Снисхождение Прекрасным Днем.
Девяносто семь бизнесменов, проживающих в отеле - дельцов рекламного бизнеса из Нью-Йорка, так насели на междугородний телефон, что девице из 507-го номера пришлось ждать с полудня, почти до половины третьего, чтобы пробиться на линию. Время она проводила с пользой, однако. Она прочла статью из карманного журнала для женщин под названием «Секс — или удовольствие, или — кошмар!». Она промыла свою расческу и щетку для волос. Вывела пятно с юбки от бежевого костюма. Перешила пугвицу на блузке из «Сакса». Выщипнула два волоска, появившихся на бородавке. И когда оператор наконец-то прозвонил в ее номер, она, сидя на мягком пуфе у окна, заканчивала покрывать лаком ногти на левой руке.
Она была не одной из тех, кто бросит свое занятие ради ответа на телефонный звонок. По ее виду можно было подумать, будто телефон этот трезвонил беспрерывно с момента наступления ее половой зрелости.
Маленькой кисточкой для лака она прошлась по ногтю на мизинце, выделяя линию лунки, а телефон все звонил. Завинтив крышку на пузырьке с лаком, она вставая, помахала в воздухе своей левой, еще не просохшей рукой. Другой, уже просохшей, она взяла переполненную пепельницу с пуфика и перенесла ее на прикроватную тумбочку, где стоял телефон. Она села на одну из заправленных полуторо-спальных кроватей и, – уже на пятом или шестом звонке телефона, сняла трубку.
— Алло, — сказала она, держа растопыренные пальцы левой руки подальше от белого шелкового халата, который был ее единственным одеянием, кроме шлепок на ногах,— ее кольца находились в ванной комнате.
— Ваш заказ на Нью-Йорк, миссис Гласс, — прозвучал голос оператора в трубке.
— Спасибо, — сказала девица и освободила побольше места для пепельницы на ночном столике.
Женский голос на другом конце вопрошал:
— Мюриель? Это ты?
Слегка отвернув трубку от своего уха девица ответила:
— Да, мама. Как вы поживаете?
— Я переволновалась до смерти. Почему ты не позвонила? У тебя там все в порядке?
— Я вам и вчера и позавчера вечером пыталась дозвониться. Но телефон тут был…
— Ну, как ты там, Мюриель?
Девица, чуть отодвинув трубку от уха, ответила:
— Я в полном порядке. Жарко только. Сегодня самый жаркий день во Флориде за последн…
— Почему ты не позвонила? Я переволновалась до…
— Мамуля, дорогая, да не кричите вы на меня, я прекрасно слышу. Я дважды звонила вам вчера вечером. Один раз сразу после…
— Говорила же твоему отцу, что ты, скорее всего, будешь звонить вечером. Но, нет ему надо было… Ты в полном порядке, Мюриель? Только правду скажи!
— Я в полном порядке. Ради бога, перестаньте спрашивать одно и то же…
— Когда вы добрались туда?
— Не помню. В среду что ли, рано утром.
— Кто вел машину?
— Он сам был за рулем, — ответила девица. И вел он очень хорошо – не переживайте, - я была приятно удивлена.
— Он сам вел? Но, Мюриель, ты же мне давала честное слово…
— Мама, я же вам сказала, — перебила она, — машину он вел даже очень деликатно. Не больше пятидесяти миль в час, кстати, всю дорогу.
— А он не пытался выкинуть свои фокусы с деревьями?
— Он очень аккуратно вел, я же вам говорю, мама. Перестаньте, пожалуйста. Я его просила держаться правой белой линии на своей полосе, и он отлично понял, что я имела ввиду, и он держался. Он даже старался не смотреть на деревья, видно было, как он старается. Кстати, отец отремонтировал ту машину?
— Пока нет. Просят четыреста долларов только за …
— Сеймур же сказал, что он оплатит ремонт. Мама, я не вижу в чем тут пробле….
— Ладно, посмотрим. А как он вел себя? В машине и вообще?
— Нет, все было нормально — сказала девица.
— Он не называл тебя этим ужасным…?
— Нет. Теперь у него есть кое-что новое для меня.
— Что именно?
— Да, какая разница, мама?
— Мюриель, я просто хочу знать. Твой отец…
— Ну ладно, ладно! Он меня зовет «Мисс Духовная Распутница. Год 1948», — сказала девица и захихикала.
— Это не смешно, Мюриель. Это совсем не смешно. Это ужасно. Это на самом деле грустно. Когда я думаю о том, как…
— Мама, — прервала ее девица, — послушайте. Вы помните ту книгу, что он мне прислал из Германии? Ну помните, книга немецкой поэзии? Куда я ее дела? Ломаю голову, но так и не могу…
— Она у тебя.
— Вы уверены?
— Конечно. Хотя нет, она здесь у меня. У Фредди в комнате. Ты ее тут оставила, а я не нашла места в… А в чем дело? Она ему нужна что ли?
— Нет. Но он про нее спрашивал всю дорогу. Хотел знать — прочла я ее или нет.
— Она же на немецком!
— Да, дорогуша, она на немецком. Но, для него это не имеет никакого значения, — сказала девица и закинула ногу на ногу. — Он сказал, что стихи написал величайший поэт нашего столетия. Мне надо было или перевод найти или язык выучить — так вот, знаете ли.
— Ужасно. Ужасно! Нет, это просто грустно… Отец твой вчера сказал…
— Одну секунду, мама! — сказала девица. Она подошла к подоконному сидению за сигаретой, и закурив, вернулась на свое место на кровати.
— Алло, Мама? — сказала она, выпуская дым.
— Мюриель, а теперь послушай.
— Я слушаю.
— Отец твой разговаривал с доктором Сивецки…
— Ах так? — сказала она.
— Он рассказал ему обо всем. По крайней мере, так он мне говорит, но ты ведь знаешь своего отца. Рассказал про деревья. И про эти дела с окном. И про те жестокие слова, что он сказал бабушке, по поводу ее планов на исход в мир иной и про то, что он сделал с этими милыми фотографиями с Бермудских островов, вообщем обо всем.
— Ну и? — спросила дочь.
— Ну и он сказал, что во-первых, армейские врачи совершили самое настоящее преступление, выпустив его из госпиталя, клянусь тебе! Он неоднозначно дал понять, что есть вероятность, весьма высокая вероятность того, что Сеймур может полностью потерять способность владеть собой. Честное слово.
— А здесь при гостинице есть врач-психиатр, — сказала девица.
— Кто это? Как его зовут?
— Не помню. Райзер, что-ли. Говорят, что очень хороший специалист.
— Никогда не слышала этого имени!
— Это ни о чем не говорит, похоже, он очень хороший доктор.
— Не умничай, Мюриель, пожалуйста! Мы сильно переживаем за тебя. К твоему сведению, отец даже хотел тебе вчера телеграмму отправить, и предложить чтобы ты вернулась домой, и потом…
— Нет, домой я не еду мама, так что успокойтесь!
— Честное слово Мюриель, доктор Сивецки сказал, что Сеймур может окончательно потерять…
— Маман, послушайте, я только что приехала сюда. За столько лет первый раз в отпуске - я не собираюсь вот так просто собраться и вернуться домой, - сказала девица. - Так или иначе, я и не в состоянии никуда ехать. Я так сгорела, что двинуться не могу.
— Сгорела на солнце? Почему не пользовалась «Бронзой» – кремом против загара — я же тебе положила в чемодан целую банку? Она в самом...
— Да пользовалась я этим кремом. Все равно сгорела.
— Ужас. В каком месте?
— Сгорела полностью, мамочка, вся, с головы до ног.
— Ужасно.
— Жить буду.
— Скажи, а ты разговарила с этим психиатром?
— Да. Как бы.
— Ну и что он сказал? Где был Сеймур когда вы разговаривали?
— В Океанской гостиной, играл на пианино. С самого приезда, оба вечера он играл на пианино.
— Ну и что же врач сказал?
— Ничего толком не сказал. Он-то сам и начал разговор. Я сидела рядом с ним — мы вчера вечером играли в лотто, и он спросил меня не мой ли это муж играет на пианино в соседней комнате? Я ответила что мой, а он поинтересовался не был ли чем Сеймур болен последнее время? И я сказала…
— А почему он именно это спросил?
— Я не знаю, мама. Догадываюсь, что может потому, что Сеймур такой бледный, - сказала девица. В общем, после игры он и его жена предложили мне с ними выпить. Я согласилась. Жена его, такая противная. Помнишь то ужасное вечернее платье, которое мы видели в витрине магазина «Бонуит»? Ты еще сказала, что носить его могла бы только та, у кого очень маленькая, маленькая…
— А, то, зеленое?
— Вот в нем она и была! Крутые бедра! Она все ко мне приставала — не родня ли Сеймур той Сюзанн Гласс, у которой студия на Мэдисон-авеню по дизайну и пошиву дамских шляп.
— Все же что он сказал? Тот доктор.
— Да так, ничего и не сказал, вообщем-то. Мы в баре сидели, а там такой шум стоял.
— Понятно. Но ты ему сказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?
— Нет, мама, подробностей я ему не рассказывала – сказала девица. Я думаю у меня еще будет возможность с ним поговорить. Он целыми днями в баре.
— А не сказал ли он, что есть вероятность того, что у Сеймура – знаешь – как говорят - крыша поедет? Еще и с тобой что-нибудь сделает.
— Нет, ничего такого он не говорил, — ответила девица. — Для этого ему нужно иметь побольше информации. Ему нужно знать историю детства - знаешь, вся эта канитель. Я же сказала — мы едва поговорили: там такой шум стоял.
— Ну ясно… Как твое голубое пальто?
— Пойдет. Немного подкладки пришлось вынуть.
— Как там одеваются в этом году?
— Ужас. Что-то фантастическое. Всюду блестки и все, что к этому полагается.
— Как ваш номер?
— Пойдет. Ничего особенного, однако. Тот номер, что мы снимали до войны нам не достался, — сказала девица. — Народ в этом году - жуть. Ты бы видела, что сидит рядом с нами в столовой. Прямо за соседним столом. Выглядят так, как будто приехали сюда на пикапе.
— Сейчас везде так. Юбку свою носишь?
— Слишком длинная. Я же говорила вам, юбка слишком длинная.
— Мюриель, в последний раз тебя спрашиваю – ты точно в порядке?
— Да, мама, да! — сказала девица. — Уж в девяностый раз вам отвечаю.
— И домой тебе не хочется?
— Нет, не хочется.
— Отец твой вчера сказал, что он бы с удовольствием оплатил твои расходы, если бы ты поехала куда-нибудь одна и обдумала бы все как следует. Ты можешь поехать в замечательный круиз. Мы подумали, что….
— Нет, спасибо, — сказала девица и поставила вторую ногу на пол. — Мама, этот разговор влетит нам в …
— Я только подумаю о том, как ты ждала этого мальчишку всю войну – А представь, как все эти сумашедшие женушки которые…
— Мама, нам пора заканчивать. Сеймур может войти в любую минуту.
— А где он?
— На пляже.
— На пляже? Один? Он хоть прилично себя ведет на пляже?
— Мама, вы про него говорите так, как-будто он буйный маньяк.
— Ничего подобного я не говорила, Мюриель.
— А прозвучало это так. А все что он делает – это лежит на песке, и все. Даже халата не снимает.
— Халата не снимает? Почему?
— Я не знаю. Только догадываюсь, что может из-за того, что он такой белый.
— Боже мой! Ему необходимо солнце! Ты не можешь его заставить?
— Вы же знаете Сеймура, — сказала девица и снова закинула ногу на ногу. — Он говорит — не хочу, чтобы толпа дураков глазела на мою татуировку.
— Но у него же нет никакой татуировки! В армии сделал что ли?
— Нет, мама, нет, дорогуша, — сказала девица и встала. — Послушайте, давайте, может я вам завтра позвоню.
— Мюриель! Теперь слушай меня!
— Да, мама! — сказала девица и переместила вес тела на правую ногу.
— Звони мне немедленно, как только он или скажет или сделает что-либо странное, — ты понимаешь о чем я говорю. Ты слышишь меня?
— Мама, Сеймура, мне нечего бояться.
— Мюриель, я хочу, чтобы ты мне пообещала.
— Ну хорошо, обещаю. До свидания, мама, - Люблю папочку. — Она положила трубку.
*******
— Вижу больше стекла, — сказала Сибил Карпентер, которая с матерью тоже жила в отеле. — Ты видела больше стекла?
— Киса, перестань повторять эту чушь. Это совершенно сводит маму с ума.
Стой спокойно, пожайлуста.
Миссис Карпентер наносила крем от загара на плечи Сибил, размазывая его вниз, по ее изящным, похожих на крылья лопатки. Сибил сидела, не очень уверенно, на огромном надувном пляжном мяче, глядя в сторону океана. На ней был двухштучный купальник, желто-канареечного цвета, одна часть которого, по правде говоря, не должна была ей понадобиться в течении еще следующих девяти или десяти лет.
— На самом деле – это был лишь обычный шелковый платок, но заметить это можно было только вблизи, — сказала женщина, сидевшая на пляжном кресле рядом с миссис Карпентер. — Было бы интересно узнать, как она так его завязала. Выглядело просто прелестно.
— Звучит тоже прелестно, — согласилась миссис Карпентер. — Сибил, киса, замри.
— Ты видела больше стекла? — спросила Сибил. Миссис Карпентер вздохнула.
— Вот, — сказала она. Она завинтила крышку на бутыльке с кремом. — Беги теперь, киса, разлекайся. Мамуля пойдет в отель и выпьет мартини с миссис Хэббл. И принесет тебе оливку.
Освободившись от объятий, Сибил немедленно помчалась к отмели на пляже, и добежав, направилась пешком в сторону Рыбачьего Павильона. Остановившись лишь только для того, чтобы наступить ногой на сырой, разрушенный замок из песка, она вскоре оказалась вне зоны пляжа, отведенного для гостей отеля.
Пройдя с четверть мили, она затем вдруг понеслась бегом по дуге, на ту часть пляжа, где песок был сухим и мягким. Она внезапно остановилась, добежав до места, где на спине лежал молодой человек.
— Ты пойдешь в воду, чтобы увидеть больше стекла? — спросила она.
Молодой человек вздрогнув, правой рукой начал невольно запахивать отвороты махрового халата. Перевернувшись на живот, и позволив скрученному колбасным образом полотенцу упасть с его глаз, он прищурившись, взглянул на Сибил.
— О, привет, Сибил.
— Ты в воду идешь?
— Да вот только тебя и ждал, — ответил молодой человек. — Какие новости?
— Чего? — спросила Сибил.
— Что нового? Что там у тебя по плану?
— Мой папа завтра прилетает на мамолете — сказала Сибил, пнув ногой кучу песка.
— Только не в глаза, малыш! — сказал молодой человек, положив руку на голень Сибил. — Да уж, пришло время приехать, папе твоему. Я прям ожидаю его с часу на час. Прям с часу на час.
— А где мадам твоя? — спросила Сибил.
— Мадам? — Молодой человек стряхнул песок со своей редеющей шевелюры. — Трудно сказать, Сибил. Она может быть в одном из тысячи мест. Скажем, в парикмахерской. Красит волосы под норку. Или делает куклы для бедных детей, у себя в комнате. Лежа ничком, он сжал обе руки в кулаки и поставив один на другой, оперся о них подбородком.
— Спроси-ка меня о чем нибудь другом, Сибил, — сказал он. — Смотри вон какой купальник у тебя превосходный. Если б нужно было выбрать только одно, что мне бы нравилось, я бы выбрал голубой купальник.
Сибил уставилась на него, затем глянула на свой выпяченный живот.
— Он желтый, — сказала она, — Желтый.
— Желтый? Подойди поближе. Сибил сделала шаг вперед.
— Ты совершенно права. Вот и глупец же я.
— Ты в воду идешь? — спросила Сибил.
— Я самым серьезным образом рассматриваю этот вариант. И обдумываю это очень основательно. Знаешь, Сибил, а ведь ты будешь рада моему решению.
Сибил ткнула ногой надувной матрац, которым молодой человек пользовался как подушкой.
— Ему воздух нужен — сказала она.
— Ты права. Ему нужно даже больше воздуха, чем я готов признать. Он убрал кулаки и подбородоком уперся в песок. — Сибил, — сказал он, — ты прекрасно выглядишь. Я рад тебя видеть. Расскажи мне о себе. — Он потянулся и обхватил руками щиколотки Сибил. — Я Козерог, — сказал он. — А ты кто?
— Шэрон Липшиц сказала, что ты позволил ей сидеть рядом с тобой на сиденье за пианино, — сказала Сибил.
— Шэрон Липшиц так сказала?
Сибилла энергично кивнула.
Он выпустил ее ноги, отвел свои руки и лег левой щекой на правое предплечье.
— Что ж поделать, — сказал он, — сама знаешь, как это происходит, Сибил. Я сидел, играл. Тебя нигде не было видно. Шэрон Липшиц подошла и села на сиденье рядом со мной. Не мог же я ее взять и столкнуть?
— Мог.
— Ну, нет. Нет! Я не смог бы этого сделать – сказал молодой человек. Сказать тебе, что я однако смог сделать?
— Что?
— Я вообразил, что это была ты.
Сибил вдруг вся ссутулилась и начала ковырять песок.
— Пойдем купаться! — сказала она.
— Хорошо, — сказал молодой человек. — Я думаю, я могу это сделать.
— В следующий раз ты все-таки ее столкни! — сказала Сибил.
— Кого столкни?
— Шэрон Липщиц.
— А, Шэрон Липшиц – сказал молодой человек – Просто не пойму, как это имя постоянно возникает в разговоре? Смешивая воспоминанья и желанья. Он неожиданно поднялся на ноги. Посмотрел на океан. — Сибил, я тебе скажу чем мы займемся. Мы попробуем поймать рыбку-проглодитку.
— Кого?
— Рыбку-проглодитку, — сказал он и развязал пояс халата. Он снял халат. Его плечи были белыми и узкими, а купальные шорты темно-голубыми. Он свернул свой халат сначала пополам в длину, а потом сложил его втрое. Он развернул полотенце, которое перед этим клал себе поверх глаз, и расстелив его на песке уложил на него свернутый халат. Нагнувшись, он поднял надувной матрац и взяв его подмышку, крепко прижал к себе правой рукой. Затем, левой он взял Сибил за руку.
Вдвоем они двинулись к океану.
— Представляю, что ты уж немало повидала рыбок-проглодиток на своем веку. — сказал молодой человек.
Сибил покачала головой.
— Не видала? Где же это ты живешь?
— Не знаю! — сказала Сибил.
— Да знаешь ты. Ты должна знать. Вон Шэрон Липшиц, которой всего-то три с половиной и то знает где она живет.
Сибил остановилась и выдернула свою руку из его руки. Она подняла ничем не приметную ракушку и начала рассматривать ее с подчеркнутым интересом. Потом бросила ее.
— Лесное Завихрение, штат Коннектикут, — сказала она и продолжила ходьбу, животом вперед.
— Лесное Завихрение, штат Коннектикут, — повторил молодой человек. — Это случайно не рядом ли с Лесным Завихрением, штат Коннектикут?
Сибил посмотрела на него.
— Я там живу! — сказала она нетерпеливо. — Я живу в Лесном Завихрении, штат Коннетикут, — Она обогнала его на несколько шагов, затем поймав левую ступню левой рукой, скакнула пару раз на одной ноге.
— Ты даже не представляешь, как это все проясняет для меня — сказал молодой человек.
Сибил выпустила ступню.
— А ты читал рассказ «Маленький Самбо»? — спросила она.
— Забавно, что ты меня об этом спросила, — сказал молодой человек. — Я как раз только вчера вечером его дочитал. — Он нагнулся и снова взял Сибил за руку. — Что же ты думаешь по поводу этой истории? — спросил он.
— Тигры, они что так и бегали вокруг того дерева?
— Я думал, что они никогда не остановятся. В жизни не видел столько тигров.
— Их было только шесть, — сказала Сибил.
— Только шесть. — сказал молодой человек. — По-твоему, этого мало?
— А тебе воск нравится? — спросила Сибил.
— Мне нравится, что? — переспросил молодой человек.
— Ну, воск.
— Да. Очень. А тебе?
Сибил кивнула.
— А оливки тебе нравятся? — спросила она.
— Оливки? О, да! Оливки и воск. Я без них никуда.
— Тебе нравится Шэрон Липшиц? — спросила Сибил.
— Да, она мне нравится, — сказал молодой человек. — И что особенно мне в ней нравится - это то, что она никогда не обижает маленьких собачек в холле отеля. Например, маленького карликового бульдога той дамы, из Канады. Ты, скорее всего, не поверишь, но некотрым девочкам нравится иногда ткнуть эту маленькую собачку палкой. Шэрон — этого не делает. Я никогда не видел ее ни злой ни вредной. Вот поэтому она мне так нравится.
Сибил молчала.
— А мне нравится свечки жевать, — сказала она наконец.
— Это всем нравится, — сказал молодой человек, заходя в воду. — Холодно! — Он бросил надувной матрац на воду. — Нет, погоди секунду, Сибил. Погоди, пока мы войдем поглубже.
Как только Сибил стало по пояс, молодой человек поднял ее на руки и уложил на матрац животом вниз.
— А ты что не пользуешься шапочкой для купания? — спросил он.
— Не отпускай! — приказала Сибил. — Теперь уж держи меня.
— Мисс Карпентер. Я вас умоляю. Я свое дело знаю, — сказал молодой человек. — А ты смотри в воду, карауль рыбку-проглодитку. Сегодня идеальный день для их ловли.
— Я ни одной не вижу, — сказала Сибил.
— Вполне понятно. Привычки у них весьа странные. — Он продолжал толкать матрац вперед. Вода еще не дошла ему до груди. — Они весьма трагически заканчивают свою жизнь, — сказал он. — Знаешь, что они делают, Сибил?
Она покачала головой.
— Понимаешь, они заплывают в дыру, где очень много бананов. Посмотреть на них, когда они туда заплывают, — рыбы как рыбы. Но попав туда, они ведут себя просто по-свински. Кстати, я знал некотрых, которые заплыв в банановую дыру, заглатывали аж по семьдесят восемь бананов. — Он подтолкнул матрац и пассажирку на нем на фут ближе к горизонту. — И естественно, они так жиреют, что не могут выплыть назад из дыры. В двери больше не проходят.
— Давай, не так далеко, — сказала Сибил. — А что с ними происходит?
— Что происходит с кем?
— С рыбками-проглодитками.
— Ты имеешь в виду после того как они наглотаются бананов так, что не могут выбраться из банановой дыры?
— Да, - сказала Сибил.
— Жаль, конечно, об этом говорить, Сибил. Но они умирают.
— Почему? — спросила Сибилла.
— Заболевают банановой лихорадкой. А это страшная болезнь.
— А вот и волна идет, — сказала Сибил с тревогой.
— Мы ее проигнорируем, — сказал он, — мы ее пренебрежительно отбреем. Мы как два сноба. — Он взял в руки щиколотки Сибил и надавил вниз и вперед. Матрац ударился о гребень волны. Вода замочила белые волосы Сибил, но завизжала она с явным удовольствием.
Как только матрац успокоился, она рукой откинула с глаз мокрую прядь волос и доложила:
— Я только что ее видела!
— Кого ты видила, прелесть моя?
— Рыбку-проглодитку.
— О господи, да не может быть! — сказал молодой человек. — А бананы-то во рту были у нее?
— Да, — сказала Сибил. — Шесть штук.
Юноша вдруг взял одну из мокрых ног Сибил, свисающих с края матраца — и поцеловал изгиб ступни.
— Эй! — сказала владелица ноги, оборачиваясь.
— Сама ты «Эй!» Все, плывем назад. Хватило тебе?
— Нет!
— Ну, извини! — сказал он и начал толкать матрац к берегу, пока Сибил с него не слезла. Он пронес его в руках остаток пути.
— Пока! — крикнула Сибил и без всякого сожаления побежала в сторону отеля.
Молодой человек надел халат, плотно запахнул отвороты и затолкал полотенце в карман. Он поднял скользкий от влаги, громоздкий матрац, и взяв его под мышку пошагал в одиночестве по горячему, мягкому песку к отелю.
На цокольном этаже, который дирекция отеля велела использовать всем возвращающимся с плажя, вместе с молодым человеком в лифт вошла женщина, у которой нос был намазан цинковой мазью от загара.
— Смотрю, вы на ноги мои загляделись, — сказал он, когда лифт тронулся.
— Простите, что? — сказала женщина.
— Я сказал: на ноги мои загляделись.
— Извините, я на пол смотрю, а не на ваши ноги! — сказала женщина и отвернулась к дверцам лифта.
— Если хотите на ноги смотреть, так и скажите, — сказал молодой человек. — Не надо только прикидываться, черт возьми.
— Дайте мне выйти отсюда, пожалуйста! — торопливо сказала женщина лифтерше.
Дверцы открылись, и женщина вышла не оглядываясь.
— У меня обычные ноги, не вижу ни одной причины, по которой на них нужно пялиться, черт возьми — сказал молодой человек. — Пятый этаж, пожалуйста. — Он вынул ключ от номера из кармана халата.
Он вышел на пятом этаже, прошел по коридору и отпер своим ключом дверь 507-го номера. В номере стоял запах кожаных чемоданов и жидкости для снятия лака.Он взглянул на молодую особу, которая спала на одной из полуторо-спальных кроватей. Затем, взяв один из чемоданов, он открыл его, и из-под кипы нижнего белья вытащил автоматический «Ортгиз», калибра 7.65 мм. Он извлек магазин, и взглянув на него, вставил обратно. Он взвел затвор. Затем он подошел и сел на свободную кровать, посмотрел на молодую женщину, и направив ствол себе в правый висок, нажал на спусковой крючок.