1150 лет российской государственности
А. Одиноков – историк-краевед
ВОЙСКО, НЕ ДОШЕДШЕЕ ДО ФРОНТА
(сухопутное ополчение Крымской войны)
В публикацией от 28 марта текущего года, представляя новгородского краеведа А.Г. Слёзскинского, мы отмечали на рубеже XIX века целый ряд народных ополчений, включая ополчение в Отечественную войну 1812 г., морское ополчение 1854 г., и называли подвижное ополчение 1855–1856 гг. Уверен, что теперь более всего известны ополчения 1812 г. и морское. По крайней мере, о них мы можем теперь прочитать на страницах «Новой новгородской газеты» и других изданиях. Но что известно о Государственном Подвижном ополчении?
Серый призыв
Из публикаций последнего времени выделим две работы, причём одна принадлежит новгородскому исследователю, старшему научному сотруднику Новгородского государственного музея-заповедника, Илье Хохлову (жур. «Старый Цейхгауз». № 5 за 2011 г.), другая – Николаю Смолину, кандидату исторических наук, доценту кафедры истории Московского государственного университета культуры и искусств под названием: «Дружины Государственного подвижного ополчения 1855–56 гг.» («Русский Сборник», т. VII. 2009).
Н.Н. Смолин констатирует: «К началу 1855 г. перед руководством страны встала задача изыскать источники пополнения действующей армии. Дополнительные рекрутские наборы были малоэффективны. В силу этого было решено сформировать ополчение. Манифест о его создании вышел 29 января 1855 г. Одновременно вступило в силу положение об ополчении, согласно которому оно подразделялось на дружины. Ополчение было названо Государственным и Подвижным. Последнее слово означало, что оно предназначалось не для местной самообороны.
Ополчение, в том числе его командный состав, формировалось не на добровольной основе. Офицеров следовало избрать дворянским собраниям губерний и уездов из числа помещиков, ранее «с отличием» служивших в армии и военном флоте. В ратники набирались по 23 человека с каждой тысячи ревизских душ из всех сословий, уплачивающих подушную подать. Порядок их призыва был подобен рекрутским наборам».
Обращая внимание на обмундирование, И.В. Хохлов добавляет: «В отличие от ополченцев 1812 г., ратники всех дружин Государственно-го подвижного ополчения в 1855 г. должны были иметь единообразное обмундирование: фуражку с латунным крестом, армяк с погонами и шаровары (фуражка, армяк и шаровары – из серого крестьянского сукна), рукавицы (кожаные с варегами (вязаные шерстяные. - А.О.) или суконные на холщовой подкладке), овчинный полушубок, длинные русские сапоги, кожаный кушак, кожаный ранец и патронташ по кавказскому образцу. Урядникам полагался золотой галун на воротнике армяка. Каждому строевому нижнему чину, уряднику и музыканту выдавался топор. В каждой дружине шестьдесят строевых нижних чинов получали лопаты».
Опираясь на архивные документы, Илья Владимирович сообщает, что «экстраординарное собрание дворянства Новгородской губернии было назначено на 17 февраля 1855 г. Формирование проходило до-вольно быстрыми темпами: уже за первую неделю приёма, к 12 марта, в состав ополчения было принято 2604 человека из 7839, назначенных первоначально по раскладке к призыву в ополчение. В общее число подлежащих призыву входили 4512 помещичьих крестьян, 2376 государственных крестьян, 583 удельных крестьянина, 54 крестьянина, принадлежащих Новгородскому графа Аракчеева кадетскому корпусу, 314 мещан.
Всего в Новгородской губернии формировалось восемь ополченских дружин».
Кратко перечислим их: № 6 – Новгородская, под командованием подполковника князя Мышецкого; № 7 – Крестецкая, под командованием подполковника Таратыкова, в дальнейшем заменённого майором князем Васильчиковым; № 8 – Валдайская, полковник Рюмин; № 9 –Боровичская, майор Висленёв; № 10 – Устюжанская, майор Певцов; №11 – Череповецкая, полковник Нарбут; и № 12 – Белозерская, под-полковник Максимович.
«Формирование дружин было завершено к концу марта 1855 г. Всего в его состав поступило 9169 ратников. Для обучения ратников в состав каждой дружины было назначено по 9 кадровых унтер-офицеров и 40 рядовых из Внутренней стражи. Начальником ополчения был избран сенатор Елпидифор Антиохович Зуров, бывший в 1839–1846 гг. новгородским военным и гражданским губернатором. После завершения формирования все дружины прибыли на смотр в Новгород».
В архивном деле сохранился рапорт начальника Новгородской губернии министру внутренних дел от 21 июля 1855 г., из которого И.В. Хохлов привёл выдержку: «...обмундирование найдено вообще удовлетворительным, за исключением одежды и обуви на некоторых ратниках устюжской дружины, поступивших в оную из помещичьих имений Тих. уезда, так как построенные преимущественно из материалов не совершенно доброкачественных, после сделанных ратниками пере-ходов из Тихвина в Устюжну, а оттуда в Новгород, потребовали пере-мены и исправления, что и было сделано немедленно по распоряжению Губернского комитета ополчения, так что, по осмотре потом дружины г. начальником ополчения, он нашёл всё в порядке. Случай этот следует отнести к тому, что приём ратников Тих. уезда производился в Тихвине, где не было предводителя дворянства, а заменял его местный уездный судья, который не мог, конечно, иметь того надзора за приёмом и обмундированием, каким сопровождали приём ратников в других уездах».
Белые шары
В ряде предыдущих публикаций в «ННГ», особенно связанных с так называемым «Делом Р.Г. Игнатьева» – новгородского исследователя-краеведа 50-х годов XIX века, мы упоминали имя Николая Никаноровича Навроцкого. Правда, не вдавались в детали его биографии. На самом деле, как свидетельствуют публикации уфимцев, историка М.И. Роднова, Николай Никанорович приходится сводным братом нашему Игнатьеву. Дело в том, что отец Игнатьева был женат на матери Навроцкого, Варваре Сергеевне, но, по каким-то обстоятельствам не усыновил детей жены от первого брака – Николая и Сергея. По нашему предположению, Н.Н. Навроцкой был тем связующим звеном между Игнатьевым, который, как мы знаем, в декабре 1854 г. был осуждён и направлен в солдаты в Уфу, и его архивом. Видимо, по этому поводу Навроцкой в начале 1855 г. оказался в Новгороде. Вот его воспоминания:
«Предопределению угодно было, чтобы моя поездка в Новгород в 1855 г. случилась в одну из блестящих эпох существования этого города: ибо я был свидетелем собрания дворянства по случаю выборов в ополчение, под председательством всеми уважаемого губернского предводителя дворянства достопочтенного генерал-майора Николая Павловича Бахметьева. Николай Павлович был избран незадолго до сего времени полным числом белых шаров от всей губернии и, имея занятия по собственным делам и хозяйству, не тотчас согласился на сие избрание, но при виде таких обстоятельств, в каких находилось наше любезное Отечество и, предвидя возможность набора Ополчения, решился принять сие звание (...) Мы с ним знакомы с того времени, как служили в гвардии в одно время, он в Конной гвардии, а я, в Гвардейском генеральном штабе.
Я был свидетелем того энтузиазма, в коем всё дворянство крикнуло единогласно ура! после того, как в зале собрания было совершено водоосвящение и был прочтён высочайший Манифест об ополчении, а за сим немедленно преступлено к выборам. А как в то же время получено было горестное известие о кончине государя императора Николая Павловича и приказание о принесении присяги государю императору Александру Николаевичу, то я, по приглашению того же губернского предводителя принёс мою присягу в Софийском храме вместе с Новгородским дворянством 23 февраля 1855 г., хотя я вовсе не новгородский дворянин, а московский и калужский, но российские дворяне все одинаково преданы своему царю и отечеству. А между тем выборы шли так поспешно и приготовления к войне так быстры, что в самое короткое время из новгородцев образовалось 8 дружин, каждая около 1400 человек, которые в течение одного месяца уже были готовы противустоять неприятелю и тем новгородцы доказали, что они те же, что были в 1812году, потому, вероятно, со временем другая колонна, подобная колонне 1812 г, будет сооружена, дабы готовность новгородцев в 1855 году, осталась незабвенною в самом отдалённом потомстве. Таковая колонна, если я доживу до того, чтоб быть в Новгороде и увидеть, будет и мне напоминать Н.П. Бахметьева, Новгородское дворянство, выборы, громкое новгородское ура! И мою поездку».
Эти воспоминания были опубликованы Николаем Никаноровичем в 1858 г. в 37 номере «Новгородских губернских ведомостей».
То Буян, то мямля
В 1916 и 1917 годах в журнале «Голос минувшего» были опубликованы «Записки Николая Александровича Качалова». Как оказалось, непосредственного участника формирования одной из дружин Новгородского подвижного ополчения 1855 г. – № 12, Белозёрской. Являясь кадровым офицером флота, а потом предводителем дворянства Белозёрского уезда Новгородской губернии, Николай Александрович так описывает события, связанные с формированием ополчения:
«Жизнь помещиков резко разделяется временем – до заключения мира после Крымской войны и – после заключения этого мира. До это-го события крепостное право действовало в полной силе.
До конца Крымской войны помещикам жилось покойно и весело (...). Крымская война тревожила своими неудачами патриотическое чувство, но она была далеко (...) Материально мы не испытывали больших неудобств; частые рекрутские наборы, конечно, были убыточны, но не настолько, чтобы это потрясало наши хозяйства (...).
Нас, предводителей, собрали в Новгороде в конце января для совещания по устройству ополчения; вопрос этот был слабо разработан. Было определено, что Белозёрский и Кирилловский уезды из мещан, удельных, государственных и помещичьих крестьян должны были поставить дружину в 1200 человек, обмундировать ратников на свой счет, продовольствовать до выступления дружины из уезда и устроить обоз и подвижной лазарет; командиров дружин и всех офицеров предоставлялось дворянству выбрать из числа помещиков. Правительство давало оружие, амуницию и патроны. Дружины должны быть готовы к выступлению 1-го мая. Форма была упрощена, приготовлялась из домашних материалов, и по раскладке ратников, сколько я помню, приходилось с 40 ревизских душ один ратник, а денежного расхода на обмундирование и содержание каждого ратника обошлось около 100 рублей серебром.
В начале февраля открылось в Новгороде экстренное дворянское собрание для выбора начальника всего губернского ополчения, начальников дружин и офицеров. 19-го февраля, во время заседания собрания, кто-то из дворян, приехавший из Петербурга, и под величайшим секретом, который через несколько минут сделался, всем известен, объявил, что император Николай Павлович скончался. Это известие, подтверждённое вновь приезжающими, поразило всех, как громом и произвело положительную панику (...)
Общество того времени не принимало никакого участия в государственных делах, а помещики, обеспеченные крепостным правом, в большинстве своём мало интересовались этими делами и, как я говорил выше, мало читали и даже очень не многие выписывали газеты, в которых притом печатались одни пустяки. Все распоряжения по движению государственного управления были сосредоточены в руках Николая Павловича, и общество, а в особенности помещики, не имели никакого понятия о положении дел в государстве. Между тем, из частных известий все уже знали, что войска наши дурно вооружены, голодают, нуждаются в порохе и снарядах, дорог нет, приходится многое, даже бомбы, возить на подводах из Петербурга в Севастополь, слишком за 2000 вёрст и что, несмотря на личное мужество наших войск, эти недостатки снаряжения и недостаток хороших генералов и военных администраторов, имея противников отлично вооружённых и роскошно снабжённых, мы постоянно проигрываем и, вообще, дела наши из рук вон плохи.
(...) Выбор уездного дружинного начальника меня сильно озабочивал; из числа живущих в уездах помещиков не было подходящего кандидата, и приходилось искать на стороне. В Новгороде, по случаю близости от Петербурга, поселилось много отставных военных штаб-офицеров, вышедших в отставку и существующих получаемою пенсиею, на которую, при сравнительно дешёвой жизни в Новгороде, они могли существовать. Большинство этих пенсионеров были ещё люди не старые и свежие, и все они предложили себя кандидатами в начальники дружин. В собрании они не имели права присутствовать, и, надев мундиры и регалии, устроили из себя выставку на площадке лестницы, при входе в зал, где происходило собрание.
В числе этих кандидатов мне понравился один отставной полковник своей скромной и симпатичной наружностью. Он служил на Кавказе, украшен многими орденами и во всех отношениях был кандидатом подходящим; фамилии его не помню. Я познакомился с полковником; чтобы поближе узнать его, приглашал его со мной обедать в клубе. Однажды, собрались обедать, охотники выпить, и мой полковник оказался мастером первой степени, нализался и учинил скандал, стащив со стола скатерть со всей посудой. Само собою, разумеется, что знакомство наше прекратилось, и мы выбрали своего нового помещика, подполковника Максимовича, человека хорошего, но мямлю и сильно любящего казённую деньгу. В дворянском собрании было большое патриотическое настроение, и все лучшие помещики посту-пили в ополчение. Так, в дружину Новгородского и Старорусского уездов, поступили князья Васильчиков, Мышецкий, гр. Головин, Дирин и много других хороших фамилий. Из Петербурга явилось много молодых людей, тоже хороших фамилий, которые просили о выборе их в дружины. Небогатые местные помещики также охотно поступили в ополчение, в виду получения содержания и перемены сонной деревенской жизни на более весёлую; были, конечно, и комичные сцены со стороны не желавших воевать».
Окончание следует.