ХРОМАЧИ В РОЖДЕСТВО.
-1-
Наступили крепкие январские морозы. Их с давних времён не только в Сибири, но и по всей Руси называли рождественскими. Весело отпраздновав старый год, и хорошо встретив Новый, под зимним впечатлением в ожидании чего-то необычного в наступившем году, деревня мирно спала хмельным беззаботным сном.
На первый взгляд казалось, что даже животные, отведав праздничной «барды», закусив на ночь, кто душистым сенцом из лугового разнотравья, кто зелёненькой люцерной, припасённой и высушенной заботливыми хозяевами с жаркого лета, устроили себе праздничные ночи.
Но, к сожалению, в некоторых дворах животные встречали и провожали зимние праздники только «всухомятку» - пшеничной и ржаной соломкой. Но и они, как бы понимая важность новогоднего ночного отдыха своих хозяев, казалось, как бы боялись потревожить их своим беспокойным рёвом, визгом, блеянием и даже петушиным пением.
Но это было далеко не так.
Едва только время перевалило за полночь, как петухи первыми, выполняя свои древнейшие заповеди, в который раз доказывая соплеменникам то, что они не зря едят хозяйский корм, заработанный своим горбом в нелёгком ратном труде, начали будить деревню. Передавая своё пение, на разные голоса от одного двора к другому, петухи оповещали всё живое, что пора и честь знать в своем сонном морозном царстве.
Следом, не довольные тем, что сон их нарушен, устроили перекличку и деревенские собаки, словно проверяя, все ли на месте и не пропало ли у кого-нибудь что-нибудь из-под носа.
Через короткий промежуток времени в некоторых дворах на разных концах деревни начали подавать, словно в трубу, свои голоса и коровы. Надсадно, с резкими разрывами в рёве, с шумом втягивая в лёгкие воздух, они невольно будили своих хозяев и соседей, поднимая всех из тёплых ночных постелей.
Кое-где над крышами от растопленных печей, выходящий из труб лёгкий парок начал сменяться чёрно – белыми струйками сизого дыма.
Деревня неохотно просыпалась.
В одном месте лениво скрипнула калитка. В другом месте на морозе тяжело проскрипели открывающиеся ворота. Где-то на краю деревни бодро завизжал «ворот», быстро спуская пустое ведро за колодезной водицей. Секунд через двадцать, уже с тяжёлым и более «простуженным» скрипом, ворот поднимал из глубины колодца дорогую и прозрачную, без вкуса и запаха, жидкость.
-2-
Марья проснулась от назойливо мычавшей в стайке коровы, которая усиленно просила хозяйку освободить её вымя от молока в результате съеденного за ночь и переработанного желудком, обильного корма.
Корова будто бы инстинктивно понимала, что эта целительная влага пойдёт на корм телёнку, подаренному ею счастливым хозяевам на утренней зорьке перед самым Новым годом.
Не довольная тем, что так рано нужно вставать, Марья сердито начала расталкивать с постели спящего мужа:
-Михаил! Вставай! Ну, хоть печку растопи! Холодно же! Вон, какой на дворе мороз!- Видя, что уговоры не действуют, она сильнее и, более раздражительно начала снова расталкивать его:
-Да ты что?! Оглох, что ли!? Кому говорю-то? Печь ведь топить надо! Холодно же!- Она снова сильно толкнула кулаком мужа в бок и, уже не на шутку выходя из себя, «взорвалась»:
-Да чтоб ты сдох, ирод проклятый! Вот навязался-то на мою голову! Совесть совсем потерял! Вставай, давай! Мужик ты или баба?!
-Да мужик я! Мужик!- хрипло простонал Михаил.
-Дай глоток воды! В горле всё пересохло! Господи! Башка-то как трещит!!!
-Пить меньше надо!- уже спокойнее проворчала Марья.
-А то добрался до «бесплатного» …! Праздники, видите ли, у него! А у меня что?! Черти лысые, что ли?! Тебе праздники, а мне что, одни домашние заботы что ли?! Ну, уж нет! Дудки тебе! Хоть сегодня и Рождество, но у тебя праздники кончились! Это ж надо додуматься! Целую неделю, день в день, прогулял! Совсем обнаглел! Детей бы хоть пожалел! Отца родного забывать стали! Совсем от семьи отбился! «Захолостячился»! По «молодушкам» заходил! Я те дам вот!- Продолжала она «похмелять» мужа с утра пораньше.
-Вставай! Печь затопи да воды наноси! Кадка-то пустая! Скотину ведь поить надо! Вот горе-то на мою головушку навязалось! Уже спокойнее, улыбаясь в сторону, выдохнула заботливо душевная хозяйка!
-Эээх, любовь – не хвостик, не выкинешь за мостик!- тихо прошептала она сама себе под нос, первой вставая с постели.
Накинула на обнаженные плечи холодный байковый халат, сунула в такие же холодные тапочки босые ноги и, войдя на кухню, загремела вчерашней немытой посудой.
Михаил нехотя поднялся следом. Молча прыгая то на одной ноге, то на другой, надел брюки и босой проковылял к жене на кухню. Подошёл к баку с водой. Хотел напиться, но в баке было пусто. Шагнул к чайнику, стоящему на печи, приподнял его, припадая пересохшими губами к носику. Чайник тоже был пуст. Что кадка в доме для согрева питьевой воды скотине тоже пуста, он уже слышал.
Марья, видя, как мучается от жажды муж, молча достала из холодильника банку с огуречным рассолом, налила его в стакан и так же молча подала полный стакан мужу:
-На вот, похмеляйся! Это тебе сегодня рождественская похмелка! Больше чтоб в рот ни капли не брал! Алкоголик несчастный! От людей стыдно за твою запитую рожу!
Михаил с благодарностью посмотрел на жену, беря дрожащей рукой стакан с рассолом из рук супруги. Жадно, дергая кадыком вверх - вниз, выпил холодный кисло-солёный напиток и попросил налить ещё. Жена так же молча подала ему всю банку с огуречным рассолом. Михаил припал к банке ртом и выцедил сквозь зубы из неё почти всю жидкость, закусывая при этом листьями смородины и хрена, которые попадали в рот вместе с рассолом.
Кряхтя и тяжело вздыхая, он подошёл к печке. Взял нож, предназначенный для заготовки лучины, сухое берёзовое полено. Нащипал ножом из полена тонких лучинок и начал разжигать печь.
Сухая лучина, слегка потрескивая, хорошо разгорелась. Огонь нежно начал «лизать» берёзовые дрова, заботливо приготовленные детьми с вечера и уложенные Михаилом в топку.
Постепенно начала нагреваться металлическая плита и от неё пошло лёгкое тепло, расплываясь по всему дому. Михаил дважды за прошедший час подкладывал в печь. Пощупал рукой обогреватель, который медленно, но нагревался, распространяя по всему дому основное тепло.
За замерзшими окнами сквозь стекло начали вырисовываться дома на противоположной стороне улицы и дорога, изрезанная санным следом.
Светало. Михаил обулся и начал одеваться.
-Это куда же ты в хромачах-то, лыжи навострил?- вдруг сердито и требовательно спросила его жена.
-Как это куда? Да за водой! Сама же видишь, что в доме ни капли воды нет!?- неожиданно уверенно отпарировал Михаил.
-Ну и обувался бы в валенки?! Чего в сапогах-то по морозу ходить? Ведь до проруби-то не близко!
-Ну, теперь коль обулся, то как-нибудь схожу!- На этот счёт Михаил, пока топил печь, составил план дальнейших своих действий по причине серьёзной головной боли.
-Тут без похмелья никак нельзя, никак!- думал он про себя.
-Как только пойду за водой, по пути заскочу к Нинке. У неё всегда что-нибудь да есть. Без мужика же баба живёт. Хоть браги, да нальёт. Ведь Рождество же сегодня. – Уверял сам себя Михаил.
Но маленькая перебранка с женой по поводу сапог чуть не нарушила все его хорошо продуманные планы.
-Вот дурак! Выфрантиться захотелось! Действительно, шёл бы себе в валенках! Так нет! Хромачи подавай! Захотелось показаться! Подумаешь, невидаль какая!
Но, на самом деле он хорошо знал, что такие хромовые сапоги в деревне были только у него одного. Со скрипом! Голяшки – гармошкой! Аккуратный, не сильно высокий модный каблучок! Сапоги – на заглядение!
-3-
Михаил быстро вышел в сени. Взял вёдра и коромысло. Направился к ручью, старательно закрыв за собой двери сеней и калитку ограды.
Оглядываясь по сторонам, подошёл к Нинкиному дому. Повесил на штакетник палисадника коромысла и вёдра. Нетерпеливо постучал в тесовые ворота.
Никто не отвечал. Тогда Михаил перескочил через палисадник и стал требовательно стучать в окно. Но и это не помогло. Боясь, как бы из своего дома его ненароком не увидела жена, а ещё хуже - соседи, а они-то уж такого могут «наплести» ей, что и десятью банями не отмоешься, он присел на корточки.
Ну, если Марья заметит меня здесь, то не миновать мне холодного душа прямо во дворе. Из дома выгонит! А для пущего позора ещё и вещи мои на обозрение всей улице за ворота выкинет. Вот сраму-то не оберёшься! Эх, кабы не голова с её дурным похмельем, разве бы сидел я здесь, уткнувшись носом в снег!
Михаил, пытаясь унять противную дрожь в коленях, поглядывая по сторонам в улицу, чертыхаясь на все лады, с трудом перепрыгнул назад через ограждение. Со злостью на всю деревню и особенно на Нинку, сердито сорвал со штакетника вёдра и коромысло, ударив им себе по ноге:
- Ух, уж эта деревня! Вечно ей всё знать надо! Никакой свободы и проходу от людей нет! Всё следят и следят!
То друг за другом следят! То за каждым моим шагом следят! Что я им, костью в горле стал, что ли? Ещё подумать не успеешь к кому бы в гости зайти, а жена уж тут как тут! Со своими ехидными вопросиками! Прямо так под «шкуру» и лезет! Так и лезет! Дескать, не загостился ли ты здесь, дорогой мой муженёк?!
Чудачка! Да разве можно загоститься там, где брагу ковшами пьют!? Спалить их всех, что ли?!- В сердцах ворчал по дороге к реке Михаил.
-4-
Подогрев себя до «кипятка», он подошёл к речке. Пробил концом коромысла замёрзший за ночь лёд в проруби. Раздвигая ведром льдинки, по очереди обеими вёдрами набрал воды.
Расставил их на нужную ширину. Не спеша, поддел коромыслом. И, как в хомут, нырнул под него головой.
Но от неожиданности вдруг резко остановился в той самой позе, на полусогнутых ногах, увидев перед собой нечто такое близкое, душевно тёплое и такое родное, что даже пот от волнения на лбу выступил.
Руки и ноги от волнения непроизвольно задрожали. Коромысло соскользнуло с шеи и, кувыркаясь, упало на лёд.
От резких падений из вёдер разлилась вода. Глаза, не мигая, уставились в одну и ту же точку, боясь потерять из виду то, что так внезапно выловили из раннего морозного рассвета.
-Господи!- задыхаясь от волнения, тихо прошептал Михаил.
-Видно, на самом деле есть же ты на свете, коль услышал мои молитвы!
Забыв, за чем сюда пришёл, он упал на колени и судорожно стал разгребать голыми руками на свежем замёрзшем льду не большой иней.
-Боже мой! Вот счастье так счастье! Вот уж радость так радость! Вот уж подфартило, так подфартило!- глядя на вмерзшую во льду бутылку «Столичной» водки с целым, не распечатанным горлышком, радостно причитал с выступившими от умиления слезами на глазах Михаил.
-Ух, ты моя хорошенькая! Ах ты, радость моя ненаглядная! Да как же это тебя угораздило-то попасть сюда?!
Он ласково и нежно поглаживал через лёд бутылку с прозрачной жидкостью и лихорадочно шептал:
-Сейчас мы тебя вытащим отсюда! Согреем! Не горюй, роднулечка!-
Но вдруг тревожно заёрзал по льду, стоя на коленях, от внезапно пришедшей мысли:
-А, как же, я её оттуда вытащу то? Во льду ведь она!? Вмёрзшая!?-
И тут его «осенило»:
-Домой! За ломом! Лом взять скорее!-
Он быстро вскочил на ноги! Но от резкого движения подскочил и неуклюже снова упал на лёд. От чего больно ушиб бок и то самое место, на котором сидят.
Вспоминая крепкими словами того, кого еще несколько минут назад он так усердно благодарил, чертыхаясь и охая, снова поднялся. С места, рысью, скользя по скользкой снежной дорожке в своих хромовых сапогах со скрипом в кожаных подошвах, размахивая руками в разные стороны, пытаясь удержаться на ногах, помчался к дому.
Но на половине пути внезапно остановился от нахлынувшей мысли:
-Стоп! А вдруг меня без воды увидит Марья? Она же сразу «почует» не ладное! Да, не дай-то Бог, сама вздумает пойти за вёдрами! Я же тогда пропал! Ведь она же обязательно увидит бутылку! Назааааад!
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, он снова, поскальзываясь и больно падая, бросился к своей сорокоградусной во льду, слегка пригибаясь к снегу, как вор, постоянно вертя по сторонам головой.
Вокруг была звенящая тишина. Бутылка красиво и заманчиво покоилась во льду. Вёдра, быстро покрывшись тонким льдом, валялись рядом.
Михаил снова быстро набрал в них воды из проруби и схватил коромысло. Стараясь удержаться на ногах, по очереди подцепил им каждое ведро и трусцой, расплёскивая воду, побежал по направлению к дому.
Примерно на том же самом месте, откуда вернулся, вдруг потерял равновесие. Неестественно размахивая руками и ногами, а между ними и коромыслом, упал, опрокинув на себя вёдра с оставшейся в них водой.
Это было пределом его терпения. Он резко вскочил на ноги. Как разъярённый бык, по очереди цепляя носками хромовых сапог то одно ведро, то другое, далеко разбросал их в разные стороны от тропинки в глубокий снег.
-5-
Как на грех, видя, что мужа долго нет дома, Марья вышла из дома навстречу ему. Она ни как не могла сообразить, отчего это муж вертится на одном месте на пустыре и размахивает руками и ногами в разные стороны на узкой тропинке? Его что, пчелы кусают? Но откуда пчёлам взяться в январе?
Очумевший от злости, Михаил сел в снег. Трясущимися от гнева руками с трудом стянул плотно облегавшие ступни ног хромовые сапоги.
Быстро вскочил на ноги и в одних простых носках с сапогами в руках вместо вёдер, на большой скорости проскочил мимо жены. Зацепил её за полу полушубка сапогом и столкнул с дороги в сугроб. Как реактивный, он летел по направлению к своему дому.
Оставив не закрытой жалобно скрипнувшую на морозных навесах калитку, он ворвался в дом. Суетясь, достал с русской печи свои валенки, сунул в них изрядно замёрзшие ноги и вылетел во двор. Схватил в сарае стоявший в углу увесистый лом и, не сбавлял скорости, побежал к речке.
Испуганная, ничего не понимающая, Марья, увидев мужа, уже бегущего обратно прямо на неё с ломом на перевес, не устояв от волнения на ногах, снова шлёпнулась в сугроб, откуда только что с трудом выбралась.
Пропуская мимо себя бегущего с красными, как у разъярённого быка, глазами, мужа с ломом и с искажённым лицом, она громко взвыла:
-Ой! Мамоньки вы мои родненькие! Да что же это с ним приключилось-то! Зверь какой напал на него, что ли? – Продолжала она, лихорадочно завывая и перебирая своим женским умом увиденное событие своими глазами, плотно обосновавшись в мягком сугробе.
-Побегу! Может, помочь чем надо!- лихорадочно карабкаясь в сугробе, соображала Марья.
-Может людей позвать на помощь надо? Но кого? Да и пока дозовёшься, от него одни косточки останутся! Нет уж! Будь что будет! Хоть сама побегу на помощь!
Она шустро выбралась из сугроба и трусцой, на какую только была способна, шлепая полами полушубка себя по красным от мороза голым коленкам, побежала ещё по «горячим» следам мужа.
Издали видя, как тот стоя на коленях, лихорадочно орудует ломом, то резко опуская, то поднимая его на небольшую высоту, с гордостью и с навернувшимися вдруг на глаза слезами про себя отметила:
-Родненький! Живой! Ведь надо же! Справился! Один справился! Видно, добивает!? Ты, погляди–ко, какой храбрый! И чего это я за ним раньше-то такого не замечала? Вот дура! Ну, Мишка! Вот деревня – то удивится! Да, правду люди говорят: «Чтобы узнать человека, надо не один пуд соли с ним съесть!»
И даже как бы застыдившись своих плохих мыслей о муже, подбежала к нему.
Михаил, заслышав скрип снега под чужими ногами, ещё быстрее заработал ломом. И, не оглядываясь, дико взревел:
-Не подходи! Уйди! Моя! Не отдам! Моя! Зашибуууу!
Глядя на разъярённого мужа, лихорадочно орудующего ломом, Марья в оцепенении остановилась, ничего не понимая.
-Да он что? Сума сошёл, что ли? Господи! Да это же белая горячка с ним приключилась! С перепоя видно! Да ещё на свежем воздухе! Попей-ка столько дней!- Поставила она точный диагноз мужу, видя, как тот старательно долбит вторую прорубь рядом с первой.
-Допился! Догулялся! Срочно лечить надо! А то ведь и до беды не далеко!
Грехов натворить может! Детей осиротит! Кому чужие-то дети потом нужны будут?! Да никому! Вот ведь беда так беда! Вот уж горе так горе! Да за что же это я такая не счастливая?! За что же это Бог меня так наказывает?- Вытирая обильные слёзы, в душе причитала Марья.
Но чисто женское её любопытство тут же сработало настолько сильно, что она, быстро забыв о свалившемся на неё внезапном горе, решила довести эту серьёзную задачу до логического конца.
Тихо ступая по снегу, жена обошла мужа стороной и остановилась у него с боку. Марья стала наблюдать за разлетающимися в разные стороны ледяными брызгами.
Держась примерно на расстоянии трёх метров, сосредоточенно сощурив свои карие глазки, стала внимательно следить за выражением лица мужа, так сильно изменившемся всего лишь за пятнадцать минут. В результате своих коротких наблюдений она твёрдо убедилась в правильности поставленного диагноза.
В какую-то секунду ей показалось, что у мужа даже виски поседели и, как будто бы на лицо он стал старее. И ей в эту минуту, минуту женской слабости, до того стало жалко мужа, что слёзы сами покатились по раскрасневшимся на морозе щекам.
Она, глядела на мужа, стоявшего на коленях, с ломом в руке перед продолбленной лункой, и в недоумении смотрела, как тот второй рукой быстро отбрасывает осколки льда в разные стороны. От нахлынувшего в её душе горя, она беззвучно и горько заплакала.
Михаил быстро отбросил в сторону лом и, нагнувшись в лунку, осторожно, как никогда не брал в руки собственного новорожденного ребёнка, поднял перед собой обеими руками небольшую глыбу льда. Медленно поднявшись на ноги, прижал её к груди. Не замечая возле себя жены, резво побежал по направлению к своему дому.
Следом за Михаилом медленно, обескураженная увиденным спектаклем, плелась заплаканная Марья. По пути она подняла разбросанные погнутые вёдра и сломанное коромысло.
-6-
Во дворе напротив, чей огород спускался к реке, и откуда хорошо просматривалась тропинка, ведущая к проруби и сама прорубь, то падая и снова поднимаясь, то навалившись на забор, визжал в истерическом смехе Гришка сосед:
-Ой, не могу! Ох, помираю! Вот театр, так театр! Вы только посмотрите на этого чудака! И жена туда же!- захлёбывался он.
Проходившая мимо Гришки в коровник супруга показала пальцем ему у виска, иронически заметив:
-Ты что! Совсем чокнулся?!
-Чокнешься тут!- И он весело подмигнул своей молодой жене.
После того как жена, подоив корову, вернулась из коровника в дом, следом зашёл и Гришка, нахохотавшись вдоволь и до слёз.
-Слышь!? Ирина?!- Подсел он к жене на кухне возле стола, где жена готовила лёгкий завтрак.
-Я тут вчера на речке у проруби бутылку «Столичной» потерял!
-Ну и что? Ротозей!
-Так вот, Мишка её сейчас только что нашёл! Я сам видал!
- Ну, так сходи и скажи ему, что она твоя! Пусть поделится! Вот и похмелитесь вместе!- посоветовала жена.
-Да нет, не могу!
-Это ещё, почему же не можешь?!
-Да она же с водой! Это я специально, под Рождество, для хохмы в наледь её положил! Пусть уж Мишка один похмеляется!
Н.Меркулов.