П Е Р В А Я У Л Ы Б К А
04. 11. 91
Утро. Пришли по рисованной карте, бросили якорь, огляделись. Стоим не хуже других среди десятка судов. Доложились по радио: зачем, откуда и куда.
На палубе скворец подпитывается. Может из Белоруссии?
Всю ночь пёрлись посеред залива, карте доверия не было. Не спал. В ЦПУ Иоаннис напевал греческие мотивы и подразнивал Христоса, второго механика. Тот списывется, едет к молодой жене. С флотом завязывает совсем. Едет в Австралию, к родителям жены, тоже — греки.
Чиф сказал, что кэп хочет заменить всех остальных русскими. Вчера один филипок отказался работать, говорит, что устал. Кэп записал этот случай в судовой журнал. Еще два отказа и спишет с судна.
Вчера пробовал писать стихи. Не пишется. Время, знать, не приспело.
Английский мой притормозился. Перевожу с немецкого и английского инструкции. А спикинг пока в отставке. Только что между собою. Да, скоро мало останется командиров — греков, спишутся. А филипков я с трудом понимаю, у них особое произношение.
По отъезду моему сюда, в конторе предупредили: с чифом не пей, он — дурной пьяный. Чиф рассказал мне про две своих драки на судне (из-за последней его и турнули из пароходства). Обе драки очень похожи друг на друга: к нему пристают, задевают, он уклоняется, но на третий раз проводит апперкот и его противники валятся лицом либо в термос, либо в пишущую машинку. В результате — море крови. Да... Я предложил чифу наколку сделать на могучей волосатой груди: «Терплю до трех раз». «Ну, это у меня только два случая было» — протянул он, не врубаясь в мою фразу.
Перед самым моим контрактом довелось мне проехаться по местам молодости двух хороших людей, Лаймона и отца. Лаймон — лесник из-под Балдоне, с ним наш охотничий коллектив охотится. Я повез его на озеро Энгуре к брату. Потом в Рою, потом еще — к больному дяде. Покатал я его от души. Поохотились, водочки попили. Два дня мотались.
«Вот там мои угодья были, от Энгуре до моря. Замечательные места. Вот там несколько озер, уток было — тьма. А здесь кабанов гоняли. А вот мое бывшее лесничество. А вот здесь мотоциклист в колодец свалился и утонул. А там с горы машина с цыганами перевернулась. А вот я в школу ходил здесь. И аллею мы здесь засадили: гляди, как выросли дубки! А там...» Лаймон не был в своих родных местах невесть с каких пор. Я радовался вместе с ним и старался смотреть его глазами.
А перед этим я был у себя на родине, в Белоруссии. Папа тоже работал когда-то в лесу объездчиком. («У меня лесничество по размерам, как Швейцария!») Заехали на Пасеку, где я родился («Там твой пупок зарыт, помни», — говаривала мама), затем на кладбище, на могилку дяди Миши, а оттуда поехали домой через Березовку. По этой дороге папа не ездил очень давно, а со мной так и подавно.
— Вот на этой дороге ты первый раз улыбнулся. Я смотрю, а ты у мамы на руках, смеешься... И будто солнце выглянуло, может так оно и было? Пацанами ходили мы сюда в помещичий сад за яблоками, вон видишь остатки, — и впрямь, справа от дороги угадывалось заброшенное пепелище, заросшее кустарником и осиротевшими, беспризорными яблонями и грушами; баталии тут устраивали с березовскими и андреевскими хлопцами.
Я представил отца подростком. Детство его было далеко не сладкое. Рос без отца, да и отчим долго не жил.
Спасибо, папа, теперь эту дорогу я не забуду.