Миша и Лиля шли по улице к дому. Сегодняшний день был без ветра, не жаркий, теплый. Высоцкий сопровождал их путь почти до дому. Есть любители слушать музыку прилюдно, Миша к таким не относился, но Высоцкий – это совсем другое. Тоненькая Лиля, шедшая справа от него, увлечённо рассказывала, жестикулируя, какие у неё сегодня были клиенты и что она от них узнала. Миша слушал в пол-уха, – вспомнились иронические слова Женьки Масошина, что самые информированные люди на земле – парикмахеры. Ему очень не хотелось идти сразу домой к Кире Исааковне – там говорит только она. Мише же хотелось побыть с Лилей, поговорить с ней, расспросить, понять, «чем она дышит», хотя, он и не обольщался по этому поводу.
Лиля продолжала увлечённо говорить и не замечала, что Миша молчит и не отвечает ей.
– Интересно – подумал Миша – как они не устают «трещать» целый день? В какую парикмахерскую ни войди – везде мастера без устали разговаривают либо с клиентами, либо между собой. Да ещё и радио, или магнитофон включат, чтобы фон был, какой-нибудь, музыкальный. Как им это не надоедает? Домой идут – болтают, дома болтают. Да не только в парикмахерских. Зайдешь в кафе – там такая же картина. Спросишь – говорят, это мы для посетителей включаем радио, а сами уже и не слышим. Бред какой-то.
Миша понимал, как человек, имеющий хорошее образование и, пусть небольшой, но стаж работы в инженерном коллективе, что проживание до пяти лет с матерью, пьяницей, а затем, до пятнадцати, с бабушкой, дворничихой, не могло быть записано в актив Лиле. Ясно, что и Кира Исааковна не могла дать своей воспитаннице каких-то серьёзных знаний, их у неё просто не было, а только свой, немалый житейский опыт. Однако и у этого воспитания была своя ценность – добрые семена жизненного опыта ложились в непаханое поле Лилиного интеллекта. Миша заметил, что для своих двадцати лет, Лиля, конечно, была немного инфантильна. Но он уже отметил и врождённую деликатность Киры Исааковны в вопросах воспитания Лили. Та ничего не навязывала, а просто показывала на себе, живом примере, как надо, или не надо поступать. Высшее образование для этого не требуется, а для их профессии, тем более. Особый вопрос – отношение к православию, к религии, которое у Лили было привито бабушкой и поддерживалось постоянным посещением церкви. Кира Исааковна была в вопросе отношения к вере куда более свободна, но Лилю поощряла соблюдать православные обряды.
Вот таким образом, Лиля – в разговоре, а Миша – в мыслях, они дошли до дома Киры Исааковны.
– Лиля. Прошу тебя, иди домой одна. Просто я был в цехе, не переодевался, а цех есть цех, пыль-то там есть всегда. Машиностроение – это же не фармакология. Значит, мне надо раздеться, помыться, переодеться, вытрясти одежду, в которой ходил по цеху, да и просто лечь часок отдохнуть. Я сегодня и по заводу, и по городу, конечно, находился. Устал. Отдохну, а к семи приду. Хорошо?
Миша заметил, как во время этой его фразы изменилось лицо Лили. Её глаза перестали сиять, она, как-то сникла. Так сникает ребёнок, ожидавший подарок и предвкушавший, как он его распакует, покажет приятелям, будет ему радоваться, вдруг, узнаёт, что подарка сейчас не будет. Нет, он будет, но позже. А когда позже, неизвестно. Надо было спасать положение. Он пытался приобнять Лилю, чтобы успокоить, но она неожиданно выскользнула из его рук и вбежала в парадное. Миша постоял, закурил, подумал и, развернувшись, пошёл к себе.
Ровно в семь часов он постучал в знакомую дверь .
Ему открыла встревоженная Кира Исааковна. Она усадила его здесь же в прихожей на диван и принялась расспрашивать.
– Миша, что случилось? Прихожу домой, думаю, и ужин уже готов, на столе стоит, меня дожидается вместе с вами. Тишина. Ну, думаю, гуляют, дело молодое. Захожу в комнату – Лилечка лежит на диванчике, спит, а лицо-то зарёванное. Я её не стала будить, у Лили такая реакция на что-то для неё неприятное. Она ещё часок поспит и встанет. Я ожидала тебя, конечно, чувствовала, что придёшь. Так что у вас произошло, Миша? Ты можешь рассказать? Может, ты ей что сказал, а она не так поняла, у молодых это часто бывает, цепляются за каждое слово.
– Вообще ничего не произошло. Когда вы ушли, мы двинулись сюда, к дому. Лиля стала рассказывать о сегодняшних клиентах, а здесь Высоцкий звучит из каждого окна, шум, машины ездят, люди вокруг нас разговаривают. Большую часть её слов я не понял, да и зачем мне это? Она беспрерывно что-то говорит, а я молчу. Так и дошли до дома. Здесь я её перебил и сказал, что устал, находился по цеху и по городу, весь пыльный и грязный. Надо, говорю, помыться, и чуток отдохнуть. В семь приду. Так она, просто ломанулась от меня в парадное. Вот и всё.
Кира Исааковна с полминуты помолчала, поджав губы. Это был её частый жест перед какой-либо следующей важной фразой. Затем она улыбнулась.
– Миша, а что это мы сидим в прихожей? Пойдём на кухню, там лучше разговаривать.
Они прошли на кухню, и он попросил Киру Исааковну заварить покрепче чайку.
– Ты читаешь мои мысли, Мишенька. Но пока пьём чай, я тебе кое-что расскажу, ты уже другими глазами будешь смотреть на эту ситуацию.
– Кира Исааковна, я, когда дома завариваю чай, в заварочный чайник кладу пару кусочков сахару. Чай лучше заваривается, крепче становится, да и вкус лучше. Попробуйте, вам понравится.
– Бог мой, дожила! Циля бы сказала: «Яйца куру будут учить», но я попробую – и она заварила чай «по-Мишиному».
Ты знаешь, Миша, мне-то порою тоже видится, что Лиле не двадцать один год, а лет семнадцать. Это мне понятно, здесь надо называть вещи своими именами. Она и телом ещё, как девочка. Мы как-то пошли к портнихе, моей приятельнице, заказать для Лили на лето что-нибудь лёгкое, но модное. Так у неё сороковой размер оказывается. Лифчики покупаем второй номер, чтобы никто не сказал, что там ещё ничего нет. Но, тем не менее, это уже молодая женщина. А любой женщине, Мишенька, тем более, молодой, хочется замуж. Так уж мы устроены, нам надо гнёздышко вить и детей воспитывать. Для этого нужно немало, но, главное условие для устройства гнезда, уютного, тёплого – безусловно, муж. Мужчина. Который должен быть мужем, отцом, другом, ребёнком, но, и опорой, для строительства этого гнезда.
Когда мальчику нравится девочка, он часто дёргает её за косы. Не хочет и не собирается он её обижать, а дёргает, чтобы она обратила на него внимание.
Тебе Лиля, когда вы шли домой, тоже рассказывала о своих клиентах, чтобы ты обратил на неё внимание, какая она молодчина. А о чём она могла с тобой говорить, о нашем оперном театре, что ли? Она там была? Лиля знает жизнь по моим рассказам, по тому, что видит вокруг и по рассказам своих клиентов. Мы, парикмахеры – ремесленники. Говорим в кампаниях о своём ремесле – о стрижках, клиентах, чаевых. У нас тяжёлый труд – постой на ногах целый день – маленькая зарплата, неширокий кругозор, как говорит наш директор треста. Требовать от Лили «свежих» тем для разговора невозможно. У неё их просто нет, Миша! Ты, вот о религии с ней поговори, здесь она много знает и тебя ещё научит.
Была я, Миша, разок в кампании учителей, так думала со скуки умру. Пригласили на выпивку, называется. Познакомим, говорят, тебя Кира с одним учителем. Холостяком. И что? Рюмку выпили – и давай о детях, об их родителях, о неправильной методике воспитания, о количестве часов, о сволочихе завуче, о копеечной зарплате. Давно забыли, зачем пришли и всё о школе, да о школе. А больше всего болтал этот «п..», к которому меня сватали. Тьфу, на него! А ты в своём кругу, что, о своих прессах не говоришь, когда за кадык рюмочку заливаешь? Моисей, свёкор мой, придет, бывало с трудной операции, сидит и нам с Цилей рассказывает о спайках, трубах, яичниках. Циля, та срамилась этого, ему сразу рюмочку наливала и просила на пианине поиграть. Моисей-то был у нас из другого круга евреев. Медицинский институт окончил, музыке учился. Но жену себе, Цилечку, свекровь мою золотую, взял из местечка, неграмотную. Зато всё умеющую по дому. Я – копия Цилина. Да и Лилечка такая. Эта жена будет верная, по дому всё умеющая, а за мужа глаза выцарапает.
Так, заварился чай, давай пить. Слушай, правда, вкусно. Я ведь клала сахар, чтобы тебе угодить, сама в душе не верила! Всё, только так теперь завариваю, спасибо. Миша, сейчас я буду пить чай и скажу тебе самое главное. И ты давай, ешь, наедайся и пей. Слушай, может оно, и не надо бы говорить мне это, но скажу.
У каждой девушки, Миша, есть мечты. А в этих мечтах живёт образ мужчины, за которого она хотела бы выйти замуж. Да, мы такие, Миша. Выбирая мужа, каждая из нас определяет, близок он к её мечтам, или нет. Когда ты зашел в парикмахерскую, я случайно увидела глаза Лили. Миша, они засияли! Так сияют глаза у женщин, когда они видит любимого человека. Мы с Лилей ходили как-то в кино, смотрели фильм про Ассоль. Ай, сказка, конечно, но красивая. Так Лиля мне после фильма заявила, что когда появится её будущий муж, она его тоже сразу узнает. Я, говорит, знаю его, знаю, какой он будет, мой муж! А что он придёт, она не сомневается. Когда ты, Миша, зашёл в парикмахерскую, она узнала своего МУЖА! Ты понимаешь? Она сама мне сказала. Теперь ты знаешь её отношение к тебе. Душой, Миша, она уже твоя. Твоя жена. Телом, понимаю, ещё нет – Кира Исааковна встала и заходила по кухне, три шага вперед, три назад. Миша, естественно, впервые увидел её в таком нервном состоянии. Внезапно она остановилась, поджала губы, затем сказала.
– Слушай! Теперь, когда я тебе так много рассказала, ты можешь принять любое решение. Можешь оставить всё как есть, и продолжать жить в Лилиной квартире, не заходя сюда, к нам. Будешь уезжать – расплатишься. Захочешь поискать себе жильё в другом месте и без наших проблем, – твоё право. Самое худое было бы взять Лилю, как женщину, попользоваться её молодостью, а потом выкинуть, как щенка. Я не смогу её удержать, она тебя желает всей душой, её пока удерживает в рамках только православная вера. Она, конечно, хочет стать женщиной после венчания. А повзрослеет, Мишенька, она мгновенно. Как только родит первого ребёнка. Я почему-то думаю, что это будет пацанчик. С хорошим мужем женщина быстро набирается разных знаний, а вот, любовь к семье, к дому – приходит с рождения.
Вот я тебе и рассказала, может быть то, чего не следовало и говорить. Нет. Ничего сейчас не отвечай, иди домой и решай, как дальше быть. Тебя никто не подгоняет – давай, мол, быстрей, давай. Никакой, Миша, торопливости здесь быть не может. Но раз уж так получилось, что я сделала тебе такое предложение, не хочешь ли ты взять в жёны Лилю Дворникову, то ты постарайся, дружок, сам для себя решить, надо это тебе или нет. Как я прошлый раз тебя поняла, тебе до декабря сюда, в Одессу, ездить? Вот за это время постарайся и решить. Так, сейчас полдевятого. Давай, Миша, приходи завтра сюда к семи, поужинать, поговорить, а в парикмахерскую не надо приходить. В любом случае, завтра приходи.
Миша дошёл до дома абсолютно ошеломлённый. Лёг в кровать, прикрыл глаза. В голову почти дословно вошёл разговор отца Никона с ним. Тогда, в церкви. Он его хорошо запомнил:
– Семейная жизнь, уважаемый Михаил, это ежедневный, но сладкий труд. У меня? Четверо, чего и вам желаю. Мне? Тридцать один год. А вам, бабушка сказала, двадцать семь? Если вы хотите насладиться плодами своих трудов с женой – детьми, а позже и внуков – пора создавать семью, пора вам жениться.
– Выводы, Михаил, делайте сами. Однако неплохо бы успеть вашей бабушке, Пелагее Степановне на ваших детей поглядеть! Придёте в следующий раз – подскажу, где и как невесту выбирать. Вам её родители не приведут – у вас, их нет, а жена – это главное в жизни.
Не сумел он побывать у отца Никона, чтобы узнать, где и как выбирать невесту, однако чувствовал огромную правоту его слов. Мишу подкупало в его речах то, что они звучали, не претендуя на абсолютную истину, а лишь на правильную подсказку для думающего человека. Дураку подсказка не нужна. Он и так всё знает. Дураку хоть кол на голове теши – говорила Пелагея Степановна. Кстати, отец Никон обратил внимание, что бабушка сдала, похудела и побелела. Миша вспомнил нынешний телефонный разговор с ней, отметил покашливание, которого раньше не замечал. Вспомнил, как клялся, что надолго больше не уедет.
- Приеду домой, надо с бабушкой к врачам сходить. Эх, была бы дома жена, и к врачам бы сводила, и в церковь, и приглядывала бы за старушкой.
Вдруг, он совершенно отчётливо осознал, что хочет жениться. Что надоело ему осеменять случайно встреченных девок и спать на чужих простынях, а утром, невыспанным идти на работу, что ему УЖЕ двадцать семь, как это подчеркнул отец Никон и пора вступать в брак.
Миша решил, что по приезду в Воронеж пойдёт к отцу Никону посоветоваться по этому вопросу, причем безотлагательно. Здесь ему нужна серьёзная подсказка. А когда придёт доложиться о прессе, то директора своего, Пал Гаврилыча, попросит выделить ему трёхкомнатную квартиру, вместо их двушки. Скажет, что женится. Дом-то завод сдаёт к декабрю, а он третий в очереди на расширение. Кажется, здесь он и заснул.