нашли этот склад. Представляешь, мы же раньше в Городе жили. Когда выпал снег, Вайнштейн с Коцюбой пошли сюда на снегоступах. Они чудом нашли этот склад под снегом. Сами на обратном пути чуть не погибли. Потом понемногу утеплили офисы, и мы все сюда переселились, когда в Городе стало неуютно.
– А куда делись те, что до вас тут были? – Грин, наконец-то, вспомнил этот склад. Именно сюда, на улицу Сварщиков посылал их с Борькой Илья. И уже тогда на этом складе кто-то сидел.
– А, так ты в курсе? – Марина задумчиво посмотрела на Грина. Тот пожал плечами. – Были тут какие-то. Они замерзли. Не утеплили склад как следует, а потом, когда морозы ударили, было уже поздно. Наши мужики знаешь, сколько труда положили тут, пока утеплили стены?
В левой части склада когда-то был офис. На первом этаже рабочие помещения, на втором сидели клерки, и управляющий. Теперь все это превратили в жилую зону. Марина провела Грина на второй этаж.
– Вот здесь будешь спать, – они прошли через гостиную, Марина открыла одну из дверей, и вошла внутрь. – Выбирай любую незанятую кровать. За бельем зайдешь ко мне, это дальше по коридору.
Марина ушла, Грин сел на кровать, и окинул комнату взглядом. В комнате стояли четыре двухъярусные кровати, шкафчики, стол, и несколько стульев. На столе мигал заставкой компьютер. На стене висела карта мира с непонятными пометками. Полки над столом были завалены инструментами и железным хламом.
Грин прошелся по комнате, вышел за дверь и пошел по коридору. Дверь в одну из комнат была приоткрыта, Грин постоял возле нее, прислушиваясь, потом толкнул ее рукой. Дверь скрипнула, и распахнулась. Внутри царил полумрак, сквозь опущенные жалюзи почти не проникал свет с улицы. В комнате стояли две кровати, на одной, под одеялом, кто-то лежал. Обмотанная бинтами рука лежала поверх одеяла. На стуле у постели, точно часовой, изваянием застыл кот. Свет из коридора отразился в его зрачках, и они загорелись зеленым демоническим огнем.
– Ты кто? – лежащий в постели мужчина поднял голову, Грин узнал Коцюбу. Он слышал, что случилось с Коцюбой, эта история была у всех на устах. Когда охранники и начальство из второго туннеля смазывали салом пятки, они не взяли с собой Гельмана. Тот спрятался в каком-то закутке, надеясь пересидеть зачистку. В закуток заглянул один из солдат Республики. Солдат был молодой и неопытный, и Гельману удалось застать его врасплох. Он задушил солдата, переоделся в его одежду, взял его винтовку, и пошел к выходу, смешавшись с остальными. У него почти получилось ускользнуть, но судьба в тот день была не на его стороне: он наткнулся на Коцюбу. Коцюба видел Гельмана, когда проник в туннель – Коцюба и был тем шпионом, что просочился в туннель, а потом сбежал с одним из рабов. Эта история уже стала легендой в Республике: рассказывали, что Коцюба плюнул в лицо самому Фрайману, а потом сбежал. Коцюба узнал переодетого Гельмана, и попытался задержать. Зажатый в угол Гельман всадил в Коцюбу очередь из винтовки, практически в упор. Никто не верил, что он выживет, но он выжил. А Гельмана люди Коцюбы скинули с эстакады в ущелье. Он долго умирал на камнях с перебитым позвоночником, и никто не пришел ему на помощь. – Ты кто? – хриплым голосом повторил Коцюба.
– Я Шими… Шимон Грин, – ответил Грин. Кот соскочил со стула, подошел к Грину, задрав хвост, обнюхал. Решив, что Грин ему по душе, кот потерся о его ноги, и коротко мявкнул.
– Тебе чего?
– Он будет с нами жить. Помнишь, мы говорили про сирот? – Марина отодвинула Грина, и вошла в комнату.
– А, понятно, – откинулся на подушки Коцюба. Лицо у него могло соперничать по белизне с простыней. – Ну, добро пожаловать, Шимон.
– Так, а ну-ка оставили больного в покое! – подошла женщина в белом халате, и накинулась на Марину. Она вытолкала Грина с Мариной за дверь.
– С медициной разве поспоришь, – вздохнула Марина. – Это Алина, наш врач.
Грин быстро освоился в Семье Коцюбы. Семья была не из больших, всего десять человек. Трое мужчин: Вайнштейн, Эли и сам Коцюба, и женщины – Марина, Алина, и Сарит. Были еще дети – дочь Марины Эден, ангелочек восьми лет от роду, Голан и Боаз, сыновья Сарит, и Мишка, сын Алины. Голану было четырнадцать лет, Мишке пятнадцать. Боазу всего четыре, Грин его в расчет не принимал.
Еще живя у Сергея, Грин слышал о Коцюбе самые невероятные слухи. Якобы, еще до наступления холодов, он и Вайнштейн сожгли чуть ли не сотню сарацин из огнемета. Впрочем, в это почти никто не верил. Гораздо более достоверной, хоть и невероятной, казалась история о том, как он спустился в технические туннели под Городом, чтобы отбить у людоедов Мишку. Когда ударили морозы, многие жители Города ушли под землю. В туннели, по которым были проложены городские коммуникации. В туннелях было теплее, чем на поверхности, но совершенно нечего есть. Спустя год осталась в живых едва ли десятая часть тех, кто ушел под землю. Без еды и элементарных удобств они быстро одичали, превратившись в людоедов. В то время Семья Коцюбы жила в самом сердце Города. Они и не подозревали, что буквально рядом с ними под землей живут стаи кровожадных людоедов. В один прекрасный день эти людоеды похитили Мишку, и утащили в туннели. Коцюба один спустился туда, блуждал там целые сутки, пока не нашел Мишку и не отбил его у людоедов. Грин никогда бы в такое не поверил, но Марина подтвердила: все так и было. Из-за этих людоедов Семья и перебралась в промзону.
Именно Коцюбе принадлежал план разгрома Фраймана – побывав в туннеле, он разведал обстановку, и вывел Профессора, одного из обитателей барака для чернорабочих. Коцюба придумал, как спровоцировать Фраймана, и заставить его послать войска для подавления Республики. Его план сработал: колонну удалось заманить в ловушку, и уничтожить, хоть и дорогой ценой. Коцюба лично командовал разгромом колонны, а потом и штурмом туннеля. Поговаривали, что он лично расстрелял нескольких пленных, захваченных в уличном бою. По этим рассказам у Грина сложилось впечатление о Коцюбе как о человеке жестоком, и беспощадном, к себе и другим.
Вайнштейн и Коцюба знали друг друга задолго до Катастрофы. Пока Грин не узнал Вайнштейна ближе, он никак не мог понять, что у них общего - один человек действия, спортсмен, другой – полусумасшедший пьяница. Внешний вид оказался обманчив. Вайнштейн был очень умен, ходячая энциклопедия, он знал все и обо всем, и был прекрасным аналитиком. Способность видеть суть вещей и спасла его, когда мир рухнул. Они с Коцюбой были соседями, и друзьями. Будто предчувствуя грядущую катастрофу, они стали готовиться заранее. В первые же дни Вайнштейн понял, чем все кончится, и они с Коцюбой стали готовиться. Тогда же к ним присоединилась Сарит с детьми, она жила в том же доме, и Эли с Мариной и Эден, жившие по соседству. Вместе они отбили нападение сарацинских погромщиков. До наступления холодов, успели утеплить дом, и запастись продуктами. Потом, просидев месяц в заваленном снегом городе, устроили вылазку в промзону, и нашли этот склад. Случайно наткнувшись на замерзающих и голодных Алину и Мишку, они взяли их к себе. Эли до катастрофы работал автомехаником. В том, что касалось механизмов, ему равных не было. Его золотые руки оживили не одну машину. Они были прекрасной командой, все трое.
Рассказывая о Семье Коцюбы, нельзя обойти вниманием женщин. Марина, твердостью характера и напором не уступала Коцюбе. Ее беспрекословно слушалась Сарит, и побаивалась Алина, тот еще орешек. Алина по профессии была операционной сестрой. Ее так все и звали – Сестра, это был ее позывной. Ее знали и уважали все в Республике. Многие были обязаны ей жизнью… как, впрочем, и детям-индиго. Сарит занималась хозяйством, и детьми. Уют в доме был ее заслугой. Может быть, занавесочки на окнах и не имели никакого отношения к выживанию, но без них дом стал бы сараем. Трое мужчин, три женщины, и у каждого своя функция – Семья была идеально работающим механизмом. Только благодаря этому они смогли пережить страшную зиму.
Большинство Семей были такие – какая-то больше, какая-то меньше. Слово Республика звучало очень громко, но на деле, всей Республики было от силы шестьсот человек, около тридцати Семей, разбросанных по промзоне, Городкам и окраинам Города. Там, где когда-то жили сотни тысяч, осталась жалкая горстка выживших. Были еще людоеды в Городе, но их за людей никто не считал. Если бы не Летун, бывший до катастрофы офицером ВВС, объединивший эти разрозненные группки в единое целое, они бы так и остались разобщенными. Именно он всю долгую зиму налаживал связи между выжившими. Неисправимый оптимист, он сделал Республику чем-то реальным. Когда сошел снег, и вопрос встал ребром: или Республика, или Фрайман, Летун кинул клич, и простые люди из разных Семей пришли с оружием, чтобы биться за свое право жить так, как они пожелают, без указки сверху.
Буквально на второй день своей жизни в Семье, Грин увидел легендарного Летуна. Алина никого к Коцюбе не пускала, даже свои, домашние, возле двери в комнату, где тот лежал, ходили на цыпочках. О гостях и речи не было, единственный, кого пускали в дом, был Габи, индиго. Грин видел его в туннеле, когда тот лечил раненых. Он же занимался и лечением Коцюбы. Тем не менее, Летун как-то просочился. Грин ожидал увидеть эмигранта, как Вайнштейн или Коцюба, а оказалось, что Летун – смуглый «восточный» мужчина, черноволосый и черноглазый. При виде Летуна все тут же заулыбались, Вайнштейн встал, и пожал ему руку. Было видно, что Летуна любят. С видом заговорщика он достал из папки какой-то листок, и вошел к Коцюбе.
– Поздравляю! Вчера мы провели выборы. Временный Комитет реорганизован в постоянный. Меня избрали председателем, ты - второй в списке! Нас избрали на год. Читай, – услышал Грин. Дверь Летун не закрыл, и разговор слышали все в гостиной.
– А кто такой этот Ли? – спросил Коцюба.
  – Ли сменил Чена, - ответил Летун, – наш человек.
  – Ясно… а Вайнштейн? Почему его не избрали?
– Да как тебе сказать..., – понизил голос Летун, – его за психа посчитали, он в своих теориях иногда перегибает палку. Да и потом, насчет тебя все ясно, насчет Медведя или Алины тоже, все вас знают, вы на виду, как и я. Вишневецкий и Райво просто уважаемые люди, Семьи у них большие. Сергею припомнили его пьянство, в день боя его многие видели в совершенно непотребном виде. За Ли проголосовали все его соплеменники, как один. – При этих словах Летуна Вайнштейн пьяно вздохнул.
– Неудивительно... – проворчал Коцюба, – развели демократию.
– Ну, вот, поэтому за Вайнштейна почти никто не проголосовал. Он обиделся, никуда не ходит, сидит в обнимку с бутылкой. Алина к тебе его не пускает.
– И правильно делает, нечего больного тревожить! – это Алина поднялась снизу, увидела, что дверь в комнату открыта, и фурией рванулась туда.
– Ладно, ты выздоравливай побыстрее. Работы полно, ты нам нужен! Масса нерешенных вопросов! – Летун стушевался, и выскочил из комнаты. Проходя мимо Грина, он поймал его любопытный взгляд, и подмигнул. Листок, который Летун принес Коцюбе, оказался листовкой. В листовке говорилось:

 « Всем гражданам Республики! Временный Организационный Комитет объявляет о самоликвидации. По результатам прошедших выборов, образован постоянный Организационный Комитет, сроком на год, в составе:
– Яков (Коби) Бен-Ами, позывной Летун
– Виктор Коцюба, позывной Заноза
– Дов Сотник, позывной Медведь
– Алина Гофман, позывной Сестра
– Райво Краних, позывной Райво
– Ли Ван, позывной Ли
– Илья Вишневецкий, позывной Дрозд
 Комитет обязуется представлять письменный отчет о своей деятельности первого числа каждого месяца. В настоящее время Организационный Комитет работает над подготовкой Основного Закона Республики. По завершении проекта закона, он будет представлен гражданам на рассмотрение.
 
 Да здравствует Свобода! Да здравствует Республика!»

С Мишкой, единственным из всей Семьи, Грин не нашел общего языка. Казалось бы, почти сверстники – год разницы, по всем правилам должны были бы подружиться, но – не срослось. Мишка невзлюбил Грина с первого взгляда. Бывает так – только посмотришь на человека, и понимаешь, что перед тобой друг. А тут все произошло с точностью до наоборот. Мишка, только ему представили Грина, буркнул что-то неразборчивое, и ушел. Спустя пару дней, когда Марина привела еще троих сирот, он сорвался. Кроме Антошки, мальчика на два года младше Грина, Марина привела двух девочек, Свету и Эфрат, тринадцати лет. Мишка, увидев их, скривился, и громко сказал:
– Полный дом вонючек, теперь не продохнуть будет, – «вонючками» он называл всех из туннеля.
– Миша! – подскочила Алина. – Немедленно извинись!
– Жаль, что Коцюба лежит, он бы ни за что этих не привел в дом! – набычился Мишка. – И зачем их только спасали?
– Между прочим, это его идея, – оторвался от книги сидящий в своем любимом кресле Вайнштейн. – Нам нужна свежая кровь.
Мишка схватил свою винтовку – «укорот» имперской, и кинулся прочь из комнаты. Марина вдохнула, и успокоила Грина и новеньких:
– Не переживайте, он не со зла. Он привыкнет.
Вечером того же дня, после ужина, когда мальчики уже готовились спать, Мишка подошел к кровати Грина.
– Ну ты, вонючка, – ударил он по ножке кровати. Грин встал. Он был на пол головы выше Мишки.
– Чего? – спросил Грин, не очень волнуясь. Ему казалось, что он легко справится с Мишкой.
– Ничего! Я тут раньше тебя был, понял?! Будешь меня слушаться, а то плохо будет.
– Не буду, – ответил Грин.
– Что?! Получи! – Мишка ударил Грина в живот. Он не становился в стойку, вообще не готовился, просто поднял руку к поясу, и шагнул вперед, одновременно с этим разворачивая корпус. Весь свой вес он вложил в удар. От внезапно вспыхнувшей боли Грин согнулся. Мишка, решив, то с него хватит, больше не бил. Он шагнул назад, и смотрел на Грина. Грин быстро справился с болью. Жизнь в туннеле научила его терпеть. Он разогнулся, и бросился на Мишку. Не ожидавший этого Мишка не успел среагировать, и Грин широким «рабоче-крестьянским» замахом въехал ему по уху. Они сцепились, и покатились на пол. Остальные мальчишки наблюдали за ними. Никто не вмешивался. В этот момент, привлеченная грохотом, вбежала Марина.
– Ну-ка, прекратить! – закричала она. Мальчишки ее не услышали, продолжая мутузить друг друга. Марина, не долго думая, ухватила оказавшегося сверху Мишку за шиворот, и без видимых усилий оторвала от Грина. Грин привстал, и воротник его куртки тут же оказался в другой руке Марины. Она держала их обои, как нашкодивших котят.
– Значит так, орлы. Тебя, Мишка, касается особенно, ты у нас старожил. Вообще, ты нашел, с кем связываться. Парня после туннеля ветром качает, а ты накинулся. Чтобы никаких мне драк! Мир-дружба-жвачка. А кто не понял, я тому объясню. Ясно? – встряхнула она Мишку. Мишка промычал что-то утвердительное, Грин тоже. Марина отпустила их, и вышла из комнаты. Мишка с Грином еще постояли, растрепанные, буравя друг друга злыми взглядами, потом разошлись по углам. Мишка прошипел напоследок: «Сочтемся».
В комнате был еще один человек, Габи-индиго. Он, единственный, остался безучастным к драке. Как сидел на своей кровати, сложив руки на коленях, так и остался сидеть, как истукан, даже головы не повернул.
– Чего это он? – шепотом спросил Грин у Голана, с которым, в отличие от Мишки, подружился. Ему хотелось отвлечься от того, что только что произошло, и он решил поболтать.
– Габи? Он так часто отрубается. Ходит-ходит, потом сядет, и втыкает. Ноль на массу. Гляди! – Голан подскочил к Габи, и провел ладонью у того перед лицом. Габи и глазом не повел.
– Они все такие, индиго? – спросил Грин.
– Не, они разные бывают. Некоторые нормальные… ну так, с виду. Главный ихний, Джек, вот тот странный.
Действительно, индиго были странные, другого слова не подобрать. Жили они отдельно, и Джек, которому едва исполнилось восемнадцать, был у них за старшего. Остальные, которых было около двадцати, были еще младше, некоторые совсем маленькие, дошкольного возраста. С обычными людьми они практически не общались. Помогать – помогали, лечили, причем от таких болезней, которые и до катастрофы были официальной медицине не по зубам. Но не разговаривали, и по непроницаемым лицам было трудно понять, что они думают. Кроме способности к лечению, у них были другие способности, о которых ходили слухи, один невероятнее другого. Грин не знал, можно ли этим слухам верить. Фактом оставалось то, что и Коцюба, и Летун, и вообще все, кто в присутствии Грина упоминал индиго, все как один говорили о них только хорошее, и в очень уважительном тоне.
Через несколько дней Мишка вызвал Грина на задний двор. Никого из взрослых дома не было, кроме лежащего в постели Коцюбы. Помешать им никто не мог.
– Ну что, вонючка, тебе хана, – сплюнул Мишка. – Не хотел по хорошему, будет по плохому.
– Я тебя не боюсь, – Грин поднял руки, и стал в стойку. По губам Мишки скользнула ухмылка. Грин решил не ждать, и первым кинулся в атаку. Много позже он понял, что совершил тогда все возможные ошибки. Он потерял равновесие, завалив корпус вперед, ударил слишком широко и размашисто. Вообще, начинать бой с кругового «рабоче-крестьянского» удара было глупо – слишком велика траектория такого удара. Мишка, который понял, что Грин драться не умеет, еще когда увидел подобие стойки, которую изобразил Грин, поступил проще. Когда Грин рванулся вперед, Мишка, как учили, шагнул вперед, выбросив вперед от бедра кулак правой руки. Левая рука Мишки сблокировала удар Грина, но за мгновение до того правая ударила Грина в нос. Грин отшатнулся, из глаз брызнули слезы. Он снова рванулся вперед, беспорядочно молотя перед собой кулаками, практически вслепую. Мишке только и оставалось, что отшагнуть вбок и подсечкой сбить Грина на землю.
Удар о землю выбил из легких Грина весь воздух. Он на мгновение потерял ориентировку в пространстве, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит на левом боку. Правая рука была вытянута, а на ребра что-то давило. Грин попытался шевельнуться, но боль в вывернутой руке заставила его отказаться от этой затеи.
– Драться надо уметь, вонючка, – прилетел откуда-то сверху голос Мишки. Грин понял, что тот присел за его спиной. Колено Мишки давило сверху на ребра Грина, а руками он держал в воздухе распрямленную руку Грина, заломив запястье так, что Грин не мог ее согнуть. – Сдавайся!
– Нет! – крикнул Грин. Мишка надавил коленом сильнее, у Грина поплыли перед глазами черные пятна. Вывернутая рука немилосердно болела.
– Сдавайся!
– Сдаюсь, – прохрипел Грин. Тот психологический надлом, что он вынес из туннеля, дал о себе знать. Он остро чувствовал свою беспомощность, свою неполноценность: Мишка был младше, а валял его, как хотел. Сил сопротивляться не было. Сейчас Грин был готов на все, лишь бы его отпустили.
– Будешь делать все, как скажу? – спросил Мишка.
– Буду! Буду!
– Вот и хорошо, – Мишка отпустил Грина. Кое-как, тот поднялся на ноги. Рукой он боялся шевелить, ему казалось, что она сломана. – Сегодня вымоешь всю комнату, чтоб блестела. Понял?
– Да, – опустил глаза Грин.
– И готовься, с завтрашнего дня начинаем тренироваться. Будешь со всеми на зарядку ходить. Тебя тоже касается, мелкий, – посмотрел Мишка на Антошку.
Грин вымыл комнату. Ничего нового в этом для него не было. Кошмар туннеля возвращался, он опять зависел от чьей-то злой воли. Он уже жалел, что попросился в Семью Коцюбы, но обратной дороги не было.
Побив Грина, Мишка восстановил свою власть – после показательного урока Антошка безропотно выполнял все его приказы. Он даже стал, было, мыть сортир, когда была очередь Мишки, но Марина, державшая руку на пульсе, тут же это пресекла. Мишка получил затрещину, и отправился мыть, как сказала Марина «с тряпкой в зубах». Это, впрочем, не отменяло тех мелких издевательств, которым Мишка постоянно подвергал свою «команду». Он «пробивал фанеру» – бил в грудь кулаком. Мог, походя, ударить в солнечное сплетение, или ногой в сгиб колена. По утрам, когда все делали зарядку, он метался от одного к другому, отвешивая пинки. Чем-то он напомнил Грину Янива – ему нравилось унижать. Мишка наслаждался властью. При старших, особенно при Коцюбе, он вел себя как пай-мальчик.
Тренировки по рукопашному бою устраивались три раза в неделю. Обычно тренировку вел Коцюба, иногда его подменяли ребята Летуна – Ариэль и Томер. На первой же тренировке Мишка побил Грина еще раз. Коцюба, наверное, решил посмотреть, что может Грин, и поэтому не остановил Мишку сразу. Мишка гонял Грина ударами по двору. Грин отвечал как мог, пару раз даже задел Мишку. В конце концов, Мишке надоело, он взял Грина на «мельницу», и воткнул головой в землю. От удара Грин потерял сознание. Очнулся он в комнате, на своей кровати. Напротив него сидели Коцюба и Габи. Грин сел в кровати, держась рукой за стенку. Удивительное дело, но ничего не болело. Наверняка, Габи постарался.
– Зря я вас вместе поставил, – извиняясь, сказал Коцюба. – Тебе надо тренироваться, ты не в форме. – Грин ничего не ответил. Коцюба встал, опираясь на палку, прошелся по комнате. Обращаясь к Габи, сказал: – Габи, сходи там, погуляй. – Габи вышел. Коцюба сел напротив Грина. Левой рукой, на которой после ранения не хватало двух пальцев, он задумчиво поскреб подбородок.
– Я вижу, что на душе у тебя неспокойно. С Мишкой вы так и не подружились, пусть. Дело ваше. Но кроме этого, разве тебе плохо у нас? Что не так?
Вместо ответа Грин промолчал. Он не знал, что сказать Коцюбе. Тот сидел напротив него, смотрел на Грина в упор, и тот внезапно понял, что Коцюба совсем не злой. Врут слухи, все врут. Казалось бы, ну кто ему Грин? Так, мальчишка-сирота, которого подобрали из жалости. Он мог бы вообще не заметить его, и заниматься своими делами, которых у него было выше головы. Но он пришел, и ждал ответа на свой вопрос. Ему было важно знать, что с Грином все в порядке, Грин это видел. От этого неожиданного участия на глаза Грина навернулись слезы. Он затрясся в беззвучных рыданиях.
– Ты вот что, Шимон… Ты не принимай все это близко к сердцу. Тебе многому предстоит научиться. Жизнь у нас нелегкая, и чтобы выжить, надо много знать и уметь, понимаешь? Будет трудно, будет много шишек. – Коцюба понял реакцию Грина по-своему.
– Вам легко говорит, вон вы какой. А я… – всхлипнул Грин.
– Во-первых, давай на «ты». Мы же Семья! – наклонился вперед Коцюба. – А во-вторых, ты думаешь, я родился таким? Ошибаешься. У меня был свой путь, мне тоже было нелегко. До всего этого я был обычным обывателем. Служил в армии, потом в офисе работал. Как все, ничего особенного. У меня и семьи-то не было, потому что я не хотел ни за кого отвечать. А потом пришел Песец, и у меня не осталось выбора, пришлось брать на себя ответственность за жизни других людей. Понимаешь? Нет? Ладно… Давай я объясню проще. То, кто ты по жизни, ты сам себе определяешь. Это просто роль. И все это в тебе есть, это в каждом есть. Трус ты, или храбрец, умный, или глупый, воин, или овца – все это твой выбор. Ты можешь быть кем угодно, если захочешь. Захоти, Шимон. Нас ждет еще немало испытаний, жизнь тяжелая. И Семья наша нуждается в тебе. Ты больше не один, запомни это. Найди в себе нужные качества, и развивай. Учись, тренируйся, работай над собой. Расти! Теперь понял?
– Кажется, – пробормотал Грин.
– Ну, вот и славно. Помни о том, что я сказал, Шимон. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, приходи сразу ко мне. – Они поговорили еще немного, потом Коцюба похлопал его по плечу, и ушел. Грин стал думать о его словах. Попытался найти в себе те качества, о которых говорил Коцюба, но не преуспел. Чувствовал он себя гораздо лучше, чем до того. Слова Коцюбы ободрили его. Трещина, тот надлом, из-за которого он сдался Мишке, как до того – коменданту, никуда не исчез, но теперь у Грина появилась цель. Он будет учиться, будет тренироваться, решил Грин. Когда-нибудь он станет таким, как Коцюба.
– Вайнштейн, а что такое – Песец? – спросил Грин за ужином, когда они все сидели в гостиной вокруг стола. Коцюба хрюкнул, и подавился супом. Марина привстала и хлопнула его по спине. Он откашлялся, и загоготал, запрокинув покрасневшее лицо. Часть супа пролилась на белоснежную скатерть, которую расстилали только на обед и на ужин – это была традиция. Грин смутился.
– Песец, это такой северный пушной зверек, – объяснил Вайнштейн. Его глаза за толстыми линзами смеялись.
– Понятно… – протянул Грин, хотя на самом деле ничего не понял: казалось бы, причем какой-то зверек к постигшей мир катастрофе. Он вспомнил, что Сергей тоже как-то упоминал это слово, в таком же контексте. Почему-то ответ Грина развеселил всех еще больше. Даже пришедший в гости Летун тоже смеялся. Смеялись не обидно, по-доброму, и Грин, чуть помедлив, присоединился к общему смеху. Наверное, именно в это момент он понял, что Коцюба не покривил душой, сказав, что Грин – часть Семьи. Так оно и было, и все это именно так и ощущали, даже Мишка.
Над проектом конституции работали только Коцюба и Летун, остальные члены Комитета под разными предлогами отказались. К Коцюбе и Летуну присоединился Вайнштейн. Как оказалось, обойтись без него было невозможно, и он, поломавшись для виду, согласился помочь. Грин, вставая ночью по нужде, видел их сидящими в гостиной. На огромном дубовом столе с толстыми ножками они раскладывали бумаги, тут же, у Вайнштейна под рукой, стоял портативный компьютер. В пепельницах – горы окурков. Они старались говорить негромко, чтобы не мешать спать домашним. Старинные ходики на стене отсчитывали минуты, и отбивали часы, а они все сидели. От Грина они не таились, иногда он сидел в сторонке, слушая, как они спорят. Он быстро понял, что у них не было единого мнения по поводу будущего устройства Республики. Коцюба выступал за федерацию самоуправляющихся общин, Летун за какой-то непонятный «демократический централизм». Вайнштейн находился где-то посередине. Подход Коцюбы показался Грину ближе к реальности.
– Только это и пойдет! Это то, что уже существует де-факто, нам остается только закрепить это на бумаге. Ваша идея с обобществлением всего и отменой частной собственности обречена на провал, – настаивал Коцюба.
– Почему? – одновременно спросили Вайнштейн и Летун.
– Да потому, что никто нам ничего не отдаст. Я же сказал, нет у нас рычагов влияния. Нас и избрали-то только потому, что у всех еще голова после победы кружится. А ты попробуй, скажи кому-нибудь, что надо за просто так отдать...да хотя бы мешок гречки. Не дадут, а попробуешь взять силой, получишь пулю. Пока народ своей выгоды не увидит, никто и пальцем не пошевелит, даже из наших, я уж не говорю про тех, кто даже не пришел нам помогать бить фашистов, – Коцюба перевел дыхание, и продолжил, – вы тут планы строите, как будто Республика это что-то реальное. А ее нет, во всяком случае, пока нет. И, даже когда она будет, единственным местом, где она будет существовать, будут головы людей.
– Ну, мы поговорим со всеми, убедим! – Вайнштейна было не так-то легко сбить с толку.
– Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее... Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые! – выпалил Коцюба. Повисла тишина, Летун с Вайнштейном осмысливали сказанное.
– Ты откуда это взял? – наконец, спросил Вайнштейн.
– Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, – хмыкнул Коцюба.
– Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, – заинтересовался Летун.
– Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. То есть, мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, пусть живут как хотят. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют...
– Стоп, – остановил Коцюбу Летун, – ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?
– Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует - никого насильно не держим, вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.
– А как же контроль? Кто будет осуществлять контроль? – запальчиво спросил Вайнштейн.
– Да не нужно ничего контролировать, – Коцюба поморщился. – Контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.
– Софистика! – подпрыгнул Вайнштейн.
– Практика! Не будет паразитов, не потребуется контроль!
– А почему паразитов не будет? – спросил Летун, нахмурив лоб.
– Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.
– Ну, а что с частной собственностью? – спросил Вайнштейн запальчиво. – Я против частной собственности на землю!
– Я тоже, максимум, это пожизненная аренда, и то при условии, что Семья работает на земле, – согласился Коцюба.
– Поддерживаю. Поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право, – поддержал Летун.
– А как с индивидуалистами быть? – спросил Вайнштейн, – вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?
– Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.
– Так, с этим понятно, идея интересная, – Летун взял блокнот, и стал записывать. – А вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.
– Вот! – Коцюба многозначительно поднял палец, – вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.
– Хорошо, товарищи, – Летун оторвался от блокнота, и встал. – Время позднее, из-за нас вон ребенок не спит, – кивнул он на Грина. Все пошли спать. Летун, по обыкновению, остался на ночь. Грин заснул не сразу. Многое в разговорах его новых знакомых было ему непонятно. Почему они называют друг друга «товарищи»? И что это за «чмулики», которые не сходят у Вайнштейна с языка? И зачем они обсуждают теоретические вопросы, когда есть масса более насущных дел?
После долгих споров, подготовили два проекта: один по схеме Коцюбы, другой по схеме Летуна. Конституции получились коротенькие, не чета конституциям старых времен. Впрочем, для государства в без малого семьсот граждан другой и не требовалось.
Сам Грин сомневался, что конституция вообще нужна. Его, впрочем, никто не спрашивал. Ни по возрасту, ни по статусу голосовать он не мог. Людям из туннеля гражданство не дали, установив испытательный срок в год. Хотели вообще не давать, но Коцюба был против:
– Они и так за нас проголосуют, особенно бывшие кацетники, – «кацетниками» Коцюба называл бывших рабов. – А вот если мы им гражданство не дадим, найдутся те, кто затаит злобу. Раздуть из обиды ненависть – раз плюнуть, технология обкатанная. Зачем нам эта мина под нашим сообществом?
– Их втрое больше, чем наших. Рискованно, очень рискованно… Кроме того, там много непонятных личностей, с которыми еще разбираться надо. Я не про тех, кто у нас под замком сидит, с теми все ясно. Я о тех, кто сейчас кушает наш тушняк в центре временного размещения. Они там все варятся в своем соку, и один бог знает, что у них на уме, – Летун был не в восторге от идеи Коцюбы.
– Ни черта им, это, не давать! Там чмулик на чмулике, тьфу. Мой Рома не затем свою голову сложил, чтобы мы им все наработанное вот так отдали! – прогудел Медведь, и сжал пудовые кулаки. Его сын погиб от руки Гельмана при штурме туннеля, в самом конце. Медведь, простой мужик, до катастрофы работавший сварщиком, говорил открыто и недипломатично. – Хрен им по всей морде, а не гражданство!
– Ну, давайте тогда их вообще прогоним на все четыре! – Коцюба вышел из себя, и встал, сверкая глазами. Кот, дремавший у него на коленях, полетел на пол, приземлился на лапы, и ушел, укоризненно дернув хвостом.
– Погодите, – вклинился Вайнштейн. Он присутствовал на всех заседаниях Комитета с правом совещательного голоса. – Нельзя пороть горячку. Нам нужны люди, нас слишком мало.
– Да, – неожиданно поддержал Вайнштейна Вишневецкий. Он сидел спиной к примостившемуся в уголке Грину, и периодически на того оглядывался. Грин делал вид, что не замечает, как ерзает Илья. – Нас едва-едва хватает для поддержания нормального уровня воспроизводства.
– О чем это ты? – не понял Летун.
– Да выродимся к черту за три-четыре поколения, вот о чем, – бросил Вайнштейн.
– Да, об этом я не подумал, – протянул Летун. – А что делать?
– Дать гражданство, – Коцюба успокоился, и сел на место.
– Да хрен им, а не гражданство! – гаркнул Медведь. Сидящая возле него Алина поморщилась. Райво сохранял спокойствие. Голубоглазый блондин, он был воплощением идеального северянина, и вел себя соответствующе. Разговаривал вежливо, негромко, но твердо, и всегда держал дистанцию
– У меня есть мысль, – сказал Летун. – Введем испытательный срок, скажем, в год. Через год адекватным дадим гражданство, остальных к черту.
– Ну, и что это даст? – Коцюба откинулся, и забарабанил пальцами по столу. – То же самое, только в профиль.
– Голосуем, – сказал Летун, и поднял руку: – Я за. – Тут же поднялось еще пять рук, и только Коцюбина не поднялась. – Принято, – подвел итог Летун.
Ответственным за проведение всеобщего голосования оказался, как ни странно, Вайнштейн. Грин напросился к нему в помощники. Он готов был на все, лишь бы оказаться вне досягаемости для Мишки. Впрочем, ничего неприятного в новой должности не было. Грин всюду сопровождал Вайнштейна, терпеливо ждал в сторонке, пока Вайнштейн разговаривал с людьми, собирал подписи. Вскоре они подружились, и Грину даже стали нравиться их совместные поездки. Вайнштейн оказался очень интересным собеседником, во всяком случае, пока был трезв. Когда голосование завершилось, и подавляющим большинством голосов был принят вариант Коцюбы, Грин так и остался при Вайнштейне. В конце концов, кто-то же должен был отвозить его, пьяного, домой. Обязательных занятий с Коцюбой и помощи по дому это не отменяло, и цели своей Грин добился вполне: он целый день был занят, целый день у всех на виду, и значит – в безопасном удалении от Мишки.
Порой, Грин ловил себя на том, что завидует Мишке. Сравнивая себя с Мишкой, он все время ощущал собственную неполноценность в сравнении с ним. Мишка опережал его по всем показателям. Он лучше дрался, лучше стрелял, быстрее бегал, даже соображал лучше. Коцюба тренировал у младших членов Семьи не только мускулы и скорость – он часто давал логические задачки. Мишка решал их намного быстрее Грина... быстрее всех. Но если бы только это – самым болезненным для Грина оказалось то, что Мишку выделял Коцюба. Мишка был фаворитом, Коцюба не скрывал, что именно его хотел бы видеть во главе Семьи, когда отойдет от дел. Мишка был звездой, и этим все сказано. В сиянии его талантов терялся и Грин, и остальные пацаны. Того, как Мишка издевается над своими товарищами, Коцюба не замечал. Грину казалось, что, даже если бы он и был в курсе дела, он бы только пожал плечами, и сказа: «дети». Но Коцюба ни о чем не догадывался, тем более, что дел у него было по горло.
– Ты знаешь такого – Эрика? – спросил он как-то у Грина. – Это такой белобрысый паренек.
– Ну… знаю, – ответил Грин.
– Что можешь о нем сказать? Он адекватный?
– Ммм… – Грин задумался, говорить об Эрике правду или нет, потом все-таки решился: – Думаю, нет.
– Что так?
Грин рассказал Коцюбе о Стасике. О том, как Эрик подбивал всех на бунт. О том, какую роль Эрик сыграл в убийстве охранников.
– Н-да, буйный паренек, – заметил Коцюба. – Вот что, Шимон, вы же с Вайнштейном у Сергея сегодня будете? Передай Эрику, если он там, что я приглашаю его на ужин. Тут недалеко, пешком дойдет. Хорошо?
– А что случилось? Есть проблема? – спросил Вайнштейн. Он стоял рядом, и терпеливо ждал, пока отпустят его оруженосца.
– Этот Эрик, и еще шестеро мальчишек, решили создать свою Семью. Сами, без старших. Прикинь, уже дом нашли, и начали его оборудовать.
– Ну и что? – Вайнштейн не понял, в чем проблема: – Это же отлично, как раз то, чего мы хотели.
– Да, вот только родители этих пацанов мне покоя не дают. Вчера я ездил туда, ну, в тот супер, где мы их поместили. Так меня там чуть не загрызли: возвращай им детишек. Ты власть, ты обязан, говорят
– Ну, а ты что?
– Ну, а что я им скажу? Обещал разобраться… – Коцюба поморщился.
Грин поймал Эрика выходящим с базы Сергея, и передал ему приглашение Коцюбы.
– Что, Грин, нашел себе хозяина? – прищурился Эрик. – Ты всегда был размазней. Ну и как оно – в шестерках бегать?
– Они мои друзья! – вспыхнул Грин. – Семья, ты это понимаешь, урод? – он толкнул Эрика, и тот отлетел.
– Дети, не ссорьтесь, – тут же возник рядом с ними охраняющий вход Леха. Эрик злобно на него посмотрел, что-то прошипел сквозь зубы, и ушел. Грин был уверен, что он не придет на ужин, но, к его удивлению, Эрик появился. Он сменил одежду, и вместо добротных, но неброских вещей, что выдал ему Сергей, надел ярко-красную туристическую куртку с множеством карманов, джинсы от известного кутюрье, и остроносые ботинки на высоких каблуках. На поясе у него висел пистолет. Пистолет был огромный, и рядом с тощим бедром Эрика смотрелся нелепо. Всем своим видом Эрик как бы говорил: «я уже не мальчик, извольте со мной считаться». Держался он так же: вызывающе, и немного нервно. Впрочем, Коцюба был с ним отменно вежлив, встретил у дверей, проводил в гостиную, где уже был накрыт стол. Эрик, если и хотел что-то сказать, при виде такого обращения растерялся, и вел себя спокойно.
Готовила Марина превосходно. Отвыкший от хорошей домашней еды Эрик ел так, что за ушами трещало. Остальные от него не отставали, и за столом было тихо. Наконец, когда и первое, и вторе, и третье было благополучно съедено, из-за стола встали женщины, дети, кроме Грина и Мишки, ушли к себе. Коцюба, откинувшись на стуле, ковырял в зубах спичкой. Эрик смотрел на него. Шел молчаливый поединок – кто кого переглядит. Первым не выдержал Эрик.
– Зачем позвали меня? – буркнул он, и принялся рассматривать потолок.
– Ладно, Эрик, не буду ходить вокруг да около, – ответил Коцюба. – Мы тебя позвали, потому что на тебя поступили жалобы. Ты увел с собой детей…
– А, кролики уже настучали, – кивнул Эрик. – Я никого не уводил, они сами со мной ушли. Ведь вы же сказали, что все, кто хочет, может создать свою Семью, вот я и создал.
– Насчет кроликов ты зря, – покачал головой Коцюба. – Люди о своих детях беспокоятся.
– Как же, беспокоятся, – фыркнул Эрик. – Скоро месяц, как мы не в туннеле, а они сидят. Ваш Райво им по три раза на день в оба уха кричит: создавайте свои Семьи, готовьтесь к зиме! А они сидят. И всех разговоров у них – когда дадут пожрать, и что будет, каша или макароны.
– Ну, а ты что предлагаешь? – спросил Летун.
– Я хочу, как нормальные люди жить! Как те, что уже отделились! – ответил Эрик. Коцюба с Летуном переглянулись. В словах Эрика был резон. Адекватные люди из бывших обитателей туннеля уже таки делали: объединялись в группы по десять-двадцать человек, и занимали пустые дома в промзоне, и в Городках. Вокруг было полно всего, и еды, и техники. Там, где когда-то жили и работали больше, чем полмиллиона человек, осталось много всего. Надо было только не лениться, и отыскать нужное. Грин знал, что Республика отделившимся помогала, выделяла и оружие, и продовольствие на первое время, снабжала горючим из бывших запасов Фраймана.
– А сможешь ты так жить? Извини, конечно, но ты же совсем пацан, – заметил Летун.
– А что?! – покраснел Эрик.
– А то, что ты сам рискуешь, и ребят своих подставляешь. А они еще совсем дети, как и ты. Родители жалуются…
– Я не ребенок! – запальчиво крикнул Эрик. – И вы не имеете права указывать мне, как жить!
– Мальчик, – мягко заметил Коцюба. Он улыбнулся, и посмотрел на Эрика. Эрик опустил глаза. – Мальчик, ты нас с кем-то путаешь. Мы не соцработники. Права остались в прошлой жизни. Если мы решим, что ты представляешь угрозу, мы тебя уберем. И ничего ты не сделаешь, потому что мы сильнее.
– Ах, так! – вскочил Эрик, обвел собравшихся диким взглядом, и схватился за пистолет. Грин с ужасом ждал, что сейчас он начнет стрелять. Зная Эрика, он в этом не сомневался. Эрик, меж тем, пистолет не достал. Коцюба, все так же откинувшись на спинку стула, спокойно смотрел на него, и под этим взглядом Эрик обмяк, и плюхнулся назад на свое место.
– Эх вы, – устало произнес он. – Я думал, что вы другие, что вы лучше. А вы такие же гады, как те…
– Лучше, чем Фрайман?
– Да при чем тут Фрайман, – махнул рукой Эрик. – Вы такие же, как и прежние. Вот почему такие как вы всегда уверены, что можете указывать другим, как жить? Только потому, что вы сильнее?
– Мы не указываем тебе, как жить. Будь ты старше, никто бы тебе слова не сказал, – заметил Летун. – Ты не прав, мы не такие, как прежние правители. Мы вообще не правители. Народ, люди, такие же, как ты, выбрали нас, чтобы мы защищали их интересы, защищали порядок. Именно поэтому ты здесь – мы должны убедиться, что от тебя не будет вреда. Ведь речь идет о детях. Твои необдуманные действия уже стоили жизни ребенку… Как там его звали? Стасик? Я говорил с его мамой. И родители твоих друзей с ней говорили, они боятся за своих детей.
– Послушайте, вы! – Эрик снова вскочил, красный как рак. – Вы не будете решать за меня, и за других. Да, мне нет восемнадцати, но это не значит, что я вас должен слушаться. Вы не сможете меня заставить, можете вообще убить, я плевать на вас хотел! Я вам ничего не должен, и остальные пацаны тоже.
– Как же не должен? – подал голос Вайнштейн. – Общество дало тебе все: тебя учили, лечили, тебя защищали. Наши друзья погибли, вытаскивая тебя и остальных из туннеля. Ты думаешь, что ничего нам не должен? Отнюдь, мальчик, ты можешь не признавать своих обязательств перед обществом, но они есть.
– Ошибаешься, старик! – повернулся к Вайнштейну Эрик. – Вы всегда были против меня! Ваше государство, и ваша полиция, посадили меня в тюрьму. Ты знаешь, каково это – сидеть в тюрьме для детей? Знаешь? – Эрик кричал. – Знаешь, каково смотреть, как каждую ночь приходят старшие, и имеют младших? А персонал делает вид, что ничего не видит? Ты хоть раз лежал в темноте, и молился по себя: «только не меня, только не сегодня?» А? Нет, не знаешь! Ты книжек умных начитался, и думаешь, что там все написано. Так я тоже книжки читал, вот хоть вашего тихоню Грина спроси. Читал еще как! Только не написано в тех книжках главных слов! Общество, порядок, интересы… – Эрик, как лев в клетке, прошелся из угла в угол.
– Эрик, а за что ты в тюрьму попал? – спросил ошеломленный Грин.
– Ты спрашиваешь, как я попал в тюрьму, – Эрик сел напротив Грина. Стул он развернул наоборот, спинкой к себе. Положив подбородок на скрещенные руки, он уставился на Грина. – Ну, так слушай. Когда мне было двенадцать, я узнал, что мои родители – на самом деле мне не родные, что меня усыновили. – Грин слушал историю Эрика, и не верил своим ушам. Коцюба с Летуном сидели, открыв от удивления рты. Все началось с того, что к Эрику в супермаркете подошел мужчина в форме охранника, и обратился на языке, которого Эрик не знал. Увидев, что Эрик его не понимает, мужчина перешел на государственный язык Земли Отцов, и с жутким акцентом сказал ему, что знал его отца, и хотел бы с ним встретиться. Он назвал Эрику имя. Эрик ответил мужчине, что тот, наверное, ошибся, и что его отца зовут по-другому. Мужчина очень удивился, и принялся расспрашивать Эрика о том, кто его родители, и где он живет. Расспросы прекратила «мама», которая утащила Эрика из магазина. Эрик пытался ее расспросить, но она нервно ответила, что мужчина сумасшедший, и что не надо об этом думать. При других обстоятельствах Эрик бы об этом забыл, но нервное поведение «мамы» заронило в его душу зерно сомнения. Эрик стал рассматривать семейный альбом, и обнаружил две странности. Во-первых, не было его фотографий в младенческом возрасте, все начинались с двух лет. Во-вторых, внешне он разительно отличался от всех без исключения «родственников». На следующий день Эрик ушел с занятий, и на автобусе поехал в тот супермаркет. Охранника не было, но был его сменщик, который дал Эрику адрес. Эрик поехал по указанному адресу и нашел того охранника. Охранник очень удивился визиту Эрика, но впустил его к себе домой, и напоил чаем с конфетами. Он рассказал Эрику, что у него был друг, но потом пути их разошлись. Эрик, по словам охранника, был точной копией того человека, и он подумал, что Эрик – его сын. Охранник сказал Эрику, как звали его друга. Узнав имя, Эрик за пару вечеров через сеть нашел адрес, по которому был зарегистрирован тот человек. Утром вместо школы он поехал туда. В ужасном трущобном районе, каких Эрик ни разу до того не видел, он с трудом нашел нужный дом. В квартире, адрес которой значился в базе данных, жили другие люди. О тех, кто там жил до этого, они ничего не знали. Дверь захлопнулась перед носом у Эрика, и он уже было собирался уйти, как вдруг соседняя дверь открылась.
– Мальчик, ты кого-то ищешь? – на лестничную клетку вышла сгорбленная старуха.
– Да, ищу, – Эрик назвал имя.
– Эва, так они уж давно тут не живут, – покачала головой старуха.
– А где их можно найти, вы не знаете? – с надеждой спросил Эрик.
– А нет их, совсем нет. Муж, тот покончил с собой, а жена уехала назад, откуда приехала. Ребенка у них забрали, вот и…
– Ребенка?
– Зайди, я расскажу, – пригласила Эрика в дом старуха. Она рассказала Эрику историю молодой пары, что когда-то жила по соседству. История была простая, и незамысловатая: молодая пара, эмигранты с ребенком. Она мыла полы в поликлинике, он работал охранником. И был у них сын. Когда грянул кризис, мужа с работы уволили, и они стали жить на копеечную зарплату жены. Денег стало не хватать, и муж с горя запил. Семьей заинтересовались социальные службы, и ребенка у них забрали, под предлогом неспособности родителей его содержать.
– И что, он не пытались бороться? – спросил у старухи Эрик.
– Пытались, муж и адвоката нашел, и жаловались они, пороги оббивали, да все без толку. Говорят, сыночка-то ихнего богатеи какие-то усыновили. Известное дело, тем закон не писан, нажали на кнопки, и все. Так и остались они ни с чем. Даже не узнали, где их ребеночек оказался. А потом муж полез в петлю. Аккурат в соседней комнате и повесился. А она уехала назад, к родным.
Эрик ушел от старухи ошеломленный. Подозрения переросли в уверенность. Приехав домой, он с ходу накинулся с вопросами на «маму», которая пыталась отругать его за то, что он прогулял школу. «Мама» не выдержала, и раскололась: все было так, как рассказала старуха. Эрик был не родным, а усыновленным.
С того дня он сорвался: стал прогуливать школу, связался с уличной компанией, воровал. «Мама» и «папа» ничего с ним поделать не могли. На все попытки его приструнить, он отвечал одно: «вы мне не родные, идите в ж…». Он даже перестал откликаться на имя, что дали ему «родители». Настоящее так и не смог узнать, поэтому придумал сам, и стал звать себя Эрик. В тринадцать он попал в тюрьму за убийство – в глупой уличной ссоре толкнул соперника, тот упал, и разбил голову о камень. Вместо того, чтобы позвать взрослых, Эрик ушел. Травма оказалась серьезной, и мальчик умер. Эрика признали виновным в убийстве по неосторожности, и в неоказании помощи, и посадили в тюрьму. Официально это заведение называлось иначе, но, по сути, было именно тюрьмой.
– Вот так все и было, – сказал Эрик, и усмехнулся. – Ваше общество сначала лишило меня родителей, а потом и свободы. Я ничего, совершенно ничего вам не должен! Класть я хотел на ваше общество, пусть провалится к черту ваше общество! Оно мне ничего не дало! Если хотите знать, я даже рад, что весь ваш мир рухнул. Вы это заслужили!
– Вот это да, – присвистнул Коцюба. Грин тоже сидел, открыв рот. То, что рассказал Эрик, многое объясняло.
– Да ты понимаешь, что несешь, сопляк! – Летун, против обыкновения, повысил голос, но Коцюба не дал ему продолжить:
– Погоди, Летун. Я думаю, пацан прав, – вот тут пришел черед Летуна и Вайнштейна удивляться. Вайнштейн открыл рот, чтобы что-то сказать, но ничего не сказал, так и остался сидеть с открытым ртом. А Коцюба продолжал: – Он, и правда, нам ничего не должен. Мы же не наследники старой Земли Отцов. Государства у нас нет, и принуждать кого-то мы не имеем права – люди нам этого не разрешали. У нас другое общество. Мы свободные люди, и этим отличаемся от тех. кто был до нас.
– Ты хочешь отдать ему детей? – не поверил своим ушам Летун.
– Дети не вещь, чтобы их давать или не давать. Тут он прав, а мы нет. Они люди, свободные люди, такие же, как ты, или я. Если они хотят идти с Эриком, пусть идут. Все, то мы можем сделать, это помочь им. Я сам лично помогу им наладить отопление. Мы можем одну из наших резервных печек отдать, например. Надо будет подкинуть еды и горючки. Стволы они себе сами раздобудут – вон, пистолет уже есть. Так я думаю…
– Что, правда поможете? – прошептал Эрик, и Грин увидел, что на самом деле он отчаянно трусит, прикрывая это маской злости.
– Ну а что, это вариант, – хлопнул по столу Летун. – Решено. Завтра же сходим к Эрику, и посмотрим, что там к чему.
Когда окрыленный надеждой Эрик ушел, ничего не понимающий Вайнштейн накинулся на Коцюбу:
– Ты вообще понимаешь, что сейчас сделал? Он же буйный, как можно ему детей доверять?
– Конечно, понимаю. Вон, спроси Летуна, он, хоть и не сразу, но сообразил, – улыбнулся Коцюба.
– Смотри, Вайнштейн, – кивнул Коцюбе Летун. – Запугать его не получилось – как ты уже заметил, он буйный. Если б мы стали на него давить, он бы собрал свою банду, и слинял подальше. Остановить его мы не в силах. Не убивать же нам его, в самом-то деле? Значит, надо, чтобы он был у нас под присмотром, рядом. Что мы и сделали. Да и дети целее будут, всяко мы их в беде не оставим. Теперь понял?
– В опасные игры изволите играть, товарищи, – покачал головой Вайнштейн. – Ведь совершенно непредсказуемый персонаж. Когда он вырастет, управы на него мы не найдем.
– Это наш человек, – хлопнул Вайнштейна по плечу Коцюба. – Сам хочет жить, своим умом, за свой счет. Такие пацаны – наше будущее. Точно не все эти так называемые взрослые, что пальцем о палец ради самих себя не ударят. Пацан-то прав, это проблема. Нам еще предстоит решать, что делать с теми, кто не сможет создать Семью. А ведь там у многих дети, этих на все четыре не пошлешь.
– Он враг любого порядка, этот Эрик. И он по-своему прав, если, конечно, сказал правду насчет тюрьмы, – вздохнул Вайнштейн.
– Все-таки мне кажется, что он с нами. Мы ведь тоже для старого мира были изгоями… ну, может, не изгоями, но уж точно не большими его поклонниками. Вспомни, как тебя от всего тошнило, и ты сидел у меня на кухне и глаза заливал, – поддел Вайнштейна Коцюба.
– Ну, я-то взрослый. А этот же совсем дикий.
– Как и все дети, Вайнштейн. Все же, я думаю, мы справимся. Он теперь будет часто заходить, вот и наладь с ним контакт, – Коцюба хитро глянул на Вайнштейна. Тот вместо ответа страдальчески закатил глаза.
– Конечно, справимся. И волчонка этого приручим. Теперь, когда Фраймана нет, все время – наше, – поддержал Коцюбу Летун.
Грин выслушал этот разговор, и подумал, что Вайнштейн-то прав. Эрик непредсказуем, и опасен. А со временем, как подрастет, станет еще опаснее. Летун и остальные мужики серьезные, но вряд ли представляют, с чем столкнулись. Грин помнил, как Эрик превратил пацанов из туннеля в единое, жаждущее крови, существо. И где гарантия, что он не повторит этого снова? Впрочем, свои мысли он оставил при себе. Во-первых, его никто бы не послушал. Во-вторых, он и сам стал понемногу разделять почти религиозную уверенность Коцюбы, Летуна и остальных активистов Республики в успехе нового мира. Они верили, что смогут создать новое общество, без насилия и принуждения, и вера эта была настолько сильна, что мир вокруг них не выдерживал, и менялся. Замкнутый, нелюдимый после всего, что с ним произошло, Грин, и сам не заметил, как стал горячим сторонником этих идей. Похожая метаморфоза произошла и с Эриком. Лед недоверия был сломан.
Мечтой всех мальчишек Республики было иметь свой пистолет. Винтовки были у многих. После краткого инструктажа по безопасности, получил винтовку и Грин, такую же, как у Мишки: имперский укорот. Каждый день они тренировались в стрельбе вместе с мальчишками из других Семей. Но это было не то: винтовка оставалась собственностью Семьи. Иметь свой, не выданный, а собственноручно добытый, пистолет, стало престижно, как в старые времена иметь навороченный сотовый телефон. Тот же Эрик, козырявший пистолетом, вызывал жгучую зависть многих пацанов. Сам факт обладания своим оружием подымал его на недосягаемую высоту. Мечтал о своем пистолете и Мишка.
– Вот что Грин, ты пистолет иметь хочешь? – подкатил как-то Мишка к Грину. Видно, ему и правда, нужна была помощь, раз он опустил свое неизменное «вонючка», с которым всегда обращался к Грину.
– Конечно, хочу, – заинтересовался Грин.
– Ну, тогда слушай, – Мишка рассказал, что Денис, из Семьи Райво, их ровесник, знает, где можно достать пистолет. До катастрофы он знал одного мужика, который коллекционировал оружие. Наверняка в его квартире можно поживиться. Мишка бы сходил и сам, но уж больно место опасное. Поэтому ему нужна помощь Грина.
– А где это? – просил Грин.
– Это в Городе, – Мишка назвал улицу.
– Но ведь нам же строго-настрого запрещено туда ходить! – воскликнул Грин. – Там же людоеды, дикие чмулики!
– А ты че, зассал? – презрительно усмехнулся Мишка. – Я так и знал, что ты задний ход включишь, вонючка. Забудь, что я сказал.
– Погоди, – засуетился Грин. Обвинение в трусости резануло его, как ножом. – Я не против. Только надо все продумать.
– Все уже продумано без тебя. В общем, так. Завтра у нас выходной, скажем, что идем в гости, а сами туда. Возьми рюкзак, патронов побольше. Утром встречаемся у перекрестка под туннелем. Не придешь, уходим без тебя. Понял?
– Понял, – обреченно кивнул Грин. Что-то подсказывало ему, что он влезает в авантюру. Он уже пожалел о том, что согласился, но гордость не позволяла ему отказаться.
Вышли утром, чуть свет. Перекресток у туннеля был пуст. Над землей стелился туман, скрывая эстакады и вход в туннель. Это было Грину на руку, он подозревал, что если часовые у входа увидят, как и они уходят в Город, то им не поздоровтся. Грин пришел раньше всех. Он прождал с полчаса, никого не было. Все это время он боролся с желанием развернуться и уйти. «Они же просто над тобой прикололись», убеждал он себя, представляя, как хихикает сейчас Мишка. Он уже было почти поверил в это, и даже было сделал несколько шагов назад, в промзону, как вдруг услышал голоса. Грин застыл, вслушиваясь. Из тумана вынырнул Мишка с незнакомым длинным пареньком.
– Денис, – протянул руку паренек. Он был на голову выше Грина, из-за чего казался очень худым. С его плеча на ремне свисала винтовка последней модификации, местного производства. Короткая, сделанная по схеме «булл-пап», с пластиковым корпусом и встроенным коллиматорным прицелом, да еще и новенькая. Грин завистливо покосился на винтовку.
– Так, Грин, это себе в рюкзак сложи, – Мишка сунул Грину тяжелый пакет. Грин переложил себе в рюкзак содержимое пакета: магазины к винтовке, пару двухлитровых бутылок с водой, консервы. Мишка остался налегке, с двумя магазинами в подсумках на поясе. По губам Дениса скользнула улыбка, но он ничего не сказал, и свой рюкзак перевешивать на Грина не стал.
Путь вел в гору, шли они неторопливо, чтобы сохранить силы.
– Мы правильно идем? – спросил Грин у Мишки, когда они свернули влево, и углубились в лабиринт городских кварталов.
– Правильно, – кивнул Мишка.
– А карта у нас есть?
– Зачем нам карта? Денис знает дорогу. Я тоже в Городе жил, – бросил Мишка презрительно. Грин часто ловил его оценивающий взгляд, он точно ожидал момента, когда Грин скуксится. Мишкиным ожиданиям не суждено было сбыться. Грин потел, сгибаясь под тяжестью рюкзака, и старался не отстать. Сдаваться он и не думал. Может, ему не хватало физической выносливости, но два года в туннеле научили его терпеть.
Взошло солнце. Туман развеялся. Вокруг было тихо, очень тихо, и только эхо шагов разносилось по пустым улицам. Пустой город угнетал. Таращились пустыми глазницами окон дома, у многих под весом снега провалились крыши. Размытый после таяния снегов асфальт улиц зиял провалами. Местами по улицам было не пройти из-за завалов и нагромождений искореженных машин. Много было сгоревших домов, причем сгоревших не так давно, уже после того, как сошел снег. Еще был запах. Тяжелая, тошнотворная вонь гниющего мяса. Тела тех. кто жил в Городе до катастрофы, законсервированные морозом, оттаяли, и разлагались, наполняя зловонием улицы.
Грину было страшно. Про людоедов, единственное население когда-то многолюдного города, ходили самые невероятные слухи. Те, кто дорожил своей жизнью, сюда не совались. Решившие помародерствовать в пустом городе очень часто пропадали с концами. Не зря пацанов не один и не два раза предостерегали от походов даже на окраины Города. А они не то, что на окраины – те остались далеко позади, они шли в самый центр. Давящая атмосфера руин подействовала на всех. Они старались лишний раз не шуметь, и даже переговаривались шепотом. Казалось, что из каждого окна за ними кто-то наблюдает. Не сговариваясь, все зарядили винтовки, и сняли с предохранителя. Денис уверенно вел их, сворачивая то влево, то вправо, проходя какими-то кошачьими тропами в обход широких улиц.
– Что это? – нервно дернулся Денис, услышав, как громыхнуло что-то в руинах. Все замерли, поводя стволами винтовок. У Грина вспотели ладони, он судорожно сжал рукоять, и прикоснулся пальцем к спусковому крючку.
– Это кошка, – выдохнул Мишка, и напряжение сразу отпустило. Улыбаясь, они смотрели, как по навесу из жести, грациозно переступая, пробирается грязно-белая кошка. Жесть больше не гремела, кошка двигалась бесшумно. Они подошли ближе, кошка, дойдя до края навеса, увидела их, и зашипела, выгнув спину.
– Ничего себе… – протянул Мишка. – Как же она выжила?
– Кошки очень умные, – сказал Денис. – И потом, им проще выжить, чем людям.
Встреча с кошкой подняла ребятам настроение, и они зашагали быстрее. Время подошло к полудню, когда они, наконец, пришли.
– Вот этот дом, – Денис показал рукой на дом-высотку. В прошлом, до катастрофы, квартиры в таком стоили недешево. – На восьмом этаже.
Как и многие дома в Городе, этот стоял на склоне горы. Главный вход находился на уровне шестого этажа. С улицы в дом вел бетонный мостик с металлическими перилами, длиной метров пятнадцать-двадцать. Окна нижних этажей, обращенные к склону, упирались в облицованную камнем вертикальную стенку. Метрах в ста перед домом от улицы отходил съезд на стоянку. Грин думал, что Денис поведет их туда, но он пошел выше, к мостику.
– У меня нет ключа от двери внизу, – пояснил он. – Придется идти по мостику.
– Мы тут пройдем? – засомневался Грин. После землетрясения мостик треснул и перекосился, он висел под углом. Один из углов повис на арматуре, отделившись от стены здания.
– Зассал, вонючка? – осклабился Мишка и подтолкнул Грина в спину. Грин оглянулся на Мишку и Дениса. Денис улыбался, Мишка смотрел в упор, не отводя взгляд. Деваться было некуда, и Грин вступил на мостик. Переступая по перилам, он перешел на другую сторону. Мостик даже не шелохнулся, но Грин все равно задержал дыхание, и выдохнул, только оказавшись в подъезде. За ним перешли остальные. Они поднялись на три этажа выше.
– Пройдем через нашу квартиру, – сказал Денис, и достал из кармана ключ. Ключом он открыл дверь, и они вошли. В квартире все стояло на своих местах. Окна выдержали зимние ветры. Только на потолке расплылось покрытое плесенью пятно, видно, ставни у соседей выше оказались не такими прочными. Денис снял с плеч рюкзак, и достал из него моток веревки, и альпинистскую сбрую. Они закрепили веревку на балконе, и Денис, как заправский альпинист, спустился на балкон этажом ниже. Грин смотрел на это широко раскрытыми глазами.
– Круто, – позавидовал он вслух.
– А ты думал, мы лаптем щи хлебаем? – хмыкнул Мишка. Грин узнал любимую поговорку Коцюбы.
– Сматывайте репшнур! – донесся снизу голос Дениса. Мишка смотал веревку, и мотнул головой в сторону выхода. Они спустились на этаж ниже. Денис открыл изнутри дверь, и они вошли в квартиру.
Сейф они нашли быстро, но тут же уперлись в новую проблему: он был закрыт.
– Черт, что же делать? – почесал в затылке Денис. – Он никогда его не закрывал, я же помню.
– Щас я его открою, – отодвинул Дениса Мишка и приставил к замочной скважине ствол винтовки.
– Нет! – в один голос закричали Денис и Грин. – Не надо шуметь!
– Ну, а что делать? – Мишка опустил винтовку.
– Надо найти ключ! – осенило Грина.
– Да, где-то должен быть запасной, – согласился Денис. Битый час они искали ключ, перевернули квартиру вверх дном, но так и не нашли.
– И что теперь? – хмыкнул Мишка.
– Надо взять сейф с собой. Оторвем его от стены, и заберем собой. Дома откроем, – предложил Денис.
– Он же весит килограмм пятьдесят, – с сомнением произнес Мишка. Сейф – узкий металлический ящик длиной больше метра, казался очень тяжелым.
– Возьмем телегу, я в кладовке видел, – развеял сомнения Денис. Так они и поступили. Найденным среди инструментов хозяина ломиком оторвали сейф от стены – прикручен он был чисто формально. Потом, чертыхаясь, снесли его вниз, к выходу на мостик. Грин перешел первым, перенес тележку, рюкзаки. С задней части сейфа, обращенной к стене, кто-то приварил крепления, уши с отверстиями. Денис продел в эти отверстия веревку, чтобы было легче нести. Мишка с Денисом взяли сейф, и стали, осторожно переступая, переходить на другую сторону. Когда они были на середине мостика, раздался вопль. Грин испуганно присел, поворачиваясь в сторону кричащего, и увидел, что метрах в пятидесяти выше по улице стоят две черные фигуры. Одна из этих фигур издавала этот вопль, гортанный, переходящий в вой вопль, в котором не было ничего человеческого. Тут же из-за домов донеслись ответные вопли. Грин похолодел: их выследили людоеды.
– Чмулики! – взвизгнул Мишка. Грин оглянулся. Мишка, вытаращив глаза, смотрел на виднеющиеся вдалеке фигуры. Его лицо перекосила гримаса страха, он разжал руку, и выпустил веревку. Сейф упал одной стороной на край перил, и соскользнул вниз. Денис мгновение балансировал, пытаясь его удержать, но это ему не удалось. Коротко вскрикнув, он улетел вниз, увлекаемый тяжестью сейфа. Мишка глянул на Грина дикими глазами, развернулся, и кинулся бежать вниз по улице. Грин медленно, точно во сне, подошел к краю, и посмотрел вниз. Двумя этажами ниже, на верхней парковке, лежало распростертое тело Дениса. Вопли приблизились, черные фигуры вдали пришли в движение. Грин затравленно оглянулся. Вокруг никого не было, и от этого стало еще страшнее. Волна страха захлестнула его, и он со всех ног побежал по улице вслед за Мишкой.
Сердце выпрыгивало из груди, кровь стучала в висках. Грин несся, не разбирая дороги. Винтовка с прикрепленным «по штурмовому» ремнем болталась впереди. Грин придерживал ее рукой, чтобы не мешала бежать. После двух лет в туннеле он был еще слаб, и очень быстро выдохся. Ему показалось, что прошло совсем немного времени, буквально полминуты, но, когда он остановился, оказалось, что он успел порядочно отбежать. Тяжело дыша, Грин привалился спиной к стене дома. Только в этот момент он понял, что так и не скинул рюкзак.
– Да что же это, – кашляя, выдохнул Грин, и сполз по стене на асфальт. Вокруг все было тихо, и он понемногу пришел в себя. Страх ушел, и откуда-то из глубины сознания всплыла мысль: «а как там Денис?». Мысль резанула по сердцу, но еще больнее ранила вторая: «что я скажу Коцюбе?». Грин представил себе, как он стоит перед Коцюбой, и объясняет ему, почему он бросил Дениса на съедение людоедам, и его замутило. Грин понял, что после такого не сможет смотреть в глаза людям. Страх снова оказаться в одиночестве был даже сильнее страха смерти. Была и другая мысль, подленькая: Денис упал с высоты, и наверняка погиб. А если и не погиб, те черные фигуры это исправят. Можно будет что-то придумать, соврать: мол, спустился, проверил, а потом ушел. Все равно никто его на лжи не поймает. Никто, кроме него самого. Ведь он, по сути. Поступил сейчас с Денисом так же, как с ним поступил Илья: бросил на произвол судьбы. Эта мысль обожгла Грина, и он застонал, схватившись за голову. Противоречивые желания раздирали его на части, но одно, главное, победило, и отодвинуло на задний план все, даже инстинкт самосохранения.
– А вот хрен вам, суки! Хрен вам! – прохрипел Грин, встал, и зашагал туда, откуда только что прибежал. Подгоняемый злой решимостью, он перешел на легкий бег. На бегу он успевал смотреть по сторонам, четко фиксировал обстановку. Его никто этому не учил, Коцюба что-то такое объяснял, но специально они это не отрабатывали. Грин и сам не понял, откуда у него взялась эта способность. Еще недавно, когда бежал вниз по улице, он был ошалевшим от страха мальчишкой. Вверх подымался боец. Может быть, случилось то, о чем говорил Коцюба – в Грине это было, и сейчас он это нашел.
Когда впереди показались знакомые дома, Грин с бега перешел на медленный шаг. Прижимаясь к стенам домов, он стал осторожно приближаться, подняв винтовку. Впереди никого не было. Грин несколько минут просидел под стеной, рассматривая дом, откуда они вынесли сейф, но никакого движения не заметил. Пока он осматривал окрестности, у него возник план. Он свернул направо, на ведущий к парковке съезд, и пошел по нему вниз. Дорога в этом месте изгибалась, и Грин не видел, что творится на стоянке, куда упал Денис.
Впереди послышался стон. Грин замер, и осторожно выглянул из-за поворота. До лежащего Дениса было метров двадцать-двадцать пять. Вокруг него стояли черные фигуры, восемь или девять, точнее сосчитать Грин не смог. Прищурившись, он смог разглядеть детали. Оружия не было видно. Людоеды были заняты Денисом. Рюкзак Дениса, который Грин бросил наверху, лежал перед самым большим людоедом, которого Грин сразу окрестил про себя Вожаком. Вожак копался в нем, издавая довольное уханье. Другие стояли вокруг него, переговариваясь. Грин уловил обрывки фраз, но ничего не понял, как будто они говорили на чужом языке. Сами звуки речи людоедов, посторенние фраз, тональность, звучали чужеродно.
Вожак оторвался от рюкзака, встал, подошел к Денису и пнул того ногой в бок. Денис застонал. Вожак прорычал что-то, указывая на сейф, лежащий рядом. Веревка по-прежнему охватывала запястье Дениса. Денис еще раз застонал, и ответил отрицательно. Вожак снова пнул его в бок, вызвав новый стон. Грин понял, что медлить нельзя, и прицелился.
Раньше он никогда не стрелял в людей. Он и на рыбалку-то не ездил, до того ему было жаль рыбу. Сейчас у него на прицеле были люди – неправильные, злые люди, но люди. Грин заколебался. Кровь стучала в ушах, темные фигуры расплывались. Надо было стрелять, но сделать одно простое движение указательным пальцем стало вдруг очень сложно. Судьба решила за Грина – вожак людоедов каким-то звериным чутьем почувствовал опасность, и закричал. От вопля у Грина все внутри похолодело, он чудом удержал винтовку в трясущихся руках. Вожак зарычал, и в сторону Грина развернулось сразу трое людоедов. Они кинулись к Грину. Увидев, как к нему приближаются три фигуры, Грин неожиданно успокоился. Винтовка больше не дрожала в руках. Волна зловония накатила на него, передний из бегущих людоедов заполнил собой прицел, и Грин нажал на спуск. Грохнул выстрел, винтовка толкнула его в плечо. Он тут же подкорректировал прицел, и нажал на спуск еще раз, как учили, выстрелив в уже падающую фигуру. Остальные людоеды завыли, но Грин уже их не слышал, он целиком отдался процессу стрельбы. Следующие два выстрела прозвучали один за другим, с интервалом в три удара сердца. Второй людоед сложился пополам и осел. Еще пара выстрелов – и на земле оказался третий. Грин перевел прицел на вожака. Неожиданно обострившимся зрением он увидел, как на покрытом коркой грязи лице вожака сверкают лихорадочным блеском безумные глаза. Вожак что-то каркнул, и перемахнул через ограждение стоянки. Его подручные последовали за ним. Грин услышал дробный топот удаляющихся шагов на нижнем уровне.
– Денис, ты жив? – убедившись, что людоеды убрались, Грин кинулся к распростертому Денису. Склонился, заглядывая в лицо.
– Кто… ? – прохрипел Денис, вглядываясь в Грина. – А, это ты…
– Денис, надо уходить! Ты можешь идти? – засуетился Грин.
– Нога… я сломал ногу. И в груди болит… – слабым голосом ответил Денис. Он попытался приподняться, и тут же откинулся назад. Грин понял, что у него сломаны ребра. Рука, привязанная к сейфу, была вывернута в запястье и посинела.
– Давай, я тебе помогу встать, – предложил Грин.
– Уходи, брось меня, – Денис смотрел не на Грина, а в сторону. – Уходи, они вернутся… Убей меня, и уходи, слышишь?!
– Я тебя не брошу! Если умрем, то вместе! – казалось, что это сказал не Грин, а кто-то другой, как будто он поменялся местами с Коцюбой. О том, что он только что убил трех человек, он даже не вспомнил. Сложись все иначе, он бы, наверное, переживал. Все-таки убивать – не его стихия. Во всяком случае, так он думал. Но в сложившихся обстоятельствах переживать было просто некогда – нужно было действовать. От того, как он себя поведет, зависела не только его жизнь, но и жизнь раненого Дениса.
– Ну и дурак, – прохрипел Денис. – Ладно. В моем рюкзаке, там в боковом кармашке, пакет. В пакете шприц. Это стимулятор. Вколи его мне.
– Это точно стимулятор? – подозрительно спросил Грин.
– Точно. Военный, мне Райво дал, на всякий случай.
Грин порылся в рюкзаке Дениса, и нашел одноразовый шприц с военной маркировкой.
– Чего ждешь? Давай! – слабеющим голосом произнес Денис. Грин сорвал колпачок, и с размаху всадил иглу в бедро Дениса. Он давил на поршень, пока не убедился, что шприц пуст. – Хорошо, теперь ждем две минуты, пока не подействует.
Две минуты показались Грину вечностью. Он тревожно оглядывался, и прислушивался к каждому шороху. Все его мысли были заняты тем, что делать. Он лихорадочно искал выход. Сосредоточившись на задаче, он не обращал уже внимания на валяющиеся трупы людоедов. Одного взгляда на них хватило ему с лихвой. Одетые в неописуемое тряпье, грязные, небритые, со свалявшимися волосами, людоеды не были похожи на людей. Они источали зловоние до того сильное, что Грина даже на расстоянии подташнивало, когда ветерок доносил до него их запах. О том, чтобы проверить их карманы, не было и речи.
– Мне лучше, стимулятор начал действовать, – поднял голову Денис. – Что делаем?
– Я знаю, что делать! – воскликнул Грин, и добавил, как будто Денис мог куда-то деться: – Жди здесь.
Грин прошел по парков, пока не увидел справа подъезд. Дверь была закрыта. Грин осмотрел замок, и приставил к нему ствол винтовки, но не выстрелил. Он вдруг подумал, что может получить свою же пулю рикошетом. Отойдя метров на десять от двери, Грин тщательно прицелился, и выстрелил. В замок он попал со второго раза. Для верности выстрелил еще, чтобы уж наверняка.
– Что там такое? – услышал Грин встревоженный голос Дениса.
– Я дверь открываю, – крикнул в ответ Грин, и ударил в дверь ногой. В замке заскрипело, дверь зашаталась. Грин налег плечом, и влетел в подъезд. Путь в дом был открыт. Грин вернулся к Денису.
– Ну что, пробуем? – спроси он. Денис кивнул, и повел вокруг блестящими глазами. Выглядел он намного бодрее, стимулятор свое дело сделал.
– Репшнур подбери, и ствол мой не забудь, – напомнил Денис Грину. Грин засунул в рюкзак веревку, оставив остальное содержимое на земле, подобрал винтовку, и повесил на плечо. Грин понял, что Денис уже и сам сообразил, что тот задумал – подняться в дом, и забаррикадироваться в квартире Дениса. План простой, не без изъянов, конечно, но ничего другого не оставалось: Денис в таком состоянии далеко бы не ушел.
– Ну, пробуем, – Грин подошел к Денису, и ухватил того за здоровую руку. С огромным трудом Денис смог встать на здоровую ногу. Грин перекинул руку Дениса себе за плечи, и тот повис на Грине, так, что Грин покачнулся.
– Больно, ччерррт! – скривился Денис.
– Все, идем. Вот так, осторожно, шажками… – ковыляя, они преодолели расстояние до подъезда. Когда они вошли внутрь, с улицы долетел многоголосый вой. Людоеды вернулись.
– Быстрее! – поторопил Грина Денис. Впрочем, Грина подгонять было не надо. Со всей возможной скоростью они стали подниматься вверх по лестнице. Один этаж..два… Грин сопел, обливаясь потом, под тяжестью навалившегося на него Дениса. Денис стонал и матерился. Они шли, упорно, шаг за шагом. Третий этаж. Четвертый. Вот и пятый. Снизу, с самого первого этажа по лестнице уже катилось эхо шагов людоедов.
– Ключ, быстрее! – прохрипел Грин. Он прислонил Дениса к стене, и стоял, тяжело дыша.
– В правом кармане штанов, – ответил Денис. Грин достал ключ, и вставил его в замочную скважину. Дверь открылась. Грин подхватил Дениса подмышки, и затащил в квартиру.
– Дверь! Дверь! – напомнил Денис. Грин выпустил Дениса, отчего тот со стоном упал на спину. и прыжком метнулся к двери. Он успел: когда он, выдернув торчащий снаружи ключ, захлопнул дверь, и задвинул защелку, шаги людоедов звучали уже совсем рядом. – Теперь на ключ!
Грин вставил ключ с внутренне стороны двери, и повернул. Он знал эти двери, у них с теткой стояла точно такая же. Дверь была не простая: стальная, и с особым замком. Поворот ключа не просто выдвигал язычок. Сверху, снизу, со всех четырех сторон двери выдвигались стальные штыри, намертво фиксируя ее в проеме. Поэтому оставшимся снаружи людоедам осталось только разочарованно взвыть: добраться до Грина и Дениса они уже не могли. Во всяком случае, пока.
– Слушай, а на кой черт мы поперлись сюда? Могли же этажом ниже, к коллекционеру войти? – спросил с пола Денис.
– Не знаю… Не подумал… – ответил Грин.
– Вот и я тоже… не подумал, – Денис кашлянул. – Ой, больно смеяться. Какие же мы долдоны!
– Ага, – кивнул Грин, и сполз на пол. В этот момент в дверь сильно ударили с той стороны. Грин дернулся, поднял винтовку, но дверь выдержала. Раздалось еще несколько ударов, дверь держала. Грин подошел к двери, глянул в глазок. На площадке толпились людоеды, Грин заметил Вожака. Вожак на его глазах отошел к двери напротив, и с разгона врезался плечом в дверь. Глазок потемнел, дверь снова затряслась.
– Что, съели?! Вот вам, ублюдки, сосите, твари! – заорал Грин. Адреналин бушевал у него в крови, и он кричал во всю глотку, осыпая людоедов площадной бранью. С той стороны двери доносилось рычание и вой – людоеды, услышав крики Грина, обезумели, и остервенело бросались на дверь.
– Кончай, – тихим голосом попросил по-прежнему лежащий на полу Денис. Грин опомнился, и подошел к нему.
– Ты как? – спросил он.
– Хреново, – ответил Денис. – Пить хочу.
Грин перенес Дениса на кровать. Дал ему попить, вознеся хвалу Мишкиной лени: если бы не Мишка, сидели бы они сейчас без капли воды. Впрочем, тут же напомнил Грину внутренний голос, без Мишки их бы вообще здесь не было.
– Наши приедут. За нами приедут, ты только держись, – Грин попытался приободрить Дениса.
– Думаешь? – одними губами прошептал Денис.
– Конечно! – с деланной уверенностью воскликнул Грин. Он и сам сомневался в том, что кто-то придет. Коцюба, конечно, не тот человек, чтобы их вот так бросить, да и остальные не хуже. Тот же Райво… Это если они узнают. А если нет?
– Думаешь, твой приятель Мишка расскажет, что мы здесь? – Дениса грызли те же сомнения. Куда они ушли, никто не знал. Мишка мог спокойно вернуться, и сделать вид, что ничего не случилось. Рано или поздно людоеды бы до них добрались, и все было бы шито-крыто. Вызвать помощь они не могли. В падении Денис разбил свою рацию-пятиваттку. Даже если бы она и осталась целой, связаться с кем-то в промзоне было невозможно: они находились за гребнем горы.
– Не знаю, – пожал плечами Грин.
– Вот и я не знаю. Оказался гнидой твой Мишка, – с горечью прохрипел Денис. Грин не стал с ним спорить, и доказывать, что Мишка вовсе не его приятель.
Грин сидел на балконе, и смотрел, как удлиняются тени. Солнце садилось за гору. Внизу, на улице перед домом, туда-сюда сновали десятки людоедов. Несмотря на кажущуюся хаотичность их перемещений, они не спускали глаз с окон квартиры, и с балкона. Стоило Грину выглянуть, как они принимались выть и рычать. Поэтому он сидел в глубине, и не высовывался. У него была мысль пострелять по ним, но он отказался от этой затеи. Незачем тратить патроны. Они еще могут пригодиться. На душе скребли кошки: Денису становилось все хуже. Грин давно перенес его на кровать. Поначалу он бодрился, просил воды, потом стал понемногу затихать. Каждый раз, наведываясь в комнату, где лежал Денис, Грин с затаенным страхом ожидал увидеть, что тот умер. Грин ходил туда-сюда: то на балконе посидит, то в комнату наведается, проверить, дышит ли Денис. Пока Денис дышал, но что будет дальше, Грин не знал. Дверь он забаррикадировал, вытащил из кухни холодильник и подпер, уперев в стену. Набросал стульев, чтобы людоеды, даже если ворвутся, ноги переломали.
На балкон он ходил, чтобы не пропустить помощь. Несмотря на то, что с каждой минутой уходящего дня надежды на благополучный исход было все меньше, Грин старался не унывать. Вскоре совсем стемнело. Закат в Земле Отцов короткий, полчаса – и уже темно. Людоеды с наступлением темноты приободрились. На дверь обрушились новые удары. Похоже, что они приволокли кувалду. Квартира наполнилась звоном. Грин нашел у Дениса в кладовке поминальную свечу, ту, что горит ровно семь дней, зажег ее и поставил в коридоре. Был у него еще импровизированный факел, из намотанной на ручку швабры тряпки, пропитанной машинным маслом, но его Грин оставил на самый крайний случай. Он занял позицию у входа в спальню, держа под прицелом дверь. Времени оставалось немного, еще полчаса, от силы, и людоеды ворвутся. Парадоксально, но с пониманием того, что все кончено, на Грина снизошло спокойствие. Он без суеты приготовился, разложил на полу магазины, рядом факел – тоже оружие, если вдуматься. Надлом, не дававший ему покоя после приключений в туннеле, исчез. Надвигающаяся опасность сделала Грина цельным. Он больше не боялся, и не сомневался. Все стало кристально ясно. За дверью бесновались враги, и все, что надо было сделать Грину, это продать свою жизнь подороже.
Удары следовали один за другим, и дверь стала понемногу прогибаться. Появилась щель, крики людоедов стали слышны гораздо лучше. Ничего человеческого в этих криках не было, за дверью бесновались хищные звери. Грин несколько раз выстрелил в щель. Запахло порохом, выстрелы в закрытом пространстве больно ударили по ушам, заглушив вопли людоедов. Удары на мгновение прекратились, потом возобновились с новой силой.
Внезапно к какофонии звуков добавился новый звук. Грин, поначалу, не обратил на него внимания, но звук становился все сильнее.
– Это же… – пробормотал Грин, и забыв про все, бросился на балкон. Слух его не обманул. Совсем рядом, буквально в паре кварталов ниже, по улице ехало что-то тяжелое и гусеничное. Рев мотора и лязг гусениц приближался. Между домов мелькал свет фар. Грин кинулся назад, схватил факел, и стал поджигать его. Факел загорелся и Грин кинулся назад.
– Мы здесь, мы здесь! – закричал он что было сил, и замахал факелом над головой. – Сюда!
Грин схватил винтовку, и несколько раз выстрелил в небо. Его заметили: свет фар мазнул по домам, машина развернулась и поехала к дому. Грин прикрыл глаза рукой, до того сильно светили фары . Машина остановилась перед домом, и заглушила мотор. Стало тихо. Грин увидел, что это «Жестокая», тяжелый гусеничный бронетранспортер. На броне сидели люди.
– Кто там? – спросил голос, усиленный громкоговорителем.
– Здесь Грин, и Денис! – закричал Грин, и выкинул ненужный больше факел.
– С вами все в порядке? – снова спросил голос.
– Денис ранен! Я в порядке! – ответил Грин.
– Хорошо, сиди там. Мы идем к вам.
Вскоре на лестнице загрохотали шаги. Грин разбирал баррикаду. С заклинившей дверью пришлось повозиться, но, с помощью принесенных инструментов, и эта преграда пала.
– Где раненый? – первой влетела Алина, и кинулась в спальню. За ней точно тень, следовал Габи, а за ними еще люди. В квартире разу стало тесно.
– Больше никого с вами не было? – Грин хотел посмотреть, что там с Денисом, но ему не дали. Огромная фигура, выросшая на пороге, властно развернула его к себе. Грин узнал Медведя.
– Мишка был, – пробормотал он.
– Про Мишку я знаю. Кроме него точно больше никого не было?
– Нет…
– Тогда собирай свою хурду, и марш вниз, в машину! – с этими словами Медведь отвесил Грину подзатыльник. У Грина зашумело в голове. На подзатыльник он не обиделся – понимал, что Медведь прав. Прыгая через две ступеньки, Грин сбежал вниз.
– Живой! Ах ты, засранец! – облапил его стоящий у бронетранспортера Вайнштейн.
Вынесли на носилках Дениса. Был он белее простыни, но глазами хлопал, и даже пытался что-то сказать.
– С ним все будет в порядке? – спросил Грин у идущей рядом с носилками Алины.
– Да, – Алина глянула на Грина неприязненно. – Ты погоди, дома тебя еще головомойка ждет. Еще пожалеешь, что целым вернулся. Такой переполох из-за вас, дурачков.
Алина оказалась неправа. Никакой головомойки Грину не устроили. Когда они вернулись, Коцюбы дома не было. Марина сказала, что они вышли на связь, и сказали, чтобы к ужину их не ждали. Грин в компании Вайнштейна сидел в гостиной, уписывал за обе щеки ужин, когда появились Коцюба в сопровождении Райво, и Ли. Ли тоже состоял в Комитете, и представлял бывших гастарбайтеров, переживших зиму.
– Вайнштейн, ты не поверишь! – сказал Коцюба, зайдя в гостиную.
– Что случилось? – Вайнштейн отложил книгу, и встал со своего любимого кресла в углу.
Коцюба и Райво, похохатывая, рассказали, что толпа бывших рабов пошла громить полицейский участок. Участок в Республике использовался как тюрьма, там сидели наиболее отличившиеся персонажи из окружения Фраймана. Была там и охрана, несколько человек.
– Представляешь, приезжаем мы туда, а там – чуть ли не сто человек у входа. С дубьем, со стволами – полный комплект. И требуют, значит, выдать им преступников, – посмеиваясь, рассказывал Коцюба.
– И ты выдал? – охнул Вайнштейн.
– Нет, конечно. Пришлось встать там, и пообещать, что повесим ублюдков.
– Я думал, они нас на кусочки порвут, – улыбнулся Райво. – А этот отморозок, – кивнул он на Коцюбу. – Встал там с пистолетом, как чертов шериф на Диком Западе, и сказал им, что они пройдут только через его труп.
– Да… – протянул Вайнштейн, и задумался. Потом поднял голову, и сказал, глядя Коцюбе в глаза: – А ведь нам придется это сделать.
– Что именно? – не понял Коцюба.
– Повесить тех людей, вот что.
– М-да, а ведь верно, – посерьезнел Коцюба. – Ну и пусть! И так у нас люди вместо того, чтобы делом заниматься, эту сволоту охраняют.
– Что, без суда? – прищурился Вайнштейн.
– В чем проблема, устроим суд. Материалов у нас, благодаря Профессору, на каждого вагон. И растление малолетних, и убийства, и рабовладение. Даже людоеды настоящие есть.
– Это плохой карма, начинать новое дело с казней, – заметил Ли. В его речи чувствовался акцент. Говорил он медленно и не всегда правильно.
– Мы соберем Комитет, и решим, – ответил Коцюба. – У нас Республика, а не банда. Все будет по закону.
Вышел Мишка, сверкая свежим синяком под глазом. Вайнштейн еще по дороге домой рассказал Грину, что Мишка появился под вечер, грязный, встрепанный и злой. Поначалу он ничего не хотел рассказывать, юркнул в комнату и сидел там тише мыши. Алина, поняв, что с сыном что-то не так, пошла туда, и вытянула из него всю правду – солгать матери Мишка не смог. Когда она услышала, что он бросил в Городе Грина и Дениса – точнее, по версии Мишки, на них напали людоеды, и они разделились, она не сдержалась, и двинула его кулаком по лицу. Ну, а дальше все было просто – она сказала Вайнштейну, Вайнштейн вышел на аварийную частоту, и попросил помощи. Откликнулся Медведь и еще несколько человек. Они сели на бронетранспортер, и поехали на поиски в указанный Мишкой район.
– А вот и наш герой, победитель диких чмуликов, – поприветствовал Мишку Коцюба. – Вам везет, засранцы, что вы уже взрослые, а то б я вас от души выдрал. Пистолетов им захотелось, героям.
– Ну, я со своим разберусь, как выздоровеет. Мало ему не покажется, – поддержал Коцюбу Райво. Грин не знал, куда деваться от стыда. Спасла его Марина.
– Первый час ночи, мужики. Шли бы вы спать, – с этими словами Марина выгнала всех из гостиной, и народ разошелся.
Грин ждал, что на следующий день ему таки устроят головомойку, но случилось то, чего он никак не ожидал. Утром, перед завтраком, заявился Райво. Был он не один, а со своим старшим сыном Робертом. Райво на глазах у всех подошел к Грину, и пожал ему руку.
– Денис нам все рассказал. Молодец, мужик! Теперь ты наш брат. Если захочешь сменить Семью, только скажи. У нас для тебя всегда найдется место.
– Спасибо, – Грин покраснел, и оглянулся на Коцюбу. Коцюба смотрел так, будто впервые увидел Грина. – У меня уже есть Семья.
– Вот, держи, – Райво потянул Грину сумку. Грин полез внутрь, и достал… пистолет. Настоящий, пятнадцатизарядный, сверкающий новизной. О таком он мог только мечтать. К пистолету прилагалась кожаная кобура и ремень. – Заслужил!
Потом Грина отозвал в сторонку Роберт, и сказал:
– Знаешь боулинг в конце Промышленной? Зайди туда как-нибудь вечерком. У нас там клуб. Будем рады. – Про клуб – место, где собиралась молодежь, Грин слышал, но раньше никогда там не был. Кого попало туда не пускали. Слова Роберта означали, что Грина официально признали частью Республики – теперь и сверстники тоже.
Жизнь Грина снова сделала крутой поворот. Теперь он был не один, у него была Семья, и друзья. Больше того – у него была Республика. Психологического надлома больше не было. Переступив через страх, он стал другим человеком. Впервые за многие годы он смотрел в будущее с оптимизмом. Как бы ни повернулись события, больше он не будет щепкой, плывущей по течению. Отныне все было в его руках.
– Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем, – пропел Вайнштейн невесело. Был он трезв и сосредоточен. – Думаю, Ли был прав. Начинать с такого – плохая карма…
Грин с Вайнштейном шли вместе со всеми за грузовиком. Вайнштейн, как истинный социопат, держался в стороне от толпы. Грин шел рядом с ним. Вернее было бы сказать, что толпа шла за грузовиком, а Вайнштейн и Грин – за толпой. В кузове грузовика с мешками на голове стояли приговоренные. Задний борт был откинут. Грузовик остановился под фонарем. Когда-то оживленная междугородная трасса освещалась. Фонари были высокие, как раз то, что надо. С фонарей свисали заранее приготовленные веревки с петлей на конце. Предвкушая зрелище, люди в толпе засвистели и заулюлюкали. Славик, младший сын Медведя, габаритами не уступавший отцу, за связанные за спиной руки поднял одного из приговоренных. Медведь накинул ему петлю на шею. Стоящий рядом Коцюба нашел в кожаной папке бумагу, поднял на уровень глаз, и стал зачитывать громким голосом:
«Именем Республики! В соответствии с решением суда присяжных, Шмуэль Аронович, тридцати восьми лет, был признан виновным по следующим пунктам обвинения: рабовладение, убийство и соучастие в убийстве, растление малолетних, и прочие поступки. Суд определил вышеупомянутому Шмуэлю Ароновичу наказание в виде смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение сегодня, на ваших глазах, дабы показать силу и справедливость закона Республики. Да здравствует свобода, да здравствует справедливость, да здравствует Республика!». Речь Коцюбы толпа встретила одобрительным гулом. Приговоренный стал извиваться, пытаясь сбросить петлю, но Медведь не дал. Коцюба махнул рукой, сидящий у кабины Славик хлопнул ладонью по крыше, и грузовик тронулся с места. Приговоренный шагнул, пытаясь удержаться на ускользающей поверхности, но без толку – ноги соскользнули, и тело заплясало в воздухе. Толпа разразилась свистом и улюлюканьем, наблюдая, как сучит ногами в воздухе повешенный.
Грузовик двинулся дальше, толпа потекла за ним. Люди старательно обходили повешенного, тело которого все еще дергалось в агонии. Грин с содроганием увидел, как Эрик, проходя мимо, с наслаждением плюнул в висящего. Не он один – по ногам повешенного стекали десятки плевков. У следующего столба все повторилось. На этот раз вешали какого-то клерка из администрации Фраймана. Тот пытался что-то сказать, но толстая ткань мешков заглушала его слова, превращая речь в невнятное бормотание. Увидев перекошено в радостной гримасе лицо Эрика, Вайнштейн вздохнул. Эрик часто заходил в гости к Вайнштейну, они много разговаривали о политике, о планах на будущее. Вайнштейну Эрик нравился, но как-то, изрядно выпив, признался Грину, что иногда Эрик пугает его до дрожи в коленках.
– Вот она – новая справедливость нового мира, – иронически заметил кто-то у Грина за спиной. Он обернулся, и увидел Бени. Тот стоял, одетый в парадную форму, в начищенных до блеска ботинках. В ботинках отражалось солнце. Знаки различия старшего лейтенанта на плечах сверкали.
– Ты должен быть благодарен, танкист, что не болтаешься сейчас там, – ощетинился Вайнштейн. Правда в его словах была. Бени отстояли с трудом – Грин просил за него, Лена просила, целую депутацию девочек привела. Даже Эрик, и тот, когда его спросили, буркнул: «пусть живет». Зная Эрика, все это восприняли как комплимент. Тем не менее, было время, когда судьба Бени висела на волоске. Даже после того, как Коцюба официально объявил, что претензий к нему нет, люди сторонились Бени. Из центра временного размещения он ушел сразу же, как смог ходить. Насколько было известно Грину, он с женой и детьми вернулся домой.
– Я благодарен, – кивнул Бени. – От всей души благодарен вашей справедливой власти, и лично Коцюбе.
– Ты думаешь, Коцюбе это нравится? – Вайнштейн уловил издевку в словах Бени.
– Мне сказали, что это Коцюба моих ребят расстрелял. Они сдались, из танка вылезли, руки подняли. А он их расстрелял. Наверное, ему это понравилось, – Бени произнес эти слова спокойным голосом, но было видно, что в душе у него все кипит. – Может, и это ему нравится, откуда мне знать?
– Знаешь, танкист, в чем-то ты прав, – ответил Вайнштейн. Грин удивленно вытаращился на него. – Пленных убивать не стоило. Коцюба просто сорвался, такое может случиться с каждым. В любом случае, не тебе его судить.
– Они молодые совсем были, – глядя в сторону, произнес Бени. – Арику, мехводу, и двадцати не было, он до катастрофы добровольцем в армию пошел, в семнадцать.
– Послушай, танкист! Ты хоть знаешь, сколько детей ваши каратели сиротами оставили? У нашего друга Чена – трое детей осталось. Не тебе нас судить! – побагровел Вайнштейн.
– Я не сужу. Просто… ваш новый мир очень похож на старый.
– Ничего ты не понимаешь, танкист! – разволновался Вайнштейн. – Нам дали шанс. Шанс построить общество нового типа, свободное и справедливое. Чмулики, во главе с Фрайманом, хотели нас этого лишить. На штыках твоих карателей они несли нам фашизм. Тебя тот вариант общественного устройства устраивал, потому что ты в нем был не последний человек. А какая участь ждала вот его? – Вайнштейн указал на Грина.
– По моему, это все игра слов, – ответил Бени. – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Какой фашизм? Нормальное государство, где есть закон и порядок.
– Все очень просто, бронированный твой лоб, – пустился в объяснения Вайнштейн. – Когда интересы государства ставятся выше интересов личности, это и есть фашизм. Кучка ублюдков захватывает власть, низводит народ до уровня бессловесной скотины, и паразитирует на нем, высасывая все соки. А для баранов, чтобы верили, что в это ни на самом деле управляют государством, выборы. Клоунада раз в четыре года. И сладкие розовые помои с телеэкранов, чтобы поменьше думали. Такое государство построил бы твой Фрайман. Такой порядок. А вы, вояки дубовые, ему бы служили. Уж он бы вам паек отсыпал…
– Так ведь под такое определение подпадает любое государство, – хмыкнул Бени.
– Все ваши государства, по сути, фашистские. Государство – значит, фашизм. Все, кроме нашего! У нас все иначе, нет принуждения, нет власти! Мы не зря назвали его Республикой. Республика означает – общее дело. Мы все вместе строим новое справедливое общество, без паразитов-чмуликов.
– Утопия какая-то получается, – покачал головой Бени. – Не выйдет у вас ничего. Вы идеалисты, в вашем Комитете, а люди у вас обычные. И этих твоих... чмуликов среди ваших полно, просто они до поры себя никак не проявляют. Я успел разобраться в том, как у вас все устроено. Вы – просто кучка хомяков. Отсиделись по норам, на ящиках с тушенкой. Такие новое общество не построят, не тот тип. Слишком вы себя любите. У Фраймана и то больше шансов было. Пока что я не вижу ничего нового – все старое.– Бени кивнул на повешенного. – Да еще под этим флагом… Прекрасный новый мир, и новые люди. Слышишь, как они кричат? – Вайнштейн, услышав из уст Бени свои же мысли, которые только что излагал Грину, крякнул от досады, и промолчал.
За разговором они не заметили, как толпа ушла вперед. Грузовик, тем временем, развернулся и уехал. В кузове остались только Медведь с сыном. Коцюба стоял среди людей, что-то объяснял. Вайнштейн замолчал, отвернулся от Бени, и направился туда. Бени с Грином последовали за ним. Коцюба заметил их приближение, закончил разговор, и протолкался им навстречу.
– Что, Вайнштейн, неприятное зрелище? Ничего, еще одна партия, и все. Медведь за ними поехал. Покончим с этим, и займемся делом, – подбодрил он Вайнштейна, заметив его кислую физиономию. – А, танкист! – Коцюба протянул руку Бени. Бени пожимать руку не стал, и Коцюба опустил ее. – Ну, как знаешь, – пробормотал он, и отвернулся.
– Мы пойдем, Коцюба, – помявшись, сказа Вайнштейн. – Избавь меня от дальнейшего созерцания этой картины.
– Идите, – махнул рукой Коцюба. Вайнштейн широкими шагами направился назад, туда, где они оставили свой квадроцикл. Грин чуть поотстал. Бени поравнялся с ним.
– Ну что, Шими, как жизнь? – спросил Бени.
– Нормально, – ответил Грин.
– Не обижают тебя там? Впрочем, вижу, что не обижают. Смотришься орлом, при оружии. Я за тебя рад. – Какое-то время они шли молча, потом Бени, видимо, собиравшийся с духом, сказал: – Будь осторожен там. Эти люди, у которых ты сейчас живешь, они… В общем, лучше бы тебе от них держаться подальше. Для тебя же лучше.
– Они моя Семья, – ответил Грин, и посмотрел в глаза Бени.
– Быстро же они тебя обработали…
– Меня никто не обрабатывал! – повысил голос Грин. – Они просто приняли меня к себе. Теперь они моя Семья. И другой мне не надо! Они лучше всех! Я никогда… – Грин замолчал, подыскивая слова. – Там я дома, понимаешь? Дома… Я уже и забыл, что такое – дом. – Грин почувствовал, что на глаза у него навернулись слезы. – А теперь я его нашел.
– Ладно, ладно, – Бени махнул рукой. – Ты, главное, знай, что мы тебя примем, если что. С продуктами у нас не очень, но как-нибудь проживем. Нора против не будет. Адрес ты знаешь. Можешь приходить в любое время дня и ночи.
– Спасибо, я запомню, – кивнул Грин. Они дошли до квадроцикла. Бени сел на свой старенький велосипед, и покатил по дороге в сторону Городков. Грин уселся на сиденье квадроцикла за спиной у Вайнштейна. Тот не спешил поворачивать ключ в замке, смотрел вдаль, туда, где вешали очередного приговоренного. Тела висели вдоль дороги, будто отмечая ее. Грину стал не по себе.
– Хоть какой-то плюс от Песца, – пробормотал Вайнштейн себе под нос.
– Какой, Вайнштейн? – не понял Грин.
– Птиц нет. Хотя бы трупы никто клевать не будет, – пояснил Вайнштейн. За зиму погибли все звери и птицы. Даже лес и тот погиб, когда-то зеленая гора была мертва. На складе, где жила Семья, были птицы, голуби, но выжили они только благодаря людям. Переезжая из Города, Семья забрала их собой, и они жили в клетках, в тепле, пока не сошел снег. Теперь они понемногу плодились, из-под крыши доносилось чириканье птенцов. Но пищи для них вне склада по-прежнему не было. На промерзшей на большую глубину земле ничего не росло, даже трава.
– Смотри, Вайнштейн, радуга! – воскликнул Грин. Вайнштейн повернул голову, и увидел, что вдали, где еще не до конца развеялись серые тучи, разноцветной дугой протянулась радуга. В чистом воздухе радуга казалась очень близкой, только руку протянуть.
– Врет все танкист! У нас получится, не может не получиться! – крутанул ручку Вайнштейн, и квадроцикл, треща мотором, унес их в промзону. Туда, где зарождался новый мир. Грина слова Бени заставили задуматься – а таким ли новым будет этот мир? И не окажется ли новый мир копией старого?

Глава 4. Новый мир.

Республика была маленьким сообществом, всего чуть больше трех тысяч человек. В старые времена этого не хватило бы даже на статус городка , максимум – на деревню. Ну а, как известно, в деревне все друг друга знают. Шагу не ступишь, чтобы не встретить кого-то из знакомых. Спустя месяц после казни Грин встретился с Бени в порту. Они с Вайнштейном приехали поверять, как идут дела на раскопках. Начатое Фрайманом дело продолжилось, теперь уже от имени Республики. Грин увидел Бени, стоящего у входа в управление порта, и подошел поздороваться.
– Привет, Шими, – ответил на приветствие Бени. – Видишь вот, копаемся помаленьку с мужиками… – Бени был одет в грязную спецовку, на руках рабочие перчатки. В руке он держал ломик. – Чертово цунами все вверх дном перевернуло, контейнеры разбросало, как кубики. Теперь поди пойми, что где. Вчера целый день к одному контейнеру подбирались, наконец, вытащили, открыли – а там резиновые члены. Целый контейнер резиновых, мать их так, членов.
– А что вы с найденным делаете? – спросил Грин.
– Засовываем, мля, в задний карман, – сплюнул стоящий рядом с Бени бородатый мужик.
– Часть на склад сдаем, это все считается собственностью Республики. Остальное себе берем. Меняем там, кому то надо. Опять же, если вещи дельные, на еду запросто сменять можно. Республика все берет – и лампочки, и электронику, и одежду, – пояснил Бени. Грин спросил для проформы, просто чтоб поддержать разговор. Он знал, что со складов Республики – в основном, из бывших запасов Фраймана, выделяли продукты для обмена на нужные вещи. Это была идея Коцюбы, не давать еду просто так, чтобы не кормить паразитов. Центр временного размещения уже был закрыт. Как говорил Медведь, «халява кончилась, пусть крутятся».
– И как, вам хватает?
– Когда как, иногда, вот как вчера, не везет. Но с голоду не умираем, грех жаловаться.
– Мы на следующей неделе деньги начинаем печатать, – Вайнштейн подошел, и с ходу включился в разговор. – Будет легче. Кстати, танкист, ты к нам за помощью в обустройстве так и не обратился. Почему?
– Я сам справлюсь. Подачек мне от вас не нужно, – глядя Вайнштейну в глаза, ответил Бени.
– Ну, наше дело предложить, – Вайнштейн ушел к квадроциклу.
– Ты чего, не взял у них помощь? Во, дурак! – идя за Вайнштейном, Грин невольно услышал, как поражается товарищ Бени его, бениной, глупости. Грин понимал Бени – тот не хотел принимать ничего у тех, кто убил его друзей. Ему было жаль, что Бени не с ними, не с Республикой, но поделать с этим ничего не мог. У каждого своя правда.
Новые деньги были любимым детищем Вайнштейна. Он неделю сидел, зарывшись в книги, два раза они с Грином даже ездили в библиотеку, и скачивали файлы с серверов. Ванйштейн изучал теорию. Однажды ночью он потряс весь дом громовым рыком: «Нашел! Нашел!». Разбуженные домашние вышли узнать, что стряслось, и увидел, что Вайнштейн пляшет на столе в гостиной, топча исписанные листки.
– Вайнштейн, ты чего? – спросил Коцюба, и зевнул. – Ночь на дворе.
– Я знаю. Как сделать так, чтобы у нас не завелись чмулики! – выпятив грудь, сверкнул стеклами очков Вайнштейн.
– Ну и хорошо, орать-то зачем? – с этими словами Марина развернулась, и ушла к себе, ругая «этого чертова пьяницу». На следующий день Вайнштейн объяснял Коцюбе:
– … от выбора экономики, от денег, зависит и структура общества. Идеология вторична, деньги на первом месте. Да ты и сам это знаешь, ведь это ты натолкнул меня на мысль искать в этом направлении. Получается, что, какую бы идейную базу мы ни подвели под Республику, если мы построим экономику, где властвует ссудный процент, то рано или поздно, придем к тому, с чего начали: к власти чмуликов, и принесения всего в жертву химере "экономического роста". Поэтому потерпели поражения все без исключения революции в истории. Смена элиты без смены денежной системы приводит к тому, что новая система старательно воспроизводит старую.
– Вывод? – спросил напряженно слушавший Коцюба.
– Вывод простой, надо ввести деньги, которые не будет смысла копить. И которые нельзя будет превратить в товар.
– Это как?
– Очень просто, нужно ввести отрицательный процент, – торжественно произнес Вайнштейн.
– То есть, плату за хранение, – ухватил суть идеи Коцюба.
– Именно, мой друг! Каждый месяц выпущенные в оборот деньги будут уменьшаться в цене. Скажем, на один процент. Стержнем экономики, построенной на ссудном проценте, является долг. В моем… в нашем варианте само понятие «долг» теряет смысл. Такая система заставит деньги оборачиваться быстрее, ведь каждый, получивший их на руки, будет стремиться тут же от них избавиться, пока они не потеряли в цене. Суть моей идеи в том, чтобы разделить накопительную и обменную функцию денег. Между прочим, мы это обсуждали с тобой, еще задолго до Песца.
– Что автоматически отсекает чмуликов, превращающих деньги в товар, и живущих на проценты. Вайнштейн, ты гений! – вскочил Коцюба, и принялся расхаживать по комнате. – Не поверишь, мы с Летуном как раз вчера говорили о том, что надо ввести налоги, хотя бы мизерные. Я чуть голову не сломал, пытаясь придумать, под каким соусом преподнести это людям. Ты же знаешь нашу вольницу. А тут ничего и впихивать не надо, твой отрицательный процент – это и есть налог. Готовь проект, Вайнштейн. В пятницу я соберу Комитет, рассмотрим твое предложение.
Предложение Вайнштейна приняли единогласно. Вскоре после приснопамятной вылазки за пистолетами, Грин впервые увидел новые деньги, которые по настоянию Вайнштейна называли шиллингами. Рисунки для купюр рисовал Илья Вишневецкий, его люди нашли заброшенную типографию, сумели ее запустить. В результате деньги получились всем на загляденье, с трехмерным логотипом, цветные. На обороте каждой купюры оставили двенадцать пустых квадратиков. Чтобы купюра не потеряла своей стоимости, каждый месяц в квадратик нужно было наклеить марку, стоимостью в один процент от номинала купюры. Возле туннеля открыли магазин, где за новые деньги можно было купить товары из запасов Фраймана. Летун договорился с некоторыми Семьями, и обменял часть запасов этих Семей на новые деньги. Поначалу, люди отнеслись к нововведению скептически – мол, и натуральный обмен неплох, зачем тут еще деньги? Когда Республика стала нанимать рабочих, все резко изменилось. Оказалось, что проще заработать денег, и купить нужный товар, чем ковыряться в руинах, выискивая хоть что-то, имеющее ценность, а потом искать, кому бы товар пристроить, на что бы обменять. Люди нуждались в универсальном средстве обмена.
Рабочих Республика нанимала не просто так. Коцюба еще до схватки с Фрайманом предлагал Семьям собраться вместе. Так и безопаснее, и проще наладить нормальную жизнь. План состоял в том, чтобы переехать в Поселок, небольшой городок километрах в пятнадцати севернее промзоны. Расположенный на возвышенности, окруженный со всех сторон полями, он идеально подходил на роль центра Республики. Но для того, чтобы переехать, дома там нужно было подготовить – утеплить, чтобы не мерзнуть зимой, разобраться с канализацией, водопроводом, электроснабжением. Для этих целей и нужны были рабочие. Изначально, Коцюба планировал заплатить рабочим продуктами из запасов Фраймана, но появление денег подкорректировало план.
– В самом худшем случае, если идея не сработает, – пояснил Вайнштейн, – деньги просто вернутся к нам, а мы отдадим товары, которые и так бы отдали за труд. Но если все сработает как надо, появятся люди которые предпочтут оказывать услуги тем, кто работает, вместо того, чтобы работать самим. И деньги начнут ходить. А, поскольку их стоимость будет постоянно падать, люди будут стараться от них поскорее избавиться, что стимулирует круговорот денег.
Так оно и получилось: новые деньги быстро стали до того популярны, что пришлось допечатывать еще. Как и предсказывал Вайнштейн, то, что деньги «худели» с каждым днем, привело к тому, что люди старались побыстрее от них избавиться. Никто не набивал купюрами сундуки. В результате, резко активизировался товарооборот, у туннеля стихийно образовался рынок, где можно было купить и продать все, что угодно, от лампочки до пулемета. За порядком следили люди Райво и Сергея.
Все рабочие были выходцами из туннеля, они больше всего нуждались в деньгах. У «старых» Семей, переживших зиму, были свои запасы. Несмотря на то, что формально они еще не были членами Республики, большинство «новых» Семей тоже выразило желание жить в Поселке. Комитет не возражал, дома для «новых» утеплялись и благоустраивались за счет Республики на общих основаниях. Получалось, что люди сами для себя оборудовали дома, и им же за это еще и платили. Республика нуждалась в людях, и тем, кто был готов сам себя содержать – не чмуликам, по определению Вайнштейна, были открыты все дороги. Паразитам места не было. Даже с Грина спрашивали едва ли не строже, чем с кого-то из старших: помимо помощи по дому, и поездок с Вайнштейном, он еще и учился, как и вся молодежь Республики. В Семьях были специалисты практически по всему, и они учили других тому, что знали, а чтобы выжить в новом мире, надо было знать и уметь многое. Драться, стрелять, водить машину, и чинить ее, разбираться в лекарствах и оказывать первую помощь, и так далее, вплоть до умения сделать печку из старого бойлера. Ловкость, с которой Денис обращался с альпинистским снаряжение, была неслучайна: его учили этому. Учился и Грин, учился с удовольствием: это вам не надоедливая школа со скучной зубрежкой. Свободного времени просто не оставалось. В Клуб Грин попадал только по выходным, и то не каждый раз.
Когда он в первый раз пошел в Клуб, то не сразу сумел попасть внутрь. Место он нашел без труда – громадную вывеску «Кегельбан» было видно с главной улицы. Здание было немаленькое. Грин обошел вокруг, но войти не смог. Место, где когда-то был вход, оказалось завалено металлоломом. Проржавевшие корпуса машин загромождали весь проулок, от стен кегельбана, и до соседнего дома. Окна нижнего этажа заложи блоками еще прежние хозяева. Грин попытался протиснуться мимо машин, но только зря испачкал одежду – прохода не было. Он бы так и ушел, несолоно хлебавши, но ему в очередной раз повезло.
– Тебе чего тут надо? – услышал он за спиной недружелюбный голос.
– Мне в Клуб, – ответил Грин. Он повернулся, и увидел парня чуть старше его. Несмотря на прохладную погоду, парень был в одной футболке, под которой бугрились мускулы. Серые глаза с холодным прищуром смотрели на Грина.
– А что ты забыл в Клубе, мальчик? – спросил парень, сделав упор на слове «мальчик». Грин с трудом удержался от резкого ответа: незачем начинать знакомство со ссоры.
– Меня пригласил Роберт, – вежливо ответил он.
– А, если так, тогда добро пожаловать, – сразу подобрел парень, и протянул руку: – Эмиль.
– Грин, – ответил на рукопожатие Грин.
Эмиль показал Грину, как войти в Клуб: оказалось, что вход был в соседнем доме, через бывший винно-водочный магазин. Они прошли через пустой торговый зал. Под ногами хрустел мусор, толстым слоем покрывавший пол. За торговым залом уходила вниз лестница. В подвале было темно. Эмиль спустился по лестнице, и наклонился.
– Тут выключатель, – показал он на спрятанную под ступенькой кнопку, и нажал. Тут же под потолком вспыхнули лампочки, освещая дорогу.
– У вас и свет есть, – похвалил Грин.
– На крыше солнечные панели, а к зиме генератор поставим, – похвастался Эмиль. – Это если не переедем в Поселок.
– А выключатель зачем спрятали?
– Чтоб враги не догадались, – хохотнул Эмиль. Из подвала, по туннелю под улицей, они прошли в подвал кегельбана, и поднялись наверх. Кегельбан был покинут и завален мусором. Эмиль распахнул дверь в подсобные помещения, на которой сохранилась надпись: «только для персонала», и торжественно сказал: – Прошу! – За дверью оказался сверкающий чистотой коридор. Из открытой двери слева лился свет, и доносились звуки музыки.
– А вот и Грин! – им навстречу вышел Роберт. – Ну, пошли, я познакомлю тебя с народом.
В большой, метров на пятьдесят, комнате стояли диваны, кресла, столики. Играла музыка. Вокруг столиков сидели группки мальчиков и девочек. Роберт и Грин пошли по кругу. Ребята вставали, официально представлялись, пожимая ему руку – таков был ритуал, несмотря на то, что многих Грин и так знал. Грин совсем не удивился, обнаружив в углу Эрика.
В самой большой, главной комнате, на стене висел флаг Республики. Идея использовать для Республики флаг развалившегося больше тридцати лет назад Союза Республик принадлежала Вайнштейну. «Этот флаг издавна считался флагом социальной справедливости, флагом свободы», объяснял он Грину. «Он много значит для людей. Никому не надо объяснять его смысл, всем это и так понятно, и в этом его преимущество. Пусть Коцюба надо мной смеется, и обзывает фетишистом, но я верю, что этот флаг принесет нам удачу». Коцюба, действительно, посмеивался над Вайнштейном, обзывая флаг тряпкой, но Грин видел, с каким трепетом относились к флагу люди, и понимал, что Вайнштейн в чем-то прав. Людям нужен символ, так они устроены. И этот флаг был ничуть не хуже других. Хотя Грина вполне устроил бы и бело-голубой флаг Земли Отцов.
– Вот так и живем, – закончив обход, Роберт плюхнулся в кресло. Грин сел напротив него. – Запомни две частоты. В рацию вбей, и держи всегда в режиме ожидания, на вторичном канале. – Роберт на клочке бумаги написал частоты, и пододвинул к Грину.
– Это что за частоты? – спросил Грин.
– Это как у старших – аварийная частота. Если вляпаешься, сможешь попросить о помощи. И сам помогай, если что. Без лишнего шума, ага?
– Я смотрю, у вас все серьезно, – наклонил голову Грин. Оказывается, молодежь тоже организовалась, да так, что старшие об этом даже не догадывались. В Клубе были дети всех возрастов, самому младшему было десять, Роберту, одному из самых старших, семнадцать. Их было немного, едва ли больше двадцати. Впрочем, тут же подумал Грин, могло быть так, что тут не все, что кто-то не пришел.
– Серьезно, – кивнул Роберт. С виду, ничего особенного не было – просто отдыхающая компания. Вот только пирамида винтовок в углу пирамидой напоминала о том, что все серьезно.
– А кто у вас… ну, основной? – задал Грин самый наболевший вопрос.
– А нету основного. Был, да вышел, – отвел взгляд Роберт. – Мишка ваш был. Хоть и мелкий, всего пятнадцать, но у нас его уважали. Больше не уважаем. В Клуб ему хода нет, нам трусы и предатели ни к чему. У нас тут только нормальный народ, адекватный. Мы к тебе давно присматривались.
– Жестоко… – побормотал Грин.
– Иначе никак! Ведь сам посуди, только чудом вы с Денисом живы остались. Раз Мишка один раз струсил, подвел своих, значит, с ним нам не по пути. Или ты предлагаешь дождаться, чтобы он кого-то еще раз подставил?
– А Эрик? – спросил Грин. Слова Роберта его удивили. Личный опыт, и то, что он вычитал в книжках, говорил ему, что люди без вожака не могут. В любой компании всегда есть кто-то, чье слово весит больше, чем слова остальных. Это было нормально.
– Не думаю, что Эрик будет у нас основным. Он, конечно, крутой мужик, но с головой не дружит, – улыбнулся Роберт, и у Грина отлегло от сердца.
С тех пор Грин стал захаживать в Клуб. С ребятами было весело, можно было расслабиться, оторваться. В обществе старших все время приходилось себя контролировать, стараться соответствовать, держать марку. В Клубе можно было хоть ненадолго побыть собой. Побыть детьми. Старшие про клуб, конечно же, знали, но никто из них не делал попыток прикрыть его или как-то повлиять. Что Грина удивило, так это отсутствие драк. Может быть, сыграло свою роль то, что на занятиях по рукопашному бою было достаточно спаррингов. Без конфликтов, конечно, не обходилось – молодые самцы из кожи вон лезли, пытаясь показать, что они круче всех. Но выливалось это в другие, соревновательные формы. В Клубе было престижно бегать быстрее и дальше, стрелять метче, соображать быстрее других. Узнать что-то новое, чего никто не знает – и рассказать остальным, чтобы слушали, открыв рот. После туннельного гадюшника Грину казалось, что он в раю.
Сразу после того, как Грин вернулся из Города, у них с Мишкой состоялся разговор. Мишка подсел к нему вечером, после ужина, и долго молчал. Грин лежал в кровати, и ждал, что скажет Мишка. Он думал, что тот так и уйдет – молча, но Мишка, набравшись сил, сказал:
– Слушай, Грин. Не говори Коцюбе, что я смылся тогда от вас, ладно? – Грин молчал. Не дождавшись ответа, Мишка продолжил: – Эти… чмулики, я уже у них один раз был. Они меня чуть не съели, понимаешь? Я их боюсь. Когда увидал их, не выдержал. – Было видно, что слова тяжело даются Мишке. – В конце концов, ведь все же кончилось хорошо. Не говори Коцюбе, он меня убьет. Пожалуйста!
– Договорились, – ответил Грин, и отвернулся к стене.
Свое слово Грин сдержал, не стал ничего говорить. Мишке это не помогло: Коцюба ничего не узнал, но, от Дениса, узнали Мишкины друзья, сверстники, у которых он был заводилой. Узнали, и сделали выводы. Мишка решил, что это Грин разболтал. Сделать он ничего не сделал, даже пальцем Грина не тронул. Они вообще перестали общаться, ограничиваясь короткими фразами по делу. Антошку с Голаном Мишка тоже перестал доставать, чему они были только рады. На людях они дружно делали вид, что у них все в порядке. Мишка отдавал приказы, остальные подчинялись. Старшие в пацанячьи дела не лезли, и ни о чем не догадывались. Вскоре у Мишки появилась новая компания – далеко не все пацаны из Семей состояли в Клубе, были и другие компании. У «оппозиции», как называл Летун несколько Семей, не одобрявших политику Комитета, тоже были дети. Вот с ними-то Мишка и подружился, окончательно отдалившись от своей прежней компании. Грина удивила легкость, с которой Мишка сдал свои позиции, но о причинах он мог только догадываться.
Однажды Грин привел в Клуб Лену. Он старался чаще видеться с ней, и то, что она не избегала его общества, его очень радовало. Ее родители влились в Семью Сергея. Когда они с Вайнштейном ездили туда, Грин с Леной часами сидели на крыше торгового центра, болтали о всяких глупостях, держась за руки. Вместе им было хорошо, хотя ничего серьезного между ними пока не было. Пока – и Грин, и Лена понимали, что это временно, и серьезное обязательно будет. Никто об этом не проронил ни слова – глаза сказали все за них. Никто из членов Клуба не сказал ни слова против, когда Грин ее привел. Все восприняли это, как должное.
Иногда он задавался вопросом, за какие достоинства Лена выбрала именно его? Он даже однажды спросил ее об этом. Лена фыркнула, и ответила: «Потому, что ты классный!», оставив его в недоумении. Классный? Он? Оказалось, да: Грин больше не был заморышем. Туннель закалил его, постоянные тренировки и физическая нагрузка превратили его в красивого, высокого парня с накачанной мускулатурой. Неудивительно, что на него стали засматриваться девочки. Но шансов у них не было – он всецело принадлежал Лене. Она была для него лучиком света, напоминанием о той, прежней жизни.
Стройка отодвинула все остальные заботы на второй план. Осень вступала в свои права, холодало. Все вокруг лихорадочно готовились к зиме. Поселок напоминал разворошенный муравейник – повсюду сновали люди, гудела строительная техника, проносились грузовики со стройматериалами. Неожиданно для всех, Коцюба и Летун решили объединить Семьи, и теперь все вместе оборудовали свой новый дом. Дом, точнее, дома, Коцюба подобрал с размахом - в восточной части Поселка, на самом высоком месте, в прошлом это был самый престижный район. Две стоящих рядом виллы обнесли забором, соединили крытым переходом, утеплили. Надстроили крыши – вместо прежних, плоских, теперь была остроконечная двускатная крыша, которую, не мелочась, покрыли черепицей. В подвале поставили генераторы. Люди Летуна – Ариэль с Томером, первым делом оборудовали над крышей одной из вилл башенку, на которую затащили крупнокалиберный пулемет. Легкая паранойя была обычным делом для Республики, и подобным образом оборудовались все дома Поселка. Все изощрялись в фортификации, кто во что горазд. Здание самоуправления, и стоящий рядом четырехэтажный жилой дом превратили в Форт – цитадель и сердце поселка. Его окружили стеной из вкопанных в землю контейнеров, заполненных щебнем и залитых бетоном, построили пулеметные гнезда. Сверху, с крыши Форта, весь Поселок был как на ладони. Дома новоселов было легко узнать по краснеющим новой черепицей остроконечным крышам. Во многих домах уже жили, над трубами курился дымок, и ветер доносил аромат свежего хлеба. Благодаря тому, что Вишневецкий наладил контакт с людьми в поселениях на севере, удалось выменять на солярку птицу, и даже несколько коров. Появились своя сметана и яйца. Жизнь потихоньку налаживалась.
– Зачем все это? – спросил как-то Грин у Ариэля, который, вместе с архитектором планировал, как именно укрепить Форт, и где разместить огневые точки.
– А вот чтоб ты спросил, сопляк. Специально для тебя, – ответил Ариэль. Увидев, как вытянулось лицо у Грина, он смягчил тон: – Пригодится. Мы не знаем, что нас завтра ждет, надо быть готовыми ко всему.
Ариэль был старше Грина всего на четыре года, но все время это подчеркивал. Нарочно обращаясь с Грином как с малолеткой, что того сильно задевало. У Ариэля были причины задирать нос. Военная специальность Ариэля была снайпер, именно он учил молодежь стрелять, и минно-взрывному делу, в котором разбирался довольно неплохо. Во время катастрофы он служил в армии, в каком-то спецназе. Томер, санитар, служил вместе с ним. Когда сарацины разгромили армию Земли Отцов, отступление быстро превратилось в паническое бегство. От их группы остались только они, и Тео, третий из людей Летуна. Тео был тяжело ранен – в спину. Казалось, что он вот-вот умрет, но Ариэль с Томером его не бросали: это не в правилах спецназа. Именно тогда они встретились с Летуном, который отступал вместе со всеми. Его вертолет подбили, весь экипаж, кроме него, погиб. В кромешном аду, в котором каждый за себя, и за место в машине могли и убить, Летун проявил себя с лучшей стороны. Он помог спецназовцам добраться до Городков. Жена и сын Летуна были далеко на юге, он быстро понял, что добраться до них через охваченную войной страну не сможет, и остался с бойцами. Они сумели найти укрытие от мороза, запастись продуктами. Тео выжил, но остался инвалидом. Ниже пояса он ничего не чувствовал.
Со временем, когда выжившие стали иногда выползать из своих нор, Летун организовал своего рода систему взаимовыручки. Аварийная частота, на которой можно было попросить о помощи, если попал в беду, была его идеей. На лыжах он и его ребята мотались по заснеженной пустыне, налаживая отношения с группками выживших. Именно это стало тем зерном, из которого выросла Республика. Этим она отличалась от прежнего государства – людей объединила не власть, не деньги – их объединила взаимовыручка. Страшной зимой, когда от смерти тебя отделяет только стенка кое-как утепленного жилища, канистра с соляркой, да вязанка дров, это очень важно. Когда ветер воет снаружи, и кажется, что никого кроме тебя, и немногих домашних, в мире не осталось, теплее просто от мысли, что стоит выйти на связь – и помощь придет. Наедине со стихией другой человек перестал быть врагом, или конкурентом – он стал братом. Система сложилась сама, Летун сотоварищи лишь закрепили существующее положение, придав всему форму республики.
Строительство близилось к завершению. Однажды, когда вся Семья убирала строительный мусор, оставшийся во дворе их нового дома, Грин встретил Габи на улице.
– Привет! Я к Коцюбе. Где он? – поприветствовал Грина Габи.
– Он там, во дворе, вместе со всеми мусор убирает, – ответил Грин, и покатил нагруженную мусором тачку дальше, в соседний квартал, на пустырь. Габи прошел через ворота во двор. Возвращаясь с пустой тачкой, Грин увидел, что Габи и Коцюба вышли из ворот, и быстрым шагом пошли по улице в сторону промзоны. Грину стало любопытно, куда они так торопятся. Они наверняка шли недалеко – будь иначе, Коцюба бы взял квадроцикл или машину, прикинул Грин. Он оставил тачку у ворот, и пошел вслед за ними, старательно делая вид, что просто прогуливается. Габи и Коцюба завернули за угол, Грин ускорил шаги, догоняя. Он осторожно выглянул за угол, и остолбенел: улица была пуста. Габи с Коцюбой точно сквозь землю провалились. И свернуть им было особенно некуда – метров на сто вперед по обеим сторонам тянулись заборы. Грин обегал всю округу, но ни следа пропавших не нашел. Озадаченный, он вернулся во двор. Вайнштейн встретил его насмешливым:
– Сачкуешь? За то время, что тебя не было, можно было десять раз обернуться.
– Да тут такое дело, – Грин засомневался, говорить или нет Вайнштейну о том, что видел, но потом все же решился, и рассказал.
– Я думаю, они телепортируются, – сверкнул стеклами очков Вайнштейн. На удивление, он не поднял Грина на смех, отнесся вполне серьезно.
– Как? Хорош прикалываться, Вайнштейн! – не поверил своим ушам Грин.
– Я серьезно. Ты заметил, что Габи никогда не ездит на машине? Он всегда ходит пешком, и всюду успевает. Как?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю, но это факт. Я уже давно слежу за ним. В день, когда мы штурмовали туннель, он ухитрился преодолеть больше десяти километров за две минуты. Никто не видел, как он это сделал. Он ушел от раненых на улице, где мы колонну раздолбали, и практически сразу же оказался у туннеля. Значит, у него есть какой-то способ перемещаться в пространстве.
– Но это же невозможно…
– Они индиго! – наставительно поднял палец Вайнштейн. – Кто его знает, какие у них способности. Мы о них очень мало знаем. Они – новая ветвь эволюции. Я почти уверен, что они – телепаты. От Джека меня мороз по коже, до того он умный. А Габи этот в тридцатиградусный мороз в одной футболочке по сугробам носился. И не проваливался, заметь! А фрукты чего стоят!
– Какие фрукты?
– Коцюба как-то пришел от них, еще зимой, и принес свежих апельсинов. Откуда взяться апельсинам спустя полтора года зимы? После этого телепортация – просто детский лепет.
– А зачем он увел Коцюбу?
– Кто его знает, видно, так надо. У Коцюбы с ними особые отношения. Я же говорю, он к ним часто в гости ходит.
Грин почесал затылок. Слова Вайнштейна его озадачили. Никто не знал, где живут индиго: они никого к себе не пускали. Те, кто пытался пройти к ним без приглашения, пост теряли время. Индиго так умело отводили глаза, что человек мог часами ходить в том районе, где они жили, и не увидеть их дом. Рассказывали, что Медведь однажды поспорил, что найдет, где они живут. Он целый день блуждал, но так и не нашел. Больше того, индиго так заморочили ему голову, что он долго не мог найти обратную дорогу, хотя и знал тот район Города, как свои пять пальцев. В итоге, Габи привел его домой чуть ли не за руку. Урок пошел впрок, и больше Медведь к индиго не ходил. А теперь оказалось, что Коцюба у них регулярно бывает. Тут было чему удивиться.
Вечером Коцюба вернулся, и сразу же позвал в гостиную Вайнштейна и Летуна. Грин вышел послушать, о чем они говорят. И Грин, и Мишка часто присутствовали на заседаниях Комитета, кроме секретных, на которые не допускали никого. Коцюба не скрывал своих намерений воспитать из молодежи смену, поэтому на заседания часто приходил Роберт, и ребята из других Семей. Главным условием было сидеть в стороне и молча слушать.
– В общем, так, товарищи. Есть хорошие новости. На меня вышли представители нефтезавода, и выразили желание стать частью Республики, – сказал Коцюба.
– А кто конкретно вышел? Генерал? – спросил Летун.
– У них там была эпидемия, какая-то неизвестная болячка. Генерал умер, давно, еще в самом начале зимы. Теперь у них всем заправляет некто Лираз Данино, капитан. Их осталось мало, всего около полутора сотен человек. Сразу скажу, что заразы опасаться не стоит – индиго всех вылечили. Они утверждают, что все чисто, и я им верю.
– А с чего вдруг они захотели к нам? – недоверчиво спросил Вайнштейн. – Нефти у них хоть залейся, весь нефтезавод, по сути, один сплошной укрепрайон. Никто туда и не суется даже, они же на малейшее движение стреляют.
– Данино умный человек, он понимает, что, рано или поздно, нам придется за них взяться. Наши запасы топлива не бесконечны. Того, что в портовом терминале, и в туннеле, хватит на несколько лет. Это если экономно расходовать. А потом что? Нас в десять раз больше, и мы доказали на практике, что можем за себя постоять. Вывод напрашивается сам – мы к ним придем, и им придется драться. Насколько я понял, они воевать не хотят. Республика им понравилась, понравилось, что мы не бандиты. Поэтому они считают, что нам будет лучше вместе.
– А что там за люди?
– В основном, бывшие полицейские, из тех, кто к Фрайману не ушел, да работники нефтезавода с семьями.
– Менты, – скривился Вайнштейн. – Гнилой материал.
– Ну и что? Они же к Фрайману не пошли, это уже о чем-то говорит. Да и не все ли равно? Нас в Республике больше двух тысяч, что нам эта жалкая сотня сделает?
– Ну, хорошо, с этим понятно. Что они предлагают?
– У них там сотни тонн готовой солярки и бензина, и немеряно нефти. Солярку и бензин им девать некуда, еще пара-тройка лет, и с ней будет нечего делать, кислотность повысится. Это топливо надо тратить. Они готовы передать нам половину.
– А что в обмен?
– Право жить в Поселке, и торговать своей горючкой. И гражданство – сразу и без условий.
– Хм, заманчиво, – протянул Летун.
– Вот и я так считаю. Короче, так, товарищи – предлагаю в ближайшую пятницу собраться, и обсудить это в полном составе. Данино оставил мне частоту, на которой с ним можно связаться. Пригласим его, и вы услышите все сами. Годится?
Фамилия «Данино» показалась Грину знакомой. Он долго пытался вспомнить, где же он ее слышал, пока, наконец, его не озарило: это же тот самый офицер, что раздавал людям еду из магазина. Только тогда он был лейтенантом. Выходило, что в капитаны он сам себя произвел, не иначе, как для большей солидности. Когда Грин его увидел, то не сразу узнал: лицо капитана покрывали шрамы, как от фурункулов. Он заметно постарел, поседел, но глаза лучились энергией. Комитету Данино понравился, и его предложение приняли единогласно. Люди с нефтеперегонного завода стали частью Республики.
Эта зима оказалась не такой суровой, как прошлая. Залив не замерз, и у людей появилась надежда, что со временем климат улучшится. До наступления холодов все Семьи успели переселиться в Поселок. Началась новая жизнь, непохожая на то, как Грину описывали прошлую зиму. Жизнь била ключом, люди ходили другу к другу в гости. В Поселке открылось кафе, парикмахерская, открыл кабинет зубной врач, Илья Вишневецкий стал выпускать еженедельную газету. Открылась школа, и Грин три дня в неделю исправно отсиживал по шесть-восемь часов на занятиях.
Мишка преподнес сюрприз. Вместе со своими новыми друзьями, он написал программу для сотовых телефонов. Эта программа позволила использовать сотовый телефон как рацию. Не нужно было ни ретрансляционных вышек, ни центральных узлов. Каждый телефон в сети был одновременно и приемопередатчиком, и ретранслятором. Несколько сотен телефонов образовали «облако», обеспечив устойчивое покрытие на всей территории Поселка. За пользование программой взимали небольшую абонентную плату. В бюджет Семьи потекли деньги. Мишка ходил гордый, надувшись, точно индюк. С Грином он по-прежнему не общался.
– Ты куда? – Коцюба поймал Грина за локоть. Вечером Грин потихоньку собирался выскользнуть из дома, но ему это не удалось.
– Я… ммм… эээ, – замялся Грин.
– Да оставь его, Коцюба! – на помощь Грину пришла Марина. – Он к своей девочке торопится.
– Вот даже как? – поднял бровь Коцюба, и отпустил руку.
– Ну… да. А еще у меня сегодня день рождения, – справился со смущением Грин.
– Вот это да! Прямо в день, когда пришел Песец! Охренеть! – удивился Коцюба.
– А мы и не знали, – пришел черед Марине смущаться. – Надо бы праздник устроить.
– Я пойду, меня ребята ждут, – взмолился Грин.
– Тебе уже семнадцать, ты уже взрослый. Не смею задерживать, – хмыкнул Коцюба.
По расчищенным от снега улицам Грин прошел два квартала до дома возле Форта, где молодежь устроила новый Клуб. Там его ждала Лена, с которой он теперь виделся гораздо чаще, и ребята, собравшиеся отпраздновать его день рождения. После обязательной программы – тостов, и поздравлений, а также вручения подарков, компания распалась на небольшие группки. Подогретая спиртным молодежь разбрелись по комнатам, весело болтая о пустяках. Грин с Леной хотели, было, улизнуть на второй этаж, где было несколько пустых комнат с отличными диванами, но Грина перехватил Роберт.
– Грин, погоди, разговор есть, – Грин с удивлением обнаружил, что Роберт совершенно трезв. Лена посмотрела на Роберта, и отошла в сторону. Грин с сожалением проводил ее взглядом.
– Я слушаю.
– Тут такое дело…Что ты знаешь о Профессоре?
– Ну, то же, что и все, – удивленно ответил Грин. Он выложил Роберту стандартный набор. Профессор в прошлом был одним из обитателей туннеля, самого страшного барака для чернорабочих. Когда Коцюба под видом «крысы» проник в туннель, он подговорил Профессора бежать. Они пристроились к обозу, идущему в порт на раскопки, и сбежали. После штурма туннеля Профессор помогал Коцюбе и Летуну разбираться с пленными, отделяя жертв от преступников.
– Я не об этом. Что он сейчас делает? – поморщился Роберт.
– Ну, он у нас часто бывает. Ему Коцюба какие-то поручения дает, – ответил Грин. – А что?
– Да понимаешь, странное шевеление какое-то. «Оппозиция», ты их знаешь, этот придурок Стас со своей Семьей, Даниэль, Ури – они что-то затевают. Еще летом они к Коцюбе приходили требовать свою долю трофеев. Он их послал, и с тех пор пошли нехорошие разговоры – мол, Комитет все под себя гребет. Детишки их повсюду шныряют, вынюхивают. Мишка ваш с ними заодно. Даниэль со своими куда-то уезжал, целую неделю его не было. А теперь и Профессор к ним ходить стал. На прошлой неделе он у них три раза был. Они все у Даниэля собирались, и сидели допоздна.
– Думаешь, они что-то затевают?
– Думаю, что да. Странно, что Профессор и к вам ходит, и к ним. Но ты говоришь, он человек Коцюбы, так что, может быть, все в порядке. Но у меня все равно на душе неспокойно. Комитет витает в облаках, а тем временем у них под носом что-то происходит.
– А с отцом ты об этом говорил?
– Говорил, он мне сказал не лезть не в свое дело, – улыбнулся Роберт. – Ладно, Грин, ты теперь в курсе дела, если что-то странное увидишь, дай мне знать.
– Договорились. Ты вот что, Роберт… Поручи мелкоте за ними приглядывать. Кто приходит, кто уходит, в общем, все, – ответил Грин.
– А что, это мысль! Младшего своего напрягу, Даника, и Дениса попрошу своих близнецов к нам направить. Они у нас под постоянным присмотром будут, во всяком случае, днем, – ухватился за эту мысль Роберт. Какая-то часть сознания Грина очень удивилась – ведь он, по сути, сейчас отдал Роберту распоряжение, а тот и глазом не моргнул.
– Ну, действуй, – сказал Грин. Роберт кивнул, и пошел к веселящимся в соседней комнате ребятам. Грин постоял, осмысливая то, что только что произошло, и пошел искать Лену. Слова Роберта заставили его задуматься. Профессор, пожилой уже дядька, был очень умным и начитанным человеком, настоящим профессором. При этом Вайнштейн, никогда не упускавший шанса поговорить с умным человеком, с Профессором не общался, за глаза называя того «гнидой». Марина, радушно встречавшая любых гостей, с Профессором разговаривала сквозь зубы, и даже чаю не предлагала, когда он заходил к Коцюбе. Летун и Коцюба общались с ним спокойно, вежливо, но очень холодно, не так, как с остальными. Причины такого отношения Грин не знал. Ничего такого, чтобы заслужить его, Профессор не делал. Но главная странность заключалась в том, что сам Профессор воспринимал такое отношение, как данность, не протестовал. Скрывалась за всем этим какая-то тайна, было что-то, что знали все вокруг, а Грин – нет. Грин так ни к какому выводу не пришел, решив, что Коцюбе и Летуну виднее. Где-то на периферии сознания у него мелькала еще какая-то мысль, было что-то, что он упустил. Додумать он не успел, нашлись дела поважнее.
– Вот что, Шимон. Хватит тебе за Вайнштейном хвостиком ходить. Бери снегоход, и отправляйся в ночлежку. Ты знаешь, где это, – с этими словами Коцюба вручил Грину ключи от снегохода на пневматиках.
– А что там надо делать? – спросил Грин, превозмогая головную боль. После вчерашнего празднования его мутило, хотелось назад в кровать. Он проспал завтрак, и еле выполз к обеду. Коцюба не дал ему уйти спать, поймал у дверей комнаты за локоть, и стал отдавать распоряжения.
– Там женщины еду этим раздают. Кто-то должен их охранять. Ребята Райво там целый месяц дежурили, теперь наша очередь. Ты уже взрослый, пора тебе за мужскую работу браться.
«Ночлежкой» называли теперь бывшую базу Сергея в торговом центре. После того, как Сергей переселился в Поселок, его старую базу отдали тем, кто так и не смог вписаться в какую-либо Семью, или создать собственную. Было их сотни полторы. После того, как Коцюба закрыл центр временного размещения, все, кто был хоть на что-то способен, как-то устроились. Все, кроме этих.
– Ну что за народ?! – ругался Летун. – Работать не хотят. Быт обустроить себе не могут. И ведь приличные люди… в прошлом.
– Что с них взять – чмулики! – подымал палец Вайнштейн. – Они всегда на ком-то паразитировали. Раньше, до Песца, весь мир им принадлежал. Все было сконструировано так, чтобы одни вкалывали, не разгибая спин, а другие бездельничали, делая вид, что работают. Быт обустроить не могут, говоришь? А откуда этому умению взяться, если им все прислуга делала! Мусор за ними выносили, еду подавали. Они же себя благодетелями считали – как же, ведь они давали нам работу. Не могла их система без рабов существовать.
– Это да, – хмыкнул Коцюба. Он побывал в ночлежке, и вернулся в шоке. – Благодетелей хватало. Ну, ничего, теперь их никчемность всем видна. Те, кто был хоть на что-то способен, теперь с нами.
– Я считаю, что нечего их прикармливать! – вздернул подбородок Вайнштейн. – Пусть подыхают, чмулики проклятые.
– Нельзя людей бросать, нехорошо это, – мягко заметил Коцюба.
– Ну да, – скривился Сергей. Коцюба, Райво и Сергей ездили этим утром в ночлежку, и Сергей вернулся в шоке от увиденного. Его чистую, любовно оборудованную берлогу превратили в свинарник. – Бросать нельзя, а мой дом загадить – это пожалуйста.
Как только ударили морозы, все, кто не сумел устроиться, пошли в Поселок, и стали умолять пустить их погреться. Комитет им отказал, но, чтобы не бросать людей на верную смерть, открыл ночлежку. Три раза в день туда привозили еду, которую готовили во всех Семьях по очереди. Из запасов Республики выделяли солярку для отопления.
Насчет загадить – Сергей не преувеличивал. Когда Грин увидел, во что превратили базу Сергея, он ужаснулся. Грязные, вонючие комнаты, под ногами хрустит мусор, толстым слоем покрывающий пол. В комнатах ходят немытые, нестриженные люди, закутанные в засаленные одеяла, похожие больше на зверей, чем на людей. Единственным местом, где поддерживалась относительная чистота, была столовая. Столовую убирали дежурящие по очереди женщины из Семей, они же раздавали еду. Грин вместе с пареньком из Семьи Вишневецкого поддерживали порядок. Сначала они казались Грину вполне безобидными. Он недоумевал, зачем их поставили охранять женщин от этих безобидных существ. Очень быстро он понял, что ошибался. При виде еды тусклые глаза обитателей зазеркалья загорались. Стоя у стойки, они толкались, сражаясь за место в очереди. Один, решив, что ему что-то недодали, буром попер на толстую тетку, разливавшую суп. Тетка с визгом отскочила, обложив наглеца матом. Грин на секунду остолбенел, но быстро пришел в себя и вытолкал хныкающего урода из столовой, напоследок придав ускорения пинком. То, что урод чуть ли не втрое старше его, Грина не смутило, как не смутило и то, что урод на добрых двадцать килограммов тяжелее.
– А ты молодец, парень, – одобрила решительные действия Грина тетка. – Хороший мужик моей Лене достался. – Слова тетки заставили Грина покраснеть. С запозданием он понял, почему тетка кажется ему знакомой. Это была мама Лены.
– И не говори. Защитник, – поддержала ее товарка. Грин не удивился тому, что в голосе тетки не прозвучало ни капли иронии – она говорила всерьез. Находясь рядом с сильными, уверенными в себе людьми, такими, как Коцюба или Летун, подражая им, Грин изменился. Сам он этого не замечал, зато замечали другие.
Под вечер Грин оставил женщин на своего напарника, и поднялся на крышу торгового центра. С ним была Лена. Она пришла навестить маму, и очень удивилась, увидев Грина.
– Когда я здесь жил, я здесь часто бывал, – сказал Грин. – Правда, здесь прикольно?
– Холодно, – поежилась Лена. Холодный ветер пронизывал насквозь.
– Холодно. Но красиво, разве нет? – кивнул Грин. Перед ними расстилалась белая пустыня. Крыши домов, с нахлобученными снеговыми шапками, укутанный в белый саван Город вдали. Снег искрился в свете заходящего солнца. Да и Лена была красива. Теплая куртка с капюшоном скрадывала очертания тела. Но Грину хватало и симпатичного, раскрасневшегося лица. Чуть вздернутый нос, в обрамлении золотистых волос, и озорные зеленые глаза – Грин откровенно любовался своей подругой. Она видела это, и в ее глазах бегали смешинки.
– Летом было красивее. До того, как все случилось. Все было зеленое, не то, что сейчас, – шмыгнула носом Лена.
– Ну, мы весной посадим что-то. Вайнштейн говорит, что земля рано или поздно начнет родить, и все вернется. На горе снова будет лес, а в лесу звери.
– Ты в это веришь? – скептически хмыкнула Лена. – Люди говорят, что земля умерла.
– Я верю, что все будет хорошо.
– Потому что так сказал Вайнштейн?
– Потому что такое уже было, только давно. Значит, жизнь вернется. И у нас будет свой сад, и яблони, – убежденно ответил Грин. – А люди пусть говорят что хотят, мне плевать. – Грин обнял Лену, и они стали вместе смотреть, как садится за гору солнце.
Слухи о том, что земля умерла, ходили один другого страшнее. Люди с нетерпением ждали лета, чтобы попробовать что-то посадить. Всем было ясно, что без свежих фруктов и овощей, на одних консервах долго не прожить. Консервы, кроме всего прочего, еще и портятся, еще несколько лет, и из еды останется только крупа. Все надеялись, что удастся вырастить хоть что-то.
В марте состоялись выборы. Всем, у кого не было, дали гражданство Республики, и провели выборы. Комитет в полном составе переизбрали на новый срок. Различия между «старыми», и «новыми» гражданами быстро стирались. «Новые» обрастали барахлом, и становились на ноги. Комитет по-прежнему пользовался доверием большинства, за исключением небольшой группки оппозиционеров.
Снег сошел в апреле, к июню земля просохла, и люди попытались что-то посадить – в первый раз за три года. Поле за Поселком распахали, разделили на участки, построили теплицы. Республике очень повезло, что среди людей Фраймана был агроном. Фрайман понимал важность сохранения рассады, поэтому в туннеле был запас семян, а в торговом центре в ущелье оборудовали теплицы с обогревом для сохранения растений. Агроном сбежал вместе с Фрайманом, а растения осталась, и люди, которые за ними ухаживали, тоже остались. Среди «узкоглазых», как все называли гастарбайтеров, нашелся и специалист по сельскому хозяйству, человек по имени Зиан. Он отговаривал Комитет от того, чтобы высаживать рассаду сейчас. Он утверждал, что «земля не родит», и ничего не вырастет. Комитет его не послушал – обстановка в обществе накалялась, люди требовали посадить хоть что-то. Агроном объяснил как проращивать рассаду, и народ принялся за дело. Посадили треть имеющейся картошки, и одну десятую часть семян. Люди каждый день бегали на поле, но ничего не росло. Зиан оказался прав.
Прошел месяц, ни одного зеленого ростка так и не появилось. Среди людей, мигом забывших, что именно они настояли на том, чтобы посадить сейчас, поползли нехорошие разговоры. Во всем обвиняли Комитет – сначала вполголоса, потом в открытую.
– Так и до бунта недалеко, – сказал на специально собранном заседании Комитета Летун.
– Ну, бунт вряд ли возможен, – ответил Коцюба. – В самом худшем случае, уйдем в отставку. Пусть выбирают себе новый Комитет. Честно скажу, я устал. Мы работаем как проклятые, но, похоже, никому кроме нас, это не надо. Так с чего нам упираться?
– Так не пойдет, – покачал головой Летун. – Мы столько работали, и что, из-за пары горлопанов все бросать?
– Разрешите? – у Грина возникла неожиданная мысль, и он поднял руку. Коцюба удивленно на него оглянулся. Обычно Грин тише мышки сидел себе в углу, мотал на ус. А тут вылез.
– Говори, – разрешил Летун.
– У индиго есть фрукты и овощи. Надо их попросить, – выпалил Грин.
– Откуда они их берут, эти фрукты – вот вопрос, – заметил Райво. – И сколько их там, где они их берут?
– Стоп! Это мысль, – просветлел Коцюба. – Я поговорю с ними. Сегодня же отправлюсь к ним, и поговорю.
Коцюба только собрался уходить, как внизу хлопнула дверь. Вайнштейн подошел к лестнице, и перегнулся через перила.
– Что за черт! – выругался он, и повернул к собравшимся удивленное лицо. – Там Джек!
– Я спущусь и поговорю с ним, – сказал Коцюба, и пошел вниз.
– Мысли они, что ли, читают? – вполголоса произнес Райво. Ли забормотал что-то под нос на своем языке.
– Может, и читают, – сказал Вайнштейн. – Я не удивлюсь, если это так.
– Кто его знает, может, совпадение? – пожал плечами Вишневецкий.
– Ну да, совпадение, – хмыкнул Вайнштейн. – Грин, у тебя слух хороший, иди послушай, о чем они говорят.
Грин вопросительно посмотрел на Летуна. Тот кивнул, разрешая. Грин, осторожно ступая, подошел к краю лестницы, и прислушался. Джек и Коцюба стояли внизу и разговаривали. Грину пришлось напрячь слух, чтобы услышать, о чем они говорят.
– Мне бы не хотелось афишировать наши возможности. На нас и так косятся, особенно эти, из туннеля, – услышал Грин голос Джека.
– Пойми, дружище, нам без вас не обойтись. Не вырастет ведь ничего, все труды пропадут! – в голосе Коцюбы звучали умоляющие нотки. – А недоброжелателей не бойся. Вы стольких людей спасли, у вас чуть не каждый второй в должниках по гроб жизни. Да любого, кто хоть пальцем вас тронет, на куски порвут!
– Ты плохо знаешь людей, Коцюба, чувство благодарности им несвойственно. Впрочем, я посоветуюсь кое с кем, и дам тебе ответ. – Голос Джека, напротив, был спокойным, таким тоном говорят с ребенком.
– Со старым шаманом? – спросил Коцюба.
– С ним. А что, вы разве знакомы? – голос Джека изменился, в нем явственно прозвучало удивление.
– Я много где побывал, – ответил Коцюба, и, не попрощавшись, пошел вверх по лестнице. Грин, удивленный последними словами Коцюбы, не сообразил отойти. Проходя мимо него, Коцюба понимающе хмыкнул, но промолчал. Он вошел в гостиную, и сказал, обращаясь к собравшимся:
– Подождем. Скоро они дадут ответ. Все равно, несколько дней ничего не решают.
Грин ушел с заседания Комитета в полнм расстройстве чувств. Он понял, о каком шамане говорил Коцюба. Это его он видел в зеркале, когда его вызвал комендант. Получалось, что комендант заснул не случайно, его заставили. И то, что он забыл о существовании Грина тоже, наверняка, не случайность. Это сделал тот самый таинственный шаман. Оказалось, что он как-то связан с индиго… и с Коцюбой. Тогда, пришел к выводу Грин, может быть, не случайность и то, что его взяли в Семью Коцюбы. На мгновение Грин ощутил себя попавшей в водоворот щепкой, игрушкой в руках высших сил.
Коцюба и Вайнштейн ушли до рассвета. Грин хотел пойти с ними, но проспал. Когда он продрал глаза, то увидел на белой стене напротив кровати квадрат света. Солнце уже висело высоко в небе. Грин выглянул в окно, привлеченный шумом. За забором, оживленно переговариваясь, шли люди.
– Грин, вставай! – в комнату влетел Голан. – Там такое!
– Что случилось? – встревожился Грин.
– Выйди во двор, сам увидишь!
Грин торопливо оделся, и слетел по лестнице вниз. Выйдя во двор, он сначала не понял, о чем говорил Голан. Двор как двор – слева стоят машины, справа, под навесом, столы для пикника и пластиковые стулья штабелем. За столами чернеет мертвой землей клумба. Чернеет? Грин всмотрелся, и обомлел: клумба зеленела. На ставших вдруг точно ватными ногах он обогнул столы, и подошел ближе. На клумбе, среди окурков и камней, из земли прорастала трава. Она именно прорастала: зеленые побеги удлинялись на глазах, с шорохом прокладывая себе путь к небу.
– На дерево смотри! – услышал Грин голос Голана, и поднял голову. Старая мертвая акация в углу двора, которую все порывался спилить Эли, на глазах оживала. На голых ветвях набухали почки, кое-где они уже превратились в листья.
– Что случилось? Что происходит? – спросил Грин, не веря своим глазам.
– Не знаю, но это везде, не только у нас. Я из окна смотрел, на улице тоже самое.
– Индиго, – пробормотал Грин.
– Что? – не понял Голан.
– Это индиго, их рук дело! – Грин понял, кто совершил это чудо. Коцюба и Вайнштейн ушли на какую-то встречу с индиго. Вроде бы тот таинственный шаман, о котором говорил Коцюба, дал «добро», и индиго согласились помочь. – Бежим на поле, надо посмотреть, что там! – сказал Грин Голану, и, не дожидаясь ответа, выскочил за ворота.
У выходящих на поле ворот Поселка толпился народ. Кто-то, окруженный толпой так, что из-за спин его не было видно, возбужденно рассказывал.
– … гляжу, идут, взявшись за руки. По утряни туман висит, они из тумана выходят, смеются, болтают. Мимо меня прошли, даже не посмотрели, и в Поселок. Ну, я начала не врубился, думаю, чего это индиго с утра пораньше гуляют, да еще в полном составе…
– Так они чего, все что ль пришли? – перебил говорившего голос из толпы.
– Все! В том-то и дело, что все! Даже мелкота сопливая. Ну так слушай те дальше. Стою я себе, значит, на часах, репу чешу. И тут слышу звук… шорох такой со всех сторон. Я сначала на измену сел, а потом гляжу – лезет!
– Что лезет?
– Да трава же! Прямо на глазах землю раздвигает, и лезет. Потом туман рассеялся, и оказалось, что все вокруг цветет. Комитет наш ненаглядный вышел, по ходу, они с индиго вместе там что-то химичили. Глаза у всех «на двенадцать», узкоглазый этот, Ли, чего-то на своем бормочет – картина маслом.
– Идем к Форту! Надо говорить с Комитетом! Надо идти к индиго! – зашумели в толпе, и люди плотной массой двинулись по улице. Грин, прижавшись к стене, переждал людской поток, и пошел к воротам. По разговорам он примерно представлял, что там увидит, но все равно застыл, пораженный открывшимся видом. Мертвая земля цвела. Насколько хватало глаз, тянулись зеленые поля. Недавно построенные теплицы справа от дороги утопали в зелени. Тянулись к небу побеги кукурузы. Грин пошел к теплицам, посмотреть, что там внутри. Идти было трудно. Ведущая к теплицам дорожка, выложенная из камней, была практически не видна, даром, что тут уже успел пройти не один человек. Из каждой щели между камнями, из каждого просвета росла трава. Внутри их теплицы, прямо на земле, среди сорняков лежали огурцы. Грин наклонился, и сорвал один. Обтерев огурец о куртку, он осторожно откусил кусочек, покатал его во рту, и тут же с хрустом умял огурец целиком. Было очень вкусно.
– Ну, все, мы попали, – услышал Грин голос Голана за спиной.
– Почему? – не понял Грин.
– Угадай, кому теперь сорняки пропалывать, – вздохнул Голан.
– Эх ты, чудик! – хохотнул Грин, и легонько толкнул Голана в плечо. – У нас теперь есть овощи, и фрукты тоже будут! Ты попробуй, дурилка!
Голан надулся, обидевшись на «дурилку», но все же попробовал. Тут же кислое выражение на его лице сменилось восторгом: он оценил.
Все вокруг Поселка в радиусе примерно шести километров цвело. Поля засеивали всем, что под руку попадется. Люди спешили, точно земля могла потерять свои чудесные свойства. Было достаточно бросить в землю семечко, чтобы оно проросло. Не так, как в первый день – примерно через неделю земля успокоилась, и на глазах больше ничего не росло, но довольно быстро. Во дворе Форта выросла яблоня. За несколько дней до того, как индиго сотворили чудо, кто-то бросил там огрызок яблока. Этим кем-то, скорее всего, был Коцюба, или тот, кому он дал яблоко. Больше ни у кого свежих яблок не было, если не считать индиго.
– … я ошибался, – вечером того же дня распинался после ужина Вайнштейн. Он успел немного принять на грудь, отчего говорил возбужденно. Впрочем, на уровне аргументации это не сказывалось. Вайнштейн был закаленным бойцом с зеленым змием. – Да, я ошибался. Мы, на самом деле, уже история, мы принадлежим прошлому. А будущее – за индиго.
– Я думаю, ты преувеличиваешь, Вайнштейн, – возразил Коцюба. – Сам посуди – мы сумели наладить нормальную жизнь. Цивилизационного отката не случилось.
– Все это хорошо, только не надо забывать, что мы не в состоянии сделать даже лампочку. И вряд ли сможем в ближайшие десять лет.
– Ты нас недооцениваешь. Смотри, сколько мы сделали, чего добились! Дай срок, и лампочек наделаем, людей грамотных осталось достаточно.
– Может быть, может быть... Только вот зачем? – пожал плечами Вайнштейн. – Будущее все равно не за нами, а за индиго. Ты же видел, на что они способны. Нет, Коцюба, мы что-то вроде динозавров. Побарахтаемся еще какое-то время, и исчезнем, а планета достанется индиго.
– У нас большая планета, Вайнштейн, – возразил молчавший все время Летун.
– И что с того? Как вид мы обречены. Разве не ясно, что индиго – это эволюционный скачок? Новый человек! Вы же видели, на что они способны! Наверняка у них есть еще козыри в рукаве. То, что мы видим, лишь малая часть. Телепортация, – при слове «телепортация» Коцюба вздрогнул, – эта их способность находить общий язык с живой природой, это наверняка не все. Может, они телепаты, и могут мысли читать. А может, и влиять на них. Наше счастье, что они еще дети… и у них свои моральные принципы. Не будь этого, они бы нас давно превратили в послушных рабов. С их способностями они запросто могут нами управлять! И нам очень и очень повезло, что они этого не делают.
– Ты в этом уверен? – прищурился Коцюба.
– Что? – поперхнулся Вайнштейн, и побледнел. – Ты думаешь, что они…? – прошептал он, и затравленно оглянулся, точно ожидая увидеть в углу притаившегося индиго.
– Так, – забарабанил по столу пальцами Летун. Насмешливое выражение лица сменилось серьезным. – Давайте это потом обсудим, – напирая на слово «потом», сказал Летун, и показал взглядом на Грина. Грин понял, что от него что-то секретят, встал, и вышел из комнаты.
– Ну вот, обидели ребенка, – успел он услышать реплику Коцюбы. Коцюба был неправ – Грин ни капельки не обиделся. То, о чем в Комитете догадывался, а может, и знал наверняка, лишь Коцюба, не вызывало у него ни малейшего сомнения. Он уже давно понял, что индиго влияют на жизнь Республики, очень осторожно, тихо, практически незаметно, но влияют.
Прошел месяц, и возбуждение от чуда схлынуло. Люди очень быстро привыкли жить в райском саду, и уже с трудом представляли, что может быть иначе. Торговые контакты с уцелевшими поселениями на севере сразу окрепли: теперь кроме топлива Республика могла предложить свежие овощи. Вишневецкий собрал первую в этом году торговую экспедицию. Составить ему компанию напросился Коцюба. Для сопровождения грузовиков отправили сильный отряд на бронетехнике. Не то, чтобы боялись нападения, а так, для пущей безопасности. Ввиду отсутствия Коцюбы и части инструкторов, Летун решил объявить выходной. Грин тут же смылся из дому, и направился к Форту, где его должен был ждать Эрик.
– Грин, срочно зайди в Клуб, – захрипела рация у Грина на поясе. Он шел по улице к Форту, где, как обычно по пятницам, заседал Комитет.
– Здесь Грин. Что случилось, прием? – попытался он выяснить, что за спешка. Ответа не последовало. Сердце кольнуло плохое предчувствие. В Клубе в это время обычно никого не было, все-таки белый день., все чем-то заняты. Грин развернулся, и побежал по улице назад, к Клубу. Бежать было недалеко, с полкилометра, и он даже не запыхался. Влетев в Клуб, Грин услышал наверху голоса. Молнией взлетев по лестнице на второй этаж, Грин толкнул дверь гостиной, где обычно собирались ребята.
– Что за хрень? – невольно вырвалось у Грина при виде открывшейся ему картины.
– А, это ты, вонючка, – Мишка повернул голову к Грину. Он сидел на спине у какого-то мальчика, лежащего на полу лицом вниз. Держа мальчика за волосы, он раз за разом приподымал тому голову, и с силой бил в пол. Мальчик хрипел, Грин увидел на полу потеки крови. У окна прижималась к стене бледня, как смерть, Лена.
– А ну оставил его, урод! Быстро, я сказал! – Грин справился с удивлением, и шагнул к Мишке.
– Как скажете, ваше величество, – поворковал Мишка, вставая. Он стал перед Грином, в его глазах горел недобрый огонек. Грин понял, что драки не избежать и протянул к Мишке правую руку. Сделал он это сознательно: рукопашному бою их обеих учили одни и те же люди, и давали, в принципе, одно и тоже. Грин знал, что Мишка не упустит шанса победить его красиво, и Мишка клюнул. Он схватил протянутую руку Грина, и стал выкручивать. Точно со стороны Грин отмечал его действия. Все происходило как в замедленной съемке. Вот Мишкина рука ложится на запястье его руки. Вот тупоносый Мишкин ботинок бьет Грина голень, и Грин усилием воли отгоняет вспыхнувшую боль. Вот Мишка стал поворачивать вытянутую руку Грина за запястье, чтобы развернуть его и завернуть руку за спину. Время – отстраненно подумал Грин, и напряг руку, шагая веред и поворачивая руку вбок и вверх. Разрывать захват всегда через большой палец противника, так учил Коцюба. Грин был старательным учеником, и так и сделал. Он шагнул вперед. Весь вес, вся энергия его движения пришлась точно на большой палец Мишкиной руки, лежащей на его запястье. Рука Грина разорвала захват, и, освобожденная, взлетела к потолку, чтобы сжаться в кулак и опуститься Мишке на нос. Дистанция между ними сократилась до предела, и места для удара кулаком не осталось, поэтому Грин ударил локтем левой руки Мишке в челюсть. Мишка отлетел, зацепился о лежащего на полу мальчика, и упал на спину. Грин шагнул к нему, чтобы добить, но Мишка проворно откатился в сторону, и встал у стены, сжав кулаки. Удары Грина его не вырубили, только ошеломили.
– Ах ты, гнида туннельная, – сплюнул кровью Мишка, и кинулся на Грина. Ни о каких приемах речь уже не шла. Грин с Мишкой сцепились, и покатились по полу, обмениваясь ударами. Лена завизжала, но Грин не обратил на ее визг ни малейшего внимания. Они с Мишкой остервенело били друг друга по чем попало. Грин пропустил несколько ударов по голове, и бил уже почти вслепую, на ощупь. Это продолжалось секунд двадцать, может, тридцать, но Грину они показались вечностью. Мишка сдался первым. Он рефлекторно отвернул лицо, и Грин тут же ударил его в затылок. Удар получился сильным, Грин чудом не переломал себе кости в руке. Мишка обмяк. Грин, шатаясь, поднялся на ноги, и оперся о стол. Его мутило. В этот момент в комнату ворвались Роберт с Денисом.
– Что случилось? – спросил потрясенно Роберт, обводя взглядом разгромленную комнату. – Даник, – Роберт узнал лежащего лицом вниз мальчика, и кинулся к нему. – Даник, братишка! – он перевернул Даника, и стал бить по щекам, пытаясь привести в чувство.
– Роби, – Даник открыл глаза. Его лицо было залито кровью, текущей из рассеченной брови.
– Его надо к врачу, – сказал Денис. – И тебя, Грин, тоже, у тебя все лицо разбито.
– А с этим что делать? – склонился над Мишкой Роберт, и проверил пульс. – Дышит.
– Надо снести его вниз, и оставить у дверей. Пусть сам разбирается, – предложил Грин.
Так они и поступили. Снесли Мишку вниз, и оставили у дверей, а сами отправились к тете Любе. Та, поворчав для порядка, зашила Данику бровь, а Грину обработала лицо зеленкой, отчего он стал похож на зеленого далматина.
– Так что у вас там стряслось-то? – спросил Роберт, когда они вышли от тети Любы.
– Я шла по улице, а тут ко мне ваш Мишка подошел. Руки распустил, трогать стал. Я испугалась, и в Клуб, думала, может там ребята есть, помогут. Но там был только Даник, малой. Он стал Мишку выгонять, вот Мишка ему и врезал. А когда Даник упал, Мишка стал его бить, и тут пришел Грин. Тогда Мишка Даника бросил, и они с Грином стали драться. Я так испугалась!
– Понятно, – потянул Роберт. – А чего он к тебе приставать стал?
– Он не первый раз уже! Я его отшила, но он все равно липнет!
– Что!? – повысил голос Грин, и тут же скривился от боли. Напухшее лицо болело. – Он к тебе пристает, а ты молчишь? Почему я об этом не знал?
– Да вы же психи оба! Я бы тебе сказала, так вы бы поубивали друг друга!
– Ну, спасибо, Лена, – обиделся Грин.
– Ладно, не ссорьтесь, – примирил их Роберт. – Мы же друзья, разве нет?
Ни Грина, ни Мишку дома не расспрашивали, откуда у них синяки. Коцюба понимающе хмыкнул, но промолчал. Только Мишка, улучив момент, когда никто не слышал, прошипел Грину:
– Погоди, вонючка, я тебе еще отомщу! Я вам всем отомщу, да так, что мало не покажется. Вот увидишь!
Коцюба и Вишневецкий вернулись. Колонна пришла поздно. В тот день ничего обсуждать не стали, зато на следующее утро послушать, что скажет Коцюба, собрался почти весь Комитет. Не пришла только Алина, которая в Комитете состояла формально, занимаясь исключительно медициной.
– У меня для вас три новости, – объявил Коцюба. – Одна хорошая. Вторая не очень, третья… Третья странная. С какой начать?
– Начни с хорошей, – предложил Летун.
– Хорошо. Хорошая новость вот какая: съездили мы удачно. Кроме запланированного по маршруту, мы еще заехали в одну сарацинскую деревню. Сарацины не вымерли, их осталось довольно много.
– Ну и чего тут хорошего? – пробасил Медведь.
– Они сохранили лошадей, и нам удалось договориться об обмене нескольких на солярку, – пояснил Вишневецкий.
– Торговать с сарацинами? – взвился Летун. – С врагом?
– Ну, лошади-то нам нужны, – невозмутимо пояснил Коцюба. – Да и враги они нам так, постольку поскольку.
– Я против, – Летун сел, и откинулся в кресле, скрестив на груди руки.
– Ты сначала все новости выслушай, потом решать будем. Так вот, это была хорошая новость. Есть и плохая: мы больше не одни. Если верить тому, что нам рассказали поселенцы, на севере есть еще одно государство типа нашего.
– Сарацинское? – спросил Райво.
– Нет, не сарацинское. Наше. Они используют флаг Земли Отцов. Судя по всему, это союз уцелевших фермеров-поселенцев. В Сафеде у них что-то вроде столицы. Если верить слухам, их много больше, чем нас, они хорошо вооружены, и организованы. Понятно, почему: они все время жили в состоянии войны с сарацинами. Ничего масштабного, так, покусывания, но этого хватило, чтобы объединить их всех под одним флагом. Сейчас они ведут переговоры с поселениями севернее нас. То поселение, куда мы ездили, в скором времени присоединится к этому союзу.
– То есть, в перспективе мы будем иметь у своих границ сильное, организованное, и многочисленное сообщество, – забарабанил пальцами по столу Летун.
– Именно! – кивнул Коцюба. – Поэтому нам важен контакт с сарацинами.
– Это еще почему? – не понял Летун.
– Во-первых, лошади. Универсальное транспортное средство. Дороги приходят в негодность, фактически, часть их них уже непроходима. А лошадь пройдет везде. Во-вторых, сейчас поселенцы заняты борьбой с сарацинами. В наших интересах, чтобы так и продолжалось. Чем больше внимания они будут уделять друг другу, тем спокойнее нам будет.
– А вариант присоединения к этому союзу ты не рассматриваешь?
– Сначала нам надо узнать о них побольше. Выяснить, чем дышат, и тогда присоединяться. А до тех пор, исходить из того, что этот союз – наш потенциальный противник. Так я думаю.
– Резонно, – кивнул Летун. – Что еще?
– Я оставил поселенцам сообщение, дал частоту, на которой можно будет с нами связаться. Будем разговаривать. Поиграем в дипломатию.
– Так, а третья новость? – напомнил Вайнштейн.
– Третья новость больше касается меня. У сарацин за главного наш старый знакомый…
– Это кто еще?
– Помнишь того старикана, что за трупами приезжал? Вот он и есть, – ответил Коцюба.
– Стоп-стоп, это вы о чем? – заинтересовался Летун.
– Ничего особенного, – махнул рукой Коцюба.
– И все же? – настаивал Летун.
– Коцюба убил у этого сарацина сына, – пояснил Вайнштейн.
– Что? И после этого он собирается с нами торговать? – не поверил Летун.
– Представь себе, да! – хмыкнул Вишневецкий. – Я был у них в гостях, и лично с ним говорил. У него есть претензии к Коцюбе лично, но не к Республике. Разумный сарацин. Кроме того, они отчаянно нуждаются в топливе, так мне показалось. Они и оружие не прочь купить.
– Ну уж нет, – проворчал Летун. – Этого мы точно делать не будем.
– Да и не надо, хватит с них и солярки, – ответил Коцюба.
– Мне не нравится идея торговать с сарацинами, – уперся Летун.
– А я думаю, что мы должны быть выше этого. Национализм придумали чмулики, чтобы проще было грабить людей. Всякий, кто свой хлеб трудом зарабатывает, наш брат. Это раз. Два: наш народ прежде всего народ Республики, и мы должны думать о нем, о своих. – Коцюба встал. – Ну что, голосуем?
Большинством голосов Комитет одобрил торговлю с сарацинами. Через несколько дней три бензовоза в сопровождении бронетехники ушли на север. Выменять на горючее удалось семь лошадей. Из них под седло годились лишь рыжий жеребец-трехлетка, игривый конек, которого Грин тут же прозвал Огоньком, да пегая кобылка. Стоило Грину заикнуться, что он умеет ездить верхом, как Огонька тут же доверили ему, а кобылку – пареньку по имени Олег, из семьи Сергея. Олег назвал кобылку Звездочкой. Когда кони привыкли к ним, Олег с Грином стали учить других верховой езде. Получалось плохо. Коцюба, тот отказался практически сразу, с остальными было не лучше. Несмотря на трудности, идею обзавестись своей кавалерией Коцюба не бросил, и инициировал новую поездку за лошадьми на обмен. На этот раз, Летун не возражал. Ситуация складывалась так, что из простого баловства кавалерия могла стать серьезным козырем в намечающемся противостоянии с новоявленной Землей Отцов. Не прошло и недели с момента первой поездки, как на связь вышли представители Земли Отцов. Вскоре в Поселок приехал посланник.
Джип с гостями въехал в ворота Форта, и остановился. Грин стоял в тени, и смотрел – сегодня была его очередь дежурить у ворот. Из джипа вылез офицер с охранником, и направился к стоящему на крыльце Коцюбе. Гости поднялись по ступенькам. Грин ожидал долгих церемоний, рукопожатий и расшаркиваний, но вместо этого Коцюба заключил приехавшего офицера в объятия и провел внутрь.
– Во дела, – прокомментировал это стоявший рядом с Грином Вайнштейн. – Похоже, что они знакомы.
– Да, по ходу, так, – согласился Грин.
– Ну, может, тогда договорятся, – с надеждой в голосе произнес Вайнштейн.
Коцюба и Летун долго говорили с офицером за закрытыми дверями. Оказалось, что звали офицера Эран. Он и Коцюба когда-то служили вместе. Коцюба водил его по Поселку, показывал, рассказывал. Эран внимательно слушал. Его спутник, ординарец и телохранитель в одном лице, не скрывал презрения. Эран же, напротив, слушал внимательно. Он близоруко щурил глаза, и поглаживал пальцем совершенно седой висок. Выглядел он старым и усталым, но глаза выдавали его недюжинный ум. Плавность движений говорила, что он в хорошей физической форме. Эран был отнюдь не так прост, как казался на первый взгляд. Проходя мимо Грина, Эран задержал на нем взгляд, на его лице мелькнуло удивление. Он несколько раз оглядывался, будто проверяя, не померещилось ли ему. Грин такому вниманию удивился, Эран точно был ему незнаком, ошибки быть не могло.
Вечером Комитет обсуждал переданное Эраном от имени руководства Земли Отцов предложение. Как они и ожидали, предложение было простым: присоединение Республики к Земле Отцов. Гость не скрывал, что им нужен в первую очередь нефтезавод.
– Если мы с ними объединимся, то они будут пользоваться нашим горючим. Зуб даю, именно за этим они пришли, им нужен нефтезавод. – Райво идея присоединения была не по душе. Остальные члены Комитета думали так же.
– Подумайте вот о чем, – Коцюба откинулся в кресле, и сцепил руки перед собой, – если мы не дадим им то, что им нужно, они могут захотеть взять это силой. Мы готовы к войне?
– Ты думаешь, они решат напасть? – спросил Летун.
– Ты же слышал, о чем говорил Эран, – ответил Коцюба. – У них государство с большой буквы Г. Вождь имеется. А у нас - нефтезавод, порт и промзона, возделанные поля, сады, и все такое, то, чего у них нет. Им негде взять это, кроме как у нас.
– Они могут с нами торговать, – заметил Ли.
– Могут, не спорю, – согласился Коцюба. – Но вот вопрос, насколько им это будет выгодно? Если они решат, что проще будет силой взять то, что им надо, скорее всего, они так и поступят.
– Мы по-прежнему ничего о них не знаем, – подал голос Вайнштейн. – Все эти рассказы о несокрушимой военной мощи и порядке на всех уровнях могут оказаться блефом. Надо разведать.
– Я Эрану верю, – сказал Коцюба. – Он мужик что надо, я давно его знаю. Черт, да он мне жизнь когда-то спас! Нас сарацины в Секторе зажали, если бы не он, быть бы мне трупом.
– Люди меняются, – заметил Летун. – Я бы не стал безоглядно верить ему, только потому, что он твой друг.
– Давайте нанесем им визит. Этот Эран приехал к нам, и вы его водили по поселку. Почему бы нам не поехать в Сафед? Хороший способ узнать побольше, и риска никакого, – предложил Вишневецкий. Комитет единогласно проголосовал «за», и вскоре Коцюба с Вайнштейном, в сопровождении Ариэля отправились в Сафед, небольшой город у самых Высот, с ответным визитом.
Поездка вышла короче, чем планировали. Вернувшись, Коцюба тут же собрал Комитет. Грин хотел присутствовать, но его отшили: Коцюба просто захлопнул дверь перед его носом. Кроме Вайнштейна, никого на заседание не пустили. Коцюба выглядел очень встревоженным. Это, вкупе с невиданной секретностью, заставило Грина занервничать. Он пристал к Вайнштейну, пытаясь выведать подробности. Поначалу Вайнштейн отнекивался, но, в конце концов, сдался.
– Что решил Комитет, я тебе не скажу. Предупреждаю сразу, – сказал Вайнштейн. – Я тебе расскажу, что мы там видели, а выводы ты уже сам сделаешь, не маленький.
– Хорошо, – согласился Грин.
– В общем, так. Если коротко, то переговоры успехом не увенчались. Нам поставили ультиматум: либо мы сдаем Республику, сдаем нефтезавод, и присоединяемся к ним, либо они придут и возьмут все силой. Их раз в пять больше, чем нас, они хорошо вооружены. Но не это самое страшное. Если бы у них было нормальное общество, мы бы с ними объединились. Но там фашизм, причем очень уродливый.
– Это как?
– А вот так… Все ходят строем. Обязательная воинская повинность, все дети старше двенадцати в школах-интернатах. Население обложено налогами. Власть сосредоточена в руках одного человека. Если помнишь, был такой кадр на политической сцене – Мордехай Барзель. Не помнишь? – Грин отрицательно помотал головой. – Не важно… Он у поселенцев был вожаком. Не у всех поселенцев, а у крайне правых, национал-патриотов. Сам по себе он никто – просто талантливый демагог. Гораздо опаснее его соратники, тот же Эран. Они построили там жесткую иерархическую систему. Это даже не фашизм, это, скорее, феодализм, где есть барон – Барзель, и его подданные. Нормально там живет только его окружение. Остальные кое-как перебиваются. Узкоглазых они вообще низвели до уровня рабов. Согнали в подобие концлагерей, и заставляют трудиться за пайку.
– Почему?
– Потому что националисты. Дескать, есть только один, избранный, народ, а остальные созданы, чтобы ему прислуживать. Понятно, что с такими нам не по пути.
– Значит, будет война? – Грина аж передернуло.
– Мне бы не хотелось. Вся надежда на то, что война – штука очень затратная, и в плане ресурсов, и в плане людей. Преимущество такого строя, как там, в том, что они могут собрать больше сил, чем мы. У нас все на добровольной основе, а у них Барзель отдаст приказ, и под ружье поставят всех. Так что мы будем всячески стараться не допустить войны. Конкретные планы есть. Мы еще побарахтаемся. Для нас главное сделать так, чтобы торговать с нами им было выгоднее, чем воевать.
– Мда… – протянул не на шутку встревоженный Грин. – А может, нам на них напасть первыми?
– Мы думали над этим, – вздохнул Вайнштейн. – Не выйдет. У них, кроме Сафеда, еще около пятидесяти поселений, и несчетное количество ферм помельче. Взятие Сафеда проблему не решит. Кроме того, если мы каким-то образом нейтрализуем Барзеля, нам придется воевать с сарацинами. Сейчас они заняты Барзелем, если Барзеля не будет, они займутся нами. В общем, ситуация сложная, с наскока эту проблему не решить.
– Понятно… – потянул Грин. – А для нас дело найдется? – спросил он, имея ввиду молодежь.
– Найдется, не переживай, – Вайнштейн понял, о чем речь. – Готовьтесь, скоро надо будет кое-куда съездить.
Вайнштейн оказался прав. Не прошло и двух недель, как Коцюба приказал Грину готовить лошадей. Из торговой поездки привезли очередную партию лошадей, и годных под седло было более чем достаточно для задуманной Коцюбой вылазки. Выехали ночью, и направились вдоль моря на север. Впереди ехал Коцюба, за ним Грин. За Грином, судорожно вцепившись в поводья, на низкорослом коньке, трусил Шу, узкоглазый мальчик лет тринадцати. За ним ехал Ли, на удивление уверенно сидящий в седле. Замыкающими ехали Ариэль с Томером.
– А нельзя без него обойтись? – спросил Грин незадолго до этого, глядя, как неуклюже пытается взобраться в седло Шу.
– Нет. Без него поездка теряет смысл, – объяснил Коцюба. – Я тоже в седле с трудом держусь, но выхода нет. Там, куда мы едем, только лошадь и пройдет.
Удалившись от Поселка, они повернули на северо-восток, и углубились в пустынные земли. Идея состояла в том, чтобы, обогнув по широкой дуге Поселок, и населенные пункты, расположенные вдоль главной трассы, выйти к Сафеду с тыла. Маршрут Коцюба проложил так, чтобы, по возможности, не попасться никому на глаза. Для этого и нужны были лошади.
По прямой до Сафеда было километров сто, не больше. Путь по бездорожью занял у них три дня. На четвертый день они достигли границы города, и остановились в мертвом леске неподалеку. Город оказался неприступен, все подходы к обитаемой части города были завалены или застроены, немногочисленные проходы охранялись. Ариэль сходил в разведку, но найти безопасный путь внутрь так и не смог. После недолгого совещания. Коцюба принял решение двигаться ко втором месту, где содержали узкоглазых. Целью вылазки было установить с ними контакт, именно для этого и взяли собой Шу. Место находилось километрах в сорока западнее Сафеда. Путь туда занял еще день.
– Жаль, что их не выгоняют в поле, – заметил Коцюба, осматривая с вершины холма поселение, на краю которого в бараках содержали узкоглазых. Место напоминало концлагерь- имелись вышки с часовыми, площадка для построений. Не было только забора. Наверное, потому, что бежать узкоглазым было некуда – не к сарацинам же. От поселении долетал шум механизмов, стук металла о металл. В мастерских кипела работа, сгорбленные фигурки узкоглазых шныряли между домов.
– Да, жаль, – согласился Ариэль. – Придется туда идти. Ну да ладно, охрана тут чисто формальная, прорвемся.
Когда стало темнеть, Ариэль с Шу стали спускаться вниз, по склону холма, стараясь не попасть в поле зрения часовых. Ариэль был профессионалом. Стоило им с Шу отойти, как Грин потерял их из виду. Только потому, что он знал куда смотреть, он заметил, как они, точно вынырнув из-под земли, показались у стены одной из мастерских. Охрана загоняла узкоглазых в барак, и одетый в обноски Шу легко проскользнул внутрь. Охранник проводил его ленивым пинком. Наутро, когда рабочих выпустили из барака, Ариэль привел Шу назад.
– Передал? – спросил Коцюба. Шу должен был передать узкоглазым рацию. Он кивнул, подтверждая, и Коцюба приказал сниматься. Они отъехали от поселения на несколько километров, и остановились в распадке. Вечером Ли связался с соплеменниками, и долго говорил с ними.
– Они помогут, – сказал он Коцюбе.
– Отлично, – просиял Коцюба. Грин с запозданием понял смысл их поездки. В империи Барзеля не было мест, где бы ни работали узкоглазые рабы. Никаких симпатий к своим угнетателям они не испытывали, и охотно согласились помочь врагам своего врага. Коцюба одним махом приобрел несколько сот сторонников, и развернул разведсеть в самом логове врага. – Ну, все, утром возвращаемся домой. Надо проложить новый маршрут, не вижу смысла в том, чтобы возвращаться мимо Сафеда. Пойдем напрямик.
– Там же сплошь сарацинские деревни, – заметил Ариэль. – Так недолго и влететь.
– С сарацинами мы не воюем, – возразил Коцюба. – И потом, деревни можно обойти. Я смотрел карту, там есть район, где ничего нет. Через него и пойдем. Всяко лучше, чем закладывать круг в шестьдесят с гаком километров.
Первым запах дыма уловил Ариэль. Он остановил коня, достал бинокль, и стал осматривать окрестности.
– Что такое? Что там? – подъехал к нему Коцюба. Ариэль оторвал бинокль от глаз, и объяснил:
– Дымом пахнет. Кто-то топит печку.
– Это оттуда, слева, – Коцюба послюнил палец, и определил направление ветра.
– А что на карте? – спросил Томер.
– Если верить карте, тут ничего нет, – поскреб подбородок Коцюба. – Давайте туда, только потихоньку. Проверим, что за птица свила тут гнездо.
Вскоре запах дыма стал сильнее, и Коцюба приказал спешиться. Шу и Ли увели конец, а остальные, взяв оружие наизготовку, стали продвигаться вперед. Взобравшись на небольшую возвышенность, тут же, без команды, попадали на животы. Сказалась выучка. Обнаружили источник дыма. Видимо, когда-то тут была ферма. Внизу, в распадке, стояли несколько строений, на вид заброшенных, рядом с ними силосная башня. Но, несмотря на заброшенный вид, там кто-то обитал. Из жестяной трубы над одним из домов курился дымок.
– Ариэль, Томер, проверьте, что там, – приказал Коцюба. Оба спецназовца стали спускаться в распадок. – А мы подождем здесь, – махнул он рукой Грину. Грин с Коцюбой легли поудобнее, и стали ждать. Вскоре на связь вышел Ариэль, и сообщил, что все чисто, можно спускаться. У Сафеда они сохраняли радиомолчание – люди Барзеля могли слушать эфир. Здесь в этом нужды не было.
Грин и Коцюба спустились вниз. Ворота длинного бетонного здания были распахнуты, у ворот, широко расставив ноги. Стоял Ариэль. На земле у его ног скорчившись лежал какой-то человек со связанными за спиной руками.
– Что здесь? – спросил Коцюба. Ариэль пинком перевернул лежащего, и сказал:
– Трое сарацин, все сопляки. Вот этот вроде за главного.
– А остальные где?
– Там, в сарае, валяются связанные. Один в отключке, больно шустрый оказался, пришлось успокоить. Томер за ними присматривает.
– Уверен, что больше никого нет? – прищурился Коцюба.
– Обижаешь, – ухмыльнулся Ариэль. – Три вещмешка, три ствола, три пары резиновых сапог у входа. Три кровати.
– Все же стоило проверить, – поворчал Коцюба. Ариэль промолчал. Сарацин, бледный до того, что его можно было принять за северянина, испуганно таращил глаза. – Ну, рассказывай, – ласково обратился к нему Коцюба, и присел перед ним на корточки. Сарацин задрожал, и сделал пытку отодвинуться.
– Не убивайте меня, пожалуйста, пожалуйста, – у сарацина из глаз покатились слезы. И правда сопляк, отстраненно подумал Грин. Сарацин был его возраста, но казался намного младше.
– Ты на вопросы ответь, голубь, а я подумаю, – улыбнулся Коцюба. Сарацин затрясся.
– Я все скажу, все скажу, только не убивайте! – взмолился он.
– Кто вы, из какой деревни? Что это за место? Почему вы здесь? – спросил Коцуюба. Раздался стук копыт, Ли и Шу вели лошадей. Сарацин метнул на них взгляд, и выдохнул:
– Это же наши лошади! Вы не фашисты!
– Мы не фашисты, – кивнул Коцюба. – Мы из Республики. Я – Виктор Коцюба, а это мои люди. И лошади тоже мои. Я задал тебе вопрос. Не ответишь, и узнаешь, что у меня и фашистов есть много общего.
Сарацин, с лица которого сошла бледность, стал торопливо отвечать на вопросы. Из его рассказа стало ясно, что сарацин на объекте и правда трое. Занимались они разведением птиц, причем не домашних, а диких. До катастрофы на этом объекте размещалась орнитологическая станция. Когда пришла зима, Шейх, лидер всех местных сарацин, распорядился объект сохранить. Всю долгую зиму сотрудники, которые все до одного были сарацинами, кормили, лечили, и согревали сотни птиц, сидящих в клетках.
– Шейх, говоришь… – задумчиво сказал Коцюба.
– Дда, Шейх. Он вас знает, – торопливо произнес сарацин, заглядывая Коцюбе в глаза.
– Да и я его знаю, – обронил Коцюба. – Встречались, было дело. Ладно, – он наклонился, и рывком поставил сарацина на ноги. – Веди, показывай свое хозяйство.
Сарацин показал пустые клетки, забитые комбикормом кладовки. ПО его словам, когда стало тепло, птиц выпустили. Впрочем, далеко они не улетали, объект был единственным местом на мертвых землях, где была еда. Сарацин, которого звали Аюб, и двое его товарищей в отсутствие сотрудников присматривали за станцией. Каждый день они наполняли комбикормом специальные кормушки. Птицы вили гнезда в сколоченных для них домиках внутри огромных, похожих на ангары, сараях, оставшихся с тех времен, когда здесь была ферма.
– Ну, понятно все с вами, – сказал Коцюба, и достал нож. Аюб побледнел, но Коцюба всего лишь разрезал пластиковые стяжки на руках молодого сарацина.
– Ты то, собираешься их отпустить? – резко сказал Ариэль. – Сарацин?
– Мы не воюем с сарацинами, – спокойно ответил Коцюба. – Все, товарищи, по коням. Время ждать не будет.
Коцюба взял у Шу повод своего коня, и взлетел в седло. Сарацин ошарашено смотрел на него, все еще не веря, что останется жить.
– Ты вот что, Ариэль. Стволы у них забери, и рации, если есть, – распорядился Коцюба. – Зачем нам лишний шум? Еще комитет по встрече набежит…
Комитет не набежал. До границы Республики отряд добрался без приключений.
Осень вступала в свои права. Разумеется, о войне речь не шла – воевать в преддверии морозов дураков не было. Зато появились первые перебежчики. Вишневецкий в своих торговых экспедициях охотно рассказывал интересующимся о том, как обстоят дела в Республике. Жизнь без налогов, без начальственных окриков и воинской повинности привлекла многих. Еще до наступления зимы в Поселок переехало около сотни бывших подданных Барзеля. В основном, это были фермеры, которых больше идеологии привлекло то, что в радиусе десяти километров от Поселка можно было хоть что-то вырастить. Кроме фермеров перебегали технические специалисты, умельцы, и просто толковые люди. Эран прислал с нарочным письмо. Коцюба, прочитав письмо, рассмеялся, и приказал гнать посланника в шею.
– Они еще и угрожают! – во всеуслышание заявил он, и покрыл посланника трехэтажным матом.
– Ну, понятно, ведь мы же у них переманиваем самых ценных членов сообщества, – хохотнул Летун. – Занервничали рабовладельцы, задергались.
Зима прошла спокойно, если не считать активизации «оппозиции». Оппозиционеры открыто завили о неприятии политики Комитета, и призвали к объединению с Землей Отцов. В Поселке появились бело-голубые флаги. Их было немного, примерно на каждом двадцатом доме.
– Странно все это, – поделился он своими мыслями с Денисом и Робертом.
– Я знаю, что они затеяли, – сказал Денис. – Один из мелких подслушал разговор Даниэля с одним из этих.
– Ну и что у них на уме?
– Они хотят прокатить наших на выборах, – ответил Денис. – Уже начали свою пропаганду.
– Ну, выборы это полбеды, – сказал Грин. – Нам главное, чтобы они с врагами не сработались. Мы за ними следим? – он вопросительно посмотрел на Роберта.
– Следим, – кивнул тот. – Половина всей мелкоты в Поселке наша. Ничего нет, никакого движения.
– А Профессор? Мишка?
– Профессор ударился в религию, ходит в эту новую молельню. – Грин кивнул. О молельне, открытой верующими, он слышал. Новое поветрие захлестнуло Поселок. Многие, кто раньше и молитв ни одной не знал, вдруг стали верующими, и по субботам сидели в молельне. – От «оппозиции» отошел. Отец сказал мне оставить его в покое.
– Ну да, он же агент Летуна, – понимающе вставил Денис. Роберт продолжил:
– Мишка по-прежнему крутится со своими новыми друзьями, они потихоньку мародерят заброшенные дома на окраинах Города.
– Понятно, – ответил Грин. – Вот что, надо проследить за перебежчиками. Думается мне, что среди них шпионы. Так что в ту сторону тоже смотрите. – Роберт с Денисом синхронно кивнули.
Выборы оппозиционеры не выиграли. Три четверти голосов, как и на прошлых выборах, подали за Комитет. Оппозиционеры попытались протестовать, но их быстро заткнули. Вскоре все успокоилось. Внешне все было чинно и благородно, Поселок жил и развивался. От Барзеля не было ни слуху, ни духу, и у Комитета появилась надежда, что войны удастся избежать.
– Воевать невыгодно, – говорил Коцюба. – Очень много ресурсов на это уходит, и прежде всего – людских. Люди ресурс невосполнимый. Не посмеет Барзель на нас нападать, ему для этого придется тыл оголить. А с тыла у него сарацины. Не, не посмеет. Гадить по мелочи, это да. А воевать – нет.
В начале июня у Сергея был день рождения. Коцюба и остальные мужики ушли праздновать. Вернулись поздно, пьяные в хлам. Больше всего выпил Коцюба, его буквально на руках занесли в комнату, и бросили на кровать.
– А где Вайнштейн? – спросила Марина у еле стоящего на ногах Летуна.
– А там… остался. У Сереги дома… – икнул Летун.
– Ладно, идите спать, алкаши несчастные. У вас завтра заседание, я вас подыму как обычно! – пригрозила она Летуну. Тот мотнул головой, и ушел спать.
На следующее утро Грин встал ни свет ни заря, быстро оделся, и пошел в Клуб. В принципе, он мог и поваляться в постели., но у него были дела в Поселке. Грин сходил в парикмахерскую, занес в Клуб пакет с едой – на вечер была назначена вечеринка. К половине десятого он подошел к воротам Форта. Сегодня была очередь Дениса дежурить на воротах Форта, с девяти часов утра, и до двух дня. В два его должен был сменить Роберт. – Где Роберт? – спросил Грин Дениса. Они отошли от ворот вглубь двора.
– Должен уже быть, – глянул на часы Денис. В этот момент в ворота вошел Профессор, его плечо оттягивала тяжелая сумка.
– Доброе утро, – поздоровался он с ребятами. Грин и Денис переглянулись.
– Вы к кому? – спросил Денис.
– Я к Летуну, как обычно, – сглотнул Профессор. Грину показалось, что он нервничает.
– Проходите, – разрешил Денис. Профессор поднялся по ступенькам дома, что слева от ворот, где обычно заседал Комитет, и исчез в дверях. В этот момент пришел Роберт, Грин с Денисом отвернулись от дома, и пошли к воротам. Они не заметили, как Профессор тенью выскользнул из дверей, и метнулся в соседний дом.
– Здорово, Ро… – начал Грин, но закончить фразу не успел. За его спиной раздался взрыв. Сгустившийся воздух толкнул Грин в спину, он упал на колени, а затем ткнулся носом в землю. Грин застыл, боясь пошевельнуться. В ушах у него звенело. Он с трудом приподнялся на руках, и перевернулся на спину. Дом слева от ворот горел. Из выбитых взрывом окон первого этажа било пламя.
–…шишь? Ты меня слышишь? – сквозь звон в ушах до Грина донесся голос Роберта. Тот склонился над ним, протягивая руку. Грин ухватился за руку Роберта, и встал. Денис стоял на коленях, и завороженно смотрел на огонь.
– Кто там? Кто в здании? – к Денису подскочил опомнившийся Роберт. Он схватил Дениса за плечи, понял, и стал тормошить.
– Ттам…Комитет, – выдавил Денис. Грина точно поленом по голове ударило. Он вспомнил, что по пятницам в Форте заседал комитет. Обычно члены Комитета собирались к девяти, на часах полдесятого, значит, все там. Роберт тоже понял это, и с криком «папа!» рванулся вперед. Грин едва успел обхватить его поперек живота. Жар разгоревшегося пламени ощущался у самых ворот, где ни стояли.
– Пусти! – закричал Роберт. – Пусти, там же папа!
– Не пущу, туда нельзя, – закричал Грин. Роберт дернулся, но не смог разорвать захват. В этот момент во двор вбежал Томер, а за ним еще люди. Двор Форта вмиг заполнился народом, Грина и ребят оттеснили к стене.
– Комитет, Комитет взорвали, – летело над собравшимися. Томер побежал в соседний дом, вытащил оттуда огнетушитель, и принялся засыпать струей песка бьющее из окна пламя. Без толку, истратив все песок, Томер был вынужден отойти, прикрывая лицо от жара.
Внезапно у ворот раздался крик, все обернулись. Посмотрел туда и Грин, и остолбенел. В воротах стоял Коцюба, живой и невредимый.
– Коцюба!? Живой? Как? – к Коцюбе подскочил Ариэль, но тот, казалось, его не заметил. Все замолчали, стался только рев пламени. Люди смотрели на Коцюбу, а Коцюба молчал. Поверх плеча Ариэля он не отрываясь смотрел, как горит дом.
Надо отдать должное Коцюбе, опомнился он быстро. Даже попытался организовать народ на тушение. Принесли еще огнетушителей, по живой цепочке стали передавать ведра с песком, но все было тщетно. Поняв это, Коцюба приказал всем отойти. Двор напоминал разворошенный муравейник. Люди бесцельно ходили туда-сюда с потерянным видом. Плакали женщины.
– Вот, это он на воротах стоял, – Ариэль за шиворот подтащил к Коцюбе ошалевшего Дениса. Коцюба махнул рукой, Ариэль понял его без слов, и стал выгонять собравшихся за ворота. На стоящего в стороне Грина он внимания не обратил. Коцюба, тем временем, увел Дениса в оставшийся невредимым дом. Грин постоял во дворе, и последовал за ними.
– Кто-нибудь еще входил? – услышал Грин голос Коцюбы. Он подошел ближе, и увидел, что Коцюба и Денис стоят в коридоре, на первом этаже.
– Профессор приходил, с сумкой такой, через плечо… Так это он! Он вышел перед взрывом! Он здесь где-то должен быть! – чуть не плача, крикнул Денис.
– Ты уверен? Сумку ему проверял?
– Я...нет, он же к Летуну пришел, как всегда, – Денис сел на пол, и зарыдал: – Я же не знал, не знал, что он с бомбой, мы же никогда его не проверяли…
– Ариэль, – обернулся Коцюба, и в голосе его лязгнул металл. Грин скосил глаза, и увидел, что Ариэль стоит рядом с ним. – Передай на аварийной частоте: взять Профессора, и доставить в Форт. И непременно живым!
Профессора так и не нашли. Под шумок он выскользнул из Форта, и точно сквозь землю провалился. Пепелище разгребали двое суток без перерыва. Коцюба вкалывал наравне со всеми, без отдыха, пока его силой не увели отдыхать. Опознать, кому принадлежат обгоревшие кости, не было никакой возможности, поэтому их просто сложили в пять деревянных ящиков. Похоронили погибших на третий день после теракта.
На похороны пришел весь Поселок, огромная толпа запрудила старое кладбище. Многие плакали, те, кто знал погибших, говорили речи, рассказывая, какими они были. Бледный Роберт стоял рядом с матерью . Мужчинам не положено плакать, и Роберт держался, сжимая зубы. Борька поддерживал за локоть черную от горя Надю. Алина промокала платком глаза. Все знали о ее любви к Летуну. Коцюба стоял рядом с Вайнштейном, и молчал. Им повезло. Коцюбу утром так и не смогли добудиться, и Летун пошел на заcедание Комитета без него. Вайнштейна никто не будил, он остался у Сергея дома, и проспал все.
Похороны подошли к концу. Гробы опустили в вырытые ямы, мимо могил потянулась вереница людей. Каждый зачерпывал горстью землю, и высыпал в могилу. Сыпанул и Грин. Его не покидало странное ощущение, что он спит, и видит кошмарный сон. Поверить, что Летуна, Медведя, Райво, и остальных нет в живых было трудно. Грину казалось, что вот, сейчас на кладбище зайдет улыбающийся Летун, и скажет, что все это розыгрыш. Над могилами выросли холмики земли, троекратно прогремел залп, и народ принялся расходиться. Вайнштейн, что-то шептавший на ухо Коцюбе, подтолкнул того к микрофону. Коцюба подошел, и взял микрофон. Люди остановились, ожидая, что скажет Коцюба.
– На нас напали. Убили наших друзей, – Коцюба сжимал микрофон так, что костяшки побелели. Хриплый голос летел над притихшей толпой. – Нанесли нам удар в самое сердце. Мы знаем, кто это сделал, мы знаем, кто снабдил его бомбой. Крысы, трусливые вонючие, крысы не решились открыто выступить против нас. Они подложили бомбу. Но у них ничего бы не вышло, без помощи некоторых из нас. Среди нас враги! Я вам обещаю, я клянусь здесь, у могилы моих друзей, что никто, причастный к этому преступлению не уйдет безнаказанным. Я клянусь, что отомщу! Пусть тот, кто со мной, поднимет руку. – Коцюба поднял кулак, и тут же сотни кулаком взметнулись над головами. Грин тоже поднял сжатый кулак, и холодная ненависть воной захлестнула его сознание. Краем глаза он увидел, что Мишка вместе со всеми поднял кулак. На мгновение Мишкино лицо приняло совершенно неуместное в данной ситуации выражение. Мишка ухмыльнулся.
– Оповестите всех наших, пусть все вспомнят все. Может, кто-то что-то видел, может, кто-то что-то знает. Профессор не сам до такого додумался. Это Барзель, сука, идет по стопам отцов-основателей. – Коцюба с перекошенным лицом мерил гостиную шагами, сжимая кулаки. – Все сходится – наехал бы он военной силой, это бы только сплотило всех наших. И победа бы досталась ему дорогой ценой. А тут взорвал активистов, и порядок, приходи и бери голыми руками.
– Давай спокойнее, так и дров наломать недолго, – Вайнштейн был единственным из присутствующих, кто сохранял относительное спокойствие.
– А ты меня не затыкай! – крикнул Коцюба, брызгая слюной. – Ты сам, аналитик хренов, прощелкал! Это ведь наша вина, мы должны были просчитать такое развитие событий! Ведь все на поверхности было, эх...
– Я всего лишь хочу сказать, – ответил Вайнштейн. – Что решения надо принимать спокойно. И ты должен держать себя в руках.
– Так... Да... Ты прав, – Коцюба справился с обой.Лицо егоразгладилось, он несколько раз качнулсяна каблуках. И посмотрел на сидящего у двери Грина. – Шимон!
– Я тут, – откликнулся Грин.
– Ты и твоя банда шаритесь по всему городу, суете нос во все дырки. Собери своих, все проверьте, если что-то увидите, докладывайте. – Грин кивнул. – Остальные, слушайте внимательно. С этого дня я объявляю в Республике чрезвычайное положение. Все невоенные проекты приостановить. Всех наших под ружье, усилить посты на границах и на въездах в поселок. Ответственным за безопасность назначается Лираз Данино. Вайнштейн, подготовь меморандум, нужно объяснить людям, что, почему и зачем мы делаем. В случае открытого неповиновения разрешаю стрелять на поражение. Барзель обозвал нашу Республику беззубой, пришло время доказать, что это не так. Начинаем готовиться к войне! – Коцюба обвел собравшихся бешеным взглядом. Грин содрогнулся. Коцюба смотрел точь-в-точь как Эрик, тот же взгляд готового сорваться с цепи зверя. Зная, в каком состоянии находится Коцюба, Грин удивился, что тот не пристрелил «оппозиционеров», когда те явились к нему требовать досрочных выборов.
– Вы что, охренели? Еще траур не прошел, а тут вы со своими претензиями... – удивительно спокойно произнес Коцюба. Он стоял на крыльце Форта. Перед ним полукольцом столпились оппозиционеры.
– Коцюба, траур трауром, но порядок нужен. Комитета больше нет, значит надо избрать новый. И чем раньше, тем лучше. – Сказал самый спокойный и рассудительный из всех «оппозиционеров», Даниэль.
– Ага, – осклабился Коцюба, – выборы, значит, демократия и все такое. Чтобы, значит, вас избрали, а вы тут же поднесли Республику Барзелю на тарелочке. Так?
– Пусть так, – не смутился Даниэль, – но это будет по закону и по справедливости. Порядок должен быть!
– Порядок, – прорычал в ответ Коцюба, – порядок будет тогда, когда я разберусь с вашим другом Барзелем. Вот тогда и устраивайте выборы. Меня уже задолбало рулить вашим детским садом для даунов, давно и прочно задолбало! Так что подождите немного, и власть будет ваша, если мозгов хватит ее удержать. Я не буду выставлять свою кандидатуру на выборы. Все слышали? – Народ потрясенно молчал. – Но до тех пор, не путайтесь у меня под ногами. Не дай вам бог стать у меня на пути! Убью!
Больше желающих спорить не нашлось. Республика стала готовиться к войне. Когда Коцюба кинул клич, в ополчение записалось на удивление мало народу.
– Это нормально, – объяснил Грину Вайнштейн. – Когда на Фраймана ходили, так же было. Это ничего, нам много и не надо.
Грина в планы кампании не посвящали, но он быстро сообразил, что, параллельно явной подготовке к войне поводится другая, тайная. Республика шумно бряцала оружием, устраивая танковые и артиллерийские учения, тренировки по стрельбе и марш-броски. Под прикрытием суеты, тихо и незаметно, уходили на север разведгруппы, устраивались тайники, схроны, базы, иногда прямо под боком у врага.
– Игра в терроризм, это не игра в одни ворота, в нее можно играть вдвоем, – как-то обронил Коцюба. Грин, и все, у кого были лошади, активно участвовал в подготовке, практически не бывая в Поселке.
Так прошел месяц с небольшим. Все уже было почти готово. Грин вернулся в поселок, отсыпаться. Коцюба устроил всей «кавалерии» трехдневный отдых. Совсем бездельничать не получилось, люди дежурили у ворот, и в Форте. На третий день, рано утром, все и случилось.
– Внимание всем, общий сбор в Форте через двадцать минут. Только тихо, без шума и суеты. Всем иметь при себе оружие, – прошелестела рация голосом Коцюбы. Грин стоял у ворот Форта, и скучал. До того, как его должны были сменить, оставалось два часа. Не прошло и пяти минут, как в ворота влетел запыхавшийся Вайнштейн.
– Так, сейчас народ начнет собираться. Пускай всех, но по-тихому, свет не зажигай, – распорядился Вайнштейн.
– Скоро узнаешь, – махнул рукой Вайнштейн. Чрез полчаса во дворе Форта собралось около тридцати человек с оружием. Пятерых своих бойцов привел капитан Данино, пришли Ариэль с Томером. Вскоре в ворота вошел Коцюба в сопровождении Мишки.
– Это все? – спросил Коцюба.
– Пока все, – ответил Данино, – если подождем час-полтора, будет больше.
– Ждать не будем, этого хватит, – Коцюба вышел в центр двора. – Значит, так, мужики, слушайте сюда: в городе люди Барзеля и Профессор. Сидят у этой суки Стаса в доме. Сейчас мы выдвигаемся туда, и берем их за одно место. Будьте осторожны, мы не знаем, сколько их, и как они вооружены. Кроме того, там в доме женщины и дети, так что прежде, чем стрелять, смотрите, в кого. Вопросы?
– Погоди, Коцюба, – осторожно сказал Вайнштейн, – давай там сначала все разведаем, перекроем все щели. Не надо лезть нахрапом...
– А вдруг уйдут? Или успеют сделать, что задумали? Они ведь сюда не на прогулку заявились, а ну, как еще где бомбу подложить хотят? Ждать нельзя!
– Коцюба, это глупо! Так и нарваться недолго! – не отставал Вайнштейн.
– Оставайся здесь, сиди на рации, – оборвал Коцюба Вайнштейна, – ты теперь комендант Форта. И без разговоров, хватит с меня ваших умных стратегий. Доигрались! Собирай народ! И вот еще что, передай на нефтезавод, чтобы усилили охрану, только диверсии нам не хватало. Лираз, подтверди своим полномочия Вайнштейна. – Данино кивнул. Коцюба повернулся, и скомандовал: – все за мной!
– Блин, и чего его понесло? – спросил Ванштейн, когда шаги Коцюбы и остальных стихли вдали. – Эх, – махнул Вайнштейн рукой, и пошел в здание. Грин остался у ворот.
Простояв с четверть часа, он понял, что не выдержит пытки ожиданием, запер ворота на засов, и поднялся наверх, к Вайнштейну.
– Вайнштейн, расскажи, что стряслось? – спросил он сидящего в штабной комнате. Вайнштейн сидел у большой стационарной рации. Сквозь треск помех долетел голос Коцюбы, приказавший сменить частоту. Вайнштейн тут же завозился у рации, меняя настройки. Закончив, он повернулся к Грину.
– Ну, ты же слышал. Засекли Профессора, и Коцюба понесся его брать, – ответил он.
– Ну, так это хорошо! Возьмем урода, чтобы знал, как наших взрывать! – решительно сказал Грин.
– Да странно это, – задумчиво сказал Вайнштейн. – Он же знал, что мы его ищем. Зачем тогда светился, по двору ходил? Странно…
– А кто его засек?
– Мишка со своими орлами. Он в заброшенный дом, что возле Стаса, залез, и увидел.
– Мишка?! – крикнул Грин. Ноги перестали ему подчиняться, и он рухнул на стул.
– Да, Мишка, – Вайнштейн удивленно посмотрел на Грина. – А что? Молодец Мишка, как ни крути.
– Вайнштейн! – простонал Грин. Он вдруг понял все. Недостающие куски головоломки легли каждый на свое место, и Грин увидел картину целиком.
– Что такое? – побледнел Вайнштейн.
– Вайнштейн, срочно свяжись с Коцюбой, скажи, чтоб не лез туда. Там засада! – закричал Грин.
– Чтоооо?
– Нет времени! Выходи на связь!
– Не выйду, пока толком не объяснишь! – Вайнштейн встал между Грином и рацией.
– Блин! – застонал Грин. – Мишка – предатель! Уйди с дороги, Вайнштейн! – Грин оттолкнул Вайнштейна, и схватил микрофон. Его палец лег на кнопку, но нажать ее Грин не успел. Из динамика послышался смешанный с шипением гул. Тот же шум шел из висящей на поясе Грина рации.
– Что за черт?! – Вайнштейн стал бегать с частоты на частоту, но везде было одно и то же.
– Попробуй мобильник! – крикнул Грин. Вайнштейн достал из кармана свой сотовый телефон.
– Нет сети, – он повернул к Грину бледное, как полотно, лицо, и добавил: – Они глушат наш сигнал.
В этот момент вдалеке послышалась стрельба. Одна за другой прогрохотали две пулеметные очереди. Вайнштейн с Грином застыли, точно громом пораженные. Стреляли там, куда ушел Коцюба.
– Поздно, – сказал Грин. Слово упало в тишину комнаты, и разбилось на тысячу осколков.
– Так, Грин, слушай внимательно, – принял решение Вайнштейн. – Форт мы вдвоем не удержим, да и смысла в этом нет. Иди домой, там женщины одни остались. Если там все в порядке, пошлешь Голана, пусть собирает ваших. Сам никуда не отлучайся, жди меня. Где оружие ты знаешь, приготовишь пулеметы.
– А ты? – спросил Грин. С окраины Поселка доносилась стрельба, один за другим гремели взрывы.
– А я побегу подымать народ. Наши там дерутся, слышишь? Надо им помочь. Ну, что стал? Бегом, мля! – рявкнул Ванштейн. Грин слетел вниз, отпер ворота, и со всех ног понесся по улице. Он так торопился попасть домой, что не заметил стоящий в переулке военный грузовик с большой антенной на крыше. Грин не заметил, а вот люди в переулке его заметили.
Ворота дома были приоткрыты. Грин вбежал во двор, и тут же полетел на землю, сбитый подсечкой. Винтовка, висящая за спиной, слетела, повиснув на ремне. Грин завозился, пытаясь подтянуть винтовку. Он не понял, почему упал. То, что он во дворе не один, он сообразил, лишь когда винтовку вырвали у него из рук. Сильные руки подняли его, и поставили на колени, с руками за спиной. Грин рванулся изо всех сил, и смог вырвать правую руку. Он почти дотянулся до пистолета на поясе. Что-то тяжелое ударило его в затылок, и мир перед глазами расплылся. Когда Грин пришел в себя, пистолета в кобуре уже не было.
– Это кто у нас тут такой прыткий? – услышал он холодный голос.
– Суки! Ублюдки! – выругался Грин. Тут же чей-то жесткий кулак воткнулся ему под ребра. Грин подавил стон.
– Стоп! – несмотря на то, что звуки долетали до Грина как сквозь вату, ему показалось, что он уже где-то слышал этот голос. Грин поднял голову, и несколько раз моргнул, погоняя застилавшую глаза пелену.
– Шими! Узнаешь меня? – обладатель голоса подошел ближе. Зрение вернулось к Грину, и он увидел лицо говорящего. – Шими! Как ты здесь оказался? – спросил человек. Его лицо было знакомо Грину, он уже видел этого человека, причем не один раз. Только тогда он был…
– Папа… – похрипел Грин изумленно. Перед ним, одетый в незнакомую черную форму, стоял его отец.
Глава 5. Государство.

По дороге в Форт у Грина несколько раз проверили документы. Усиленные патрули Земли Отцов стояли на каждом перекрестке. Шел уже третий день с тех пор, как отменили Республику. Новый наместник Поселка, Эран, решил соблюсти все формальности. Он устроил целое шоу. Единственный оставшийся член Комитета, Алина, подписала указ о проведении досрочных выборов. Выборы провели в тот же день, и победила на них, естественно, оппозиция. Иначе и быть не могло – у кабинки для голосования стояли гвардейцы, строго следя, чтобы избиратели ставили крестик где надо. Первым и последним указом нового Комитета стала ликвидация Республики.
Проблем у Грина не возникло. В новеньком удостоверении личности, которые выдали всем новым гражданам Земли Отцов, в графе «отец» значилось «Альберт Грин». Стоило патрульным это прочесть, как они тут же возвращали Грину документы, и даже не цеплялись к висящему на поясе пистолету. Сыну капитана гвардейцев позволялось больше, чем запуганным жителям Поселка. Обыватели сидели по домам, боясь лишний раз высунуть на улицу нос. Форт был такой же, как прежде, только на флагштоке во дворе развевался бело-голубой флаг Земли Отцов. Перед воротами стоял танк, на стенах и в пулеметных гнездах сидели солдаты. Форт охранялся серьезно. Грина пропустили, только пистолет отобрали и обыскали. Он нашел отца на втором этаже, в штабе.
– Здравствуй, сын, – первым поздоровался отец. – С чем пожаловал? По делу, или так?
– По делу, – буркнул Грин. – Мне пропуск нужен. – Чтобы выехать из Поселка, нужен был пропуск.
– Вот как? – поднял брови отец. – То ты меня знать не хотел, а тут вот пришел.
– Нам лекарства нужны. Антибиотики. Я знаю, где достать.
– А, это этому, как там его?
– Эли, – подсказал Грин.
– Да, Эли… Как он там, кстати? Говорят, он неплохой механик. Нам толковые люди нужны.
– Лежит, – ответил Грин. – Если не будет лекарств, он умрет.
– Я могу дать тебе антибиотики из наших запасов, – предложил отец.
– Своими обойдемся, – отрезал Грин.
– Хорошо, – ответил отец. – Пропуск я тебе выпишу. И… вот что, Шими, – отец развернул стоящего вполоборота к нему Грина, и посмотрел ему в глаза. – Ты знаешь, что мы ищем Вайнштейна, так?
– Знаю, – кивнул Грин, и отвернулся.
– Если ты что-то узнаешь, сообщи мне. Нам очень хочется побеседовать с ним. Только побеседовать, не больше. Договорились?
– Нет, – твердо ответил Грин, посмотрел отцу в глаза, и повторил: – Нет!
– Эк! – крякнул отец разочарованно. – Слушай, сын. Ну сложи ты два и два, ведь ничего сложного в этом нет! Сопротивление бесполезно, вы проиграли. Теперь нам вместе надо строить наше государство! Вместе, понимаешь? Ваши анархисты поиграли потому, что каждый тянул одеяло на себя. Только вместе, только объединив усилия, мы сможем победить сарацин, и возродить страну, нашу Землю Отцов. Мы хотим только одного – чтобы был мир. Чтобы было тихо. Пока твой Вайнштейн бегает на свободе, он опасен. Он может поднять людей на бунт. Прольется кровь. Шансов на победу у него нет, мы намного сильнее. Зачем вам бессмысленное кровопролитие? Ты же умный парень, я же вижу. Пока все идет хорошо. Если так и будет продолжаться, то мы скоро отменим эти пропуска. Заживете по-старому. Никто вас трогать не будет. Лишь бы тихо было, понимаешь?
– Нет, – набычился Грин.
– Ладно, как знаешь, – махнул рукой отец. Грин развернулся, и пошел вниз по лестнице. Отец догнал его, когда он уже сошел с крыльца.
– Погоди, – сказал отец. Грин повернулся к нему, стараясь сохранить равнодушное выражение лица. – Я хочу, чтоб ты знал кое-что. Я очень рад, что ты выжил, сын. Я ведь тебя похоронил уже. – Грин все так же равнодушно смотрел на отца. Тот дернул щекой, и продолжил: – Я знаю, что ты хочешь сказать. Не было возможности, понимаешь? Не было! Там такое творилось – ядерные взрывы рядом. Отступающая армия, сарацины всюду рыщут. Если б я смог, я бы за вами приехал…
Грин не дослушал, развернулся, и пошел к воротам. В глазах предательски щипало. У ворот стояло несколько человек. Грин узнал в одном из них Профессора. Двое других стояли к нему спиной. Профессор поймал взгляд Грина, и скривился. Стоящие оглянулись. Грин узнал Эрана, а второй… Второй тоже показался ему знакомым. Грин напряг память, и его точно холодной водой окатило: это был комендант из туннеля. Комендант Грина не узнал, и отвернулся, отвернулся и Эран. Грин пошел дальше. У самых ворот он столкнулся с двумя мальчиками. Один из них был чуть младше его, второму на вид было лет двенадцать. Увидев коменданта, Грин уже не удивился, узнав в старшем мальчике того самого мальчика, что жил с комендантом. Все было понятно и насчет второго. Получая у часовых пистолет, Грин обернулся. Старший мальчик смотрел на него. В отличие от коменданта, он Грина вспомнил.
Собирая информацию по крупицам, Грин узнал, что же произошло в тот день. Заманив, с помощью Миши, Коцюбу и остальных в дом Стаса, просочившиеся в Поселок солдаты Земли Отцов окружили дом. Коцюба попытался организовать оборону, но все было тщетно. Дом расстреляли потивотанковыми ракетами. Они пробивали стены, и взрывались внутри, кося защитников. Потом дом взяли штурмом. Попытки Вайнштейна организовать сопротивление успеха не принесли – когда собрался народ, уже было поздно. Все разбежались по домам. По улицам Поселка, ревя моторами, ползли танки и бронетранспортеры. Было ясно, что сопротивление бесполезно.
Вайнштейн сбежал, и скрывался у индиго. Коцюба попал в плен, и сидел в подвале Форта. Ходили слухи, что он тяжело ранен в голову. Остальных, кто с ним был, убили. Убили и всех домочадцев Стаса. Официальная версия гласила, что бандит и убийца Коцюба устроил заговор с целью захвата власти в Республике. Комитет мог ему помешать, поэтому он подложил бомбу на заседание Комитета, и подстроил все так, чтобы подумали на кристально честного человека – Профессора. Затем он с подельниками напал на беззащитную Семью Стаса, который громче всех возражал против проводимой Коцюбой политики террора. Коцюба убил его, и всех домочадцев. Он убил бы еще многих, если бы не подоспели случайно оказавшиеся неподалеку гвардейцы. Разумеется, никто в эту историю не поверил, но захватчикам было наплевать. Тех, кто пытался спорить, или не выполнял приказов новой власти, избивали. Особо настырных арестовали, и посадили под замок в доме рядом с Фортом. Напуганные массовым убийством, жители Поселка сидели тише воды, ниже травы. Поселок точно вымер, по улицам ездили патрули. Затянутые в черную форму, вооруженные до зубов здоровяки-гвардейцы были готовы подавить любое недовольство. По домам ходили с обысками, отбирая оружие. Мотивировалось все, конечно же «благом общества» и «сохранением порядка и законности». Забирали пулеметы, гранаты, любое оружие серьезнее обычных винтовок. Сопротивляться было бессмысленно – когда дом блокируют танки, много не навоюешь. Люди ругались, скрипели зубами, но отдавали. Отказались разоружаться только узкоглазые. Они забаррикадировали ведущие в их квартал проходы, и объявили, что при попытке их разоружить, будут драться до последнего. Захватчикам пришлось отступить, хотя было ясно, что отступление это временное. Нежелание узкоглазых разоружаться было понятно – стоило им сложить оружие, как они оказались бы в рабстве. Если остальные могли надеяться на то, что и при новой власти они как-то устроятся, то у узкоглазых такой возможности не было.
Грин съездил на старую базу, где еще оставались припасы. Он открыл один из тайников и набрал антибиотиков. Грин не соврал отцу – лекарства были нудны для раненого Эли. В день, когда на Поселок напали, он напал на гвардейцев с ножом. Огнестрельного оружия ему не давали, потому что он пьянствовал уже целый год практически без перерыва. В нем что-то надломилось, он почти перестал разговаривать, и опустился до невозможности. Все попытки Марины и Коцюбы привести его в чувство были бесполезны. Эли понемногу терял человеческий облик. Гвардейцы прострелили ему обе ноги, и бросили на улице. Истекая кровью, он каким-то чудом дополз до дома. Теперь он лежал в постели, и понемногу отходил от запоя. Алина говорила, что ходить он сможет не скоро.
Дождь барабанил по крыше автобусной остановки, и скатывался по стенкам вниз. Грин сидел на скамейке. Рядом с ним, закутавшись в потертую плащ-палатку, сгорбившись сидел Вайнштейн. Больше никого вокруг не было. Близость Города гарантировала, что случайных прохожих тут не будет.
– Да, дела… – невесело подытожил Вайнштейн, выслушав рассказ Грина о встрече с отцом. – Напрасно он боится. Я не буду ничего устраивать. Ты передай отцу, что я не буду мутить воду.
– Почему? – спросил Грин.
– Потому что это бессмысленно. Борьба проиграна, и это всем понятно. Поэтому нет никакого подполья, и не будет никакого сопротивления.
– Вайнштейн, нельзя же так просто взять и сдаться!? – подскочил Грин.
– Дело в том, что мы уже сдались, – вздохнул Вайнштейн. – Ты кого-то рядом со мной видишь? Нет? Вот и я не вижу. Никто не пришел, понимаешь, никто! У людей семьи, дети. Всем жить хочется… Чмулики победили, Грин. Даже те, кто был с нами, оказались чмуликами. Никто больше не хочет рисковать жизнью за идею.
– Мы будем драться!
– Кто это – мы?
– Я и остальные ребята! – сверкнул глазами Грин.
– Эх, молодежь… Сколько вас? Можешь не говорить, я и так знаю. Десятка два-три. Да у Барзеля больше танков, чем у вас людей.
– И что? Все равно мы будем драться!
– Да, и подставите других. Ну, устроите вы им диверсию-другую, и что? Вас вычислят и поймают, и закрутят гайки всем. Из-за вас, юных партизан, пострадают другие люди. Ты готов на это пойти?
– Гайки уже и так закручены! – вспылил Грин. – Документы проверяют, чтобы выехать из Поселка пропуск нужен. Людей избивают ни за что. И, кроме того, Вайнштейн, они убили наших! Твоих друзей, Вайнштейн! Ты чего?
– Положим, если все будет тихо, то пропускной режим отменят. Ты что, не понял, о чем говорил твой отец? Им нужно спокойствие. И они его получат. Вопрос только в цене. А насчет того, что они убили моих друзей… Подставив под удар еще кого-то, я их не верну. Вырастешь – поймешь.
– А Коцюба? Они же убьют его! – Грин ожидал от Вайнштейна другой реакции, и впал в отчаяние.
– Коцюба… – вздохнул Вайнштейн. – Надо попробовать договориться, чтобы его отпустили. Я попрошу индиго, может, они смогут замолвить за него словечко. У них есть… возможности.
– Да, Вайнштейн, понятно все с тобой, – Грин повернулся к Вайнштейну спиной, и стал у края навеса. Капли дождя тут же заставили его зажмуриться. Стена дождя точно отрезала остановку от окружающего мира, превратила в островок.
– Что же со мной ясно? – спокойно спросил Вайнштейн. Грин повернулся к Вайнштейну, и посмотрел ему в лицо. Он ожидал увидеть в глазах Вайнштейна страх, растерянность, а увидел – спокойствие. Глаза за толстыми линзами излучали уверенность.
– А то, что ты сдался, – бросил Грин, понимая, что это не так. – Они не отпустят Коцюбу. Он – не ты, он им прощать не будет. Он будет биться до конца, мстить за наших. И я тоже буду!
– Молодой ты и глупый, – вздохнул Вайнштейн. – Но, может быть, ты и прав. Может быть, именно за такими, как вы, будущее. Но я тебя очень прошу, – в голосе Вайнштейна прозвучали умоляющие нотки. – Будь осторожнее. Думай, прежде чем что-то сделать. Обещай мне это.
– Обещаю, – кивнул Грин. – А как бы поступил ты, Вайнштейн? Что бы ты сделал? Я тебя хорошо знаю, у тебя есть план.
– Так ведь ты же меня, глупого старика, все равно не послушаешь, – покачал головой Вайнштейн.
– Может, и послушаю, – ответил Грин. – Ты расскажи.
Вайнштейн говорил долго. Грин слушал, и ловил себя на мысли, что он, Грин, в сущности, совсем еще пацан, неразумный и неопытный. Вайнштейн говорил веско, и убедительно. Грин, чтобы не полагаться, на память, почти сразу стал записывать.
– Дельно, – заметил Грин, когда Вайнштейн закончил. – Мы это обмозгуем. Есть еще кое-что, Вайнштейн.
– Да?
– С Эли плохо. Раны не заживают. Эта… как ее,– Грин щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить термин. –Клостридиальная инфекция.
– М?
– Гангрена. Вместе с пулями в раны попали клочья одежды. Если эти лекарства не помогут, он умрет. Ты можешь попросить индиго помочь? Ты же у них живешь.
– Индиго не хотят больше в Поселок ходить. Говорят, что там теперь Зло, – вздохнул Вайнштейн. – Опасно это. Люди Барзеля ищут подходы к индиго. Шпионы так и шныряют, хорошо, что их не вдруг найдешь.
– Так они же умеют телепортироваться, – не понял опасений Вайнштейна Грин. – Значит, всегда могут уйти. Что тут опасного?
– Они не телепортируются. Они это называют «короткие пути». Как-то умудряются сокращать путь. Как – не спрашивай, я не знаю. – Вайнштейн покачал головой. – Индиго на многое способны, ты и десятой доли представить не можешь.
– Так почему они Эли не помогут?
– Дело в том, что если идти за индиго, не выпуская его из виду, за ним можно следовать по этому пути. И прийти к их дому. Тогда никакая защита не поможет. Они мастера отводить глаза, но если следовать за ними, не выпуская их из виду, то это не работает. Так что этот вариант отпадает. Опасно. Они не согласятся рисковать, я точно знаю.
– Ну и хрен с ними, – сплюнул Грин. – Обойдемся. Ладно, Вайнштейн, мне пора.
– Погоди, – остановил Грина Вайнштейн. – Ты не рассказал про Мишку.
– Да что тут рассказывать, – скривился Грин. – Он в шестерках у Эрана, живет в Форте. Домой пришел, так Алина его выгнала, с криком: «ты мне не сын».
– А Профессор?
– Профессор тоже там, ходит довольный. И комендант, со своим мальчиком.
– Что за комендант? – не понял Вайнштейн. Грин объяснил.
– Тьфу, пакость, – Вайнштейна передернуло. – Ну, понятно теперь, как они с Профессором стакнулись.
– Объясни, – потребовал Грин.
– Да все просто, – вздохнул Вайнштейн. – Профессор был агентом Фраймана. Когда Коцюба проник в туннель, они его в шесть секунд раскусили, и приставили к нему своего человека – Профессора. Коцюба и Профессор сбежали, наверняка, не без помощи коменданта. Коцюба Профессора раскрыл почти сразу же. и перевербовал. Через Профессора Фрайману слили дезинформцию о наших позициях. Благодаря этому мы смогли поймать их колонну в засаду.
– А потом? – заинтересовался Грин.
– А потом Коцюба и Летун решили и дальше использовать Профессора для сбора информации. Он же был на крючке, ведь никто и не подозревал, что он был шпионом Фраймана.
– Ну, дальше все понятно, – сказал Грин. – Комендант прибился к Барзелю, установил контакт с Профессором, и тот стал работать против нас. И Мишку вербанул, так что они знали о каждом нашем шаге.
– Да, – вздохнул Вайнштейн. – Заигрались мы. И Мишку проглядели… Вот чего я себе не прощу, так это Мишку. Ведь мы же его, сучонка, от смерти спасли, и не раз. А он, тварь неблагодарная, предал. Проглядели мы, проглядели. Интересно, что ему предложили?
– Заигрались, – подвел черту Грин. – Ладно, поехал я. Бывай, Вайнштейн. – Он вышел из-под навеса, не обращая на дождь. Вывел из-за остановки квадроцикл, и поехал домой.
Спустя пару дней по Поселку поползли слухи, что Коцюба таки достал Профессора. На одном из допросов, охрана отвлеклась всего на пару мгновений, но Коцюбе этого хватило. Даже скованный, он был смертельно опасен. Коцюба свернул Профессору шею, как цыпленку. Большинство в Поселке восхищались упорством Коцюбы. Были, впрочем, и такие, кто говорил, что это лишнее доказательство того, что Коцюба – бандит и отморозок, и хорошо, что он сидит под замком, а не ходит среди людей. Когда в Семье услышали эту новость, все сразу поскучнели. Общую тревогу высказала Марина:
– Теперь они его точно не отпустят. Живой и на свободе он для них будет смертельно опасен.
– Как будто они его собирались отпускать, – бросил Грин. – Ага, щассс. Отпустят, потом догонят и еще раз отпустят.
– Это твой папаша тебе сказал? – резко сказала Марина. – Может, тебе к нему отвалить?
– Хватит ссориться! – дрожащим голосом крикнула Сарит. Грин удивленно на нее посмотрел. Сарит всегда была тише воды, ниже травы.
– Сарит права, – поддержал ее Тео. – Не хватало нам еще передраться. Грин наш человек.
Рано утром, когда все еще спали, трель звонка вырвала Грина из объятий сна. Грин, чертыхнувшись, включил домофон.
– Кто там? – спросил Грин, и подавил зевок.
– Это Роберт! Впусти меня!
Грин спустился к воротам, и впустил Роберта. Тот зашел внутрь, и прислонился к стене, тяжело дыша. – Там такое, – сообщил красный, как рак, Роберт. – Они выносят узкоглазых.
– Что? – не поверил своим ушам Грин.
– Нагнали к ихнему кварталу техники, солдат полно. Я подслушал разговор – через час они начнут. То есть, уже чрез сорок пять минут. Я всю дорогу бежал. Надо собирать наших, и идти туда. Нельзя узкоглазых бросать.
– Блин, – нервно оглянулся Грин. – Я щас! – с этими словами он направился ко входу в дом, но у самого входа остановился. – Роб, ты почему без оружия?
– Да эти отобрали, патруль. Они меня еще заставили домой вернуться. Я для виду зашел, и задами к тебе.
– Ладно, я дам тебе винтовку Эли. Пошли, надо собираться. Пять минут на все про все, потом пойдем наших собирать, – Грин посмотрел на часы, засекая время.
За сборами их и застала Марина. Увидев, как Грин с Робертом мечутся по дому, собирая боеприпасы, она поняла все без слов.
– Не пущу! – Марина встала в дверях, полностью перекрыв проем.
– Марина, уйди с дороги! – крикнул Грин, и попытался отпихнуть Марину. Марина была килограмм на двадцать тяжелее его, и не сдвинулась ни на миллиметр. – Уйди, я кому сказал! Роберт, помоги.
– Никуда ты не пойдешь! – выдохнула Марина Грину в лицо. На крик сбежались домочадцы.
– Марина! Они идут убивать узкоглазых! Им надо помочь! – Грин попытался урезонить Марину, но бесполезно.
– Мало тебе того, что мы без мужиков остались? О нас подумай! Ты сгинешь, что с нами будет? Не пущу! Плевать на узкоглазых , у них свои мужики есть. Пусть сами разбираются.
– Грин, это бесполезно, давай через окно! – крикнул Роберт, и рванулся к окну. Он принялся лихорадочно щелкать шпингалетами, открывая створки.
– Держи их, бабы! Держи! – завопила Марина, и вцепилась в Грина, как клещ. Сарит и Алина с двух сторон обрушились на Роберта. Грин и Роберт были до того ошеломлены бабьим напором, что не сопротивлялись. Вскоре оба несостоявшихся бойца сидели, спеленутые по рукам и ногам.
– Еще спасибо скажете потом, – сказала Марина. – Герои нашлись.
– Ты ничего не понимаешь, дура! – красный, как рак, Роберт тщетно пытался освободиться от пут.
– Это ты маме своей расскажешь, герой. Мало того, что отец сгинул, совсем ее осиротить хочешь?
В этот момент вдали глухо забухали танковые пушки, застучали пулеметы. Штурм квартала узкоглазых начался.
– Ты хоть понимаешь, что ты натворила? – со слезами на глазах спросил Грин у Марины.
– Я не дала тебе покончить с собой. И твоим дружкам тоже, – ответила Марина. – Вам, мальчики, пора взрослеть. Кроме вас у нас мужиков не осталось.
Бой в районе квартала узкоглазых продолжался до вечера. Ночью было тихо. А под утро по Поселку поползли слухи, что узкоглазые разорвали кольцо окружения, и скрылись. Каким-то образом им удалось проехать на грузовиках под самым носом у блокировавших квартал солдат. Никто ничего не заметил. «Индиго», перешептывались вполголоса люди, «индиго помогли». Индиго или нет, а узкоглазые оставили Барзеля с носом. Обороняясь, они подбили два танка, и убили девять гвардейцев. Сами, конечно, потеряли намного больше. Во дворе одного из домов вошедшие в квартал узкоглазых солдаты Барзеля обнаружили больше шестидесяти трупов, в том числе женщин и детей. Уезжая, узкоглазые бросили своих погибших. Люди из Поселка забрали погибших и похоронили. Там же похоронили и солдат Барзеля. Грин вместе с ребятами участвовал в похоронах. Отец увидел его, и подошел. С ним был Эран.
– Черт знает что! Ну и бардак вы у себя развели. Откуда узкоглазые взяли современные противотанковые ракеты? – спросил Эран у Грина. Вопрос прозвучал риторически.
– Нашли, – коротко ответил Грин. – Под елочкой.
– Под елочкой … Девять моих ребят положили, твари, – с горечью сказал отец.
– Может, не стоило их трогать? Все были бы живы, нет? – спросил Грин. Эран мрачно глянул на него, и усмехнулся:
– А ты бунтовщик, Грин-младший. Нарываешься? – Эран положил руку на кобуру. Грин с вызовом глядел ему прямо в глаза.
– Погоди, Эран, его же там не было. Он дома сидел, я проверял, – вступился за Грина отец.
– Точно? – прищурился Эран.
– Все так, не был, – подтвердил Грин. – Вайнштейн не велел.
– Ого, – сказал Эран. – Ты Вайнштейна видел?
– Видел. Можете не опасаться, Вайнштейн не собирается с вами воевать, – Грин пересказал часть разговора с Вайнштейном.
– Это хорошо. Хорошо, да… – обрадовался Эран. – Значит, не совсем дурак. И ты не дурак, раз остался дома и не полез в драку. Это хорошо, что вы не дураки…
– Он просит, чтобы вы освободили Коцюбу. Они не будут вам мешать, просто уедут, – выпалил Грин, набравшись смелости.
– Нет, – покачал головой Эран. – Я бы с радостью, но я слишком хорошо знаю Коцюбу. Мы не сможем его отпустить.
– Значит, убьете? Да? – крикнул Грин. – Гады вы, фашисты!
– Однако, характер у твоего сына, – крякнул Эран. – Весь в отца.
– Ничего. Перебесится, и будет с нами, – улыбнулся отец Грина. То, что тот, о ком они говорят, стоит перед ними, сверля их полным ярости взглядом, их не смутило. Они говорили о Грине так, будто его не было.– Сам же сказал – не дурак. – Грин сверкнул глазами, и уже хотел было ответить резко, но вспомнил слова Вайнштейна, и прикусил язык. Отец заметил это, и переглянулся с Эраном. Уходя с кладбища, Грин думал о том, не привиделся ли ему одобрительный кивок Эрана напоследок. Если не привиделся, то все отлично. Идея Вайнштейна сработала.
Когда Вайнштейн сказал, что индиго отказались помочь Эли, они тут же перестали существовать для Грина. Грин выбросил их из головы, как когда-то Илью Вишневецкого. Эли становилось все хуже. Привезенные Грином лекарства не помогали. Он умирал. Неестественная тишина повисла над домом. Все вдруг стали ходить на цыпочках, и говорить шепотом, словно боясь потревожить покой умирающего. Ненадолго приходя в сознание, Эли слышал эту тишину, и хрипел, корчась от боли: «похоронили, заживо похоронили».
– Еще два-три дня, и все, – сказала Алина Грину, выйдя из комнаты, где лежал Эли. Она без сил опустилась на стул, уронив руки. Бледная, как смерть, Марина, услышав приговор, только вздохнула. В этот момент внизу хлопнула входная дверь.
– Кто там? – встревожился Грин, и потянул из кобуры пистолет. Все домочадцы были наверху, младшие уже спали. Гости обязательно позвонили бы в звонок у ворот. Грин прижался к стене, держа ведущую на лестницу дверь под прицелом. Послышались шаги, кто-то поднимался по лестнице, совершенно не скрываясь. Шаги звучали знакомо, и Грин опустил пистолет.
– Это Вайнштейн, – успокоил он женщин. Марина, тоже схватившаяся было за оружие, опустила винтовку. Вошел Вайнштейн, а за ним – Грин не поверил своим глазам, вошел Габи. Не говоря ни слова, Габи проследовал в комнату, где лежал Эли. Вайнштейн остался в гостиной. Женщины тут же обступили Вайнштейна, забрасывая его вопросами.
– Вайнштейн, это ты его уговорил прийти? – спросил Грин, когда все немного успокоились. Марина побежала собирать Вайнштейну вещи, а Сарит пошла на кухню, готовить гостям еду.
– Нет, – отрицательно мотнул головой Вайнштейн. – Они сами решили. Я не могу на них влиять. Коцюбу они еще как-то слушали, а меня – ни в какую. Молчат целыми днями. Сядут в кружок, как истуканы, и молчат, телепаты хреновы.
– Мда, – протянул Грин. – Скучно, наверное?
– Нет! Не скучно. Очень интересно. Джек отличный собеседник. Ты и представить себе не можешь, до чего потрясающий ум.
– Так ты же говоришь, что они тебя не слушают?!
– Не слушают, – вздохнул Вайнштейн. – Не потому, что не уважают. Мне просто нечего им сказать. Они – дети, а находятся на таком уровне, до которого мне в жизни не дорасти. Вот Габи пришел помочь – как ты думаешь, почему? Они смотрят на нас, и видят в нас детей, которых нужно беречь, и защищать. И они правы, вот что самое страшное. Я стал смотреть на мир их глазам, и знаешь что?
– Нет, – отрицательно мотнул головой Грин.
– Мы уроды, Грин. Вся наша цивилизация, весь наш образ жизни… Все то, как мы относимся друг к другу и к миру вокруг нас, все кривое. И Песец к нам не просто так пришел…
Габи с Мариной вышли из комнаты. Вайнштейн замолчал. Габи был неестественно бледен, и пошатывался. Голос, впрочем, у него был твердым.
– Он будет жить, – сказал Габи.
– А ходить он будет? – задал Грин вопрос о том, что его больше всего волновало.
– И ходить будет, но не сразу, – ответил Габи. Грин кинулся в комнату к Эли. Тошнотворная вонь чуть не сбила его с ног. Эли спал. В мусорной корзине у изголовья кровати грудой лежали пропитанные гноем бинты. Алина тампоном вытирала ноги Эли. Грин не поверил своим глазам: почерневшая ткань отваливалась пластами, а под ней проглядывала розовая кожица.
– Охренеть, – прошептал Грин.
– Чудо, правда? – также шепотом ответила Алина. Грин вышел в гостиную, чтобы не мешать. Габи и Вайнштейна в комнате не было. Они ушли не попрощавшись. С тех пор индиго стали иногда появляться в Поселке. Однажды пришел сам Джек, и не к кому-нибудь, а к Эрану, в Форт. Провел он там несколько часов.
Спустя два дня после визита Джека, Грина вызвал к себе отец. За ним приехали трое гвардейцев на джипе, подождали, пока он оденется, и отвезли в Форт. В Форте, в окружении гвардейцев, стоял Эран и отец Грина. Там же стояли два бронетранспортера, вокруг которых суетились солдаты. Грин подошел к отцу, и поздоровался.
– Куда-то собираетесь? – спросил Грин.
– Да, собираемся. И ты с нами поедешь. Съездим тут… в одно место.
– А я вам зачем понадобился?
– Нам нужен свидетель, – непонятно сказал отец. Грин пожал плечами, и отошел. Солдаты один за другим скрылись внутри бронетранспортеров. Из дверей оставшегося целым здания показались двое гвардейцев. Они кого-то несли на носилках. Когда они подошли ближе, Грин увидел, что на носилках лежал Коцюба. Глаза Коцюбы были закрыты, рука безвольно свисала. Гвардейцы погрузили Коцюбу в бронетранспортер. Грин шагнул вперед, намереваясь залезть внутрь вслед за ними. Он уже прикидывал, как бы половчее освободить Коцюбу, но планам его не суждено было сбыться.
– Нам туда, – рука отца легла Грину на плечо, и развернула в сторону второго бронетранспортера. Грин с неохотой подчинился. Вслед за отцом он залез внутрь. Хлопнула тяжелая дверца, взревел мотор, и бронетранспортер, лязгая гусеницами, тронулся с места. Отец сидел напротив Грина, возле отца, насупившись, сидел Сергей, в Семье которого Грин жил, пока не попал к Коцюбе. После того, как Республики не стало, Грин несколько раз видел Сергея на улице. Потом прошел слух, что его арестовали. Слух, судя по виду Сергея, был верный. Небритое лицо, мятая и грязная одежда указывали, что он не один день провел в заключении.
– Куда мы едем? Что вы собираетесь делать? – перекрикивая рев мотора, спросил Грин. Окна в бронетранспортере не предусмотрены, поэтому о пункте назначения ему оставалось только догадываться.
– Там увидишь, – ответил отец, и откинулся на спинку сиденья.
– Никогда не любил бронетранспортеры, – прокричал Эран, подмигнув Грину. – Железная банка без окон. Тряска, вонь, и постоянное ожидание выстрела из гранатомета. То ли дело на своих двоих, пешком!
Пунктом назначения оказался порт. В начале этого лета Грин уже был здесь. Илья Вишневецкий отыскал относительно целую яхту, и восстановил. На первый выход в море были приглашены все члены Комитета, и их Семьи. Грину пришлось поехать, хоть он и пытался отказаться. Прогулка на яхте закончилась грандиозной пьянкой. Яхту поставили не в «марине» – специальной гавани для яхт, а у уцелевшей портовой стенки.
– Давайте его сюда, – приказ отец гвардейцам, и те вытащили из второго бронетранспортера бесчувственное тело Коцюбы. Сергей подобрался, но на плечи ему легли ладони двух здоровенных гвардейцев.
– Вас привезли сюда, как свидетелей того, что мы собираемся сделать, – сказал Эран, обращаясь к Грину и Сергею. – Мы решили отпустить Виктора Коцюбу, но так, чтобы он никогда сюда не вернулся.
– Что это значит? Что вы задумали, уроды? – спросил Сергей. Эран сделал знак рукой, и один из гвардейцев врезал Сергею в солнечное сплетение стволом винтовки. Сергей согнулся, и упал на колени.
– Сейчас, на ваших глазах, мы погрузим Коцюбу на яхту, – Эран показал на яхту Вишневецкого. – В навигатор яхты заложен маршрут. Яхта успеет уйти далеко, прежде, чем Коцюба проснется. Навигатор мы заблокировали, пользоваться им невозможно. Коцюба никогда не найдет дороги назад.
– Но это же убийство! – ахнул Грин. У него закружилась голова. Он подумал, что спит. Происходящее казалось нереальным. – Почему бы вам просто не застрелить его, ведь это тоже самое?
– Мы бы с радостью, – ухмыльнулся Эран. – Но у вашего вождя нашлись защитники. Мы обещали отпустить его целым, и невредимым, и мы сдержим слово. Давай! – махнул он рукой гвардейцам. Те затащили Коцюбу на яхту. Один гвардеец остался у руля. Отдали швартовы. Чихнув, заработал двигатель, за кормой яхты забурлила вода, и яхта медленно отошла от стенки. За яхтой, на буксире, тянулся водный мотоцикл. Гвардеец вывел яхту их гавани, за мол, и вернулся на водном мотоцикле. Яхта продолжила свой путь, превратилась в пятнышко на горизонте, и исчезла совсем.
– Одной головной болью меньше, – вздохнул Эран. Альберт Грин стоял отвернувшись, и смотрел на корабли у мола, туда, где когда-то база военно-морского флота. Там стояли корабли, точнее, то, что от них осталось. Удар волны не пощадил их, превратив строгий порядок военной базы в мешанину обломков. С первого взгляда можно было понять, что полузатопленные, перевернутые вверх килем, врезавшиеся один в другой корабли больше никогда не выйдут в море.
– Что ты сказал? – переспросил Альберт, пропустивший слова Эрана мимо ушей.
– Я сказал, что это хорошо, что мы от Коцюбы избавились. И без пролития крови, что очень важно, – повторил свои слова Эран.
– А… да, – задумчиво ответил Альберт. – Слушай, Эран, а вы проверяли порт? Может быть, тут можно что-то восстановить?
– Нет, не проверяли. Что толку – если там и остались целые корабли, то движки и трубопроводы все равно накрылись из-за морозов, – махнул рукой Эран.
– Я останусь, и прогуляюсь тут. Надо проверить, – сказал Альберт. – А вы езжайте.
Альберт и часть гвардейцев остались в порту. Грин и Сергей уехали с Эраном назад в Поселок. По приезде, Сергея тут же увели. Грин с Эраном остались во дворе Форта. Эран, увидев, как погрустнел Грин, сказал:
– Да не волнуйся ты так! Выживет твой Коцюба, ничего ему не сделается. Я даже рад, что так вышло. Ведь Коцюба мне когда-то жизнь спас. Мы вместе с сарацинам дрались, в Секторе.
– Не думаю, что у него есть шансы, – сидящий рядом гвардеец с погонами лейтенанта услышал слова Эрана, и с ехидной ухмылкой вставил реплику.
– Это почему еще? – не понял Эран.
– У него горючки на двадцать часов хода. Не выживет он посреди моря без воды и еды. Подохнет, только медленно!
– Что? – подпрыгнул Эран, и схватил лейтенанта за отвороты куртки. – Я же сказал, оставить ему топлива и припасов! Вы чего, охренели там?! Вы же все испортили, идиоты!
– Я думал, ты знаешь! – у лейтенанта вытянулось лицо. – Сам Барзель приказал не оставить ему шансов.
– Ах, черт! Песец! – на Эрана было жалко смотреть. Он на глазах осунулся и постарел. – Это же… это. Ведь теперь… – Схватившись за голову, Эран побежал в дом.
– Ладно, малец, иди домой, – лейтенант развернул Грина к воротам, и подтолкнул. Грин, ошеломленный обрушившейся на него чудовищной новостью, едва не забыл забрать у дежурного свой пистолет. Вернувшись домой, он огорошил всех известием, что Коцюбы больше нет. Вечером он долго не мог заснуть. Ворочаясь в постели, он представлял, как страшно умирать от голода и жажды посреди моря. Грин так и не заснул до самого утра. Под утро он вышел в гостиную. Вся Семья собралась за пустым столом. Никто не спал в ту ночь. Все сидели вокруг стола, и молчали. Говорить было не о чем.
После отплытия Коцюбы пропускной режим в Поселке отменили. Арестованных распустили по домам. Вайнштейн в очередной раз оказался прав.
– Надо это использовать, – Роберт заявился к Грину с предложением. – Давай соберем ребят, и все обсудим.
– Где, в Клубе? – скептически спросил Грин.
– В старом Клубе, в промзоне, – ответил Роберт. Так они и поступили. На следующий день в бывшем кегельбане собралось два десятка пацанов, возрастом от четырнадцати, до девятнадцати лет. Это и были те самые «ребята», о которых Грин говорил Вайнштейну.
Грин на сходку опоздал. Когда он пришел, в Клубе ожесточенно, до хрипоты, спорили. Появления Грина никто не заметил, до того все увлеклись. В комнате было накурено – хоть топор вешай. На стене, как и положено, висел флаг Республики. Грин с размаху захлопнул дверь, заставив спорщиков на секунду замолчать. Этого ему хватило, чтобы сказать:
– Привет, товарищи. О чем спорим?
– Эрик предлагает напасть на Форт, – ответил Роберт. – Вот мы и решаем, как это лучше сделать.
– Ого, – сказал Грин. – А зачем?
– То есть как – зачем? – не понял Роберт. Собравшиеся опять зашумели. Грин поднял руку, требуя тишины. Мало-помалу все замолчали.
– Нам надо решить, чего мы хотим добиться, – Грин обвел собравшихся взглядом. Его внимательно слушали. – Допустим, мы нападем на Форт, и убьем всех солдат Барзеля в Форте. Сколько их там – сотни две? Разве Барзель оставит нас в покое? Нет, он пришлет еще солдат! Сто, двести, тысячу. С танками и артиллерий. Мы не можем победить в открытом бою. Если мы хотим победить, нам надо начать думать головой. Я об этом много думал…
– К чему ты клонишь? – раздался голос из дальнего угла. По голосу Грин узнал Борьку. – Предлагаешь опустить руки, и сдаться? Как старшие?
– Дайте мне договорить, блин! – вспыхнул Грин. – Сначала послушайте, что я скажу, а потом можете делать, что хотите.
– Да знаю я все, что ты хочешь сказать! – поднялся с дивана Эрик. – Ты хочешь убедить нас ничего не делать. Конечно, ведь среди них твой папаша! Это он тебя послал сюда?
– Ты хочешь мне что-то предъявить? – еще недавно слова Эрика заставили бы Грина покраснеть и смешаться. Но Грин изменился, и брошенную в лицо перчатку поднял, и отправил назад. – Если ты что-то знаешь, тогда скажи. Поделись с народом. Если у тебя ничего нет, заткнись и дай мне сказать!
– Дай ему сказать, Эрик, – сказал Борька. Эрик оглянулся, ища поддержки. Все молчали, и Эрик сел на место. Грин продолжил:
– Я не предлагаю отказаться от борьбы. Но делать это надо с умом, а не так, как предлагает Эрик.
– Да ты же не знаешь, что я предложил! Тебя же не было! – подпрыгнул Эрик.
– Я хорошо тебя знаю. И знаю, что ты предлагаешь. Сказать? Ты предложил начать тотальную войну, а себя наметил в командиры. Так?
– Да, так! А что, ты хочешь командовать? Ты же соплежуй! – крикнул Эрик.
– Я не говорил, что хочу командовать. У меня совсем другая мысль…
– Так скажи уже! – потерял терпение Роберт. Его поддержало несколько голосов, призывая Эрика замолчать, и дать Грину высказаться.
– Мы не можем дать открытый бой, потому что у нас мало сил. Они нас просто перебьют. Но мы можем противопоставить фашистам кое-что другое. Сетевую структуру.
– Это как? – заинтересованно спросил кто-то.
– Очень просто. Мы уходим в подполье, но не обычное. Обычную организацию, где есть лидер, иерархия и все такое, можно вычислить и ликвидировать. У них – государство, армия, гвардейцы. Они способны воевать только с таким же, как они, противником, организованным и единым. А мы станем пчелиным роем. Будем кусать, и тут же прятаться, разбегаться, растворяться. Их ответные удары попадут в пустое место. Сетевая структура – это рой. Она состоит из ячеек, независимых друг от друга. В идеале, одна ячейка не должна догадываться о существовании другой. Их объединяет общая идея, а не общее руководство. Каждый из нас подберет себе команду – пять, максимум шесть человек. Мы не будем контактировать друг с другом, за исключением экстренных случаев. Таким образом, даже если они сумеют вычислить какую-то ячейку, это не приведет к ликвидации сети, – Грин остановился перевести дыхание. На него смотрели с удивлением, ребята явно ждали от него каких-то других слов. Но Грин действительно много думал над словами Вайнштейна. Он прикидывал так и этак, рассматривая все как сложную шахматную задачку. Просчитывая возможное развитие ситуации на несколько ходов вперед, он понял, что другой возможности победить, кроме той, что предложил Вайнштейн, просто нет.
– Зачем такие сложности? – наконец, спросил Роберт.
– А вот зачем: нам важно сохранить тайну. Подумайте над тем, почему Республика проиграла. Она проиграла потому, что у них везде были глаза и уши. Мишка и Профессор это те, о ком мы знаем. А сколько таких, кто никак себя не проявил? Где гарантия, что среди нас сейчас не сидит шпион? Мы должны учесть ошибки старших, и свести риск провала к минимуму.
– Не смей говорить так о старших, – насупился Борька. – Ты что, хочешь сказать, что они… что мой папа ошибся? И Коцюба с Летуном?
– Да! – отрубил Грин. – Иначе мы бы здесь не сидели! Я не хочу никого обвинять, но мы должны, просто обязаны не повторить эту ошибку.
– Вокруг какой идеи ты предлагаешь нам объединиться? – Борька тронул рукой подбородок – верный признак задумчивости, и сел, ожидая ответа.
– Возрождение Республики, конечно! Ведь что в Республике самое главное, в чем ее стержень, знаете? Свобода. Но не дурная свобода, когда нет границ и порядка. Настоящая свобода – свобода жить так, как хочешь. Хлеб растить, строить, делать. Свобода тратить свою жизнь на то, что хочешь. Своим умом жить, а не по указке всякой сволочи, у которой просто больше пулеметов! Без чмуликов – паразитов, которые всегда лучше нас знают, что нам надо. Да вы и сами все понимаете, иначе вас бы здесь сейчас не было.
– Но что мы будем делать? Предлагаешь устроить партизанскую войну? – спросил Роберт.
– Отец говорил… – начал Грин.
– Отец тебя сюда и послал, чтобы нас с толку сбить! – тут же перебил его Эрик. На Эрика зашикали, слова Грина многих зацепили. Не зря он законспектировал слова Вайнштейна, и перед походом в Клуб тренировался дома перед зеркалом. Без подготовки он не смог бы так гладко говорить.
– Отец говорил, что в Земле Отцов найдется место для каждого, – повторил Грин. – Это наш шанс. Используйте мелкоту. Для старших все, кто младше четырнадцати, вообще не существуют. Они и нас-то всерьез не воспринимают. И это хорошо, пусть так и продолжается. Главное – конспирация. Потому что мы не будем драться с ними или устраивать диверсии. Наоборот, мы станем самыми большими патриотами Земли Отцов…
– Я так и знал, что он это скажет, – проворчал Эрик.
– Мы станем патриотами, – продолжил Грин. – Мы встроимся в их структуры. В гвардию, в армию, в аппарат управления. В гаражи и на фермы. Мы нужны им. Им нужна свежая кровь, нужна молодежь.
– И долго мы так будем… притворяться? – спросил Роберт.
– Столько, сколько потребуется! – отрезал Грин. Потом, уже мягче, продолжил: – Не думаю, что потребуется много времени. Вайнштейн говорит, что у зла короткий период распада. Очень скоро фашисты станут народу поперек горла, и тогда мы выйдем на свет. Республика возродится, и возродим ее мы!
– Все с тобой ясно, – встал Эрик. – Будем жевать сопли, пока не состаримся, на радость врагам. Я против! И я не буду в этом участвовать. Я и мои ребята выступаем сейчас. Мы будем драться с ублюдками, не дожидаясь, пока они захватят весь мир. Может, мы и не победим, но хотя бы попробуем. Я ухожу. Все, кто не хочет жевать сопли, пусть идет со мной. – С этими словами Эрик вышел из комнаты. В повисшей в комнате тишине было слышно, как он спускается по лестнице. Все сидели на месте, и смотрели на Грина. Народ думал. Наконец, один из ребят встал.
– Виталик? – удивленно спросил Грин. – Ты что, с ними?
– Нет… – потупился Виталик. Старший сын Медведя, Рома, погиб при штурме туннеля, вместе с двумя товарищами. Медведь погиб в теракте. Младший сын, Славик, попал в засаду вместе с Коцюбой, и тоже погиб. Виталик, которому недавно исполнилось семнадцать, остался единственным мужчиной в Семье. – Простите, пацаны. Не могу я. На мне Семья. Пропадут они без меня… Я не сдам вас, честное слово. – С этими словами Виталик стал бочком пробираться к выходу. Грин проводил его мрачным взглядом. Он тоже, фактически, остался единственным мужчиной в Семье, если не считать Тео – инвалида, и все еще лежавшего пластом Эли. Впрочем, если бы Эли и мог ходить, на главу Семьи он не тянул. Уход Виталика всколыхнул в душе Грина незнакомые ему доселе чувства: Грин вдруг понял, что тоже отвечает за других. Он подавил в себе желание уйти, и обвел присутствующих взглядом:
– Я так понимаю, что вы со мной? Тогда давайте решать, как мы будем поддерживать связь…
Труден хлеб подпольщика. Особенно, когда подпольщику приходится заботиться о других. Оставшись, фактически, единственным мужиком в Семье, Грин с утра до вечера был занят домашними делами. На подполье времени почти не оставалось. Его «группа» состояла из него, Голана, и Роберта с Даником. Как обстояли дела у других, Грин понятия не имел. Контакты свели к минимуму, и друзья, встречаясь на улице, только кивали друг другу. Клуб пришел в запустение. Впрочем, подполье – подпольем, а подготовку к зиме никто не отменял. То нужно было что-то привезти, то работать в поле, копать картошку вместе со всеми. То обнаруживалось, что сломался генератор, и нужно было искать запчасти. Поскольку старые, республиканские деньги отменили, а новые еще не вошли в обиход, народ торговал по старинке – бартером. А это значит – найти, у кого есть детали. Узнать, что ему нужно, на что он готов их обменять. Найти это, и привезти. Бегая с высунутым языком, Грин не раз вспоминал свою прежнюю жизнь, когда были живы Летун, и Коцюба, а от Грина требовалось только посещать тренировки, да помогать по хозяйству. Тогда-то он думал, что его нагружают сверх меры. А оказалось, что это была привольная, беззаботная жизнь. Конечно, Грину помогали. Добрую половину забот взвалила на себя Марина. Да и остальные домочадцы старались помогать по мере сил.
Грина пригласили в гости родители Лены. Он не сообразил, что это официальный визит, и пришел в своей повседневной одежде. Рядом с наглаженным, надушенным одеколоном папой Лены, Грин, в потертых штанах, нечищеных берцах и заляпанной грязью куртке казался пришельцем из другого мира. Впрочем, хозяева тактично сделали вид, что все в порядке. Грина усадили за стол, напротив сел отец Лены. Потек неторопливый мужской разговор. У Грина сводило скулы от скуки. Погода, виды на урожай, школа – папа Лены работал учителем в школе. Он, конечно же, знал, что Грин – сын капитана гвардейцев, и поэтому нахваливал новую власть. Получалось у него не очень, актером он был никудышным. Он расспрашивал Грина о житье-бытье, о планах на будущее.
– А вы с Леной когда планируете…? Ах, следующим летом? Ну, в добрый путь, в добрый путь… А отец ваш как, не против? Как это вы его не спрашивали? Надо спросить, отец все-таки. Да не абы кто , а правая рука самого Эрана, лицо, приближенное к вождю. При случае передавайте мое почтение, и заверения в том, что мы, педагоги-патриоты, оправдаем возложенное на нас доверие…
Грин вежливо кивал, отделывался общими фразами, и украдкой поглядывал на часы. Через полтора часа, когда он, наконец, откланялся, он чувствовал себя выжатым, как лимон. Под конец к ним подсел Борис, глава Семьи, в которую приняли родителей Лены. Борис был механиком от бога. Когда Эли еще не утопил разум в бутылке, они работали вместе, восстанавливая технику. Бори был себе на уме. Он не лез в политику, ни с кем старался не конфликтовать, и все, что его интересовало, это возможность спокойно жить и растить детей. Вайнштейн, со свойственной ему едкостью, называл Бориса «рукастым овощем». Вот и сейчас, когда многие Семьи оплакивали убитых, у Бориса все было в порядке. Пронесшаяся над Поселком буря его не задела. Таких много было в Поселке, кто предпочел отсидеться и ни во что не лезть. И с Грином он повел разговор не о погоде, и не о высоких материях, а о деле.
– Ладно, хватит об этом, – Борис оборвал отца Лены на полуслове, и тот покорно замолк, повинуясь властному жесту Бориса. – Давай о деле поговорим.
– Давай, – согласился Грин.
– Тут вот какое дело. У нас тут запчасти есть, движков мы несколько восстановили. Грузовики, опять же. Так я тут подумал, что новой власти это может пригодиться. Грузовики-то ихние, да машины тоже тут обслуживать-обихаживать надо. Ты бы с отцом-то поговорил за это. А как все срастется, я в долгу не останусь.
– А почему сам поговорить не хочешь? Иди в Форт, он там почти всегда.
– Что ты! Что ты! – махнул ругой Борис. – Кому я там нужен? Кто меня слушать будет? Ты поговори, а? – Борис принялся уговаривать Грина. В голосе его проскальзывали заискивающие нотки. Грин заметил, как изменился тон Бориса: обращаясь к отцу Лены, он почти рычал, а к Грину обращался медовым, елейным голоском. Грин с трудом сдержал гримасу отвращения, обещал поговорить с отцом, и откланялся. Лена вышла его проводить. Когда они отошли от ворот, она просительно сказала:
– Не сердись на них. Они иначе не могут. Привыкли все время жить под кем-то.
– Да я и не сержусь, – пожал плечами Грин. – Они сами по себе, мы сами по себе. И потом, таких, как они, много.
– Правда не сердишься? – посияла Лена. – Это хорошо. Грин… – попросила она. Грин вопросительно уставился на нее. – Я знаю, что вы что-то планируете с ребятами. Будь осторожнее, я тебя очень прошу.
– Да ничего мы не планируем, – махнул рукой Грин, стараясь говорить как можно более беззаботно. – Никакой партизанщины. Некому воевать, и не с кем. Точно тебе говорю – все будет тихо и мирно. – Сказал, и сам почти поверил в свои слова. Ближайшее время показало, насколько он ошибался.
Что-то неуловимо поменялось в Поселке, но, занятый делами, Грин этого не заметил. Поэтому, когда случилось первое убийство, Грин удивился больше всех. В один из дней на пустыре неподалеку от Форта нашли тело. Убитого сразу опознали, им оказался солдат Барзеля, недавно переехавший в Поселок. Таких много переехало. Пустых домов в Поселке хватало, и люди Барзеля заняли некоторые. Кое-кто даже перевез семьи. Понятно, зачем это делалось: Барзелю нужны были свои люди. Это были простые люди, не гвардейцы. Некоторые и солдатами-то не были, так, технический персонал, да крестьяне. И вот одного из них нашли мертвым.
Отец вызвал Грина к себе в Форт, и устроил настоящий допрос. Он выспрашивал в подробностях, где Грин был ночь убийства. Грин честно сказал, что спал дома.
– Ты знаешь, кто бы это мог быть? – глядя Грину в глаза, спросил отец.
– Нет, – ответил Грин.
– Точно?
– Точно!
– Ах вы… – сжал кулаки отец. Потом, рывком встав из-за стола, потащил Грина за собой, прочь из кабинета: – Пошли!
– Куда? – уперся Грин.
– Там увидишь!
Отец привел Грина на пустырь. Там, у прикрытой большим куском брезента кучи, стоял часовой.
– Смотри! – отец, поднатужившись, оттащил брезент в сторону. Грин отшатнулся. В нос ему шибанул густой запах жареного мяса и горелой резины. Он отвернулся. – Смотри! – отец силой повернул голову Грина назад. Перед ним, весь в каких-то черных ошметках, лежал труп.
– Что с ним случилось? – Грин не сразу понял, что это за тросики, которыми было опутано все тело погибшего.
– Его засунули в «стакан» из покрышек, и подожгли. Думаю, что он был еще жив, – лицо отца перекосила гримаса. – Ты точно уверен, что не знаешь, кто бы это мог сделать? Ведь ты же местный, все тут знаешь. Я не верю, что ты ничего не слышал!
– Ннет, – промямлил Грин, стараясь не смотреть на останки.
– Ну ладно, иди, – отпустил Грина отец. Выходя с пустыря, Грин увидел, как какая-то женщина бьется в истерике, вырываясь из рук держащих ее двух дюжих гвардейцев.
– Нет! Нет, я не верю! Это неправда! – женщина рыдала, даже не рыдала, а завывала. Рядом стоял карапуз лет трех-четырех, испуганно тараща глаза на заходящуюся в истерике мать. Грин ускорил шаги.
Семья Райво, точнее, то, что от нее осталось, жила неподалеку. Грин быстрым шагом направился туда, и забарабанил в ворота. Выглянул Роберт, и, округлив глаза, поспешил вниз. Он впустил Грина, захлопнул за ним ворота, и зашипел:
– Блин, мы же договаривались, что не будем контактировать. Конспирация, блин горелый!
– Да тут такое… – Грин рассказал Роберту о том, что видел на пустыре.
– Это может быть кто-то из наших… – почесал в затылке Роберт.
– Но мы же договорились, что не будем ничего такого… – Грин повертел пальцами в воздухе. – И все согласились. Так кто же это мог… – и тут Грина осенило. Он посмотрел на Роберта, и увидел, что тот тоже понял, кто стоит за этим зверским убийством.
– Эрик! – одновременно выдохнули оба. Действительно, решиться на такое мог только Эрик. Грин вспомнил, что Эрик сразу после заседания Клуба увел своих ребят из Поселка. Они собрались, наняли грузовик, и за одну ночь перебрались назад в промзону, где у Эрика была старая база. С тех пор прошел месяц. Грин уже, было, решил, что Эрик предпочел убраться подальше, и с облегчением вздохнул. Оказалось, что никуда Эрик не делся. Все это время он рыскал вокруг, а вот сейчас ударил.
Гвардейцы измучили всех допросами. Усиленные патрули разъезжали по улицам, но все было тщетно: дознаться, кто убил солдата, не удалось. Только-только страсти немного улеглись, как в Поселке узнали о новом нападении. В промзоне на фугасе подорвался патруль. Эрик – а Грин уже ни капли не сомневался, что все это дело рук Эрика, был хорошим учеником, и уроки миннно-взрывного дела не прогуливал. В результате, от джипа с четырьмя солдатами практически ничего не осталось. Запасное колесо вместе с куском задней дверцы нашли в полукилометре от места взрыва. Но взрывом дело не ограничилось. Прибывших на место происшествия гвардейцев обстрелял снайпер. Ребята у Эрика подобрались небесталанные. Рыжий, например, был стрелком от бога. С трехсот метров он убил двух гвардейцев, и одного ранил. Высланная на зачистку территории разведгруппа недосчиталась одного бойца: уходя, Эрик заминировал пути отхода. Одному из разведчиков оторвало ступню.
Занимался Эрик и мелкими пакостями. Например, однажды ночью на все ведущих в Поселок дорогах кто-то разбросал согнутые, и сваренные друг с другом гвозди. В результате, четыре грузовика и один джип застряли с проколотыми шинами. Горели подожженные ночью дома. Эран рвал и метал, отец Грина ходил насупленный. Гвардейцы нервничали, и озирались, каждую минуту ожидая выстрела из-за угла. Кончилось это тем, что на одном из блок-постов расстреляли не остановившуюся по первому требованию машину. Из пулеметов и винтовок машину изрешетили так, что трудно было понять, какой марки она была. Оказалось, что машину вел обычный мирный фермер. Оружия в машине не обнаружили.
– Так Эрик нам все карты спутает, – Грин поделился своими опасениями с Робертом. Они плюнули на конспирацию, и перестали делать вид, что больше не дружат.
– А что делать? – спросил Роберт.
– Не знаю. Я уже видел, как из-за него человека убили. Он вполне способен подставить еще кого-то, – нахмурился Грин.
– Надо его сдать! – выпалил Роберт.
– Он же наш! – Грин посмотрел на Роберта, как на идиота. Потом у него мелькнула мысль, и он добавил: – Хотя, это мысль. Только надо сделать это правильно…
Грин подождал несколько дней, пришел к отцу в Форт, и сдал Эрика с потрохами.
– Где его можно найти? Где его база? Сколько у него человек? – услышав, что Грин знает того, кто стоит за терактами, отец буквально вцепился в него. Он позвал Эрана, и вдвоем они вывернули Грина наизнанку. Хорошо, что Грин подготовился, и затвердил легенду наизусть. Они с Робертом даже провели репетицию – Роберт допрашивал, а Грин отвечал, стараясь не попасться, и не сказать больше, чем следует. Эран с отцом ничего не заподозрили, а если и заподозрили, то виду не показали. Эран только спросил:
– Скажи, Шими, почему ты сдаешь своего товарища? Ведь он ничего тебе не сделал. В то, что ты искренне хочешь нам помочь, мне как-то не верится.
– Я давно знаю Эрика. Из-за него однажды уже пострадал невинный человек. Я думаю, что будет лучше, если Эрика не будет поблизости, – сказал Грин, и не покривил душой. Он рассказал про смерть Стасика. Эрана ответ удовлетворил.
Альберт Грин и Эран были не лыком шиты. Шумной облавы на Эрика устраивать никто не стал. Соблюдая осторожность, небольшие, по пять-восемь человек разведгруппы выдвинулись к указанным Грином точкам. На одной из точек им даже удалось застать людей. Впрочем, те разведчиков засекли, и сумели скрыться. Следы вели в Город, куда разведчики решили не лезть. Никого поймать так и не удалось. Зато добычей разведчиков стали накопленные Эриком запасы оружия и взрывчатки.
Грина результат облавы не удивил: не зря Роберт три дня сидел в промзоне в обнимку с радиосканером. Ему удалось засечь частоту, на которой переговаривались ребята Эрика. Он встретился с Эриком, и предупредил того о грядущей облаве. После этого он сразу же сообщил Грину, что уже можно, и Грин пошел к отцу. Так Эрик остался почти без оружия и взрывчатки. Кроме того, его лицо с пометкой «разыскивается за вознаграждение» украсило все окрестные столбы. Это изрядно осложнило ему жизнь, и громких терактов он больше не устраивал. Именно это и нужно было Грину.
Впрочем, Грин не знал, точно ли за всеми акциями стоит Эрик. Поскольку Клуб распался на независимые ячейки, Грин не был в курсе дел остальных. Возможно, что помимо Эрика были те, кто решил не сидеть, сложа руки, а действовать.
Грину было трудно лгать отцу. С одной стороны, он чувствовал, что в долгу перед Семьей, перед Республикой. В конце концов, кроме них в целом мире не нашлось никого, кому Грин был бы нужен, кто любил бы и ценил его таким, какой он есть. Но, вместе с тем, он ощущал и тягу к отцу. Отец сильно изменился. Грин помнил его совсем другим – изнеженным офисным работником. Отец был сильным, его уважали здоровяки-гвардейцы… и он любил Грина. Грин чувствовал исходящее от отца тепло, направленное на него. Он искреннее хотел видеть Грина рядом с собой. И Грин порой ловил себя на мысли, что и ему хочется оказаться рядом с отцом. Вместо этого ему приходилось притворяться, ловчить, и заставлять себя видеть в отце врага. Иногда он чувствовал, что его просто раздирает на части. Впрочем, на его поступки это не влияло. Решение было принято, выбор сделан. Грин боялся одного – выбранный путь неизбежно вел к конфронтации… а значит, настанет тот день, когда ему, возможно, придется стрелять в собственного отца.
Побочным эффектом от акций Эрика оказалась вспыхнувшая в Поселке ненависть к индиго. Источник этой ненависти проследить было нетрудно – им оказался бывший комендант туннеля. Если отец Грина был правой рукой Эрана, и отвечал за порядок в Поселке, то комендант стал его левой рукой. Он отвечал за хозяйственные дела, фактически являясь главой гражданской администрации. А еще он же, по совместительству, стал и духовным лидером Поселка. Неожиданный всплеск религиозности в прошлом году Комитет тогда еще существовавшей Республики счел случайным, стихийным. Оказалось, что это было частью плана Барзеля, частью шпионской игры. Открывшиеся молельни выполняли роль резидентур. После разгрома Республики их никто не закрыл, наоборот, посещать молельню по субботам стало чем-то вроде правила хорошего тона. По посещению молельни судили о лояльности человека к новым властям. Председательствовал там комендант. Именно он и пустил слух, что террористу и убийце Эрику, коцюбовскому недобитку и анархисту, помогают индиго. Слухи тут же обросли подробностями, вплоть до того, что индиго видели поджигающими склады, и подсыпающими отраву в кормушки для скота. Все то хорошее, что индиго сделали для людей в Поселке, оказалось забыто. Народ поверил в сказку о злобных нелюдях-индиго, только и мечтающих погубить наивных, доверившихся им людей. А комендант эту ненависть подогревал. Грин как-то зашел в молельню, послушать.
– Ожившие порождения ночи рыщут среди нас. Черные колдуны, слуги нечистого, оскверняют нашу землю своим присутствием. Отравляют наш воздух своим зловонным дыханием… – вещал комендант. Люди слушали, раскрыв рты, – …должны быть уничтожены. Амен! – закончил комендант. Грина передернуло, и он поспешил убраться из молельни. Вайнштейн в который раз оказался прав. То, что индиго больше не появляются в Поселке, оказалось не так уж и плохо… для самих индиго. Впрочем, изредка они в Поселке все-таки появлялись, и однажды это закончилось очень плохо.
Была суббота, утро. Грин, как обычно по утрам, бегал свои пять километров. Обычно он вставал в шесть утра, и тренировался до семи. Но по субботам он позволял себе расслабиться, и вставал в восемь. В половину девятого, пробега по улице, он наткнулся на Вайнштейна. Тот шел в своей древней плащ палатке, а рядом с ним вышагивал Габи.
– Вайнштейн, ты чего? – кинулся к нему Грин, оглядываясь – не видит ли кто? – Тебе что, жить надоело? Ты хоть знаешь, что про тебя и про индиго говорят?
– Знаю, – спокойно ответил Вайнштейн. – Но у меня не было выбора. Мы пришли беременной женщине помочь. Без нас она бы умерла.
– Но это же такой риск! Ты чего? Ты слышал, что они сделали с Коцюбой?
– Слышал, – ответил Вайнштейн, и потянул Грина за рукав в переулок: – Это хорошо, что я тебя встретил. Надо поговорить. – Они отошли в переулок. От улицы их скрывала пышная клумба, поэтому Грин слегка расслабился. Вайнштейн тут же стал тормошить его: – Ну как у вас, что решили? Я так понял, что мои предложения пропали зря, раз вы устраиваете все эти диверсии?
– Ну, не совсем… – ответил Грин, и рассказал Вайнштейну, как обстоят дела. Вайнштейн слушал, иногда задавал наводящие вопросы.
– Молодцы! – похвалил он. – Я всегда знал, что наша молодежь лучше нас! Так держать, Грин! А от «этих», – сплюнул Вайншейн, подразумевая под «этими» жителей Поселка. – Я ничего другого и не ожидал. Сто раз говорил Коцюбе, что нафиг нам эта сволота туннельная не нужна. И ведь как в воду глядел. Нормальные мужики легли, воюя за них. Сколько мы хороших ребят положили, пока с Фрайманом разобрались! И потом тоже. Так эти чмулики этого даже не оценили, и тут же свою свободу на миску похлебки сменяли.
– Не все, – подчеркнул Грин обиженно.
– Извини, я не хотел. Ты ведь тоже из туннеля, – извинился Вайнштейн. – Знаешь, я только сейчас понял то, до чего должен был дойти намного раньше…
– Что именно?
– Нельзя построить новее общество из старых людей. Нам надо было забрать детей, и воспитать их как положено, так, чтобы духом чмуликовским и не пахло. Но мы же гуманисты, все люди братья, и все такое…Нельзя было кого попало пускать в наше общество. Мы пренебрегли отбором, в результате чмулики опять взяли верх. Одна надежда на… – Вайнштейн вздохнул, и не закончил фразы. Он посмотрел Грину в глаза, и сменил тему: – Кстати, у меня для тебя есть отличная новость: Коцюба жив, с ним все в порядке.
– А?! Но как? – не понял Грин.
– Индиго. Это все их затея. Они же и подтолкнули Эрана к такому решению, к тому, чтобы он выбрал яхту. Только не спрашивай, как они это сделали.
– Но ведь у него же не было ни припасов, ни топлива. Каким образом…?
– Индиго и это предусмотрели. Эран, изначально, хотел оставить ему и топливо, и воду, и еду, только навигатор испортить, чтобы он назад пути не нашел. Но Барзель решил перестраховаться, и лишил его всего. Этого в планах не было, но индиго нашли выход. Они послали ему корабль. Коцюбу подобрали в море.
– Значит, он скоро вернется? – сказать, что Грин обрадовался, значит, не сказать ничего. Хотя слова Вайнштейна породили массу вопросов: какой, к чертям собачьим, корабль? Откуда?
– Нет, – тут же огорошил его Вайнштейн. – Он не вернется, во всяком случае, не в ближайшее время. Он сейчас далеко, очень далеко. Так что придется нам пока без него обойтись.
– Ну, понятно, – кивнул Грин.
– Есть еще кое-что, я хочу, чтобы ты попытался разузнать у отца, из-за чего они так торопятся.
– В смысле? – не понял Грин.
– Я ищу причину, почему они на нас напали, и не нахожу ее, – Вайнштейн задумчиво поскреб заросший щетиной подбородок. – Стремление завладеть нефтезаводом – причина недостаточная. Ведь их план, по сути, был авантюрой. Стоило им хоть где-то ошибиться, и они бы получили войну на два фронта. И с сарацинами, и с нами. Раньше я был невысокого мнения об их умственных способностях. Но теперь я вижу, что они действуют очень расчетливо. Это значит, что что-то заставило их поторопиться, пойти ва-банк. Ты должен выяснить, почему они так поступили. Это может оказаться ключом к нашей победе.
– Я попробую разузнать, – кивнул Грин, и оглянулся, только сейчас заметив, что вокруг что-то не так, чего-то не хватает: – А куда делся Габи?
– Блин! – переполошился Вайнштейн. Они выбежали из-за клумбы. Улица была пуста. Вдали, у перекрестка, мелькнула чья-то тень, и Вайнштейн с Грином, не сговариваясь, бегом кинулись туда. Когда они добежали, перекресток был пуст. Тогда Грин, переведя дыхание, сказал:
– К Форту, к площади, – и они побежали туда.
На площади перед Фортом было полно народа. У закрытых ворот Форта стоял танк. Торчащий в люке солдат в танковом шлеме лениво курил, опершись на пулемет. На броне сидели еще два солдата. Они были единственными представителями армии на площади. Остальные были гражданские. Увидев, сколько их, Грин слегка опешил. Людей было много, сотни три точно, и все они сгрудились в дальнем углу площади, у бывшего здания местного совета. Грин ввинтился в толпу, Вайнштейн за ним. Ближе к забору народ стоял так плотно, что было не протиснуться. Грин встал на цыпочки, и посмотрел поверх плеча одного из стоявших. Грин с ужасом понял, что сбылись его самые худшие опасения. У забора с окровавленным лицом стоял Габи. Его держал за плечо комендант. Возле коменданта стояли вооруженные люди – его личная охрана, и комендантский мальчик. Все остальные держались чуть в отдалении, окружив стоящих плотным полукольцом.
– Попался, выродок… шпион… террорист… – с радостным возбуждением переговаривались люди.
– Народ Земли Отцов! – громко провозгласил комендант, и поднял руку, требуя тишины. – Вот перед нами стоит нелюдь, демон в обличии человека. Обманным путем он прокрался в наше поселение, чтобы вредить, разрушать, убивать. Посмотрите на него хорошенько! Это не ребенок, это опасный и коварный враг. Что нам делать с ним, спрашиваю я вас? Отпустить?
– Смерть ему! Смерть колдуну! – выкрикнул кто-то, и это крик тут же подхватили все вокруг.
– Отпустите его! – Грин отчаянно рванулся вперед, и выскочил на пустое пространство перед забором. Он выпрямился, и подошел к коменданту. – Отпустите его! Разве вы забыли, сколько всего индиго сделали для нас? Что с вами, люди? – Грин развернулся к толпе, и пошатнулся. Десятки пар налитых кровью ненавидящих глаз просто подкосили его. Многие лица казались ему знакомыми, но Грин не узнал этих людей. Просто не хотел узнавать. Перед ним не было людей – только зверь, стоглавый ревущий зверь.
– Ты кто? – спросил комендант. Один из его людей тут же взял Грина на прицел. Другой наклонился к уху коменданта, и что-то прошептал. Комендант кивнул, показывая, что понял. – Сделали? Что такого сделали индиго? Чем они заслужили наше почтение? Черным колдовством? – провозгласил комендант. – Им не купить нас своими подачками! Мы с презрением отвергаем их! Уберите его, – крикнул комендант, театральным жестом указывая на Грина. Тут же десятки рук схватили Грина, и поволокли прочь, в толпу. Грин обернулся, и в последний раз увидел Габи. Тот стоял у столба, не пытаясь бежать. Подручный коменданта деловито вязал ему руки. Спокойные черные глаза Габи смотрели на Грина. «Он не боится», понял Грин с удивлением. Чужие спины сомкнулись, и закрыли от него Габи. Грин вылетел из толпы, точно пробка. Ошеломленный, он секунду постоял, приходя в себя, потом сорвался с места, и побежал домой. Вслед ему летел рев толпы: «Сжечь! Сжечь», и с каждым выкриком Грин бежал все быстрее и быстрее. Спустя несколько минут он уже вбегал в ворота дома. Взлетев по лестнице, он схватил свою рацию, перевел ее на канал экстренной связи с заговорщиками, и торопливо заговорил, срываясь на крик:
– Всем кто меня слышит, это Грин. Всем, кто меня слышит, немедленно прибыть на площадь перед Фортом, с оружием. Немедленно! – далеко не сразу, но ему все же, ответили. Грин приказал отозвавшимся передавать сообщение дальше, а сам сбросил футболку и шорты, и быстро переоделся. Схватив винтовку, он побежал назад, на площадь. «Ус-петь, ус-петь», стучала кровь у него в ушах, и дыхание с хрипом вырывалось из груди.
Грин опоздал. Он влетел на площадь с винтовкой наперевес. Солдат на танке тут же нацелил на него пулемет. За Грином, топоча ботинками по асфальту, бежали ребята, но они все равно не успели. В толпе прогрохотала длинная очередь, за ней еще одна. Народ кинулся врассыпную, скрыв Грина от глаз пулеметчика. Какой-то мужик, бегущий с ошалело вытаращенными глазами, налетел на Грина, и чуть не сбил того с ног. Грин оттолкнул мужика, и рванулся вперед. Он подошел к месту, где стоял Габи, и его взору открылась картина, которую ему суждено было запомнить до конца жизни.
Народ разбежался. Грин увидел, что, пока он бегал, они натащили к столбу кучу досок. Досками обложили столб с Габи со всех сторон, так, что только голова торчала. У столба, остался только комендант, с факелом в руке. Двое его помощников лежали на земле. Возле них валялась канистра. А перед ними, подняв укороченную имперскую винтовку, стоял Вайнштейн.
– Брось факел в сторону, – твердо приказал Вайнштейн. Он откинул с головы плащ-палатку, и солнце играло на седых волосах. – Брось факел, тварь!
– А вот хрен тебе! – оскалился комендант, и махнул рукой с факелом. В то же мгновение винтовка в руках Вайнштейна плюнула огнем. Комендант сложился и упал. Факел покатился по земле.
– Вот так, – сплюнул Вайнштейн, и шагнул к столбу. В этот момент сухо щелкнул выстрел. Грин обернулся. Солдаты у танка, как и Грин, смотревшие на разыгравшуюся трагедию, раскрыв рты, пришли в себя. Один из них держал винтовку наизготовку. Вайнштейн покачнулся, Грин увидел, что пуля попала ему в бок. Еще один выстрел, и Вайнштейн мягко, как куль, осел на землю.
– Стоять, руки! – подскочившие ребята, среди которых Грин краем уха заметил Роберта, взяли солдат на прицел. Солдаты опустили оружие, и застыли. Грин кинулся к Вайнштейну.
– Вайнштейн! – Грин рухнул возле Вайнштейна на колени. Вайнштейн был еще жив.
– Габи… – прохрипел он, показывая рукой на столб. Грин понял голову, и открыл рот, чтобы попросить кого-то из ребят отвязать Габи, но не успел. Налетел сильный порыв ветра, и на глазах Грина от лежащего факела протянулся по земле язык пламени. Факел лежал далеко от столба, но лужа бензина от упавшей канистры ручейками разбежалась в стороны, и один из ручейков оказался как раз на пути пламени. Огонь перекинулся на бензин, и дорожка голубоватого пламени побежала к канистре, а от канистры – в стороны, огненными струйками. Весело гудя, огонь взбежал по политым бензином доскам, и весело затрещал, обнаружив новую пищу. Никто на площади не сдвинулся с места, все, точно завороженные, смотрели на огонь. Грин вцепился себе в волосы, и выдрал клок, но не почувствовал боли. Не отрываясь, он смотрел в черные, как ночь, спокойные глаза Габи. Тот не издал ни звука. Он смотрел на Грина сквозь пламя, а Грин смотрел на него. Это длилось, казалось, вечность, а потом дым скрыл подробности.
– Грин, слушай, – прошептал Вайнштейн. За ревом пламени Грин каким-то чудом услышал этот шепот, и наклонился к Вайнштейну, оторвавшись от созерцания огня. – Грин, слушай, – повторил Вайнштейн. и закашлялся. На губах у него пузырилась кровь. – Сбереги индиго. Они наш последний… – прохрипел Вайнштейн из последних сил, и умер. Грин сел над его телом, и закачался, обхватив голову руками. Солдаты и ребята Грина, опустив оружие, смотрели на бушующее пламя. Рядом, над телом коменданта, навзрыд плакал его мальчик.
Остаток того дня Грин провел как в тумане. Он фиксировал происходящее вокруг, но ни на что не реагировал. Опять собрался народ, плакали женщины. Кто-то вполголоса возмущался жестокостью комнеданта, будто это не они столько что кричали «сжечь!». Примчавшийся отец тормошил его, пытаясь выяснить подробности, но Грин не отвечал. Отец оставил его в покое, и принялся распекать солдат за то, что не пресекли беспорядки, и допустили самосуд над индиго. Солдаты вяло оправдывались. О том, что друзья Грина угрожали им оружием, они не упоминали. Впрочем, Грину было все равно. Ему хотелось проснуться в своей кровати, и забыть поскорее этот кошмар, который никак не хочет заканчиваться. В конце концов, кто-то догадался позвать Лену, и она увела его домой за руку, как маленького ребенка.
На следующий день она силой вытолкала Грина из постели, и заставила одеться.
– Я не пойду никуда. Не хочу… – вяло отбивался Грин, но Лена была непреклонна. Когда он оделся, она вручила ему резиновые перчатки, и полиэтиленовый пакет. – Зачем? – не понял Грин.
– Ты знаешь, зачем! – сдвинула брови Лена. Грин непонимающе посмотрел на нее, и вдруг понял – зачем.
– Да… Да! Ты права. Пошли, – он взял пакет, перчатки, и первым вышел из дома. Марина, прижав к губам кулак, смотрела им вслед. В глазах у нее стояли слезы.
Вернулся Грин не скоро. Он аккуратно поставил пакет в угол у двери, и поднялся вверх по лестнице.
– Иди лицо помой, – приказала Грину Марина, увидев его перепачканное сажей лицо. – И одежду смени!
Грин на ватных ногах пошел в ванную, отмывать лицо и волосы. Черные струйки стекали по стенкам раковины. Грин смотрел на них, не отрываясь. На свое отражение в зеркале он старался не глядеть. Кое-как отмывшись, он вытерся, и пошел вниз, в подсобку. Эли все еще не ходил, и, как и Тео, ездил в инвалидном кресле. Большую часть дня они проводили внизу, в подсобке, куда с жилого этажа вел специально построенный пандус. Грин вошел без стука, пододвинул табурет к перевернутому ящику, служившему столом, и взял стакан.
– Наливай, – сказал Грин. Тео привычно плеснул Грину на два пальца, но Грину было мало. Пальцем он придержал горлышко, пока стакан не наполнился до краев. – За наших ребят! – произнес Грин, и выпил. Вкуса он не почувствовал, водка пошла как вода. Грин пил, пока не свалился замертво.
На похороны Вайнштейна никто, кроме членов Семьи, и друзей Грина, не пришел. Молитв никто не читал, Грин с друзьями опустили гроб в яму, и забросали землей. Речей тоже произносить не стали, только Грин, встав над могилой, вполголоса пообещал:
– Вайнштейн, я помню твои слова. Клянусь, что сделаю все так, как ты сказал. Можешь спать спокойно. И… – Грин помедлил, и оглянулся. Совсем рядом маячили соглядатаи Эрана. Они, не скрываясь, ходили по дорожкам между могил. До них было рукой подать, и Грин еще больше понизил голос, наклонившись к самому холмику: – Я отомщу за тебя, Вайнштейн. Мы все отомстим. – Стоящий рядом с Грином Роберт согласно кивнул.
– Осталось еще одно дело, – напомнил Грину Роберт, когда они вышли за ворота.
– Да, я знаю, – ответил Грин, и поморщился. У него раскалывалась голова. Выпитая вчера водка давала о себе знать.
– Вместе пойдем? – предложил Роберт.
– Не, – мотнул головой Грин. – Я лучше сам. Да и эти обязательно привяжутся, – кивнул Грин на следовавших за ними по пятам людей Эрана.
– Ты там осторожнее. Разве не знаешь, какие разговоры по Поселку ходят? –Марина услышала слова Грина, и взяла его за локоть.
– Что за разговоры? – не понял Грин.
– А то, что народ говорит, что правильно несчастного Габи сожгли. Призывают идти и отомстить за смерть Давида, и пустить индиго красного петуха! – вполголоса сказала Марина, и оглянулась.
– Давида? – переспросил Грин. – Это коменданта, что ли? Вот же бараны! Ну, ладно, я буду очень осторожен. Обещаю, – Грин посмотрел Марине в глаза. Она в ответ только вздохнула, но отговаривать и тем более – запрещать, не стала.
Прежде, чем углубиться в Город, Грин несколько раз проверил, нет ли хвоста. Он покатался на квадроцикле по промзоне, то замедляя ход, то ускоряясь. Выехал на перекресток у туннеля, остановился, заглушил мотор, и прислушался. Тишина. Никто за ним не следил. Грин завел квадроцикл, вынул из чехла, винтовку, закинул за спину, и дал газу. При других обстоятельствах, он не решился бы ехать в кишащий людоедами Город, но у него не было выбора. Впрочем, он не боялся. У него вдруг возникла странная уверенность, что ничего с ним не случится. Точно также, он вдруг понял, что знает, куда ехать, хоть ни разу у индиго не был. Грин углубился в лабиринт городских кварталов. Поднимаясь все выше, объезжая завалы, он, наконец, добрался до гребня горы, и повернул вправо. Широкая улица, по которой до Песца машины ехали в четыре ряда, привела его к подножию башен-близнецов. Когда-то здесь была гостиница, после землетрясения башни обрушились. Точно сломанные клыки торчали они, возвышаясь над Городом. Немного не доезжая башен, Грин еще раз свернул, и остановился.
Оказалось, что индиго никуда не прятались. Дом, где они обитали, стоял прямо на центральной улице района, в двух шагах от башен. Как можно было его пропустить, или не найти, Грин не понимал. Впрочем, он понимал, что сейчас индиго от него не скрываются. Хоть они Грина и не приглашали, они его ждали.
Дом индиго было очень легко узнать. Весь, от фундамента до крыши, увитый диким виноградом, утопающий в зелени дом разительно отличался от мертвых руин вокруг. Грин слез с квадроцикла, и пошел было к дому, но тут же вернулся. Взявшись за руль, он стал толкать квадроцикл перед собой. Просто так бросить перед домом транспортное средство, от которого может зависеть жизнь, показалось ему не очень хорошей идеей.
– Можешь оставить тачку, никто ее не уведет, – услышал Грин голос Джека. Тот стоял у открытого окна, и смотрел на Грина.
– Ничего, я не надорвусь, – ответил Грин, и все же завел квадроцикл за дом. Затем он снял с багажника пакет, и понес его в дом. Джек встретил его в гостиной на втором этаже.
– Садись, – предложил он. Грин поставил пакет в угол, и сел. Некоторое время они сидели молча, смотрели друг на друга. Затем Грин спросил:
– Сколько ему было лет?
– Четырнадцать, – ответил Джек, и посмотрел в угол. По его красивому аристократическом лицу скользнула гримаса. На мгновение маска холодного спокойствия сползла, и Грин увидел, что Джеку тяжело, очень тяжело, он только умело это скрывает. Снова повисла тишина. Казалось, что весь дома прислушивается. По дороге в гостиную Грин видел в открытые двери комнат остальных индиго. Они сидели молча, некоторые парили над полом. Все, даже самые младшие, вели себя очень тихо.
– Жаль Габи. Страшная смерть, – нарушил тишину Грин.
– Мы чувствовали его боль, – кивнул Джек. – И нам очень жаль, что погиб Вайнштейн. Он был очень… развитым. – Джек не договорил, но Грин понял, что Джек хотел сказать – Вайнштейн был очень развитым для человека. Внезапно Джек встал, и поманил Грина за собой к окну.
– Смотри, – показал Джек. Грин посмотрел на улицу за окном. По улице, держа наизготовку винтовки, прошло трое солдат. Они вертели головами, обшаривая взглядом дома. Грин отпрянул вглубь комнаты. – Не бойся, – успокоил его Джек. Для них этот дом – просто еще одно заброшенное здание, они нас не видят. Они уже давно пытаются нас достать. Но у них ничего не выйдет. Они нас просто не найдут, как не находили все это время. Они слишком примитивны, слишком податливы к воздействию. Ходят вокруг, но не видят того, что перед ними. Чтобы увидеть, надо находиться в особом состоянии сознания.
– Вот что, Джек, надо вам уходить, – решительно сказал Грин. – Рано или поздно вас достанут. Покоя вам не видать.
– В твоих словах есть смысл, – ответил Джек. Он вернулся к креслу, и сел. – Зло, которое захватило вашу Республику, не терпит конкуренции. Они не допустят существования рядом с собой другой силы. Но ты зря волнуешься за нас. Мы в состоянии о себе позаботиться… А вот ты – нет.
– Ладно, мне пора. Скоро стемнеет, а мне еще возвращаться. Будь здоров, Джек, – сказал Грин, и направился к выходу. Слова Джека задели его. Он-то приехал к индиго, надеясь помочь, предупредить. Но протянутую руку помощи пренебрежительно оттолкнули.
– У тебя сильно болит голова. Не волнуйся, этому можно помочь, – Джек подошел к Грину, и протянул руку. Грин отпрянул.
– Не прикасайся ко мне! – прошипел он.
– А мне это и не требуется, – Джек опустил руку. – Чувствуешь? Боль ушла…
Грин прислушался к своим ощущениям, и понял, что головная боль, терзавшая его уже который день, прошла бесследно. Он чувствовал себя так, будто хорошо выспался, и, пробежав положенные километры, вышел из-под душа, свежим и отдохнувшим.
– Но… – промямлил Грин.
– Лучше? Вот теперь ты в состоянии меня выслушать, – Джек сел, и указал Грину на кресло: – Садись, и слушай.
– До свидания! – твердо сказал Грин, повернулся, и пошел к двери. Слова Джека настигли его уже у двери, и заставили остановиться:
– Есть одна причина, по которой ты будешь меня слушать. Вспомни туннель, и коменданта. Тебе помогли однажды, и теперь, как человек чести, ты обязан вернуть долг. Ведь ты человек чести, не так ли, Грин? – Грин остановился, и посмотрел на Джека, а тот снова указал на кресло, и повторил: – Садись и слушай. – Грин сел. Джек сел напротив него, и стал рассказывать:
– Не так давно, когда никакой Республики не было, мы придерживались мнения, что нам не стоит вмешиваться в дела людей. Мы даже хотели уехать куда-нибудь. Со временем мы пересмотрели свою позицию по этому вопросу. Во многом, это произошло благодаря Коцюбе и Летуну. Мы решили, что у этого сообщества людей есть будущее. Думали, что вы сможете построить новое общество, без насилия, принуждения, эксплуатации. Это было ошибкой: природу человека не переделать. Стремление к власти, стремление подмять под себя все, что только можно, заложено в человека природой. Общество, построенное на кооперации, на взаимопомощи и взаимодействии, а не на конкуренции, не для вас. И, несмотря на все наши усилия, Республики больше нет. Она просто не выдержала конкуренции с примитивным, но кое в чем очень эффективным феодализмом…
– Так в чем же дело? – перебил Джека Грин. – Теперь, раз вас ничего не держит, вы можете уехать, разве нет? Вот и уезжайте!
– Обстоятельства изменились, Грин. Да, Республики больше нет, но остались люди. Мы за них в ответе.
Не все поддались темному началу. Там, в Поселке, да и не только, множество людей готовы жить по-другому, но не могут. Мы обязаны им помочь, тем более, что нынешнее положение вещей сложилось во многом благодаря нам. Ведь это совпадает с твоими устремлениями? Мы поможем тебе, а ты – нам.
– Совпадает. Но я не вижу, чем бы вы могли мне помочь.
– Один ты ничего не добьешься. Ты просто не созрел еще для того, чтобы вести за собой людей. Если бы не предложенный Вайнштейном план, твои друзья пошли бы за Эриком. Да и ты сам пошел бы. Вовсе не потому, что все вы так мечтаете сложить головы в бессмысленном восстании. Вы полны идей, и мыслей, и эти мысли толкают вас на необдуманные поступки. Просто взять и отказаться от борьбы вы не могли, потому что это вызвало бы внутренний конфликт между убеждениями и реальностью. Вы бы упали в своих собственных глазах. План Вайнштейна оказался отличной альтернативой – вы продолжили борьбу, ничего, по сути, не делая. На этом и строился наш расчет. Ты и твои друзья нужны нам, потому что только вы сможете построить общество будущего.
– Мы в ваших советах не нуждаемся, – скрипнул зубами Грин.
– Нуждаетесь. Без нас вы не сможете победить фашистов. Ты не знаешь наших возможностей…
– Ха! – сверкнул глазами Грин. – Кое-что о ваших возможностях я знаю. И я знаю, куда могу привести ваши советы. Не надо пудрить мне мозги, Джек! Вы советовали Коцюбе, и где сейчас Коцюба? Вы же телепаты, вы знали о том, что готовится теракт. Знали, не могли не знать! Ваш старый шаман точно знал! Он все знает, как иначе он смог бы помочь мне? Вы играете в игры, а люди гибнут, из-за вас гибнут. Вы знали, но не предупредили. Вы знали о том, что Мишка предатель, и не сказали Коцюбе ни слова. Ведь знали же? Скажи честно – знали?
– Мы… догадывались, – отвел глаза Джек. – Всего мы не знаем, это не в наших силах. И мы не можем, и не будем думать за вас. Мы можем помочь советом, или использовать нашу способность находить общий язык с землей, например. Но влиять на мысли и поступки других людей нам запрещено. Точно также, как запрещено делиться случайно подслушанными мыслями. Это неэтично, а этика для нас превыше всего. Тебе трудно это понять, вы люди, совсем другие. Вы все используете как оружие.
– Хорошее оправдание! Вы знали, или догадывались, но не помогли, не предупредили. И погибли люди, хорошие люди. А Республика, которую ты так превозносил, погибла. Все потому, что ваша этика выше человеческих жизней. Отлично, просто отлично! Потом эти ублюдки убили Габи. И что делает мудрый Джек? Сидит, и рассуждает о высоких материях.
– А что бы сделал ты? – спросил Джек.
– Я бы пошел в Поселок, и выжег мозги тем, кто посмел поднять руку на одного из моих друзей. И тем, кто рядом стоял, тоже выжег! Ведь вы можете! Можете, но не делаете, потому что ваши дурацкие принципы для вас важнее.
– Да, это так. К сожалению, наши руки связаны. Мы не будем применять свои способности против людей. И уж точно не станем участвовать в ваших конфликтах. Из принципа, ты прав, именно из принципа. Но ведь и тебя сюда привели принципы. Разница между нами только в том, что ты не можешь делать то, что хочешь. Твои желания намного превышают твои возможности.
– Но я-то хотя бы попытаюсь!
– Ты погибнешь. Пока что тебя спасает только то, что ты сын Альберта Грина. Отец тебя любит, и только поэтому ты на свободе. Но его терпение небезгранично. Поэтому у меня для тебя есть один совет. Я не стану заставлять тебя ему следовать. Просто выслушай… товарищ Грин.
– Давай-ка кое-что проясним, – Грин прошелся по комнате, потом подошел к Джеку, и наклонился, глядя тому в глаза. – Мне лично плевать, что будет с вами. Я здесь только из-за него, – он кивнул на пакет. – Да еще из-за Вайнштейна. Перед смертью он просил о вас позаботиться. Он почему-то считал, что вы – наш последний шанс. Я в этом очень сомневаюсь, но – пусть так. Уезжайте, а с фашистами мы сами разберемся. Сами, без вас! Для вас это все игра, вы сидите здесь в полной безопасности. А мы страдаем, из-за вас в том числе! Убирайтесь, и оставьте нас в покое.
– Вас, людей, отличает простота мыслительных конструкций, – мягко сказал Джек. – Вот простой пример – ты, Грин. Я знаю, почему ты здесь, и Вайнштейн, или Габи тут совершенно ни при чем. Причина в тебе. Ты всегда следовал за кем-то, всегда сверял свое поведение с установленными не тобой правилами. Сначала родители, потом туннель, потом – Коцюба. Ты был свободен от необходимости выбирать. Но Коцюбы больше нет рядом, и ты остался с миром один на один. Ты боишься, Грин. Твой мир рушится. Ты терпишь неудачу за неудачей, и от этого тебе плохо. Все не так, как ты представлял себе в мечтах. Ты не смог помешать своему отцу отправить Коцюбу на верную смерть. Ты не смог стать вождем даже для сверстников. Ты допустил смерть Габи, и Вайнштейна. Твои амбиции не соответствуют твоим возможностям. И что тебе осталось? Прийти сюда, и помочь нам. Но делаешь ты это совсем не потому, что тебя волнует наша судьба. Для тебя важно представить все так, будто это мы просим тебя о помощи. Ты отчаянно ищешь возможность реабилитироваться... хотя бы в своих собственных глазах. И вот ты здесь, в роли спасителя и благодетеля. И это притом, что помощь нужна тебе…тебе, а не нам.
– Я вовсе не… – начал Грин, сжимая кулаки, и осекся. Злость захлестнула его. Джек вывернул его наизнанку, спорить было глупо – все так и было. Но слушать, как Джек с бесстрастным лицом гранитной статуи выворачивает его наизнанку, было выше его сил. Грин снова захотел встать и уйти, но сквозь ярость пробилась другая, холодная, рассудочная мысль. – Хорошо, я готов тебя выслушать. Излагай, – сказал Грин голосом. В котором не было ни следа злости или недовольства. И – может, Грину это только почудилось, но в глазах Джека на мгновение мелькнуло уважение.
  – Ты думал, что выбудете спокойно играть в подполье, пока ваши ребята не окажутся на ключевых точках Земли Отцов. И тогда, под рукоплескания толпы, которой фашисты успеют стать поперек горла, вы их сбрасываете, и берете власть в свои руки. Хэппиэнд, и Шимон Грин въезжает в Сафед на белом коне. Ведь так?
– Так, – согласно кивнул Грин. – И?
– Сейчас, как никогда, ты близок к срыву. То, что произошло с Габи и Вайнштейном, сильно ударило по тебе. Ты хочешь мести. Ведь ты уже думал об этом, не так ли? Изловчиться, подобраться ближе к Эрану, и убить его, а затем уйти к Эрику.
– Не такой уж плохой вариант.
– Это невозможно. Тебе просто не дадут этого сделать, ведь твои враги не дураки. Они никогда не станут тебе доверять, если ты не станешь одним из них. А чтобы стать одним из них, тебе поневоле придется испачкать руки. Если ты хочешь победить, если хочешь получить хотя бы шанс на победу, тебе придется переступить через себя. Если ты этого не сделаешь, тебя раскроют, и ты погибнешь без толку.
– И что ты предлагаешь? – Грин не понимал, куда клонит Джек.
– Забудь обо всем. И друзьям скажи, чтобы забыли. Не втирайтесь в доверие, а живите и действуйте так, будто Земля Отцов это ваше государство, а Барзель – ваш вождь. Будьте искренни. Это непросто, но другого пути у вас нет. Вам придется многим пожертвовать на этом пути. Ваши руки будут по локоть в крови, а люди отвернутся от вас. Такова цена победы. Такова цена жизни, ведь главное для вас сейчас – выжить. Не считай Эрана дураком. Он не дурак, и отец твой не дурак. Ваше кукольное подполье терпят… пока терпят. Им нужны люди, и они надеются, что вы перебеситесь, и примкнете к ним. Дайте им то, что они хотят. Ты настроен на борьбу – забудь об этом. Плыви по течению, делай то, что тебе говорят
– Да, именно об этом и говорил Вайнштейн. Ничего нового ты мне сейчас не сказал, – хмыкнул Грин.
– Да, Вайнштейн говорил, но понял ли ты его слова? Думаю, нет.
– Может, и не понял. Может, Вайнштейн был не прав. Я уже жалею, что согласился на его план. Может, стоило пойти с Эриком, – задумчиво сказал Грин.
– Из Эрика вождь не получится. Он слишком фанатичен, а вождь должен, прежде всего, уметь думать. Ты умеешь думать, но вождя из тебя не получится. Во всяком случае, сейчас. С Эриком ты всегда был бы на вторых ролях, в тени. И сгинул бы вместе с ним… – Джек встал, и прошелся по комнате. – Мы считаем, что ты должен стать вождем. Не сейчас, позже. Тебе еще предстоит многому научиться, и многое понять. Ты этого еще не знаешь, но твой отец скоро уедет назад, в Сафед. Это твой шанс. Уезжай с ним, учись у него. Стань для них своим, по-настоящему стань. Не спеши сложить голову за правое дело. Твое время еще придет.
– И долго мне так… притворяться?
– Земля Отцов – это поднятый из могилы мертвец, зомби. Она построена на старых принципах, по старым чертежам. Эти принципы больше не работают. Поэтому, Земля Отцов обречена повторить все ошибки тех государств, по образу и подобию которых она создана. Она не просуществует долго, развалится под своим весом. И тогда наступит ваше время…
– Я понял твою мысль, – Грин встал. – Я подумаю. Мне пора ехать.
– Подумай, – Джек тоже встал. – А с отъездом повремени. Скоро стемнеет, а по Городу лучше не ходить в темноте. Вокруг рыщут людоеды. Поужинай с нами, а завтра с утра уедешь домой.
Грин остался ночевать у индиго. После ужина они допоздна сидели с Джеком, и разговаривали. Теперь Грин понял Вайнштейна – с Джеком, и правда, было интересно. Но порой в его речи проскальзывали нотки пренебрежения, превосходства. Примерно так мог бы говорить богатый белый человек, которого судьба занесла на дикие острова с черными туземцами. Потягивая через соломинку коктейль, и поплевывая с борта личной яхты, легко рассказывать глупым дикарям, как им надо жить. Грин подмечал это, но делал вид, что все нормально, в драку не кидался. Он знал, что Джек прав насчет того, что вождя из него не выйдет. Все так и было: если эта способность в нем и была, то где-то глубоко. Коцюба был прав – только зная кто ты, и где твое место, можно чего-то достичь. Не стоит замахиваться на то, что по определению не твое. Но, при этом, Грин усвоил еще один урок Коцюбы: чтобы понять кого-то, нужно слушать, что он говорит. Грин слушал Джека, и мотал на ус. Чем дальше, тем больше он убеждался в том, что индиго – уже не люди, а если и люди, то лишь отчасти. Чего стоило то, что Джек ни разу не сказал «я», всегда употребляя местоимение «мы». Похоже на то, сообразил Грин, что он не вполне воспринимает себя как личность, считая себя частью всеобщего «мы» индиго. Наверное, по своему Джек скорбил, но заметить это было трудно. Три дня прошло с тех пор, как погиб Габи, а мысли Джека уже вернулись к игре, которую – Грин теперь был в этом уверен, индиго вели. Поставили на Коцюбу – не получилось, не беда, поставим на него, Грина. Не беда, что молод – зато им проще управлять. Проще вырастить из него то, что надо индиго, и их таинственному предводителю – шаману. И вот тут-то их и ждал сюрприз, потому что Грин больше не желал быть игрушкой в чужих руках. И это нежелание крепло с каждой минутой, что он слушал Джека.
Утром Грина никто не разбудил, он проснулся сам, глянул на часы – время шло к полудню. Вставать Грин не торопился – раз так все сложилось, можно в свое удовольствие понежиться в мягкой постели. Дом индиго утопал в цветах, и Грин, закрыв глаза, вдыхал разнообразные ароматы. Он не торопясь встал, оделся, и уже было собрался уходить, как вдруг с улицы послышался шум. Грин выглянул. По проезжей части вдали, что-то распевая, шла группа людей. Грин вытащил из кармана разгрузки бинокль, и поднес к глазам. Ему сразу бросились в глаза несколько знакомых лиц. Это были люди из Поселка, на голове у каждого молитвенная шапочка. Передний нес завернутые в бархат священные свитки. Людей было много, больше ста человек. Большинство с оружием.
Вскоре толпа приблизилась, и Грин разобрал, что они поют. Это была молитва. Раскачиваясь в едином ритме, люди молились. Грин вышел в гостиную.
– Что это они придумали? – спросил Грин у Джека. Джек стоял у окна, и смотрел на то, что происходит на улице.
– Не знаю, – ответил Джек. – Вероятно, они решили, что наш колдовство можно победить молитвой. Я же говорил, что вы, люди, примитивны. Не все, конечно, но большинство, – тут же поправился он, искоса глянув на Грина.
Толпа подошла к самому дому, и остановилась. Молитва оборвалась, стало тихо. Джек охнул. Грин скосил на него глаза. Джек стоял, у окна, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник. На лице его явственно читался страх. Кто-то из стоящих снаружи заметил в окне Джека, и заорал:
– Вот он, колдун! Они здесь!
Толпа тут же подхватила крик:
– Смерть колдунам! Во имя господа! – кричали в толпе. Кто-то несколько раз выстрелил в сторону дома. Грин отошел вглубь комнаты, в тень, как учили, и люди на улице видели только Джека. Они по-прежнему стояли на проезжей части, словно не решаясь подойти к дому.
– Они нас видят, – пискнул Джек, отлепившись от подоконника.
– Тонко подмечено, – зло хмыкнул Грин, и спросил: – Что, зашаталась башня из слоновой кости?
– Что? – Джек посмотрел на Грина бессмысленным взглядом, и, заикаясь, спросил: – Что нам делать? Что делать?
– Драться, твою мать! – Грин отвесил Джеку пощечину. – Кто трепался о «возможностях»? Вот и действуй! Сотри им мозги, сожги файрболом!
– Нееет, нам нельзя. Нельзя! – чуть не плача произнес Джек.
– Тогда вам крышка, – сказал, как припечатал, Грин.
– Надо уходить! Надо увести детей, – заметался Джек.
– И далеко ты собрался? Они же вас порвут. А у тебя там малыши. Они же не смогут бежать!
– Да, но что нам остается?
– Я же сказал – деритесь!
– Нет! Нет! – Джек сел на пол, и обхватил голову руками. Грин заколебался. Он мог сейчас спуститься вниз, и, пока толпа топчется у фасада, увести задами квадроцикл и уехать. Мог, но это означало неминуемую смерть всех индиго, многим из которых не было и десяти лет. И, значит, Грин просто не мог этого сделать. После этого ему бы оставалось только застрелиться. Угрызения совести съели бы его.
– А, гори оно все синим пламенем, – сквозь зубы прошипел Грин, и снял винтовку с предохранителя. Он пошел к окну. Толпа все еще не решалась сделать шаг вперед, видимо, опасаясь колдовства. Наконец, стоящий впереди в обнимку со священными свитками решился.
– Смерть колдунам! С нами Бог! – выкрикнул он фальцетом, и пошел вперед. Грин узнал его, и содрогнулся: это был Ицхак, их сосед. Он помогал хоронить погибших в теракте членов Комитета. Коцюба считал его если не другом, то хорошим человеком уж точно. И вот этот хороший человек пришел убивать индиго. Шаг, другой, третий. Ицхак шел, держа перед собой свитки, точно щит.
Грин поймал в прицел голову Ицхака, выдохнул, и нажал на спуск. Пуля попала Ицхаку в горло. Его отбросило назад, он упал. Свитки он так и не выпустил. Грин, тем временем, поймал в прицел соседа Ицхака, и выпустил в него подряд три пули. Одна из них попала в цель, и сосед упал рядом с Ицхаком. Люди кинулись врассыпную. Грин стрелял, пока не опустел магазин. Он уложил еще одного, и двоих зацепил. Но людей на улице было много, и не все из них испугались. Многие нашли укрытия, взяли окна на прицел, и стали стрелять. Грин сменил магазин, и перешел к соседнему окну. Это не осталось незамеченным на улице. Хоть Грин и старался не подходить близко к окну, стреляя из глубины комнаты, но на улице, наверное, заметили мелькнувшую тень. Тут же, выбивая гипсовую пыль из стены за спиной Грина, по окнам хлестнула очередь. Он присел, и метнулся в соседнюю комнату. Осторожно выглянул. Один из врагов подобрался уже к самом дому. Грин выстрелил в него, но не попал. Пули ударили прямо перед врагом, тот как заяц метнулся в сторону и залег за невысоким, в половину человеческого роста, заборчиком. Ответная стрельба заставила Грина отодвинуться от окна.
– Держать окна! Перебежками! Готовить гранаты! – послышались с улицы команды, и Грин понял, что пришел его последний час. Шансов удержать дом у него не было. Сейчас, прикрывая друг дуга, они подойдут ближе, потом закидают гранатами, войдут внутрь… и все. На этом все и закончится.
Грин отполз от окна, по которому стали уже прицельно стрелять снизу, и по лестнице слетел на первый этаж. Окна наглухо забиты, значит, входной двери им не миновать, решил он, и занял позицию в закутке напротив. Он ждал, что сначала в дверь влетит граната, а за ней ворвутся нападающие. Грин рассчитывал пересидеть в закутке взрыв, затем быстро высунуться и скосить одного, а если повезет, то и двух противников, а затем сменить позицию. Наверх, к индиго, они поднимутся только через его труп, решил Грин, и стал ждать.
В дверь, однако, никто не полез. Вместо этого снаружи вспыхнула перестрелка. Кто в кого стреляет, Грину внутри было не разобрать, а выглядывать он не стал. Глухо бабахнули взрывы гранат, потом долетел чей-то отчаянный вопль: «Отходим»!, и стало тихо. Грин терпеливо ждал. Наконец, у входной двери послышался шорох, и чей-то до боли знакомый голос громко сказал:
– Терем-теремок, кто в тереме живет?
– Заходи, Эрик, – ответил Грин, и вышел из своего закутка, опустив автомат.
– Это ты, Грин? Вот уж кого не ожидал, – хмыкнул Эрик, заходя в дом. – А я-то голову ломаю, кто это у индиго за ружбайку схватился. Ты меня удивляешь.
– В смысле? – не понял Грин.
– Да ладно, проехали. Теперь-то я вижу, что ты не соплежуй, как я думал, – Эрик повернулся. И вышел наружу. Грин последовал за ним. На улице никого не было. Валялись в разнообразных позах около десяти трупов, и все. Эрик снял с пояса рацию. И обменялся с кем-то парой коротких реплик. Из дома через улицу вышли двое. В одном из них Грин узнал Рыжего. Они подошли, и обменялись с Грином рукопожатиями.
– Это что же получается, они от вас троих убежали? – спросил Грин у Эрика, не веря, что это – все.
– От четверых. Там еще Ашер, помнишь, который с нами в туннеле был? Он за ублюдками пошел, вдруг они вернуться надумают.
  – Круто, – похвалил Грин, и тут его накрыло. Он обвел взглядом ежащие тела, сразу отметив «своих», наклонился, и его стошнило прямо с крыльца.
– Это с непривычки, – хлопнул его по плечу Эрик. – Пройдет.
Грин взглянул на Эрика, и увидел, что тот и не думает смеяться. Эрик изменился. Не внешне – лицо у него осталось прежним. Изменились повадки, поменялась пластика движений, взгляд. Эрик стал воином. Настоящим - бескомпромиссным, жестким.
– Что вы тут… – Джек вышел на крыльцо, и остолбенел от открывшейся его взору картины. – Что же теперь будет…?
– Ничего хорошего, – мрачно глянул на Джека Эрик.
– Да… Ты был прав, Грин, – Джек пришел в себя, и посмотрел Грину в глаза. – Ты был прав, а я ошибался.
Вместо ответа Грин пожал плечами. Все было ясно без слов.
– Ты что творишь, засранец?! – новый удар бросил Грина на пол. Он упал, ощущая, как рот наполняется кровавой слюной. Отец стоял над ним, расставив ноги. Грина вызвали к нему, как только он вернулся в Поселок. Он был готов к тяжелому разговору, но того, что отец начнет его избивать, не ожидал.
– Я не понимаю, – сплюнув кровью, сказал Грин.
– Все ты понимаешь! – гаркнул отец. – Но я, так и быть, объясню. Среди тех. в кого ты стрелял там, в Городе, был мой человек. Он тебя засек. Ты, тупоголовый кретин, стрелял по своим!
– Да какие они свои? – перестал притворяться Грин. Он привстал, опираясь на руку, и посмотрел на отца. – Свои так себя не ведут.
– Как – так? – скривился отец.
– Не жгут детей заживо! Не идут громить беззащитных и слабых!
– Ах, вот оно что… – пронимающее кивнул отец. – Поэтому ты с Эриком спелся?
– Я не спелся с Эриком! – выкрикнул Грин. Он встал, и смотрел отцу в лицо. Его шатало, в голове гудело от ударов. Но он старался стоять прямо, и глаз не отводить. – Я просто отвозил им прах Габи, вот и все. А тут эти ублюдки нагрянули. И что мне было делать? Скажи, что? Дать им сжечь еще кого-нибудь?
– Ладно, – отец отвернулся от Грина, и стал смотреть в окно. – Тебе повезло, что никто из этих лопухов тебя не срисовал. Обо всем знает только мой человек, и он будет молчать. Ну, да это уже неважно. Мне, в общем, плевать, сколько этих баранов ты положил. Мои люди не пострадали, и это главное. Но больше так продолжаться не может. Ты должен выбрать, с кем ты – с нами, или с ними. Я предлагаю тебе два варианта. Вариант номер раз: ты продолжаешь играть в подпольщика, и тогда у нас с тобой вскоре состоится совсем другой разговор. Я не смогу прикрывать тебя вечно.
– А второй вариант? – спросил Грин, в общем-то, зная ответ.
– Послезавтра я уезжаю в Сафед. Ты можешь поехать со мной. Следующей весной начинается набор в гвардию. И ты можешь пожать заявку. Если сумеешь выдержать экзамены, и курс молодого бойца, то станешь гвардейцем. Ты не дурак, и не слабак, справишься. Но все это тебе придется забыть, – отец показал рукой за окно. – Выбор за тобой.
Стало тихо, Грин молчал, отец тоже. Наконец, Грин выдавил:
– Мне надо подумать.
– Я не требую ответа сейчас. Думай, – кивнул отец. Грин пошл к выходу. – Да, кстати, – добавил отец, словно бы что-то вспомнив. – Тут еще одна мелочь есть… Если ты хочешь поехать со мной, тебе придется помочь нам добраться до индиго. Им не причинят вреда, даю слово. Они будут жить отдельно от людей. Мы будем изучать их, разумеется, предельно корректно…
– Поздно спохватились, – Грин растянул окровавленные губы в улыбке.
– Что значит – поздно?
– Они ушли. Ушли туда, где вам их не достать, – объяснил Грин. – Мир большой, они себе место найдут. Они это умеют.
– Точно? – отец подошел, и заглянул Грину в глаза. С минуту они смотрели друг на друга, затем отец проворчал: – Смылись, и хрен с ними. Главное, пусть держатся подальше от Земли Отцов. А Эрик тоже с ними ушел?
– Эрик остался.
– Ну, ладно. Иди думай. И не вздумай бежать! – напутствовал Грина отец.
Грин бежать не собирался. На следующий день он собрал вещи, и ушел из дому. Вслед ему на весь Поселок летела ругань и проклятия Марины.
– Байстрюк неблагодарный! Предатель! Чтоб тебе провалиться сквозь землю! Глаза б мои тебя не видели! – кричала Марина, идя за Грином по пятам. – Посмотрите, люди добрые, на этого паршивца! Пригрели змею на груди! – делилась она с выглядывающими из окон любопытными. Грин шагал, поправляя сбивающийся на сторону рюкзак, и старался ни на кого не смотреть.
У дома Лены Марина от него отстала. Лена вышла во двор, и Грин ей в двух словах объяснил ситуацию: он уезжает, когда вернется, неизвестно.
– Я вернусь, обещаю!– пообещал он, и взял Лену за руку. Лена посмотрела ему в глаза, и тоже пообещала:
– Я все понимаю. Возвращайся, я буду тебя ждать.
Грин ожидал, что обещания прозвучат фальшиво, ведь уезжал-то он надолго. Но фальши не было. И от этого на сердце у него стало теплее. Ему даже захотелось остаться, хоть он и понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. За все надо платить, какой бы высокой ни казалась цена. Выбор был сделан, карты сданы. Грин попрощался с Леной, и пошел в Форт, к отцу.