-- Ну как ты не понимаешь, -- жена укоризненно посмотрела на супруга, -- мы должны постараться отбросить всякие сантименты, ведь дело касается нашей дочери, ее дальнейшей судьбы.
-- Знаю, -- Сергей являл собой довольно жалкое зрелище, которое было следствием противоречивых чувств, владевших им на протяжении всего разговора. -- Я все понимаю, но однозначно поддержать тебя не могу, язык не поворачивается. Извини.
-- И как же ты в таком случае представляешь их дальнейшую жизнь после свадьбы? Лично у меня все это в голове не укладывается, Студентка, получающая стипендию размером в тридцать пять долларов, сломя голову несется после занятий домой. То есть к нам -- три комнаты на пятерых, готовит обед мужу, который приносит ежемесячно сумму, достаточную лишь для покупки двух пар приличных сапог. Возможно, через некоторое время он будет способен добавить к этим сапогам и куртку. Или даже две куртки. Но ведь в мире существуют и другие вещи, за которые нужно платить деньги. Про квартиру я уже не говорю.
-- Но ведь Артем, кажется, стоит в очереди на социальное жилье...
-- Превосходная очередь, замечательная! Сколько ему там еще стоять? Пять лет? Десять? Или двадцать? А жить когда? Поверь, мне тоже его жалко. Очень жалко. Мальчик вырос в детдоме, социальный сирота, отец черте где, мать -- неизвестно кто. Ни кола, ни двора. Тебе, кстати, о его родителях ничего не известно?
-- Полина рассказывала, что отец вроде жив, скитается где-то, одним словом, человек без определенного места жительства. -- Сергей, допив кофе, встал из-за стола. -- А про мать толком вообще никакой заслуживающей внимания информации. Артем сам просил меня что-нибудь разузнать о ней, хотя бы место бывшей работы. Тогда ему социальное пособие или пенсия, как там она называется, была бы побольше. Я через знакомых в архиве, в милиции узнавал -- никаких сведений. Артем, между прочим даже толком фамилию ее не знает, то ли такая как у него, Старовойтов, то ли другая...
-- Фамилию ее я тоже не знаю, но вот одна деталь известна мне точно -- она была цыганка, -- жена взглянула мужу в глаза. -- То ли гадала, то ли колдовала, то ли воровала. А может, все вместе.
-- Откуда такие сведения?
-- От Полины. Артем ей говорил: мама была цыганкой. Черные волосы, черные глаза...
-- Black Magic Woman, -- глядя в окно, рассеянно произнес мужчина.
-- Что ты сказал?
-- Я говорю "Черная волшебница". Песня такая была у группы "Сантана". Но ты мне Америку не открыла, я про цыганку знал без тебя. Надо полагать, сейчас ты заговоришь о генах, которые передаются по наследству и все такое, да?
-- Конечно, не исключено, ведь надо помнить еще и о том, что у тебя будут внуки...
-- Оля, ты говоришь так, будто я действительно желаю зла своей дочери, своим будущим внукам. Мол, это ты переживаешь за них, а я, подлый инженеришка, исподтишка подталкиваю дочку неизвестно к чему. -- Сергей снова налил воды в чайник. -- Будешь еще кофе?
-- Мне лучше чая завари. Кстати, а ты не знаешь, сколько лет после окончания училища Артем не работал?
-- Года три, кажись...
-- Вот видишь, три года кувыркается неизвестно где, потом встречает нашу Полину, очаровывает ее, влюбляется сам и, пользуясь благосклонностью папаши, это я о тебе, собирается с нашей дочкой в ЗАГС. Будьте любезны, тесть и теща, готовьте хлеб-соль.
-- Ну, конечно, с работой я согласен, парень не очень-то к ней стремится, по возможности отлынивает, не без того. Хотя здесь тоже есть вопросы. Ты, наверное, думаешь, что в детдоме у них там было большое шумное собрание, на котором педагоги и воспитатели, срывая голос и безраздельно растрачивая нервную энергию, решали -- куда бедных сирот определить. Согласно способностям и желаниям каждого. И не дай Бог ошибиться, вдруг мальчишку тянет к химии, а его -- в филологи. Никого они там, в детдоме, не интересовали, поняла? Ни-ко-го! Главное -- спихнуть побыстрее. Пацанов направо, в училище, где молотки и гаечные ключи, девушек -- налево, где иголки и нитки.
-- А ты хотел, чтобы их по университетам и консерваториям распределяли?
-- Понимаешь, дорогая, здесь даже сравнивать нечего. Ты своего ребенка наизусть знаешь, ты глядишь в его глаза с того самого момента как их увидела. Ты чувствуешь каждое движение его души, прогнозируешь каждый шаг, понимаешь каждый безмолвный жест, упреждаешь любую опасность. Даже кошка, прикинь, как относится к своим котятам, замечала? Они всегда рядом с ней. А там -- конвейер и самый главный предмет -- арифметика, когда детей по макушкам пересчитали, все сошлось -- а дальше хоть трава не расти. Ты разницу между теплым семейным гнездышком и казенным углом сырого подъезда улавливаешь? Вот тебе сейчас уже под пятьдесят, но ты своей маме позвонила, в жилетку ей поплакалась, и от души отлегло. А куда Артему ткнуться, в чью дверь постучать?
-- Ну, ты уже не сгущай так краски, пожалуйста.
-- Не думаю, что сгущаю. Я с Артемом, в отличие от тебя, на эту тему не один раз разговаривал, когда они с Полиной к нам приходили. Как-то так получалось, что у нас возникала обоюдная необходимость пообщаться. Не знаю, почему. Так вот, он мне такого понарассказывал, уши в трубочку сворачивались. Представь себе -- маленького мальчика мочалит здоровенный нетрезвый воспитатель за то, что пацан стащил у того сигарету. Да он бы лучше конфету украл, но ее не было. Из Италии дети приезжают после поездки на оздоровление. В итальянских семьях им по 30-50 долларов дали, на сладости. Так ты думаешь эти кровососы не придумают как ребятишек от денег избавить? Моментом. Или прямо из сумки стащат или предложат оставить им на сохранение. И на этом все -- плакали детские денежки. А ты прикинь, если у человек тридцати да по тридцать долларов снять... Неплохая сумма набегает. Или вот, к примеру, помощь гуманитарная в детдом прибывала. Думаешь, этим пацанам что-нибудь доставалось? Все по домам персонал растаскивал. Артем мне рассказывал, что сейчас он хочет со своей музыкальной группой, они где-то в подвале репетируют, съездить с концертом в их детдом. И не просто выступить, а привезти детдомовцам конфет: "Знаете, Сергей Николаевич, -- говорил он мне, -- мы так в детстве сладкого хотели. Хоть леденца...". Всякое в его казенной жизни было... Но самое интересное, что пацан готов простить все эти физические лишения, издевательства над собой. Однаго не может забыть. После окончания учебы их должны были на экскурсию в столицу свозить. А они после заключительных экзаменов по "чернилу" ударили. Пили все, а в поездку не взяли только его. Так решил классный руководитель. Парень просил ее, умолял, плакал. Ничего не помогло... А вот о сломанном в процессе воспитания ребре он вспоминает совершенно спокойно. Ребра ему не жалко, понимаешь? Но эту экскурсию он забыть не может. Ему так хотелось быть вместе со всеми, однако воспитательная система в тот момент оглохла. Вот ты его по поводу работы упрекаешь, мол специальность в училище получил, но так нигде и не устроился. А я тебе вот что скажу, если бы мне в свое время папаша время от времени мозги ремнем не вправлял, неизвестно, где бы я сейчас был.
-- Полностью с этим согласна...
-- Но у него не было этого самого папаши, не было рядом человека, который не просто исполнял бы свой долг, а перживал, болел за человека. Даже с ремнем в руках. Их же в училище как учили... Тебе ничего не надо, так нам и подавно. Получи свои "корочки" автослесаря такого-то разряда и вали. Я ведь у Артема интересовался: "Ты в этих автомобилях разбираешься? Двигатель починить сможешь, колесо поменять?". А он мне в ответ: "Я во внутренности машины всего два раза заглядывал. Один раз в "Москвич", а второй раз -- в канистру от "Москвича". Им должны были в училище водительские права выдать. Но чтобы сдать экзамен, необходимы навыки в вождении, нужен бензин. Ребятам популярно объяснили: "Сдавайте деньги!". Хотя бензин им полагался бесплатно. Однако в училище были работники, у которых имелись свои личные автомобили, их тоже нужно было чем-то заправлять. Артем пришел к директору и говорит: "У меня денег нет". "Как нет?! -- взревел тот. -- Ничего не хочу знать!". "Я джинсы себе купил", -- отвечает ему Артем. "Мне до задницы твои джинсы, понял?! Это твои проблемы!". Конечно, в 18 лет некоторые уже командовали полками, но, поверь, в 17 лет найти достойный ответ на слова такого вот деятеля очень непросто. Остается только сжать зубы, затаить злобу и ждать удобного момента. Понятно, для чего.
-- Но ты же потом его куда-то устраивал...
-- Да ему жить на тот момент просто было негде. Абсолютно. Он со своим товарищем, у которого квартировал, поссорился, тот его выгнал. Вы с Полиной тогда на юге отдыхали. Приходит он ко мне на работу, помятый. Я спрашиваю: "Где ночевал?". Он в ответ: "В компьютерном клубе тусовался". И это было его уже вторая такая ночь. Звоню своему однокласснику, ну ты помнишь, Зуеву, начальник полусреднего калибра. "Вова, -- говорю, -- надо парня в общежитие устроить, а если удастся, то еще и на работу. Хоть кем". Спасибо, не отказал. Но получилось так, что буквально на следующий день Артему пришлось идти в цех, знакомится с новым местом работы. Его там учеником вроде собирались взять. А он возьми да и засни прямо в будке. Мастер пришел, разорался: "На хрена мне такой работник, спит на ходу! Влезет куда-нибудь, руку ему оторвет, а мне -- отвечай! Пусть убирается к чертовой матери!".
-- Сережа, все это сурово и временами даже трогает за душу. Но мы же с тобой не общество милосердия и сострадания. У нас свои проблемы, выше крыши, найдутся без нас помощники, -- жена попыталась перехватить инициативу.
-- Конечно, найдутся, -- Сергей продолжал негодовать, -- как же! Вручат под Новый год по подарку, телевизор в детдом привезут. А потом раструбят об этом по всем телеканалам, во всех газетах. Смотрите, какие мы благотворители! Вот это наш компьютер, вот это наш телек, нам ничего для обездоленных детей не жалко. Тошнит! Так и хочется спросить: "Неужели все это из ваших личных карманов?". Отнюдь. Все за казенный счет. А здесь как раз тот случай, когда надо поступать без всей этой шумихи. Как вор. Тихонько пришел, пацана этого в детдоме выловил, все, что хочешь, отдал и растворился. Без осадка и остатка. Вот это действительно помощь, идущая от сердца, а не через прямую кишку.
-- Здесь ты прав. Но давай вернемся к нашим делам. Полина и Артем уже подали заявление, понимаешь?
-- Я понимаю. И не понимаю одновременно. Будь моя воля, я бы просто усыновил его и дело с концом.
-- Да тебя самого скоро уже усыновлять придется, еще лет пять -- десять и палочка в руки, зубы -- на полку. Всю жизнь живем от зарплаты до зарплаты, усыновитель. Ты лучше подумай, когда куртку себе поприличнее купишь, мне, честное слово, стыдно с тобой куда-нибудь идти.
-- Да ладно, далась тебе эта куртка... А чего это они с ЗАГСом так торопятся. У Полины с этим делом, -- отец кивнул на живот, -- все нормально?
-- Ну, во-первых, Полина в этом году заканчивает институт, ей уже 24, возраст серьезный. Откладывать все на потом? Кто его знает. Не получилось бы так, как со старшей дочкой. Ну а с этим делом, как ты говоришь, ситуация вроде нормальная.
-- Может, причина спешки еще и в том, что Артем про Италию начал вспоминать? Он как-то мне говорил, что многие его детдомовцы подались к тем итальянцам, у которых они несколько лет подряд жили на оздоровлении. Поехали в гости и остались нелегалами. Артем тоже такую мысль вынашивает. Полину, естественно, это радовать не может...
-- Ну конечно, ведь они уже три года вместе. Эх, надо было нам сразу тогда, когда они только начали встречаться, расставить все точки над "i". Надо было вести себя пожестче. Ведь Полина девочка не из последних, могла бы найти себе парня поприличнее.
-- Согласен. А так ведь они практически в одних джинсах все это время проходили...
-- Были бы у Артема хотя бы родители, чтобы малость плечо подставить, а то мы сами уже два с половиной десятка лет собственную задницу толком прикрыть не можем, а тут еще подарочек от младшей дочери. Кстати, вот и она, кажется.
Было слышно, как в прихожей хлопнула дверь и пришедший, как обычно, споткнулся о выставленную, словно напоказ, обувь -- сапоги, туфли, кеды... Полина дополнила эту коллекцию своей парой белых кроссовок с ярко красными шнурками и прямо-таки влетела в кухню:
-- Что поесть? Очень спешу, поэтому заранее приношу извинения за доставленные неудобства, -- девушка подхватила двумя пальцами маринованный огурчик, сиротливо лежавший на тарелке между двумя кофейными чашками родителей. -- Надеюсь, ваша беседа не имеет отношения к этому овощу, который я экспроприирую?
-- Как ты догадлива! Наша беседа совершенно не касается маринованных огурцов. И с помидорами она не связана, -- сострил отец. -- И картошка в ней не упоминалась.
-- Доча, мы говорили о тебе, -- добавила мать. -- Вернее, о ваших отношениях с Артемом.
-- Сестрица уже все рассказала? Ну и хорошо, у меня -- гора с плеч, -- Полина открыла холодильник и зашелестела упаковкой крабовых палочек. -- Да, мы подали заявление в ЗАГС. Решение я принимала мучительно долго, взвешивая все "за" и "против". В завтрашнем номере городской газеты будет напечатано объявление о нашем предстоящем браке. Артем постарался.
-- Но ты представляешь цену такого решительного шага? -- в сердцах вопросила мать. -- Сейчас такая тяжелая жизнь, люди как-то стремятся обеспечить свое будущее...
Сергей прикрыл глаза руками, та эмоциональная заряженность, с которой его супруга произносила эти слова, не оставляла в нем никаких сомнений -- брака не будет. Сейчас из ее уст последует многоминутный дополнительный перечень тех неприодолимых причин, которые сделают перспективу союза Полины и Артема совершенно несбыточной. И самое печальное, что эти причины действительно нельзя не брать во внимание. Наверное, в завершение разговора возникнет необходимость услышать его, главы семьи, мнение. Ну и что ему тут сказать? Опять вспомнить о том, как после рождения Полины ему приснился сон: они с супругой усыновляют малыша из детского дома. Лет пяти, шести. Он даже отчетливо видел те синяки, которые долго не сходили с детской спины после того как по ней "погуляла" палка от швабры, хотя бить пацанов по серьезному, с воспитательным уклоном, к примеру, чтобы к отбою не опаздывали, надо начинать чуть с большего возраста. Сергей во сне общался с этим голубоглазым мальчуганом, выбирал ему одежду, учил плавать, играть в футбол, показывал боксерские и борцовские приемы -- чтобы тот мог постоять за себя.
А потом, спустя восемнадцать лет, Полина привела в дом Артема. Когда они с женой узнали, что парень сирота, из детдома, Сергей неделю не мог прийти в себя, постоянно вспоминал все детали того сна.
Но все эти чувства, эмоции напрочь перекрываются железобетонным аргументом сегодняшней действительности, который прозвучал из уст жены: "Люди ищут выгодные партии, а не бросаются в объятия первого встречного!".
Сергей, чувствуя горечь и досаду от собственного бессилия, вышел из кухни. Почему-то направился в зал и включил музыкальный центр. Комната наполнилась гипнотическими звуками мелодии -- группа "Сантана", Black Magic Woman. Это из его молодости.
* * *
-- Кого это несет в такую рань? -- Сергей никак не мог попасть ногами в свои шлепанцы. Утро еще только вступало в свои права, а за дверями уже скребся какой-то гость. -- Как надоели эти странники и всевозможные побирушки. А все из-за того, что домоуправление вывесило при входе в подъезд плакатных размеров металлическую табличку с указанием фамилии и квартиры N2 -- старшего по дому. Ну и, конечно, нашелся умник, который справа от двойки пририсовал единицу. Вот полуночные бродяги без ключа от кодовой двери с удовольствием пользовались такой подсказкой, уверенно "нажимая на старшего". Иным порой просто поговорить было не с кем, и они тыкались в домофон с вопросами к двадцать первому.
Сергей полагал, что и на этот раз визитер -- из обоймы случайных. Однако на его вопрос: "Кто там?" ответили хоть и не совсем внятно, но с чувством крайней необходимости. Хозяин нажал на "вход", и через несколько минут перед ним уже стоял высокий худой мужчина с изможденным, заросшим редкой клочковатой бородой лицом. Одежда и мутные глаза гостя не оставляли сомнений -- это завсегдатай бомжатских притонов. Сергей уже хотел было захлопнуть перед ним дверь, но что-то заставило взять небольшую паузу. Тем более, что бомж, виновато улыбаясь, ночал нечто извлекать из недр своей лоснящейся куртки экзотического фасона. Эта оказалась аккуратно сложенная вчетверо газета.
-- Я, собственно, по объявлению, -- все с той же улыбкой произнес он. -- Вот здесь написано...
Сергей быстро пробежал глазами по строкам текста небольшого празднично оформленного объявления, на которое указал утренний гость.
-- Я газет вообще-то не читаю, -- продолжал незнакомец, -- но тут случайно наткнулся. И вижу -- сын Артем мой женится. То есть, уже женился, как я понимаю. Газета ведь за прошлый месяц.
-- Ну и что из этого следует? -- выдавил из себя Сергей, выходя в тамбур и осторожно прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить домашних. В майке и трусах он был похож на легкоатлета-стайера, неожиданно сошедшего с дистанции из-за начинающегося отека легких.
-- Вот я порадовался за него, все-таки сын, -- в глазах бомжа блеснул огонек. -- Тем более, что у меня по этому поводу хранится один документик. От Артемкиной мамки остался. Вроде завещания. Она ведь перед смертью большими финансами ворочала, -- гость достал из-за пазухи еще один "артефакт", грязный потрепанный почти квадратный конверт, в отдельных местах покрытый мелкой татуировкой каких-то записей шариковой ручкой.
-- Здесь говорится, что деньги Артем может получить только после женитьбы, -- продолжал бомж. -- Сумма очень приличная. Вот, думаю, и мне что-нибудь перепадет по такому случаю, ведь я чудом сохранил этот ценный документик, хотя в разных переделках приходилось бывать. Закурить у вас, извиняюсь, не найдется?
Сергей никак не прореагировал на просьбу. Он хотел было уже сообщить этому человеку, что все расстроилось, что свадьбу отменили, что Артем, похоже, вообще навсегда исчез из семьи... Но дыхание перехватило. Ему показалось, что между этими строками (прописанными на пожелтевшем листке бумаги уже почти не встречающимся шрифтом печатной машинки: триста тысяч долларов США, государственный натариус Привалова Лариса Анатольевна, число, подпись, штамп, печати) проступает таинственный лик темноволосой красивой женщины с печальным лицом, очень похожим на лицо его несостоявшегося сына. Черная волшебница? Где же ты была раньше... Сергей прикрыл глаза рукой.