- Доброе утро, мистер Брайтон, - с неизменным акцентом поприветствовала Мониф. Её лицо сияло в улыбке, а белые ровные зубы выделялись на округлом чёрном лице медсестры, - сегодня утром завезли новые халаты для всего персонала больницы. И, слава Богу, а то мой уже совсем истрепался, - она как бы стряхнула пылинки со своего нового белого плеча.
- Новый халат вам очень идёт, - Джон натянуто улыбнулся. – Как больные, за ночь что-нибудь происходило?
Улыбка на её лице медленно опустилась.
- Да. Умерло двое. Около двенадцати ночи пациент с ампутацией ноги, 28 койка и в семь часов утра пациент с изолятора. Не удивительно, ведь его принесли сюда уже в тяжелом состоянии. – Выдержав небольшую паузу, она добавила: – Ваш новый халат висит у вас в шкафчике, я лично отобрала и погладила его для вас.
Улыбка снова появилась на её лице.
- Большое спасибо, Мониф. А то бы мне, как и раньше достался с короткими рукавами.
Она вся прямо так и засияла от комплиментов и благодарностей. Джон двинулся в раздевалку. Он вспоминал, как Мониф было неудобно сообщать подобные новости в первую, трудную неделю. Но теперь всё стало для неё обычным рабочим днём. М-да… а ведь тогда ещё и проводилась одна из многочисленных военных операций по уничтожению партизан. Попутно гибли и мирные жители. Каждый день в госпиталь привозили десятки человек, и каждую ночь половина из них умирала. Днём конечно тоже, но значительно меньше. Ночь имеет свойство отбирать силы, и пик её воздействия ощущается за час до рассвета. Это действительно особенное время. У врачей от усталости подкашивались ноги, а от тех, кто был на грани - уходила жизнь. «Странно, что тот из изолятора, с малярией в последней стадии, умер как раз после рассвета. Впрочем, всякое бывает. Не мне ли, как доктору, не знать этого».
Кладя свои очки на полку шкафчика, он сам не зная почему, вспомнил о своей бывшей жене. «Сука драная… «Циничный и бесчувственный мужлан» вот такой я значит. Не уделял ей внимания. Я ей ничего, а она мне всё… А заграбастать пол имущества и забрать с собой Макса это ничего… Верх чувствительности… Сука». В голове Джона ярким пламенем загорелось желание вогнуть тонкий металл дверцы шкафчика вовнутрь резким ударом кулака. Но спокойствие взяло вверх над гневом. Он только провёл большим пальцем по углу дверцы и с силой прижал её. В тишине пустой раздевалки отчётливо щёлкнул замок.
Около трёх лет назад Джон развелся. И он ещё не смог с этим полностью смириться. Главной причиной его злости была не потеря жены или имущества. Главным было то, что она забрала его годовалого сына Макса. Она, Скарлетт, приложила максимум усилий к тому, что бы свести к минимуму общение Джона со своим ребёнком. И в данной ситуации расстояние не имело никакого значения. Что в Африке, за тысячи миль через океан, что в Америке, находясь в одном и том же городе, он всё равно не видел своего сына. Теперь ему уже четыре. В то тяжелое первое время после развода, Джон не без усилий держал контроль над собой. Ему хотелось бежать от всего, что его окружало, сделать так, что бы Скарлетт сильно пожалела о том, что сделала. Именно тогда, поздней осенью 1965 года, он увидел объявление о добровольном наборе специалистов в организацию Красного креста. Там говорилось о некой молодой Африканской стране, только что сбросившей оковы колониального империализма, и что её населению требуется гуманитарная и медицинская помощь. Джон был умелым хирургом и его твердая, точная рука была довольно известна в медицинских кругах восточного побережья. В таких специалистах как он, была потребность всегда и везде, и особенно, в молодой африканской стране. Нельзя сказать, что Джон был горячим любителем путешествий и острых ощущений, так же он не горел желанием помочь бедным неграм в их искреннем стремлении построить демократию, как это было красиво написано в брошюре. Однако резкое изменение его жизни не в лучшую сторону и желание её самую как-то поменять, наполнить новым смыслом и целью, подталкивало сделать столь опасное решение. Близкие друзья Джона весьма скептически отнеслись к такой новости, но отговаривать, почему-то не стали.
Он ещё не знал, что страна, в которую он отправляется, не любит гостей. Эта жара, дикая неукротимая природа, выбивают все внутренности из человека. Она проверяет его на прочность, она терзает болезнями. В этой стране у людей ритм жизни устроен совсем иначе, нежели чем в Америке, или скажем во Франции, где Джон и Скарлетт провели медовый месяц. В первые месяцы своего пребывания, ты как бы со всего разгона врезаешься своим ритмом в совсем другое жизнеустройство здешних людей и климата. Затем в тебе начинают происходить всяческие изменения, причём носящие отрицательный характер. Кажется, лучше это назвать пустотой. Вначале эта пустота кружит вокруг тебя немым, бесшумным танцем усыпляя твою бдительность и расслабляя разум. Затем ты пытаешься сопротивляться всем, чем имеешь: работой, увлечениями, привычками, наконец - выпивкой. И в конце концов понимаешь, что борешься сам против себя. Разум как всегда чист, прозрачен и адекватно воспринимает информацию. Но твой уравновешенный внутренний дух… Он становиться беспокойным и тяжелым. Подобно быстрой, глубокой горной реке. Синяя тёмная вода её бурлит и пениться, шумные потоки несутся с огромной скоростью, что бы врезаться в камни и снова нестись вперёд. Ты само разрушаешься. Иногда быстро, подобно яркому взрыву, иногда медленно и мучительно, словно затухающая свеча. Темнота уже внутри. Она смотрит в тебя. Она вошла тихим неслышным вдохом и смотрит в тебя. Больными красными глазами… Твоими глазами…
В больнице как всегда стоял тяжелый запах хлорки. Запыленные окна в коридоре немного смягчали яркий солнечный свет и всё ещё раздраженные глаза Джона не могли не радоваться этому.
«Койки 28 и 9 свободны. Отлично», без задней мысли подумал про себя Джон. Первоначально госпиталь был рассчитан на 80 человек, но благодаря стараниям главврача Дэйва, появилась возможность разместить ещё 12 коек. Эти дополнительные места образовались вместо бывших служебных помещений. Раньше, когда страна была колонией, это здание принадлежало государственному горнодобывающему управлению. Когда-то, в кабинетах на массивных столах лежали груды ценных бумаг, договоров и распоряжений. Дорогая мебель из ценных пород дерева стояла грозно и величественно. На полу в коридоре лежал роскошный ковёр, пахло тропическими цветами. В воздухе витала деловая атмосфера выкачивания природных богатств из недр нищей страны. Наверное, это было одно из немногих мест во всей колонии, где негры не убивали друг дружку за банан и не пожирали побеждённых врагов. Здесь,посреди грязных лачуг, почти вызывающе благородно, в окружении солдат охраны, стоял форпост европейской цивилизации обмана, предприимчивости и бесстыдной жажды наживы.
Теперь это здание служило более гуманным целям и соответственно обладало совсем другим убранством, определяющим его дух. Всюду ненавязчиво пахло хлоркой и свежими бинтами. На полках в грубых белых шкафах стояли препараты, в кабинетах - медицинское оборудование. Во время военных действий, в тяжелые месяцы, в палатах стоял тяжелый, сладковато-тошнотворный запах крови. На операционных столах лежали страдающие люди, многие из них стали инвалидами из-за безумных диктаторов и тщеславных повстанцев. В коридоре тускло отражала солнечные лучи плитка цвета красной глины.