ЖИВУ И ПОМНЮ
12 марта 2011 года, по приглашению своего друга детства – Мельника Виктора Федоровича, проживающего теперь в Архангельске и работающего на судоремонтном заводе в Соломбале, побывал на встрече Белушского* землячества. Собралось более шестидесяти человек. Иных не видел более сорока лет.
У меня было с собой несколько экземпляров номера «Выбор НАО» от первого марта этого года, где было напечатано эссе «Спаси и сохрани».
После выступления, подошла ко мне Люба - дочь бывшего начальника Белушской базы Печорского рыбокомбината Зевакина Ивана Леонидовича, работавшего там с 1951 по 1966 годы.
Она подарила мне книгу стихов своего отца, где в числе прочих есть стихотворение «Крест» (http://arhpress.ru/rubeg/2006/10/5/19.shtml) , написанное о событии, произошедшим с моим дедом – Матвеевым Григорием Павловичем.
Эту историю я слышал когда-то давно, еще в детстве. Как дед - на своем судне «Землепроходец» попал в Чешской губе в жесточайший шторм – были сломаны мачты, заглох двигатель, на борту возник пожар.
Но Провидению было угодно – все остались живы. Судно выбросило на берег в районе мыса Сувойный – севернее Волонги. И дед, с командой – из обломков мачты – поставили на мысе трехметровый обетный крест. В память своего чудесного спасения.
Да – дед в своей жизни пережил и повидал немало. Участвовал в высадке Папанинской четверки на паковый лед в районе архипелага Земля Франца Иосифа. Спасал экипажи полярных конвоев.
О многом могли бы рассказать его дневники, которые он вел регулярно и аккуратно – за многие годы. Но - к сожалению, до наших дней они не сохранились. Остались лишь разрозненные воспоминания детства, несколько старых, пожелтевших фотографий, да отдельные документы.
Странная штука – память. Живешь спокойно и размеренно, ходишь на работу, занимаешься повседневными делами, но достаточно какой-то одной мелкой детали, что бы перенестись в прошлое, зацепившись за один, давно забытый факт биографии и картинка прошлого разворачивается цветной полномасштабной картиной, как нынче модно говорить – в формате 3D. Выплывают мельчайшие детали, ощущаешь запахи, звуки, слышишь голоса давно ушедших людей и понимаешь, что они все дороги тебе, и ты любишь их, и помнишь – такими, какими они были, есть и навсегда останутся в твоей памяти.
… - Ну, вот, чего ты маешься!? Сходил бы к врачу, что ли. У нас, вона, молодой врач приехал – только что из Архангельского города. Мединститут закончил. Сказывают, специалист широкого профиля! Полубояров – фамилия. И тебе, Бог даст, поможет! Римма Алексеевна, прекратив обряжаться возле печи, села на табуретку и перебирая пальцами передник, сочувственно посмотрела на меня:
- Чай, хуже-то не будет! А то уж и смотреть больно на тебя. Сколько можно анальгином-то питаться! Тесто, вон, наставила. Пирогами угощать буду. А ты и не ешь ничего, ажно с лица спал! Иди-ка, давай, белеюшко, иди! Раскрасневшееся лицо с лоснящимися скулами и не здорово блестевшими глазами выдавало в ней застарелого гипертоника – сколько раз сам «Адельфан» ей посылал.
Римма Алексеевна Гулькова – вторая жена дяди Саши – Малыгина Александра Ивановича – всю жизнь проработала в пекарне села Нижняя Пеша. Было ей под шестьдесят, характер заводной и неунывающий - про таких говорят: «Шебутная!» Без дела не сидела. А дядька беззлобно говорил: «Балаболка!». А поговорить Римма Алексеевна любила, так что в этом плане я с дядькой был солидарен. Ну, дядя Саша, скажет, так уж, скажет! За ним не заржавеет! Кержак хозяйственный! Все, что б - по нем было!
Впрочем, они хоть и ссорились, время от времени, но жили довольно дружно, водили дружбу со многими, особенно привечали летчиков – в доме постоянно, кто-нибудь, да гостил.
Тетка – хозяйка хлебосольная. Гостей угостить любила. И без гостинцев никого не отпускала.
Дядя Саша – сводный брат моей матери - был отменным рыбаком и охотником, а в жизни – капитаном-механиком на самоходной барже ГТ-24, принадлежащей рыбкоопу.
Одним из примечательных фактов его биографии, помимо знаменитой присказки: «Васито» - что означало, скорее всего, простое «Вообще-то», заикания и косолапых ног – «Год на бочке сидел!», было то обстоятельство, что родился он 29 февраля 1928 года и, по укоренившейся традиции, считал своим долгом – раз в четыре года – «В день настоящего» – как он говорил – «законного» дня рождения – «поставить на уши» всю деревню. Что, ему, с неизменным успехом и удавалось! Кто ж от «халявы» то откажется!
Дети – от первой жены Татьяны - Валерка и Галина давно выросли и уехали. Валерий – подполковник, жил в Харькове. Галька – в Москве.
А Римма Алексеевна прославилась на все село не только отменными пирогами и тортами, которые ей заказывали и из Нарьян-Мара – даже из Окружкома партии - на дни каких-либо юбилеев или торжеств, но и тем, что подкармливала всех окрестных воробьев, особенно зимой – благо крупа и зерно в доме не переводились. Доходило до смешного! То, что воробьи по утрам стучались в окно, это еще ладно.
Представьте такую картину. Выходит наша дорогая Римма Алексеевна из дома поутру, а тут уже ее встречает целая стая воробьев – разве, что на голову не садятся! И вот – идет она своей характерной ковыляющей походкой - по причине больных ног - по деревне, в магазин, а они летят позади ее, но не обгоняют, а именно позади – целой тучей. Она заходит в магазин, а воробьи рассаживаются на крыше и ждут, что-то шумно обсуждая между собой на своем птичьем языке и нетерпеливо выглядывая - когда ж она выйдет, наконец?
И вот, значит, выходит она, идет обратно, а они опять - летят позади ее, провожая до дома. А там начинается процесс кормления на специально сделанных кормушках во дворе. Такой тут гвалт поднимается! Без смеха и слез смотреть невозможно! Ну, чисто мама родная! Она им и имена давала! Особенно приметным. У воробьев, говорит, тоже, характеры, как у людей. Двух одинаковых не бывает!
Да. С Риммой Алексеевной, да Александром Ивановичем не соскучишься! Юмористы еще те! Каждый раз, приезжая к ним в гости – уедешь с какой-нибудь новой историей!
Зуб начал беспокоить еще в городе, дня за три до моего отлета в Нижнюю Пешу. Очередная командировка. Связной радиоприемник, на этот раз, вышел из строя. С ним-то разобрался быстро. Тут, самое главное – не спешить, как бы это и не показалось странным. В любом деле не нужно спешить. Не зря ведь говорят: «Поспешишь – людей насмешишь!».
А то многие даже техническое описание не удосужатся прочитать, чтобы узнать, где кнопка «Выкл.» находится! Вот, насчет зубов – другое дело! Тут - лучше не затягивать! Но, за сборами, выкроить время сходить в городе к Сашке Исакову – врачу-дантисту, все было не собраться. И – вот итог. Вся нижняя челюсть превратилась в сплошную болевую точку. Уже и таблетки не помогали. Ни поесть, ни поспать! Какая тут работа!
- Ладно. Уговорила! Пойду сдаваться. Все одно – не лечить тут, рвать надо! Разберется, думаю, твой молодой специалист! А воробьи то где твои?
- Да, какие сейчас воробьи то, милый? Лето же. Июль месяц. Еды везде навалом. Так, бывает, прилетят на минутку, чего-то прочирикают, да и полетели по своим делам! Ты зимой приезжай, они тут все и будут. Ты, давай, иди! Иди. А я тут пока еще пообряжаюсь. Баньку протопить надо. Саша к вечеру должен из рейса прийти. По воде. Судно разгружают. В Белушье. Три рейса уже сделали. Да и еще одно на подходе. В магазин схожу. Бутылочку куплю. Чего-то в одночасье все закончилось. Ступай уж.
Больница встретила меня прохладной тишиной и пустыми коридорами. Идти недалеко. Метров двести по улице. От памятника воинам-землякам, погибшим на фронте. Мимо интерната и сельской библиотеки - с бюстом Чехова во дворе.
- Эх, интернат, интернат! Два года тут прожил. Десятилетку заканчивал в 75-ом. Здесь и выпускной был. В поселковой столовой отмечали! Есть, что вспомнить!(http://www.proza.ru/2018/12/27/496)
- А тут прохладно! Не то, что на улице! Десять утра, а уже такой зной! Ни ветерка. Жаркое лето в этом году!
Из кабинета выглянул молодой врач:
- Вы ко мне?
- Да, вот – зуб. Будь он неладен! Удалить бы, да и дело с концом! Сможете?
- Ну, проходи. Сейчас посмотрим! Полубояров, в белом, накрахмаленном халате, надетом поверх майки, усадил меня в зубоврачебное кресло, подогнал его по высоте:
- Ну-ка – показывай, который?
- А, вот этот, слева который - снизу – коренной.
- Понятно! Где-то тут инструмент был!? Выдвинув подряд несколько жирок в шкафу, достал внушительного вида щипцы с характерной насечкой на ручках – «Чтобы не скользили!».
- Вроде слегка заржавевшие!? Или мне показалось? Пощелкал ими:
- Ну, как говорится, с Богом! Открывай рот и держись покрепче!
Зуб, зараза, раскололся на три части! Весь рот был залит кровью, которую приходилось постоянно сплевывать. По прошествии сорока минут, в течение которых он меня измучил до полусмерти, все осколки наконец-то были удалены. И внешний вид у нас был еще тот! И я, и он были мокрыми от пота. Не знаю, кто больше испугался и переволновался, думаю - это в равной мере относилось к обоим.
- Уф-ф! Со звоном бросил щипцы на поднос:
- Вроде все?! Извини уж, так получилось!
- Ни хрена себе – извини!? Да убил бы, блин!
Впрочем, мне было уже все равно. Вытерпел! Удалил! Пошатываясь, встал, посмотрел на себя в зеркало на стене:
- Ну - и видок! Измученные глаза, слипшиеся волосы и струйки пота, стекающие вниз - под мокрую рубашку. Краше в гроб кладут! Всю челюсть разворочал! Тут, не то, что два часа, тут две недели заживать будет!
Полубояров, между тем, открыл сейф, достав внушительного вида стеклянную бутыль. С характерным звуком вытащил притертую пробку:
- Думаю, что заслужили мы с тобой по стаканчику! Да, и для обеззараживания не помешает! Медицинский! Слеза! Разлил спирт по стаканам, постукивая горлышком о края:
- Ну, давай! Не держи зла! Как получилось, чего уж теперь. Видно было, что он и сам не на шутку перепугался. Но дело до конца довел! А что до опыта, так это дело наживное! Угораздило же меня попастись! За место подопытного кролика!
- Да, ладно! Переживем! Запить то чего-нибудь сообрази. Чистый же!
- А-а-а, сейчас!
Тут невольно начинаешь вспоминать различные случаи из своей жизни, которые, так или иначе, связаны с зубами. Году в 79-ом Исаков установил рекорд по времени удаления зуба. Отсчет шел от момента усаживания в кресло и до падения его - зуба, как такового - со звоном на поднос. Или подношение его к вам под нос! Каламбур! Есть у них, зубных лекарей – такой приемчик. С шиком поднести вырванный зуб тебе под ясные очи! Не желаете, мол, взять на память!
У каждого свои рекорды. За - других - не отвечу. За себя, пожалуйста. Так, вот - тогда он удалил мне зуб за 22 секунды.
Много-много лет спустя этот рекорд был побит. Худенькой и миниатюрной по комплекции Мариной Валентиновной Фроловой. За что ей огромное и проникновенное спасибо! А теперь сравните ее и Исакова! Не зная, и не подумаешь, что эта - миловидная, молодая еще совсем, женщина - с огромными лучистыми и добрыми глазами - способна на такое! Вот, что значит умение и мастерство!
- Говоришь, сегодня дядя Саша то придет? А утром – обратно? В Белушье? Или, у Крайних судно стоит? Я бы, пожалуй, с ним прокатился. Бабушку с дедом навестил бы! Когда еще приведется у вас побывать?! Работа сделана, считай. Сегодня пятница, а билет у меня на понедельник. Чего скажешь?
- Так, чего сказать то? Судно то разгружали в Белушье. А другое – вроде как у Крайних должно встать. Римма Алексеевна сокрушенно посмотрела на меня:
А коли так, то не получится у тебя с ним-то уйти. Несколько раз провела ладонью по кухонному столу, разглаживая клеенку:
- Ты, вот чего! Спроси-ка у Васьки Фролова. Может он поможет. У них же на ЛТУ (линейно-технический участок связи) «Прогресс» есть. С «Вихрем» тридцатым. Так тебе даже лучше будет. И быстрее. Баржа – она и есть баржа. Хочешь, я сама ему позвоню?!
- Деревня – она и есть деревня! Все про всех, все знают.
- Да, не надо! Я сам к нему схожу. Ладно. Давай-ка, я лучше воды тебе натаскаю в баню то! Все делом заняться! А то с этим зубом только о нем и думаю! Все отвлекусь, да и тебе помогу!
- Ой, спасибо! Спасибо! А я уж и сама хотела тебя попросить!
По реке от Нижней Пеши до Белушья порядка сорока километров. Это - по прямой - около семнадцати. Из Белушья видно – как самолет заходит на посадку. Если по карте посмотреть, то сразу отмечаешь, как река извивается. Словно гусеница. Одному, без груза, да под «тридцатым Вихрем» - проскочить – плевое дело! Васька – начальник участка, все понял и без лишних разговоров «Прогресс» выделил. Сходили – заправили полный бак, запасную канистру засунули в багажник, проверили свечи и инструмент: «Мало ли - чего!».
- Ну, Вася! Кабинет себе на ЛТУ «отгрохал» – у начальника ЭТУС в Нарьян-Маре такого нет! Заходишь, как в Эрмитаж! Вишневые, покрытые лаком панели с резьбой! Встроенный сейф, внушительное кресло! И где только взял такое!? Телефон фактурный - в стиле начала двадцатого века – хромировка и слоновая кость - так и хочется снять с рычага трубку и сказать: «Але! Барышня! Соедините со Смольным!» А Ваську обрядить в кожаную тужурку и повесить на плечо маузер в кобуре! Ну, чисто Дыбенко в Зимнем дворце! В семнадцатом году!
За восемь лет, что я тут не был, изменения некоторые на реке произошли. Появились отдельные песчаные перекаты, на один из которых я «благополучно» влетел, сорвав «шпонку». Но, ничего, обошлось. Добрался – в лучшем виде. Под самый вечер, встретив на пути баржу дяди Саши и помахав ему рукой.
По высокому угору, вдоль огорода, мимо перевернутого вверх, давно не смоленым дном, карбаса деда. Резиновые сапоги и стеклянные банки, одетые на штакетины. Сушатся на ветерке. Выбеленные временем деревянные мостки – босиком ходи – не занозишься. Гай – пес – настороженно пригнув голову, подслеповато вглядываясь: «Кто это к нам пожаловал в такое позднее время?!», услышав оклик, виновато - радостно виляя хвостом, признал меня и ткнулся холодным носом в ладонь.
- Эээ, братец! Время никого не щадит! Совсем ты стареньким стал! А каким был!? Помнишь?! На трактор бросался! Мужики как-то раз, ради смеха, влили в пасть рюмку водки – вот он и показал свое собачье геройство!
Или я стал высоким, или дом ниже, но в притолоку двери лбом стукнулся прилично! Кажется – время остановилось. На стене – судовые, с завинченными барашками, часы деда. Под стеклом, в рамке – Похвальная Грамота от Наркома рыбной промышленности А. Микояна – «За образцовое руководство судном».
И грамоты тогда были номерные! № 7533 от 12 апреля 1944 года.
Старинные, родовые иконы в красном углу. Святой Архангел Михаил в окладе. И эта надпись на старославянском – «В поясе Марифа, с Артемием канон», смысл которой я, до сих пор, не смог понять. В голове промелькнула шальная мысль, что сейчас я сам, только маленький, выбегу из-за угла и встречусь сам с собою, только повзрослевшим! Выдвинул жирку кухонного стола:
- Ага! Здесь! Старый, кухонный нож, со сточенным, на нет, лезвием. Тяжелая стальная ложка деда с выцарапанной буквой «А» - память о погибшем в море друге.
Не знаю почему, но по укоренившейся традиции, всегда привожу бабушке в качестве подарка очередной цветастый платок. И она, накинув его на плечи, расцветает, как девушка на выданье и начинает осматривать себя в зеркало и прихорашиваться. Как-то, зайдя в комнату, застал ее сидящей у раскрытого сундука и перебирающей все эти платки, привезенные в разные годы. Целую кучу платков. Так навсегда и врезалась в память эта сцена – как она своими натруженными руками, с вздувшимися венами перебирает эти платки и снова складывает их обратно, аккуратно разглаживая по краям. Подошел сзади, поцеловал в затылок и крепко обнял за плечи, вдыхая запах ее волос, понимая, что дороже этого у меня нет ничего.
- А дедко-то совсем плох стал. Заговаривается. Все собирается поехать на Родину – в Койду. Слезы в глазах.
Чай – из самовара. Вода из колодца – пей – не напиться! Сладкая! Вместо телевизора – окно на кухне, в которое далеко видно. Вдоль улицы. Кто, куда пошел – начинает выстраиваться логическая цепочка – зачем, к кому. А с самоваром связана одна история с тем же самым Валеркой – сыном дяди Саши. Все вспоминают со смехом! Когда был маленьким, взял, да и поцеловал его! Мне, говорит, этот мальчик – отражение в самоваре – понравился! Ну, и – обжег губы, ясное дело! Вот, переполоху то было! Долго потом ему губы гусиным жиром мазали!
А ведь бабушка однажды спасла от верной смерти мою сводную сестру – Ларису. В каком я тогда классе учился? Пожалуй, в четвертом. Бабушка редко к нам заходила. Не привечала она отчима. А тут зашла. Случай решает все. А Лариска играла, сидя в детской кроватке, были такие кроватки металлические, у которых вертикальные поперечины сверху закреплялись завинчивающими шариками. Смотря, как завинтил, конечно. Ну, Лариска и умудрилась шарик один отвинтить. Она всегда сильной была. И – естественно – засунула его в рот. И подавилась. Вся посинела, задыхаясь. Мать в ступоре – схватила ее в охапку, орет: «Ой, доченька! Ой, лихо!». А бабушка спокойно, вырвав Лариску из ее рук, перевернула вниз головой, шлепнула по заднему месту – отчего шарик сам и выпал, дунула в рот и - нате, вам, пожалуйста! Жива, девушка! Живет и здравствует! Отчим, придя вечером с работы, кроватку эту топором изрубил, даром, что металлическая! Силы-то не меряно!
Все мы родом из детства. Из тех ушедших, далеких, светлых дней, что никогда не повторяться, но будут жить в нас всегда. Дед умер в 89-ом. Бабушка – в декабре девяносто третьего. А родились в один год – 1906-ом. В день ее смерти я был в Белушье – устанавливал телевизионную станцию. И запустил ее в работу именно в этот день. Недавно не стало и дяди Саши.
Теперь поехать не к кому.
Хотя, может, я тут не прав. Поехать есть к кому!
К нашей памяти, сходить на могилы ушедших, дорогих тебе людей и понять, что они навсегда – незримо - с тобой, и ты благодарен им за то, что стал тем, кто ты есть на этом Свете и прошептать: «Спасибо, милые, за все, что вы для меня сделали». «Я живу и помню Вас и простите, если в чем был не прав!»
Живу и помню!
Архангельск – Нарьян-Мар. Март 2011.