Деревья росли все реже, сквозь кроны пробивались лучи дневного солнца, расплавленным золотом ложились на железо доспехов. Кони грудью проломили невысокий кустарник, вынесли нас на простор. Я вертелся в седле, захваченный окружающим великолепием, силился углядеть все разом. Вокруг раскинулся чистый и нетронутый мир, сияющий первозданной красотой. В моем Отражении такой остался, наверно, только в самых отдаленных глухих уголках. Я привстал в стременах, грудь разошлась, вбирая свежий, напоенный запахами лугового разнотравья, воздух. В лесу тоже было хорошо, но здесь еще и небо, невероятно синее, такого еще никогда не видел, огромные облака плывут по нему причудливыми замками, извиваются сказочными драконами, прямо на глазах меняют форму и превращаются в диковинные снежные горы. Впереди дорога, ведущая неизвестно куда, для меня она без начала и без конца, десятки ночевок под открытым небом или во встречных деревнях… Я буду Стражем! И мне нравится это Отражение!
- Привал! – объявил Добрыня.
Он легко спешился, хотя я уже знаю, что кольчуга на нем весит, и весит немало, вместе с Ильей скрылся за деревьями. Алеша развернул маленький узелок, я увидел здоровый кусок высушенного мха и пару камешков. Попович ловко нащипал пучок мха, сложил шалашиком маленькие веточки и только когда взялся за камешки, до меня, цивилизованного олуха, дошло, что о зажигалках здесь никто и не подозревает, огонь разводят вот так, кремнем, как повелось от начала времен.
Камни столкнулись с сухим треском, будто кастаньеты в руках танцовщицы. Алеша держал кремни под углом, будто по спичечному коробку чиркал, и после нескольких ударов искра попала в мох, к небу потянулась тоненькая ниточка дыма. Попович упал на колени, дул тихо и осторожно, а когда струйка дыма уплотнилась, подкинул щепочек и уже раздувал не боясь, надувал щеки так, что я невольно вспомнил старинные географические карты моей родной Земли. Там ветра как раз и изображались в виде дядек, так же свирепо надувающих щеки.
Наконец показались язычки бледного, в свете дня пламени, лизнули растопку, сперва несмело, потом расхрабрились, маленький костерок весело затрещал.
Алеша раскладывал на тряпочке ломти хлеба и сыр, воткнул крепкие рогульки, подкинул в огонь несколько толстых сучьев.
- Вот так, - он поднялся и отряхнул колени. – Костер готов. Сейчас Илья с Добрыней принесут хворост, можно будет и мясо пожарить. А пока будет жариться, перекусим, чем есть. – Он обвел хищным взглядом приготовленную снедь. – Ух, и наемся!
Алеша протянул руку за новой веткой, молодой огонь, как ребенка, нужно постоянно кормить, и застыл на месте, глядя мне за спину.
Я развернулся на пятках и вздрогнул от неожиданности. Девять человек появились, будто из ниоткуда. Не такие высокие и статные как Добрыня, да и сильномогучему Муромцу уступают, уступают, но все с оружием в руках, жилистые и подвижные. Все в длинных свободных халатах, только у одного поверх халата надето что-то непонятное, вроде передника, какой носят повара. Все смуглолицые, черноволосые, с восточным, как говорили в моем Отражении, разрезом глаз.
Попович взлетел с земли одним легким, невероятно плавным движением. В руке блещет сабля, когда только успел достать, шагнул вперед, будто невзначай, но сразу прикрыл меня, растерянного и не знающего что делать.
- Степняки!
- Ой, урус-батур! – воскликнул тот, что в переднике, весело сверкнув белыми зубами. – Злой урус нас рубить, мал – мала башка сечь!
Остальные загоготали, растянулись в стороны, охватывая нас кольцом, в их руках появились легкие топорики с хищно изогнутыми клювами.
Я беспомощно осматривался, под рукой ничего, что могло бы сойти за оружие, даже камня никакого не найдешь. Да и девятеро против двоих, исход ясен, пусть даже один – это легендарный богатырь. Все равно вскочил, сжимая кулаки, чем вызвал новый взрыв хохота.
- Вай – мэй, два богатур! – заливался облаченный в передник. – Боюсь, боюсь!
Он тоже потащил из ножен саблю, я застыл, не веря своим глазам. Всегда думал, что сабля – это что – то такое изящное и легкое, а здесь целый тесак, любой мясник обзавидовался бы.
Кольцо вокруг нас сжималось, я на всякий случай перевел «Пигмалиона» в режим высшей защиты. В таком состоянии он способен выдержать даже прямое попадание из танка, по крайней мере, как нас уверяли в Академии. Может, успею чем-то помочь Алеше.
И вдруг все замерли. Даже хохмач в переднике как-то резко сбледнул с лица, в глазах метнулся страх. Я проследил за его взглядом, сердце бешено застучало. Из – за дерева вышел Добрыня, баюкая в каждой руке по короткому копью, следом шагнул Муромец, на ходу вынимая из петли на поясе булаву.
- Бросай оружие! – Приказал Добрыня, взвешивая в ладони копье.
- Вай, урус - богатур! – теперь в голосе веселого печенега я не заметил насмешки. – Отпусти, а? Небом клянусь, мимо шли!
- Знаю я, чего ваши клятвы стоят, – зловеще прогудел Илья, баюкая в ладонях булаву. – С каких это пор вы, собачьи дети, по Руси мимо ходить стали?
Степняк вскинулся, в глазах полыхнула ярость. На месте богатырей я бы не нарывался, нападавших все же больше, если бросятся все разом, нас с Поповичем точно изрубят в капусту. Главарь открыл рот, я покрылся липким потом, в груди шевельнулась мерзкая холодная жаба.
Сухо треснула земля, перед ногами степняка выросло древко копья. Когда Добрыня успел его метнуть, я так и не понял, даже и не думал, что может вот так, на такое расстояние. Остальные сбились в кучу, на нас поглядывают затравленно и недоверчиво. Похоже, для них это тоже новость.
Напряженное молчание длилось вечность. Добрыня вроде бы тоже не шевелился, но, когда я перевел на него взгляд, в руках витязя второе копье уже готово к броску. Степняки стояли в нерешительности, как мне показалось, едва не час, хотя, может быть, что и минуту. Потом один осторожно положил на землю топор, медленно шагнул назад. За ним еще один. Другие отступили тоже, один за другим бросали оружие.
Добрыня стоял, не шевелясь, а степняки разом повернулись и исчезли среди высоких зарослей. Когда все скрылись, Добрыня быстро подошел к костру.
- Что вы так долго? – возмутился Алеша. – Я уж думал сам начать, да вы ж потом заклюете, что вам никого не оставили!
- Не бреши, - прогудел Илья.
- Я брешу? – оскорбился Попович. - Да мы бы с Яриком их одной задней ногой!
Он демонстративно отвернулся, угли уже готовы, пора вешать над ними мясо, только это и важно.
Я потрясенно смотрел, как Добрыня выдернул из земли копье, лицо все такое же спокойное и бесстрастное. Эти люди не играют, ну разве что хвастливый Алеша по молодости все еще задирает нос. Для Ильи и Добрыни это и в самом деле мелкая неприятность, плюнули и забыли, впереди еще куча дел…
Я бочком подобрался к Муромцу, спросил почему-то шепотом:
- А… почему они ушли? Да еще и оружие побросали? Их же девять человек было! А нас четверо, да и то… - я не договорил, и так понятно, что нас трое богатырей и один я, которому только богатырям хвосты на поворотах заносить. Ну, может, еще делать, что скажут. На большее, увы, не гожусь. Хуже всего, что теперь и сам начал это понимать с превеликой ясностью, стоило только посмотреть, как эти трое поступили в ситуации, в которой я, житель своего Отражения, всеми силами старался бы избежать конфликта.
Муромец потянул себя за бороду, хмыкнул:
- Почему ушли… а сам не понял?
- Нет, - честно признался я.
- Эй, тетерев! – весело крикнул от костра Алеша. Явно все слышал, хоть я и пытался говорить тихо, но от пронырливого Поповича не скроешься. – Нашел, у кого спрашивать! Вот я тебе все по-быстрому растолкую…
Илья только фыркнул, а Добрыня внезапно спросил:
- Скажи, вот если бы мы с Ильей не пришли, а этого болтуна убили, ты бы что сделал? Убежал?
Да, чуть не ляпнул я, это ж вы тут все крутые, а я, вообще-то, ни разу, в богатыри сдуру записался, ну, не в богатыри, а в рекруты, или как здесь новобранцев зовут. Но глядя в надменное лицо витязя, вдруг почувствовал, что меня накрывает волной злости. Тоже мне, сверхчеловек, заточенными палками швыряться любой обезьяне по плечу. Ответил медленно, стараясь, чтобы голос звенел, будто едва удерживаюсь от того, чтобы не дать в морду:
- За такие слова в дальних странах на бой вызывают! И бьются до смерти!
Илья утробно хрюкнул, я не сразу понял, что так смеется, а Добрыня скупо улыбнулся:
-Вот, вот… уже готов мне горло перегрызть, а ведь я только предположил. Сам видишь, что дрался бы. Может быть, даже злее, чем сначала.
- Верно, - подал голос Попович – Я ж его обогрел, накормил, одежду подарил. За такого орла, как я, он любого разорвет. А все потому, что я добрый!
Добрыня отмахнулся, продолжил:
- А все потому, что ты русский человек. Тебя держит с нами честь, чувство долга, ответственность. А они остаются даже тогда, когда все остальное уже рухнуло. Теперь понял?
Чушь ляпнул, конечно, у меня если и есть чувство долга, то только перед Академией, но я уже понимал правила игры, поэтому буркнул:
- Да причем здесь… Будто бы у всех не так!
- У них не так, - пояснил Добрыня. - Их держала вместе то ли жадность, то ли желание пограбить, то ли еще что… А у нас пограбить нечего, сразу видно. Разве что доспехи и оружие, так их еще и отнять надо! Они уже и сами не рады были, что с вами связались. А когда еще и мы подошли…
Я смолчал, ясно же, что перехваливает, нас двоих ободрали бы дочиста, пусть бы Алеша и успел перебить половину. Но любому приятно, когда его хвалят, особенно если вот такие вот терминаторы вроде как даже признают, что вполне, вполне…
Илья громыхнул:
- Всегда ты, Добрыня, умно говоришь! Даже слишком. Струсили они, что тут непонятно? Конечно, не побегут обратно в степь, это еще больший позор - вернуться голыми и босыми, но и грабить больше не смогут. Не с чем!
Я не сразу понял, почему вдруг голыми и босыми, потом сообразил, что печенеги, или как их тут зовут, побросали все оружие, а для Муромца это и значит быть голым. Мужчина может забыть одеть рубашку, это не страшно, а вот остаться без оружия, это да, тогда все плохо так, что хуже некуда.
Когда Добрыня отвернулся, я тихонько спросил:
- А как получилось, что он так умеет копья метать? Я и не думал, что так можно.
- Многие не думали, - буркнул Илья. – А он взял, и научился. Очень сложно, да, но, как видишь, возможно. Только – только из отроков в младшую дружину взяли, а Добрыня уже на дружинном дворе мало что не поселился. Часами копья метал, стрелял из лука, учился рубиться против одного, против двоих, троих… Вот и выучился, таких умельцев и вправду немного, даже в княжеской дружине.
Муромец пошел разбирать груду трофейного оружия, а я остался сидеть с открытым ртом. Какая же у этого князя дружина?
До вечера ехали спокойно, вокруг ни одной души, но богатыри все равно стараются не растягиваться, глазами обшаривают каждый холмик, где может затаиться враг. Добрыня не снимал ладони с рукояти меча. Даже болтун Попович вроде немного присмирел, застегнул кожаный кафтан, хотя броню так и не надел. Как я понял из разговоров, едем еще по Руси, но Дикое Поле уже близко, близко.
Солнце неспешно и величаво клонилось к закату, когда Добрыня вскинул руку, показывая, что здесь и остановимся на ночлег. Когда мы его догнали, богатырь уже спешился, ослабил подпругу и повел коня кругом, чтобы не запалился, когда допустят к текущему рядом ручью.
Алеша наспех расседлал коня, огонь принялся разводить в ямке, придирчиво отбирая только самые сухие ветки. Я помогал, как умел, облазил все вокруг в поисках хвороста, наконец, с торжеством притащил здоровенную корягу, такой хватит на всю ночь.
Илья обдирал подстреленных по дороге зайцев, уверенными движениями отшвыривал внутренности. Поймав мой брезгливый взгляд, удивился:
- Что, не видел никогда, что ли?
- Да нет… я помялся, не говорить же, что даже в школе не ходил на биологию, когда там потрошили лягушек. – Просто ты как-то…
- Да, Илюша у нас такой! – поддел вездесущий Попович. – Любит повеселиться, особенно пожрать.
- Я большой! – обиделся Муромец. – Мне надо много есть. Не то, что некоторым… - он искоса глянул на поджарого Алешу.
- Вот и я о чем говорю! – не унимался тот. – Только не все это понимают, это я такой добрый… Помнишь, как на пиру тебе кабана поднесли? Нес отрок блюдо, да возьми и поскользнись. Так наш Илюша, даром что важный и дородный, свинку у самого пола поймал.
-Так поймал же, - буркнул недовольный Муромец. – Слышал поговорку, про то, что глаза надо вырывать тем, кто вспоминает много?
Я недоуменно переводил взгляд с насупившегося Ильи на хохочущего Алешу. Тот пояснил сквозь смех:
- Просто Илюша у нас скромный! Не говорит про то, что кабанчика они поймали вместе с собакой, что под столом лежала. Так вместо того, чтобы проявить щедрость богатырскую, он бедную псину начал такими словами поносить, что даже князь вином поперхнулся! А князь у нас знаешь какой! – Алеша значительно поднял палец. – На трех языках разговаривает, в Царьграде бывал. Видать, и там такого не слышал…
- И что потом? – спросил я. Губы сами собой разъехались к ушам, хорошо, что Муромец вроде не смотрит в мою сторону.
- А сам как думаешь? – заулыбался Попович. – Так и тянули каждый к себе, пока пополам свинку не разорвали!
- И князь тоже выдумал! – огрызнулся Илья. – Завел моду собак в зал пускать! Сидели бы во дворе на цепи, ничего бы и не было.
После целого дня верхом тело ныло, жаловалось на тяжелую жизнь. Такое ощущение, что я превратился в один сплошной синяк, а ведь сегодня мы двигались относительно медленно. Представил, что за ощущения бывают после бурной скачки, и едва не завыл. Там, в родном Отражении, у меня, случалось, затекали ноги, даже когда просто долго сидел на стуле, здесь же придется привыкать к новым условиям.
Богатыри осматривали доспехи, Алеша с задумчивым видом водил точильным камнем по лезвию сабли, а я отполз от костра, моему «Пигмалиону» все одно, что лето, что зима, хоть бы и полярная. Свернулся клубочком, будто сплю, потихоньку включил карту. Спасибо родной Академии, все Отражения внимательнейшим образом осматриваются, исследуются, на каждое создаются подробные трехмерные карты, что постоянно обновляются.
Картинка отличная, я словно лечу над деревьями, только разум трезво напомнил, что все это – проекция, так сделали для удобства, а тело мое по-прежнему лежит там, внизу, подтянув колени к подбородку.
Костер удалился, превратился в крохотную яркую точку среди непроглядной тьмы. Верхушки деревьев зубчатым гребнем вырисовываются на фоне темного неба, все настолько реально, что пришлось снова напомнить себе, что это просто карта, всего лишь фотография, картинка, пусть и реальная до дрожи.
Я остановил скроллинг, запоминая место ночевки, выключать карту лучше всего, «вернувшись» к собственному телу, а то и психика может не выдержать таких скачков, у человека разум не всегда берет верх над инстинктами. В конце концов освоился, и стал перелистывать картинки, с каждым разом уменьшая масштаб, четкость изображений все равно фотографическая, при желании смогу разглядеть любую кроличью нору. Вот уже остался позади лес, его сменила широкая полоса степи, потом снова лес, холмы, потом справа появилась россыпь каких-то ярких точек. Я торопливо приближал и приближал картинку, на какой-то момент показалось, что камнем ухнул с небес на землю. Точки разрослись, превратились в множество костров. Смуглые темноглазые люди в халатах замерли в непринужденных позах, в каких застало очередное обновление данных: кто-то осматривает оружие и доспехи, кто-то наклонился подбросить хвороста в костер, но большинство спят, закутавшись в войлочные одеяла.
Дикое Поле, вспомнил я с холодком. Здесь уже не Русь, отсюда постоянно приходят с набегами конные отряды, что тревожат жителей пограничья, заставляют спать вполглаза и щекой на топоре. Этот вот отряд как-то просочился через все кордоны, по-здешнему – заставы, я же помню, что богатыри несли службу на далеких заставах. Там бурлит жизнь, каждый день может оказаться последним, русские витязи посменно становятся в караулы, уезжают в дозоры, чтобы успеть предупредить своих, если из степи нагрянет визжащая орда. Небольшие отряды останавливают своими силами, но некоторые все же исхитряются найти лазейки, не зная, что дальше их ждут внимательные жители приграничья.
Я снова уменьшил масштаб, но степь ошеломляла даже с высоты птичьего полета, куда не глянь, всюду словно застывшие морские волны, переливается высокая трава, изредка разбавленная островками невеликих холмов.
Помню, когда учился в школе, нам рассказывали, что постоянные набеги степняков происходили из-за их скученности и плохих условий жизни. Но, глядя на это ночное великолепие, я всерьез усомнился. Никаких следов человека, бескрайняя пустыня от края до края. Скорее уж, дело не в природе, а в людях, которым всегда кажется проще отнять чужое, чем создать свое.
Восточный край неба уже начал понемногу сереть, что значит, пришли новые обновления. Я сообразил, что, если вижу рассвет на карте, значит в реальном мире он уже не за горами, а то и начался. Уже совсем собирался заканчивать, когда что-то внизу привлекло внимание.
Пообещав себе, что это ненадолго, увеличил кадр почти до максимума, жадно разглядывал невероятных размеров железный шлем, в какой влез бы с плечами, разбросанные вокруг останки, явно зверье растащило…
С трудом оторвался от диковинной находки, едва сориентировался, для чего пришлось открутить масштаб на изрядную высоту, картинки замелькали с пулеметной скоростью. Вот уже и знакомый лес, я увидел яркую звездочку костра и отключил карту.
Когда приподнял веки, что показались тяжелее иных гор, то некоторое время вообще ничего не видел, потом на фоне горящего костра нарисовался огромный человеческий силуэт.
- Вставай! Пора.
Все тело ныло, будто меня колотили дубиной, мышцы болят, а в голову словно налили кипяток. С трудом поднялся на локте, заставил себя сесть и стряхнуть остатки сонной одури. Огромный силуэт превратился в Илью, сидящего у огня.
- Воин не должен спать, как баба, - прогремел его голос. – Учись высыпаться за несколько часов.
Я машинально покивал, в таком состоянии соглашусь со всеми и во всем, лишь бы отвязались. Как говорил мой друг Мишка, поднять подняли, а разбудить забыли.
- Пора седлать коней, - сообщил Муромец. – Перекусим на ходу, в седлах. Богатыри мы, или кто?..
Я с трудом сдержался, чтобы не застонать в ответ.
Перед тем, как сесть на коня, Илья отошел в сторонку, зашевелил беззвучно губами. Я разглядел, как могучей лапищей тискает оберег, болтающийся на толстой шее, сунулся поближе, заинтригованный. Видеть молящегося Муромца было странно, но, когда вслушался в тихое бормотание, понял что молитва богатыря скорее походит на самовнушение. Просит укрепить его дух, не дать уронить воинскую честь. После такой молитвы, что скорее психотренинг, а не просьба о помощи, даже я почувствовал себя увереннее, хотя просто стоял рядом. Муромец же просветлел лицом, в углах рта залегла непреклонная складка, в седло взлетел, а не поднялся степенно, как подобает такому огромному мужчине.
И снова под копытами наших коней потянулась наезженная дорога, проплывали по сторонам холмы и леса. Один раз показалось небольшое село, крытые соломой крыши горели на солнце, будто облитые жидким золотом.
Вообще я не понимал, почему едем настолько осторожно. Хотя нападение на нас с Алешей до сих пор вспоминаю до мелочей, и каждый раз по спине продирает ознобом, но мы все еще на землях Руси, до Дикого Поля, куда вроде бы стремимся, ехать и ехать. Тем не менее, богатыри по очереди выезжали далеко вперед, разъезжались в стороны, рыскали, будто собаки, потерявшие след. Между собой почти не переговаривались, каждое действие отработано бесчисленными дозорами по степи. Один я болтался посреди дороги, не зная, куда себя деть, легендарным витязям никакой пользы от такого спутника.
День прошел без приключений, на ночлег остановились задолго до наступления сумерек, а костер снова запалили в яме, чтобы никто не увидел искорку огня. Добрыня с огромными предосторожностями снял чересседельную суму, пристроил у расстеленной на ночь, вместо одеяла, попоны. Перехватив мой взгляд, буркнул сердито:
- Ходи осторожно, понял? Наступишь, или перевернешь – ноги отрублю!
Я удивился необычной грубости, все это время богатырь казался воплощением непоколебимого спокойствия. На всякий случай перебрался поближе к сидящему возле костра Муромцу, спросил тихонько:
- Какая муха его укусила?
Илья, витязь до мозга костей, что значит, не любит все усложнять, небрежно отмахнулся:
- Не бери в голову. Гляди под ноги, когда мимо ходишь, вот и все.
Я плюнул, терпеть не могу, когда все вокруг ходят с умным видом, все такие загадочные.
- Да ладно вам! - Подал голос Алеша. Он так и не снял кожаного кафтана, развалился в нем прямо на земле. – Хватит Ярика запугивать. Расскажите ему.
Я навострил уши. Только начал обживаться в этом странном Отражении, но похоже, что судьба подбрасывает новый выверт.
Добрыня прикусил губу, хмуро подвигал бровями:
- Яр, то, что ты издалека, мы уже поняли. А вот насколько издалека?
Я похолодел. Вот идиот, когда ночью крутил карту, мог бы и присмотреть себе какой-нибудь забытый всеми уголок. Желательно, подальше отсюда, а то и вообще… в концах географии, как говаривал Интер.
К счастью, Добрыня не ждал от меня ответа, продолжал тем же голосом:
- В моей сумке Перунов огонь. Ты знаешь, кто такой Перун?
Насколько я слышал краем уха, Перун был одним из богов, еще до введения на Руси христианства. Если школьные учебники не врут, то заведовал то ли грозой, то ли войной, а, возможно и тем и другим. Еще смутно припомнил картинку, вроде бы из того же учебника: деревянный столб, на котором грубо вырезаны черты усатого мужика с молнией в руке.
Совсем уж неожиданно вспомнилось, что до появления христианства Перун даже успел какое-то время побыть верховным богом.
Если все верно, значит то, что Добрыня назвал Перуновым огнем – это молния. Ну, конечно, не сама молния, а, так сказать, ее следы. Может, угли с дерева, загоревшегося в грозу, или еще что-нибудь в этом роде.
Добрыня смотрел не просто очень серьезно, а торжественно, расправил плечи, строгое лицо словно озарено неземным светом.
Я на всякий случай осторожно кивнул, кто их разберет, этих язычников. Из истории своего Отражения помню, что даже христиане вырезали друг друга по любому поводу. Например, доказывая, что именно они вернее понимают какую-то там строчку из всевозможных откровений и писаний.
Похоже, что прокатило, раз Добрыня не ухватился за меч, но глядел требовательно, чего-то ждал, и я промямлил:
- А-а… А я думал…
- Что думал?
- Ну… думал, что Перуна князь Владимир того… как бы… отменил?
Ко мне повернулся Муромец, лицо такое, будто вот-вот даст затрещину, сказал с чувством:
- Дурак ты, Ярик, хоть и имя у тебя хорошее! В ваших краях все такие?
Я развел руками:
- Ну, князь Владимир же крестил Русь. Что, неправда?
- Светлый князь! – с нажимом поправил Добрыня. – Князей на Руси много, а над ними один светлый князь.
- Светлый князь, - кивнул Илья. – Все ты верно говоришь, Владимир привез из-за моря жрецов убитого бога. Да только дружины русские от века Перуна на бой звали. У черных жрецов святыни свои, а у витязей свои. Царьградский бог в теремах живет, а на заставах пограничных Перун Громовник нас в бой ведет.
Я промычал что-то невнятно-согласное, терпеть не могу религиозные споры. Даже в своем Отражении побаивался всех этих сектантов, что пристают на улицах с книжками, а здесь разногласие в вопросах веры может кончиться ударом топора.
- Старики говорят, - раздумчиво молвил Илья, - Что однажды степные ханы задумали великий поход на нашу землю. Тогда еще не было застав, некому было встать против находников. Словно море, хлынули степняки на Русь, не щадя ни стариков, ни детей малых. Горели деревни, вытаптывались поля, караваны невольников угонялись в Степь. Там, где проходила Орда, вороны жирели.
Я заслушался, Муромец умеет рассказывать интересно.
- Случилось так, что три витязя русских сговорились упредить князя о нашествии. Оседлали коней и помчались соколами, неся впереди себя страшную весть.
- Многие через то спаслись, - вставил Добрыня, глядя в танцующее пламя костра. Голос спокойный, только скулы побелели, да кулаки сжались так, что костяшки проступили тяжелыми боевыми кастетами.
- Многие, - согласился Илья. – Но степняки прознали об отважных витязях, и послали в погоню целый отряд. Изо всех сил торопились русичи, но непросто скрыться в степи от кочевника. Он ест в седле, спит на скаку, в галопе с коня на конь пересаживается. Ну-ка, обгони такого!
- А я слышал, - вставил Попович, - что у Святослава Неистового воины все то же самое умели.
- Балбес! – огрызнулся Муромец. – Святослав-князь героем был, каких раз в тыщу лет земля родит. И в дружину набирал богатырей себе под стать. Не люди были – драконы! При Святославе степь сидела тихо, хазарского урока всем хватило.
-Так что там с Огнем-то? – спросил я.
- Ну вот я и говорю, - продолжил Илья. – Долго ли, коротко ли – однажды вечером настигла погоня русичей. Но отбились трое храбрецов, в неравном бою проложили себе дорогу и ушли, укрываясь в темноте. Вот только далеко ли уйдешь на усталых конях? На ночь встали они в небольшом овражке, давая отдых коням, а ведь и сами изранены, не прошла для них даром та сеча.
Муромец замолк, я с нетерпением ждал, что же дальше, но Илья держал паузу, как заправский актер. Я не выдержал, потеребил богатыря за рукав:
- Ну а потом что было?
- Понимали герои, что им не уйти, - вздохнул Илья. – Все трое изранены, кони выдохлись, того и гляди, падут. Стали витязи готовиться к последнему бою, сокрушаясь о том, что одолеют их поганые, и некому будет принести князю страшную весть. Но услыхал их Перун, бог воинов, и метнул стрелу. Одна всего ветка сухая была в том овражке – а она и полыхнула. Но не осыпалась пеплом, как всегда бывает, а осталась гореть. Подошли к чудесному огню витязи, обогрелись, и покинула их усталость. Вскипятили воды, чтобы промыть раны, ведь не было у них лечебных зелий – но от простой воды сходили отметины вражьих сабель. Выпили они по глотку воды, коснулись каждый дивного огня – и ощутили в себе силу богатырскую. Глянули – а уже и кони их храпят, копытами землю роют, в бой рвутся. Возликовали тогда герои, вскочили в седла и ударили на поганых, и скосили вражье племя, как сорную траву.
- Вот так-то! – хлопнул Попович по рукояти сабли. – От века мы поганых били, что на Русь-матушку зарятся. Дайте мне только до их хана добраться!
- В одиночку? – осадил его Добрыня. – Голову сложить за Русь почетно, спору нет. Да только набег отбить и живым остаться – в том славы больше.
- Ну, не в одиночку, - смутился Алеша. – Куда ж я без вас-то? Но хана сразить, или еще кого…
- Ханов своих поганые больше жизни берегут, - поведал Муромец. – По их законам, если твоего хана или нойона в бою посекли, то и тебе вслед за ним дорога. Не уберег – значит, и сам жизни не достоин. Оттого и дерутся как звери, что назад им дороги нет – свои же хребет переломят перед всем стойбищем.
- Так что получается, - спросил я. – Вы тот самый огонь везете, что тогда воинов обогрел?
- Частицу, - поправил Добрыня. – Трое было витязей, и каждый взял с собой по кусочку той ветки.
- А почему Перун не швырнул ту молнию в степняков? – спросил я. – Мог бы сразу всех убить, и дело с концом.
По взгляду Добрыни я понял, что навеки вычеркнут им из списка достойных называться человеком. Муромец скривился, будто хватил пастью незрелый лимон, рыкнул свирепо:
- Чушь городишь, Ярик! Прямо как те жрецы, что из Царьграда к нам лезут. Намазано им тут, что ли…
- Медом? – съехидничал Попович. Илья потянулся отвесить болтуну подзатыльник, Алеша легко перекатился через голову и одарил Муромца сияющей улыбкой:
- Медом, Илюшенька, верно тебе говорю. Надоело им свое, гм… ну, на чем до этого жужжали, вот и ринулись, где послаще!
- Может, и медом, - буркнул Илья, остывая.- Кто ж его разберет? Да только они такие вот речи и ведут, дескать, их бог спасет, сопли вытрет, даст все на халяву. А других, кто ему не служит, в землю вобьет.
- Запомни, Ярик, - с нажимом произнес Добрыня. – Наши боги слабым и ленивым не помогают. Чтобы добрым человеком стать, нужны воля и упорство. Через то и весь род людской краше становится. А коль будешь милостей с неба ждать, так всю жизнь и проболтаешься захребетником, понял?
- А я слышал, - возразил я, - что в некоторых странах людям местные князья помогают. Жилье дают, кормят. Хочешь – живи!
Попович изумился:
- Чудно ты говоришь, Ярик! Это где ж такие страны?
- Ну, - промямлил я жалко, - За морем… Я слышал, как один торговец рассказывал…
От стыда хотелось провалиться сквозь землю, который раз попадаю впросак по собственной дурости. Прав Интер, гнать, гнать такого осла из Академии.
- Брехал твой торговец! – отрезал Алеша. – Нашел олухов деревенских, а вы и ухи развесили. Я тоже, если девку красивую встречу, ей байки плету про заморские страны и дивные богатства. Знамо дело!
- Ну не скажи, - задумался Муромец. – Помощь-то разная бывает. У нас тоже, если избу кому отстроить, или поле общинное вспахать, вся деревня собирается. Но то дело общее, весь род поднимается. Тем и живем. Но и ты во благо рода трудиться должен, а не сидеть на лавке, ждать, пока ложку каши поднесут.
Я склонил голову, чувствуя, как горячая краска заливает щеки. Мир этих людей прост и ясен, здесь не принято усложнять себе жизнь. И чем больше времени я провожу с богатырями, тем больше правил моего Отражения кажутся мне… не вполне правильными.
Алеша хлопнул меня по плечу:
- Ты главное-то понял, дурилка? Почему светлый князь решил на заставы Огонь послать, вместо, скажем, мечей?
- А в самом деле, почему? – осторожно уточнил я. – Я думал, войны ведутся мечами.
- Ошибаешься, - рыкнул негромко Илья. – Мечей острых на Руси преизрядно, и все в дружину Владимира стремятся. Да вот Русь не только топорами и копьями защищать надобно.
- Объясни, - попросил я.
- Сам поймешь, - отрезал Муромец. Помолчал и добавил задумчиво:
- Наверное…
- Ага, - хохотнул Попович. – Когда-нибудь… когда сухая верба на горе раком свистнет.
Я обиделся, хоть и понимал, что Алеша шутит не со зла, а просто потому, что не мыслит себе иной жизни. А вот Муромец неожиданно заинтересовался:
- Это что за примета?
- Самая верная! – с серьезным лицом заявил Попович. – Но бывает нечасто, нечасто…
- А почему? – допытывался Илья.
- Редкий рак доползет до горы, где растет верба. Тем более в засуху!
Попович, хохоча как злой дух, ушел в темноту, а Муромец еще долго скреб в затылке, пытаясь понять, как верба может свистеть в рака.