Воробьиное сердце

Валя любила с родителями бывать на колхозном рынке. Здесь было так замечательно, почти как в деревне: стоял дух сена и навоза, к нему примешивался запах сырой картошки и кислой капусты.
Сразу за воротами, на стороне, свободной от прилавков, помахивая хвостами, задумчиво стояли молчаливые, степенные, лошади. Они приветствовали входящих на рынок покачиванием голов, а бурёнки, стоящие чуть подальше, безразлично смотрели на всех, кто проходил мимо. Глаза у коров были грустные-прегрустные, как будто они знали какую-то страшную тайну, о которой им запрещено говорить, и всё время вздыхали, а некоторые даже плакали. Да-да! Валя сама видела, как из фиолетовых глаз одной пятнистой рогатушки текли слёзы.
– Почему она плачет? – подёргала она отца за рукав.
– Не хочет, чтобы её продавали. У неё ведь тоже есть сердце, и оно любит и страдает совсем  по-человечьи, – объяснил отец.
– Жалко коровку... – огорчилась маленькая почемучка. – А у кого сердце больше: у меня или у неё?
– У коровы гораздо больше, – уверенно ответил папа. – А знаешь, у кого самое большое сердце на  всей планете?
– Наверно, у слона, – предположила Валя. – Он ведь вот такой большой, как гора! – вскинула она руки, встав на цыпочки.
– Вот и не угадала! У жирафа! У него сердце размером с ведро, а весом, как то же ведро, но полное воды.
– Да-а? – округлила глаза малышка. – Откуда ты знаешь?
– Поживёшь с моё, тоже будешь много чего знать. А пока маленькая – мотай на ус.
– Я не маленькая! Я уже большая! – топнула ножкой Валя.
– Большая, большая, – смеясь, согласился папа.
– А у меня какое сердце? – не унималась стрекотунья.
– Сожми свой кулак. Вот так, как я это сделал, – показал папа. – У каждого человека сердце примерно такое, как его кулак.
Валя сжала пальчики и разочарованно посмотрела на свой кулачок: совсем незначительный, не то, что у папы, у него во-он какой большой! А у коровы вместо кулака копыто, и оно ещё больше, чем папин кулак. И так ей захотелось погладить и успокоить плачущую корову, но она была ещё не настолько смелая, чтобы подойти к такой большухе, а папа с мамой уже зашагали дальше, туда, где продавалась всякая мелкая живность, где было интересно, как в зоопарке. И Валя вприпрыжку последовала за родителями.
Теперь она только успевала поворачивать голову. Там и сям блеяли бараны; мекали козочки; в больших металлических клетках и просто в деревянных, наскоро сбитых ящиках ждали своего покупателя кролики, петухи, куры, гуси, индюки. Один, самый яркий, шоколадно-коричневый с огненным гребнем петух, несмотря на тесноту, всё время пел. «Вот какой молодчина! Это он, наверно, подбадривает курочек, уставших от тесноты», – догадалась Валя и вдруг увидела стоящую рядом большую картонную коробку.
Подбежав и заглянув в неё, девочка замерла в восхищении: «Ой, какие хорошенькие!» Коробка была полным-полна золотистых живчиков, которые пищали, подпрыгивали и забирались друг дружке на спинки, пытаясь выбраться из коробки. Валя засмотрелась на цыплят, а в это время стоящий неподалёку дядька ловко, как циркач, вытащил из мешка за заднюю ножку-култышку розового и круглого, как воздушный шарик, поросёнка и стал показывать его покупательнице. Поросёнку ужасно не нравилось болтаться пятачком вниз, и он визжал, как резаный, вызывая улыбки прохожих. Валя тоже заулыбалась, но в это время мама, ушедшая с папой далеко вперёд, позвала её, и она помчалась догонять родителей.
Дальше шли длинные деревянные прилавки, на которых выставлялось на торг всё то, чем была богата деревня: молоко, масло, сметана, творог... Торговцы и торговки наперебой расхваливали свой «почти даровой» товар, и у каждого хотелось что-нибудь купить, чтобы никого не обидеть. Мясо, сало, мёд, мочёная антоновка... Мамина сумка делалась тяжёлой, и вот тут-то пригождался папа – чтобы её нести.
Прежде чем покинуть гостеприимный рынок, мама, как обычно, подвела дочурку к последнему прилавку, где продавались сладости, и попросила показать, какой леденец на палочке ей всего больше по душе: малиновый петушок, оранжевый зайчик или жёлтая звёздочка. Валя всякий раз очень серьёзно приступала к выбору. Она по нескольку раз обходила лавочниц и, становясь на цыпочки, разглядывала лежащие на тарелках разноцветные леденцы.
– Ну что же ты, воробьиное сердечишко, растерялась? Выбирай, не бойся. Какой петушок тебе по нраву? Этот? – улыбнулась приветливая бабушка, протягивая малинового петуха.
И маленькая сладкоежка, робко кивнув, взяла лакомство.
Ну вот. Теперь можно отправляться домой. Папа вскинул сумку на плечо и пропустил маму вперёд. А Валя, со смаком облизывая леденец, посеменила с нею рядом, всё время думая: «Интересно, почему это бабушка назвала меня «воробьиным сердцем»?
Так ничего и не надумав, поинтересовалась:
– Пап, а какое у воробья сердце?
– Да какое там сердце – с горошину! – пыхтя от тяжести, ответил папа.
– А любить оно тоже умеет?
– Любить? Да, пожалуй, маловато оно для такого возвышенного чувства.
После таких слов Вале даже петушок показался не таким вкусным, и она нахмурилась: «Неправда! Пускай, у неё сердечко ещё и маленькое, но она любит папу, маму и всех лошадок, коровок, цыпляток и даже вот эту бездомную собачку, которая подбежала к папе и умильно заглядывает ему в глаза».
– Уйди, уйди, хвостомеля, не то лапу отдавлю, – заворчал папа.
– Дай ей чего, а то худущая, одни рёбра, смотреть больно, – пожалела бродяжку мама.
Папе не больно-то хотелось лезть в сумку, но он послушался маму и угостил собачку небольшим мясным довесочком. Валя хотела погладить дворняжку, но мама не позволила, сказав, что надо делать что-то одно: либо есть леденец, либо гладить собачку.
Снова вскинув сумку на плечо, папа направился к выходу. Теперь мама с дочерью оказались за его спиной.
А бродяжка осталась позади, но ещё долго смотрела вслед благодарными глазами.
Уже почти у самого выхода из рынка мама остановила папу:
– Постой, там что-то происходит, люди собрались. Пойдём, посмотрим.
И, не дожидаясь папиного согласия, взяла дочурку за руку и направилась туда, где народ стоял плотным кольцом. Папе ничего другого не оставалось, как пойти следом.
Приблизившись к толпе, Валя услышала:
– Гляди ты, махонький, а не боится!
– Надо отнести подбитого в безопасное место, а то его здесь лошадь или корова затопчут.
Вале не терпелось узнать, о ком это говорят, но ей ничего не было видно из-за спин, и она задёргала маму за подол платья:
– Возьми меня на ручки!
Но мама напомнила:
– Ты же сама говорила, что уже большая, а теперь на руки просишься?
Тогда Валя, сгорая от любопытства, протиснулась сквозь многолюдство и... застыла в изумлении. Она увидела лежащего на брюшке воробышка. Одно крылышко у него было прижато к тельцу, а второе, ушибленное, распластано по земле. Другой воробей, вскидывая крылышки и громко чирикая, скакал вокруг горемыки-сородича, тревожно оглядываясь на обступивших людей.
– Эвон, как подружку свою защищает! – прямо над Валиной головой раздался чей-то голос.
– По чём это видать, кто подружка, а кто дружок? – хмыкнул кто-то рядом стоящий.
– Так просто ж! У воробья чёрное пятно на подбородке, а у воробки его нет, – со знанием дела пояснил всё тот же внимательный наблюдатель, чем немедленно заслужил авторитет всех присутствующих. – Попробовать, что ль, перенести её в более надёжное место? – как бы ища поддержки, спросил он.
Но едва сделал шаг навстречу, как воробей с отчаянным чириканьем бросился на него.
– Этак недолго и глаз лишиться, – сконфузился горе-спасатель, отступая. – По виду воробей, а смелость, как у тигра.
Валина мама на всякий случай оттащила дочку за руку подальше от «тигра».
Народу прибывало, и воробей становился всё беспокойнее. Он летал по кругу и нападал на тех, кто стоял ближе остальных. Люди, отмахиваясь, невольно отходили назад.
Сколько бы продолжалась эта «оборона», неизвестно, но воробьиха вдруг вспрыгнула на лапки, и воробей, радостно чирикнув, тут же порхнул к ней. Отчаянный смельчак расправил крыло и, заслонив им подружку, «повёл» прямо на толпу...
Люди почтительно расступились перед маленьким героем и его счастливой избранницей...
– Вот тебе и воробьиное сердце! Не гляди, что размером с горошину, а любовь в нём живёт такая, что горы может свернуть! – растроганно сказала мама, погладив дочурку по голове.
И Валя крепко-крепко прижалась щекой к маминой руке, потому что была уверена, что сейчас мама говорит именно о ней.

2010 г.