АКТ ПЯТЫЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Улица перед аббатством.
(Входят Второй купец и Анжело.)
АНЖЕЛО:
Мне жаль, что вас я задержал, но цепь, я в том не сомневаюсь — у него. Хотя он всё и отрицает нагло.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
А на каком счету он в городе у вас?
АНЖЕЛО:
Он, сударь, в городе имеет честь и славу, кредит доверия его неисчерпаем, любое слово дорогого стоит и это временем и мною подтверждалось.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Потише говорите. Не он ли там идёт? Смотрите.
(Входят Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский.)
АНЖЕЛО:
Конечно, он. И цепь — на шее. Цепь, от которой отрекался напрочь. Прошу не уходите — с ним поговорю при вас.
Скажите, по какой причине вы ввергли, Антифол, меня в позор и стыд. Вы, не боясь презрения к себе, всем клятвенно божились, что цепь, которая на вас, вы никогда не брали. Меня подвергнув унижению во лжи и не позволив другу моему отплыть намеченным маршрутом. Ведь эту цепь я лично вам вручил!
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Конечно, вы. Я никогда сей факт не отрицал.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Не только отрицали и — клялись.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Кто слышал, что я клялся либо это отрицал?
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Ушами собственными слышал. Ты — проходимец. Тебе нет места в обществе порядочных людей.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Мне оскорбление такое нанести способен только негодяй! Я честь и честность защитить свои намерен, коль вызов мой готовы вы принять.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Готов я, негодяй!
(Обнажаю мечи.)
(Входят Адриана, Люциана, Куртизанка и другие.)
АДРИАНА:
Его не троньте! Он — безумен. К нему бросайтесь, отнимите меч. Свяжите Дромио и вместе отведите их домой.
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Молю вас богом — надо убегать. В аббатство — там укроемся от кары.
(Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский скрываются в аббатстве.)
(Входит аббатиса Эмилия.)
ЭМИЛИЯ:
Да снизойдут на вас и мир и благо. Что за причина вашего прихода?
АДРИАНА:
Пришла я за безумным мужем, который здесь — под крышею аббатства. Позвольте нам войти, связать его и отвести домой, где доктор ждёт его избавить от недуга.
АНЖЕЛО:
Я так и знал — умом он повредился.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Напрасно меч я обнажал.
ЭМИЛИЯ:
Как долго он страдает сим недугом?
АДРИАНА:
Он всю неделю скучен и невесел и на себя совсем не походил. И всё же — лишь сегодня утром им овладело истое безумие такое.
ЭМИЛИЯ:
А, может, в море потерял он судно? А, может, друга дорого схоронил? Иль грех любовный омрачил рассудок? Глаз молодой на красоту так падок. Которая из бед его постигла?
АДРИАНА:
Одна из них — последняя, я думаю, верна. А именно: любовь его из дома уводила.
ЭМИЛИЯ:
Его за это должно упрекать.
АДРИАНА:
Я точно так и поступала.
ЭМИЛИЯ:
Но, видно, не достаточно сурово.
АДРИАНА:
Всё в меру кротости моей.
ЭМИЛИЯ:
Надеюсь, не на людях?
АДРИАНА:
Случалось и на людях.
ЭМИЛИЯ:
Но, полагаю, что не часто.
АДРИАНА:
Всё монотонно повторялось день за днем: в кровати он не мог уснуть под градом многочисленных упрёков. Упрёками давился за обеденным столом. В гостях ли мы, наедине ли — везде беседа к этому сводилась: твердила я о низости поступков.
ЭМИЛИЯ:
Диагноз ясен — ты свела его с ума. Яд всякой женщины ревнивой опасен более клыков взбесившейся собаки. Речами длинными короткими ночами в тупик рассудок мужа завела. Глотая натощак приправы острые упрёков за столом, он заболел уже и лихорадкой. От лихорадки до безумия — всего один лишь. Лишив веселья и досуга, склонила к меланхолии супруга.
От меланхолии — прямой маршрут к недугам, где яд у каждого недуга припасён.
Без пищи и досуга не живётся,
И зверь и человек свихнётся.
Помощницею ревность здесь была,
И до безумия супруга довела.
ЛЮЦИАНА:
Был мягок, незлобив её упрёк,
А он же и свиреп был и жесток.
Ну, по чему ж, сестра, молчишь об этом?
АДРИАНА:
Запали в душу мне её слова. Идёмте же скорее мы за ним.
ЭМИЛИЯ:
Нет права никому в аббатство заходить.
АДРИАНА:
Так пусть супруга слуги приведут.
ЭМИЛИЯ:
Супруг аббатство выбрал для защиты и стены эти защитят его от всяких посягательств. Он будет здесь, пока умом не важен. Быть может, я верну его к рассудку.
АДРИАНА:
Я нянькой быть хочу и медсестрою, лечить его недуг и обиходить. При этом мне помощников не надо — святая то обязанность моя. Позвольте же забрать его домой.
ЭМИЛИЯ:
Терпения набраться вас прошу. Его пока не надо беспокоить. Всё, что имею и умею испытаю: бальзамы лучшие, сиропы и молитвы, и попытаюсь к разуму вернуть. Таков мой долг, таков обет. Решения другого нет. Оставьте мужа здесь и уходите.
АДРИАНА:
Отсюда не уйду и мужа не оставлю. Не гоже вам супругов разводить.
ЭМИЛИЯ:
Смирись и уходи. Ты мужа не получишь.
(Уходит.)
ЛЮЦИАНА:
Иди проси у герцога защиты.
АДРИАНА:
Идём, идём! К его ногам я брошусь и буду плакать и молить его без меры, пока он не изволит сам помочь мне мужа вызволить отсюда.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Сейчас, когда часы указывают пять после полудня, сюда сам герцог должен появиться: в долину меланхолии и грусти, где смертный приговор всегда вершится. Вот там, за рвом аббатства это место.
АНЖЕЛО:
По случаю какому он прибудет?
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Купец из Сиракуз здесь будет обезглавлен лишь за то, что в город прибыл вопреки закону.
АНЖЕЛО:
Вот и они. Придётся нам присутствовать на казни.
ЛЮЦИАНА:
Пади к его ногам перед аббатством.
(Входят Герцог Солин со свитой, Эгеон с непокрытой головой, палач и стража.)
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Публично объявите ещё раз, что, если кто-то выкуп за него назначенный заплатит — старик останется живой. Такую милость я ему дарую.
АДРИАНА:
Прошу, великий государь, от аббатисы защитить!
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Она высоких нравственных достоинств госпожа и не способна причинить вреда другому.
АДРИАНА:
Позвольте, ваша светлость, вам поведать. Супруг мой Антифол, владыка и всего хозяин по вашим грамотам, по сердцу моему, сегодня впал в безумие и гнев. Сбежав из дома со слугою, таким же сумасшедшим, как и он, бродил по городу, пугая горожан, врывался в их дома и силой отбирал в порыве сумасшедшего недуга их драгоценности и кольца. А по сему был связан и домой отправлен. Сама же я пошла убытки покрывать, которые супруг мой в сумасшествии нанёс. Не знаю как, но из-под стражи он сбежал. Он со слугою сумасшедшим, с мечами наголо на нас набросились во гневе. Нам удалось бежать, но мы вернулись, чтоб снова из пленить. Однако, здесь взяла их под защиту аббатиса, укрыв в монастыре. Забрать домой мне мужа не даёт. Великий герцог, волею своей решите отпустить безумных на лечение домой.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Супруг твой славен ратными делами и я, когда ты с ним решила разделить супружеское ложе, дал клятвенное слово государя ему потворствовать во всех его делах. Стучите в монастырские ворота, просите аббатису выйти. Пока я спора не решу, я с этого не сдвинусь места.
(Входит слуга.)
СЛУГА:
Сударыня, сударыня, спасайтесь! Хозяин и слуга уже на воле. Служанок отдубасили и доктора связали. А бородёнку доктора палили головешкой:. как только бородёнка загоралась, тот тут же из лохани поливалась. Пока хозяин просит докторишку потерпеть, слуга его стрижёт под идиота. Коль помощь срочно не пришлёте, они прикончат докторишку.
АДРИАНА:
Какую околесицу несёшь ты! Они же — здесь, а ты нас вводишь в заблужденье.
СЛУГА:
Клянусь, сударыня, я собственною жизнью, что говорю вам истинную правду. Как видел это, дух не перевёл. Они грозятся и до вас добраться, чтоб опалить лицо и вас обезобразить.
(Крик за сценой.)
Да разве вы не слышите его? Скорей бегите!
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Ко мне скорее подойдите и не бойтесь! Охрана, будьте наготове!
АДРИАНА:
О, господи, ведь это мой супруг! Он, словно, невидимкою витает, и вы — свидетели сему.
Минутою назад он был в аббатстве и вот — уж здесь. Непостижимо это здравому уму.
(Входят Антифол Эфесский и Дромио Эфесский.)
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Вас , государь, и, правосудие, о милости прошу. Служил я вам и правдою и верой, своею грудью, от врага спасая, вас прикрыл — на теле памятью зияют затянувшиеся раны. Ужели кровь моя защиты не достойна?
ЭГЕОН:
От страха перед смертью я в бреду иль помешался ? Я вижу сына Антифола и его слугу.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Спаси меня от той, светлейший, которую ты в жёны прочил мне! Больнее ран мне жизнь не наносила, чем те, которые супруга нанесла. Да будет проклят день, в который так унизили меня!
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Откройся — буду справедлив.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Меня сегодня не впустили в дом в момент, когда супруга мужу изменила.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Ужасный грех! Скажи мне, женщина, ужели было так?
АДРИАНА:
Нет, государь. Все трое — он и я с сестрою сидели за одним столом. Клянусь собою — ложь сплошная всё, что говорит супруг.
ЛЮЦИАНА:
Да чтоб мои погасли очи, да чтоб терзаться дни и ночи, но всё, что говорит сестра — не ложь!
АНЖЕЛО:
О, лгуньи женщины! Вы обе — клеветницы. Безумец обвиняет их по праву, государь.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Мой государь, поведаю, что есть: я ни вином, ни яростью рассудка не вредил, хотя и мудреца такое б унижение свихнуло. Я после дел спешил домой к обеду, но эта женщина мне не позволила войти. Вот — ювелир, он был со мною рядом и , коль не в сговоре с моей женю, подтвердит, что так оно и было. Мы вместе дом покинули и встретиться решили в «Дикобразе», где я обедал с Бальтазаром , куда он должен был доставить цепь, но не принёс. А завершив обед, отправился искать я ювелира, и встретил с этим господином. Сей ювелир меня пытался убедить, что будто цепь вручил мне лично. Клянусь вам богом — эту цепь в глаза я не видал. Но он велел меня арестовать. Закону подчинившись, направил я слугу за выкупом домой. Слуга же денег не принёс. Тогда я страже предложил пойти за выкупом домой. Но по пути мы встретили мою жену, её сестру и свору подлецов, а в их компании был некий доктор Пинч с голодной мордою и тощий, как скелет. Сей заклинатель, вышедший из гроба, был нанят, чтоб с ума меня свести. Он щупал пульс, сверлил меня глазами, а в заключение воскликнул: «Бес в него вселился»! Все, навалившись дружно, нас со слугою повязали, затем упрятали в подвале. Верёвку я зубами перегрыз и, получив свободу, немедленно решил явиться к вам о правосудии молить. За унижение и срам я, с вашего согласия, всем должное воздам.
АНЖЕЛО:
Обедать дома он не мог. Я подтверждаю, поскольку в дом его была закрыта дверь, Я этому свидетель.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Но цепь он получил из рук твоих?
АНЖЕЛО:
Да, государь. Когда в аббатство он бежал скрываться, все видели ту цепь на шее Антифола.
ВТОРОЙ КУПЕЦ:
Клянусь: своими слышал я ушами, как вы сознались в том, что получили цепь, хотя до этого в обратном убеждали меня и ювелира на базаре. Вот почему я меч решился обнажить. Затем вы скрылись за воротами аббатства и вновь чудесным образом вдруг объявились здесь.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
За стенами аббатства никогда я не бывал, мечом своим вы никогда мне не грозили, как никогда не видел цепи я. О, небеса, придите же на помощь! Всё это — ложь от самого начала!
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Как много непонятного во всем! Похоже, опоила всех Цирцея. Как может быть он здесь, коль он — в аббатстве? Как может сумасшедший здраво рассуждать? Как может быть он за столом и одновременно за дверью с ювелиром? А ты, что скажешь?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
В таверне «Дикобраз» он с ней обедал.
КУРТИЗАНКА:
Я подтверждаю, что обедал и то кольцо он снял с моей руки.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
И это правда, государь. И перстень взял я у неё.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Ты видела, как он в аббатстве скрылся?
КУРТИЗАНКА:
То так же верно, как и вы — передо мной, светлейший.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Всё это странно! Позовите аббатису. Вы сговорились или просто — без ума.
(Один из слуг направляется в аббатство.)
ЭГЕОН:
Великий государь, позволь мне молвит слово. Я, к счастью, вижу друга, который за меня внесёт залог, избавив от постыдной казни.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Я позволяю, сиракузец, говори.
ЭГЕОН:
Скажи-ка, не тебя ли называют Антифолом, слугу ж привязанного Дромио зовут?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Лишь час назад я был верёвкой связан, но господин верёвку перегрыз, теперь уже не связан, но к господину своему навечно я привязан.
ЭГЕОН:
Уверен, что вы вспомните меня.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Как вас, я вспоминаю, нас связали. Не пациент ли Пинча вы, бедняга?
ЭГЕОН:
Что странно на меня вы так глядите? Ведь вы прекрасно знаете меня.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Я в жизни вас не видел никогда.
ЭГЕОН:
С тех пор, как мы в последний раз встречались, меня обезобразило несчастье, художник время наложил свои ужасные мазки на мой увядший лик. Но голос мой остался прежним. Ужели вы его не узнаёте?
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Не узнаю.
ЭГЕОН:
А ты?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
И я не узнаю.
ЭГЕНОН:
Такого быть не может.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Может, господин. Ведь если человек чего-то отрицает, то верить надо бы ему, я полагаю.
ЭГЕОН:
Он голос мой не узнает! Ужели семь прошедших лет так много горестных мотивов вплели в мой голос и родную речь, что сын меня не узнаёт? Хотя щербатое лицо покрыто зимнею порошей, а в старых жилах леденеет кровь, но всё же на закате дней я памятью владею, в глазах моих ещё теплиться свет и звуков мир воспринимают уши. И эти все свидетели твердят мне, что ты — мой сын, мой Антифол.
АНТИФЛ ЭФЕССКИЙ:
Я никогда не видел своего отца.
ЭГЕОН:
Мы, мальчик мой, семь лет назад расстались в Сиракузах. А, может, ты стыдишься признавать меня в беде?
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Вот — герцог, вот — сограждане мои и все вам скажут, что никогда я в Сиракузах не бывал.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Скажу тебе, купец из Сиракуз: вот двадцать лет, как его патрон и он ни разу не был в Сиракузах. Твой старческий маразм усугубляется боязнью смерти.
(Входят Эмилия, Антифол Сиракузский и Дромио Сиракузский.)
ЭМИЛИЯ:
Великий государь, взгляните на него — он всеми здесь обижен.
(все их обступают.)
АДРИАНА:
Я вижу двух мужей. А не обман ли это?
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Один из них — есть дух другого. И эти двое - тоже. Кто скажет, где реальность, где — виденье?
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Я, сударь, Дромио. Его ж гоните прочь.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Я, сударь, Дромио, позвольте мне остаться.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Тебя ли вижу, Эгеон? А, может, твой витает призрак?
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
О, мой почтенный господин, кто вас осмелился связать?
ЭМИЛИЯ:
Кто б не связал, я путы разрублю и дам свободу мужу. Скажи, почтенный Эгеон, не ты ль женат был на Эмилии когда-то, которая двух сыновей прекрасных в одночасье родила? А коли так, - скажи об этом мне — Эмилии своей.
ЭГЕОН:
Коль я не сплю — Эмилия моя передо мною. А если так, то расскажи мне о судьбе сынишки, который был привязан к мачте и с тобою плыл.
ЭМИЛИЯ:
Я, сын и Дромио — все были подняты на судно моряками Эпидамна. Но позже рыбаки Коринфа силою мальчишек отобрали у меня и я осталась без детей на корабле из Эпидамна. Что сталось с ребятишками — не знаю, а я, как видишь, пред тобой стою.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Ну, вот и разрешается задача: два Антифола — схожи меж собою, два Дромио — похожи, как две капли. Их судьбы море злое разбросало, но добрая фортуна всю родню объединила. Ты, Антифол, к нам прибыл из Коринфа?
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Нет, сударь, я — из Сиракуз.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Так встаньте врозь. Я вас не различаю.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Я, ваша светлость, прибыл из Коринфа.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
А вместе с ним и я.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Привёз нас в город знаменитый воин, принц Менафон — прославленный ваш дядя.
АДРИАНА:
А кто ж из вас со мною отобедал?
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Я, госпожа, имел такую честь.
АДРИАНА:
Но вы ж не мой супруг?
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Уж это точно, что не ваш.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Не ваш, хоть вы меня и мужем называли. Сестра же ваша, кладезь красоты, меня назвать пыталась братом.
(Обращаясь к Люциане):
И если всё действительно не сон, то главные слова, что вам тогда адресовал, имеют силу. Я же — жду ответа.
АНЖЕЛО:
А это цепь моя, я полагаю.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Конечно, ваша. Я не отрицаю.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Так вы за эту цепь меня арестовали?
АНЖЕЛО:
За эту, сударь. Я не отпираюсь.
АДРИАНА:
Я с Дромио вам деньги отослала на залог, но он, как видно, деньги не донёс.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Послали, видно, только не со мною.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
От вас я получил мешок дукатов, мой Дромио их в целости доставил. Мы постоянно меж собою все встречались и каждый раз обознавались: то путали господ, то слуг — ошибки множились, пугал и увлекал нас странный круг.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Дукаты — выкуп за отца.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Не надо выкупа. Дарую жизнь ему.
КУРТИЗАНКА:
Кольцо моё верните, сударь.
АНТИФОЛ ЭФЕССКИЙ:
Возьми кольцо, спасибо за досуг.
ЭМИЛИЯ:
Почтенный герцог, все, кто здесь собрались, прошу вас удостойте чести, примите приглашение пожаловать в аббатство, там изложу я вам судьбы своей зигзаги. Все, кто сегодня пострадал, запутавшись в ошибках, получат здесь вознаграждение за все потери. О, сыновья мои, сегодня я сняла обузу, которую носила тридцать долгих лет. Вы, государь, мой муж, моих два сына с верными рабами, пойдёмте праздновать великий праздник — мук великих завершенье.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
На этот пир иду с открытым сердцем.
(Все уходят, кроме Антифола Сиракузского, Антифола Эфесского, Дромио Сиракузского и Дромио Эфесского.)
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Мне, сударь, вещи с корабля забрать?
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Какие, Дромио, ты вещи погрузил?
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Те вещи, что в «Кентавре» были.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Ты мой или не мой? Я ль твой хозяин, Дромио, скажи? Мы о вещах поговорим потом, сейчас иди и обними-ка брата. Что может быть важнее этого момента!
(Антифол Сиракузский, Антифол Эфесский уходят.)
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
На кухне вашей есть толстуха, которая меня пожарить собиралась. Надеюсь, что она мне не женой — невесткой будет.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Я на тебя, как в зеркало смотрюсь, и вижу, что совсем не плох собою. Пойдём повеселимся-ка со всеми.
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Я пропускаю старшего вперёд.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Вопрос, который следует решить.
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Мы бросим жребий, а пока иди вперёд.
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Тогда вот так:
Мы появились братьями на свет,
И разницы меж нами нет!
(Уходят.)