Всё окрашено серым, как будто
И никто тут не в силах помочь
...Вот и встретила раннее утро,
Проводив эту долгую ночь
На душе "не цветёт незабудка"
Только злое кружит вороньё
Всё осталось на месте, как будто
...Что же тошно мне так! Ё моё......./Бучнева Вера/
Он выбрал лучшее из того что приглянулось.Здоровье часто шалило, наводило на размышления....Этот санаторий:( ЛЕСТНИЦА С СЕДЬМОГО НЕБА) принадлежит к новому поколению высшего класса. Здесь классическая элегантность и роскошь интерьеров сочетаются с самыми современными технологиями комфорта, а лучшие традиции обслуживания и самый высокий сервис – с разумной стоимостью отеля.Приобретая путевку на санаторно-курортное лечение он будет иметь возможность пройти общую диагностику и лечение заболеваний органов дыхания, опорно-двигательного аппарата, нервной системы, остеохондроза, артроза и т.д.. Оформляя в санаторий путевку без лечения тем неменее не исключалась возможность прохождения лечебных процедур, поскольку приобрести лечение в санатории можно за дополнительную плату.Очень удобно во всех отношениях. Ура-отпуск! Все оплачено,все вещи собраны и в путь,в добрый час!Ну вот и слава богу! Вот и славненько! Теперь бы размять ноги и можно двигаться дальше.Этим удивительным утром, проведя в поезде весь день, Лазарь Торф сошел в городе, где находилась знаменитый санаторий доктора Фрайермана. Его немного знобило,но он решил пойти пешком. При себе у него был небольшой чемодан.
Врачи обнаружили у Лазаря Торф начальную форму этого заболевания и поэтому направили его в этот санаторий, который специализировался исключительно по таким болезням. Здесь работали первоклассные специалисты и было установлено самое современное оборудование.
Лазарь Торф увидел ее издалека и сразу же узнал — по фотографии на рекламном буклете. Здание смотрелась превосходно. Белое семиэтажное с выступами и нишами смутно напоминало гостиницу. Вокруг росли высокие деревья,побережье,пляж...
После предварительного осмотра, до начала обследования, Лазаря Торф
поместили в симпатичную палату на последнем, седьмом, этаже. Светлая мебель, чистенькие обои, деревянные кресла с пестрой обивкой. Из окна открывался чудесный вид на один из живописных кварталов города. Все здесь внушало спокойствие, дышало гостеприимством, вселяло надежду.
Лазарь Торф сразу лег в постель, зажег в изголовье лампу и стал читать привезенную с собой книгу. Вскоре вошла медсестра узнать, не нужно ли ему чего.
Пока он ни в чем не нуждался. Наоборот, он охотно принялся расспрашивать молоденькую медсестру о санатории. Так он узнал о странной особенности.Оказалось,что этот санаторий с клиническим направлением. Пациенты размещались здесь по этажам в зависимости от своего состояния. На последнем, седьмом, этаже находились самые легкие клиенты. На шестом — не то чтобы тяжелые, но требующие пристального внимания. На пятом этаже помещались клиенты с серьезными осложнениями и так вплоть до второго этажа где располагались пациенты в тяжелейшем состоянии. Ну а на первом этаже содержались практически уже безнадежные больные.
Необычное это устройство санатория стационара предельно упрощало уход за клиентами. К тому же, обладатели легких форм недомогания могли не опасаться близости тех, чьи дни уже сочтены. Поэтому на каждом этаже царил раз и навсегда заведенный порядок. Это позволяло как нельзя лучше проводить курс лечения.
Все посетители делтитились на семь категорий. Этаж представлял собой маленький замкнутый мирок со своими особыми правилами и традициями. Каждым отделением заведовал свой врач. От этого возникали собственные методики лечения. Они в чем-то отличались друг от друга, хотя главный врач направлял работу клиники по единому руслу.
Когда сестра ушла,Лазарь Торф почувствовал, что его уже не знобит. Он подошел к окну. Перед ним раскинулся незнакомый город. Но не город был ему интересен. Он надеялся разглядеть обитателей с нижних этажей. Выступы здания позволяли это сделать. Взгляд Лазаря Торф был обращен на окна первого этажа. Они были где-то далеко и виднелись только сбоку. Ничего особенного он так и не увидел. Почти все окна были плотно зашторены серыми шторами.
Тут из окна соседней палаты высунулся мужчина. Какое-то время они приветливо переглядывались, не зная, как нарушить молчание. Наконец Лазарь Торф
первым набрался духу и спросил:
— Вы тоже здесь недавно?
— Да нет, уже два месяца… — отозвался сосед и, помолчав, нерешительно добавил: — Вот брата внизу высматриваю.
— Брата?
— Да, — ответил незнакомец. — Мы поступили в клинику вместе. Случай действительно редкий. Но брату становилось все хуже и хуже. Представляете, сейчас он уже на четвертом этаже.
— Какое странное заведение! Что значит — на четвертом?
— На четвертом этаже, — уточнил сосед. В его голосе звучало столько жалости и страха, что Лазарь Торф невольно содрогнулся.
— А что, на четвертом лежат совсем тяжелые? — спросил он осторожно.
— Слава богу, они там еще не безнадежны, — покачал головой мужчина. — Но веселого, сами понимаете, мало.
— Выходит, — продолжал Лазарь шутливым и непринужденным тоном, как будто речь шла о чем-то грустном, что его не касается, — если на четвертом лежат тяжелобольные, кого же в таком случае кладут на первый?
— Ну что вы!Это же ясно было с самого начала, на первом и вовсе не жильцы. Врачи там бессильны. Тут уже дело за священником. Ну и, конечно…
— Однако больных на первом немного, — перебил его Лазарь Торф, которому не терпелось услышать подтверждение своих слов. — Почти все палаты наглухо зашторены.
— Сейчас уже немного, а утром было порядком, — горько усмехнулся незнакомец. — Если окна зашторены, значит, пациент недавно умер. Сами видите, на других этажах окна раззанавешены. Прошу прощения, — добавил он, медленно разгибаясь. — Как-то посвежело. Пойду-ка я в постель. Всего наилучшего.
Сосед исчез, подоконник опустел, окно резко закрылось. Скоро в палате зажегся свет. Лазарь неподвижно стоял у окна, глядя на опущенные шторы первого этажа. Он всматривался в них с болезненным напряжением, пытаясь представить мрачные тайны этого зловещего места, куда больных отправляют умирать.Он чувствовал немалое облегчение от того, что наблюдает за всем издалека. На город спускались сумерки. Одно за другим загорались многочисленные окна этого странного санатория. Со стороны он походил на празднично освещенный дворец. И только на первом этаже, у самого подножия крутого фасада, зияли непроглядной темнотой десятки окон.
Данные общего медицинского осмотра успокоили Лазаря Торф. Обычно склонный предполагать худшее, в глубине души он уже приготовился к суровому вердикту врачей. Он бы ничуть не удивился, если бы врач объявил, что его переводят на этаж ниже. Температура все не спадала, хотя общее состояние было неплохим. Лечащий врач даже приободрил Лазаря. По его словам, зачатки болезни были налицо, но в легкой, очень легкой форме. Вполне возможно, что за две-три недели все полностью пройдет.
— Значит, я остаюсь на седьмом? — озабоченно спросил Лазарь.
—А как же? Разумеется! — отвечал врач, дружески похлопывая его по плечу. — А куда это вы собрались? Может, на четвертый? — рассмеялся он, словно предположил какую-то нелепость.
— Вот и ладно,а то, знаете, стоит только заболеть, как всякие ужасы начинают мерещиться…
Лазарь Торф остался в той палате, куда его определили с самого начала. Постепенно он сошелся с другими пациентами — в те редкие дни, когда ему разрешали вставать. Он усердно выполнял предписания врачей и всячески старался поскорее поправиться.Но, видимых изменений в его состоянии не происходило.
Дней через десять к нему явился старший фельдшер отделения. Фельдшер обратился к нему с чисто дружеской просьбой. На следующий день в клинику должна поступить некая дама с двумя детьми. Две палаты, как раз рядом с его, были свободны. Не хватало третьей. Не согласится ли уважаемый Лазарь переехать в другую палату, такую же удобную и просторную?
Лазарь Торф, естественно, не возражал. Какая ему разница: эта палата или другая? А ну как на новом месте достанется сестра посимпатичней?
— Сердечно вам благодарен, — сказал фельдшер, слегка поклонившись. — От такого человека, как вы, я, признаться, иного и не ждал. Если вы не против, через час приступим к переезду. Учтите, нам придется спуститься этажом ниже, — прибавил он между прочим, будто речь шла о сущем пустяке. — К сожалению, на этом этаже свободных палат больше нет. Уверяю вас, это временно, — поспешно заметил фельдшер, увидя, что добряк резко сел на кровати и собрался было высказать свое несогласие. — Временно. Через пару дней, как только появится свободная палата, вы сможете вернуться наверх.
— Откровенно говоря, — улыбнулся Лазарь, намекая тем самым, что он отнюдь не ребенок, — весь этот переезд мне совсем не по душе.
— Что вы, это никак не связано с вашим здоровьем. Я, конечно, понимаю, о чем вы. Но дело не в этом. Просто нужно оказать любезность даме. Ей очень важно быть поближе к своим детям, вот и все. И не подумайте, — заключил он со смехом, — будто здесь кроется что-то еще!
— Как знать, — проронил Лазарь Торф. — Только сдается мне, что это плохой знак.
Так он перебрался на шестой этаж и был уверен, что переезд никак не связан с болезнью или ее обострением. Однако сама мысль о том, что теперь между ним и обычным миром, миром здоровых людей, возникло вполне ощутимое препятствие, была ему неприятна. На седьмом этаже, в пункте прибытия, чувствовались приятельские отношения с другими людьми.А здесь? Привычная жизнь, можно сказать, продолжалась. Уже на шестом вы попадали в настоящую больницу. Поведение врачей, сестер, да и больных было уже совсем другим. На шестом этаже открыто говорили, что здесь действительно содержатся больные, хотя и не в тяжелой форме. Пообщавшись с соседями из разных палат, сиделками и врачами, Лазарь Торф смекнул, что в этом отделении отношение к седьмому этажу явно несерьезное. Там, мол, не больные, а так — шибко мнительные. Строго говоря, только с шестого все и начинается.
Лазарь Торф предпологал, что вновь подняться на седьмой, туда, где ему положено находиться в соответствии с условиями путевки и предписаниями врачей, будет нелегко. Чтобы вернуться, он должен запустить непростой механизм, приложить для этого хотя бы небольшое усилие. Если же он так и будет сидеть сложа руки, никто и не подумает перевести его наверх, к “почти здоровеньким”.
Про себя он решил не поступаться правами и не идти на поводу у обстоятельств. Соседям он все твердил, что попал сюда на денек-другой, что сам переехал на нижний этаж из уважения к даме и что, как только освободится палата, он снова поднимется на седьмой. Его слушали без особого интереса и как-то вяло соглашались.
Поговорив с новым врачом, Лазарь Торф уверился в своей правоте. Врач признавал, что тот вполне мог находиться на седьмом этаже. У него была аб-со-лют-но лег-кая форма — для большего эффекта он произнес свое заключение по слогам. Впрочем, по его мнению, на шестом этаже уход и лечение даже лучше...
— Знаете, давайте не будем, — прервал его больной. — Вы же сами сказали, что мое место на седьмом. Вот я и хочу обратно на седьмой.
— Да вы что,уважаемый?Никто не спорит с вами и не возражает, — парировал врач. — Мое дело — дать вам совет. И я говорю не как врач, а как иск-рен-ний друг. Повторяю, у вас вполне легкая форма, не будет преувеличением сказать, что вы и вовсе не больны. От аналогичных форм ваш случай отличается разве что более широким охватом. Скажу проще: интенсивность болезни минимальная, но масштаб уже значительный. Процесс разрушения клеток, — Лазарь Торф слышал это пугающее выражение впервые за время пребывания в этом санатории, — процесс разрушения клеток бесспорно находится в самой начальной стадии. Возможно, он еще и не начинался. Однако общая тенденция, повторяю, тенденция направлена на одновременное поражение обширных участков организма. Вот почему, на мой взгляд, вам следовало бы полечиться здесь, на шестом. У нас вы пройдете курс интенсивной терапии, рекомендуемый в подобных случаях.
Спустя несколько дней Лазарю Торф сообщили, что генеральный директор клиники, после долгих консультаций с коллегами, внес изменение в порядок распределения больных. Уровень каждого из них, если так можно выразиться, снижался наполовину. В зависимости от течения болезни лечащие врачи делили пациентов на две категории (так сказать, для внутреннего пользования). Теперь более низкая категория в обязательном порядке переводилась этажом ниже. Скажем, половина больных с шестого этажа, у которых выявлена прогрессирующая форма заболевания, должна была переехать на пятый, а больные потяжелее с седьмого этажа — на шестой. Нововведение сразу понравилось Лазарю. Теперь ему будет проще вернуться к себе на седьмой. Стоило ему поделиться своими планами с медсестрой, как его немедленно огорошили. Он тоже будет переведен, но не наверх, на седьмой этаж, а вниз — на пятый. По какой-то причине, о которой сестра толком ничего не знала,Лазаря Торф зачислили в “тяжелую” категорию пациентов шестого этажа, и теперь он переходит на этаж ниже. Еще не правившись от первоначального шока, Лазарь рассвирепел. Он кричал, что его водят за нос, что он не желает слышать ни о каком переводе на нижние этажи, что возвращается домой, что знает свои права и что администрация этого сомнительного санатория не может так бесцеремонно игнорировать диагноз врачей. Пока он вовсю надрывался, пришел врач, чтобы как-то его угомонить. Врач посоветовал успокоиться, не то у него опять скакнет температура, и объяснил, что произошло недоразумение, по крайней мере отчасти. Он вновь подтвердил, что в принципе Лазарь Торф должен содержаться на седьмом этаже, но тут же добавил, что имеет по данному случаю несколько иное мнение, хотя и сугубо личное. По сути дела, такая болезнь в известном смысле могла быть причислена к шестой категории сложности, учитывая обширную зону поражения. Он и сам не понимает, каким образом его пациент попал в тяжелую категорию шестого этажа. Вероятно, секретарь, как раз этим утром звонивший из дирекции, чтобы уточнить клинический диагноз господина Торф, что-то напутал, записывая медицинские показания. Скорее всего, дирекция сознательно “занизила” его оценку состояния больного: он считается опытным, но излишне снисходительным врачом. В общем, доктор рекомендовал Лазарю прежде всего не волноваться и не возражать против перевода. Главное, нужно думать о лечении, а не о том, где лежать.
— Относительно лечения вы не пожалеете, у лечащего врача с пятого этажа намного больше опыта. Таково негласное правило клиники: чем ниже вы опускаетесь, тем лучше становится квалификация врача. По крайней мере, так считает дирекция. Палаты везде такие же уютные, со всеми удобствами. Из окон прекрасный вид. Только начиная с третьего этажа и ниже, обзор заслоняют верхушки деревьев.
Температура монотонно повышалась. Он все слушал и слушал пространные объяснения врача, чувствуя, как его одолевает усталость. Под конец у Лазаря уже не было ни сил, ни желания и дальше противиться несправедливому переводу. Без всяких возражений он позволил перевезти себя. Оказавшись на пятом этаже он узнал — и это стало для него хотя бы и слабым, утешением, — что, по единодушному мнению врачей, сестер и больных, он был наименее тяжелым во всем отделении. На этом этаже ему, по большому счету, повезло. С другой стороны, Лазаря мучила мысль о том, что между ним и миром нормальных людей появилось теперь целых две преграды.
Приход весны ощущался во всем. Воздух становился теплее,солнце ярче,ручьи звонче, но для этого нужно было хоть изредка выглядывать в окно, как в первые дни. Правда, эти страхи были сущим вздором. Стоило Лазарю взглянуть на окна первого этажа, как чувства его приходили в смятение, а по телу пробегала непривычная дрожь. Большинство окон по-прежнему были занавешены и казались гораздо ближе. Тем временем состояние,как-будто, стабилизировалась. Спустя три дня на его правой ноге появилась сыпь, что-то вроде экземы. Прошел день, другой, а сыпь никак не сходила.
— Подобные высыпания, — пояснил врач, — совершенно не связаны с основной болезнью. Такая реакция встречается даже у самых здоровых людей. Для эффективной профилактики необходимо пройти курс интенсивной гамма-терапии.
— А что!Неужели у вас она применяется?
— Еще бы, — с гордостью ответил врач. — Наша клиника располагает всем необходимым оборудованием. Есть тут, правда, одно затруднение…
— Какое еще затруднение? — спросил Лазарь, смутно предчувствуя недоброе.
— Ну, “затруднение”, пожалуй, сильно сказано, — поправился врач. — Я имел в виду, что аппарат для гамма облучения находится только на четвертом этаже, а я бы вам сейчас не рекомендовал трижды в день проделывать такой маршрут.
— А что же мне делать?Как же мне быть?
— Желательно запастись терпением и до того, как раздражение не будет полностью устранено, переехать на четвертый этаж.
— Все! Хватит!Закрыли тему! Хватит с меня переездов! На четвертый этаж я перееду только вперед ногами...
— Смотрите, конечно, сами, — заметил врач примирительным тоном, стараясь на него не давить, — но учтите, что, как лечащий врач, я запрещаю вам ходить вниз по три раза в день.
Самое противное заключалось в том, что сыпь не только не проходила, а стала медленно разрастаться. Пекло,чесалось и болело все.Бедняга совсем потерял покой и все ворочался в постели. Он злился еще три дня, пока наконец не уступил и сам попросил врача назначить ему курс облучения и перевести на нижний этаж.
На четвертом этаже Лазарь Торф порадовался про себя тому, что здесь он явное исключение. Больные этого отделения были крайне тяжелыми, они практически не вставали. Он же позволял себе роскошь дойти из своей палаты до процедурной и обратно — под удивленные и одобрительные возгласы медсестер.Да еще каких медсестер! В разговоре с новым лечащим врачом Лазарь упирал на свое особенное положение. Подумать только: просто отдыхающий санатория, законное место которого на седьмом, вдруг скатился на четвертый. Вот пройдет эта сыпь, и он тут же вернется наверх. Никаких новых отговорок он не допустит. Он по праву должен быть на седьмом этаже и это указано в условиях путевки.
— Конечно на седьмом,дорогой мой, на каком же еще! — ухмыльнулся врач, заканчивая осмотр. — Вечно эти больные напридумывают! Да я первый удостоверю, что дела ваши неплохи, так что радуйтесь. Из истории болезни видно, что резкого ухудшения нет. Но между всем этим и седьмым этажом, простите меня за прямоту, есть кое-какая разница! Повторяю, ваш случай еще не такой тяжелый, но болезнь подтвердилась и болезнь есть болезнь!
— Тогда на какой этаж, на какой этаж вы бы меня поместили?
— Ну, знаете ли, так сразу и не скажешь. Пока что я провел только предварительный осмотр. Для окончательного решения понадобится не меньше недели.
— Хорошо-хорошо, — не унимался Лазарь, — но хотя бы примерно вы можете сказать?
Чтобы успокоить пациента, врач для вида призадумался, затем кивнул самому себе и отчетливо произнес:
— Ну, знаете ли, в порядке одолжения скажу, что вообще-то вас можно положить на шестой! Да-да, на шестой, — добавил он, как будто убеждал самого себя.
Доктор полагал, что таким образом угодит пациенту. Однако на лице у клиента отразилась растерянность. Больной осознал, что врачи с верхних этажей обманывали его. Вот и новый врач, вероятно более умелый и добросовестный, — и тот в глубине души считал, что место его не на седьмом, а скорее на пятом и к тому же в категории тяжелых больных!Лазарь испытал острое разочарование. В тот вечер у него резко поднялась температура. Время, проведенное на четвертом этаже, было самым спокойным с момента его поступления в клинику. Лечащий врач оказался человеком на редкость приятным, внимательным и отзывчивым. Он подолгу засиживался у его постели. Они говорили на самые разные темы. Лазарь охотно поддерживал беседу, рассказывая о своей адвокатской практике и вообще о светской жизни. Он старался убедить себя в том, что еще относится к здоровым людям, что, как и прежде, связан с деловым миром, что живо интересуется общественными событиями. Но из этого ничего не получалось. Рано или поздно беседа неизменно заходила о болезни. Желание добиться хоть какого-то улучшения превратилось для Лазаря Торф в наваждение. С помощью гамма-терапии распространение сыпи было остановлено, но снять ее так и не удалось. Каждый день он без конца говорил об этом с врачом, сохранял присутствие духа и даже пробовал шутить, но без особого успеха.
— Скажите, доктор, — спросил он однажды, — как там процесс распада моих клеток?
— Боже, что за словечки! — пожурил его врач. — И от кого это вы нахватались? Так дело не пойдет! А еще больной называется! Чтобы больше я от вас ничего подобного не слышал.
— Ладно-ладно, но вы все-таки не ответили.
— Сейчас отвечу, — вежливо сказал врач. — Процесс разрушения клеток, выражаясь этим языком, в вашем случае сведен к минимуму, слышите, к минимуму. Хотя я бы определил его как устойчивый.
— Устойчивый, в смысле хронический?
— Не следует приписывать мне того, что я не говорил. Я всего лишь сказал “устойчивый”. Впрочем, так бывает в большинстве случаев. Даже легкие воспаления нуждаются иногда в интенсивном и длительном лечении.
— Скажите, доктор, когда же мне надеяться на улучшение?
— Когда? Прогнозы в подобных случаях делать сложно… Хотя знаете что… — произнес он после короткого раздумья. — Я вижу, у вас просто мания какая-то — поскорее выздороветь… Знаете, что бы я вам посоветовал… если бы не боялся вас рассердить?
— Что же, доктор, что?
— Поставлю вопрос со всей ясностью. Предположим, я сам заболел такой болезнью, пусть даже в легкой форме, и поступил в наше учереждение (лучше, кстати, и не найти). Так вот, с первого же дня, с первого, понимаете ли вы это, я бы не думая лег на один из нижних этажей. Я бы, пожалуй, лег на…
— Первый, — вставил с наигранной улыбкой Лазарь.
— Типун вам на язык! Первый! — с иронией в голосе ответил врач. — Скажете еще! А вот на третий или даже на второй — это точно. На нижних этажах лечение значительно лучше. Даю гарантию. Оборудование там более мощное и современное, да и персонал..... поопытнее. Вы знаете, кто у нас вдохновитель всей клиники?
— Конечно знаю!Это профессор Файерман! Или..?
— О да!да!да!Он самый. Именно профессору Файерману принадлежит авторство нашей методики лечения. Именно он создал проект оснащения санаторного лечения. Профессор — наш общий учитель. А практикует он, так сказать, между первым и вторым этажами. Оттуда он излучает свою руководящую энергию. Но поверьте на слово, влияние профессора не распространяется дальше третьего этажа. Чем выше, тем слабее становятся его указания. Они теряют свою значимость и предстают в ложном свете. Сердце клиники у нас внизу. Так что, хотите вылечиться — стремитесь вниз.
— Короче говоря, — голос Лазаря дрогнул, — вы советуете мне…
— Прибавьте к этому еще и то, — врач был все так же невозмутим, — что в вашем случае мы имеем дело с раздражением кожи. Мелочь, согласен, но до чего надоедливая. Если сыпь еще какое-то время продержится, то недолго и вовсе приуныть. А вы не хуже меня понимаете, как важно для выздоровления присутствие духа. Гамма-терапия сделала только полдела. Вы спросите, почему? Возможно, это случайность. Возможно, облучение недостаточно мощным. Как бы то ни было, на третьем этаже аппаратура куда мощное и медсестра в процедурной...Та еще штучка.Хороша - это просто ничего не сказать, ничего-о-о-о. Эти белые халатики, как своеобразный вид эротической одежды, они настолько вызывающи, настолько идеально сидят на этой роскошной фигурке, что невозможно не увлечься процессом и не залюбоваться....А отсюда стимул жизни! Следовательно, вероятность устранения и вашей экземы намного выше. А что это означает? Это означает, что как только организм пошел на поправку, — самое трудное уже позади. Если вы на подъеме, обратной дороги нет. Когда почувствуете улучшение, без помех подниметесь к нам и даже выше — на пятый, шестой, а то и на седьмой… Все будет зависеть от ваших “успехов”.
— Вы действительно думаете, что все в руках медсестры и это ускорит лечение?
— А как же? Вне всякого сомнения!. Я же сказал, как бы я поступил на вашем месте. В конце концов больной совсем измучился от экземы. Вопреки инстинктивному нежеланию спускаться вниз, он решил последовать совету врача и переехал этажом ниже.Из открытого окна пахнуло прохладой.Запах сладких духов вдыхали все кто еще мог дышать.На третьем этаже Лазарь сразу отметил необычное веселье среди врачей и обслуживающего персонала. Странно, ведь здесь лежали больные, внушавшие серьезное опасение.Но тут прошла она! До чего же хороша эта чертовка, глаз не оторвать. Ну все при ней, просто идеальная женщина, без изъянов. Потрясающе красивое тело с женственными округлостями в самых интересных и привлекательных метах.Она пархала и изо дня в день веселье лишь нарастало. Завязав знакомство с медсестрой,Лазарь не выдержал и спросил, чему это все так радуются.
— Разве вы не знаете? — отвечала штучка. — Через три дня мы все уходим в отпуск.
— Как это — в отпуск?
— Очень просто: третий этаж закрывается на две недели, и весь персонал идет в отпуск. У нас все этажи отдыхают по очереди.
— А как же больные?
— Ну, поскольку больных не так много, два этажа объединяются в один.
— Значит, вы объедините больных третьего и четвертого этажей?
— Нет-нет,ну что вы? Разве это возможно? — поправила медсестра. — Третьего и второго. Больные с третьего этажа спустятся вниз.
— На второй этаж? — И Лазарь смертельно побледнел. — Мне придется перейти на второй этаж?
— Ну да. А что тут такого? Через две недели мы вернемся из отпуска, и вы переедете в эту палату. И бояться тут, по-моему, нечего, а шалунишка!.
Однако шалунишка не на шутку испугался. Какая-то загадочная интуиция подсказывала ему совсем другое. Но он не мог уговорить персонал не брать отпуск. К тому же сам был уверен, что новый, более интенсивный курс облучения пойдет ему на пользу, ведь сыпь почти сошла. Он не решился выдвигать формальных возражений против очередного перевода. Хотя настоял, невзирая на колкости медсестры, чтобы к двери его новой палаты прикрепили табличку: “ЛАЗАРЬ ТОРФ. Третий этаж. Временно”. Ничего подобного за всю историю клиники никогда не было. Но врачи не стали возражать: при таком вспыльчивом характере, как у этого, любой запрет мог вызвать у него сильное потрясение.
Надо было переждать две недели, ни больше ни меньше. Лазарь стал считать дни с жажным упрямством. Он неподвижно лежал в постели и часами рассматривал мебель. На втором этаже мебель была уже не новой и не радовала глаз, как в палатах верхних отделений. Здесь она была массивнее, солиднее и строже. Время от времени он напрягал слух: с нижнего этажа, этажа смертников, отделения “обреченных”, до него как будто доносились глухие предсмертные стоны. Все это, конечно, не могло не угнетать. Он лишился душевного покоя, а болезни это только на руку. У него постоянно держалась высокая температура, росла общая слабость. Лето было в полном разгаре. Окна почти все время держали открытыми. Но из них не видно было ни городских крыш, ни самих домов. Только сплошная зеленая стена деревьев, окружавших лечебницу.Прошла неделя. Около двух часов дня в палату неожиданно вошли медбрат и трое санитаров. Они толкали перед собой каталку.
— Ну,уважаемый адвокат, мы уже готовы к переезду? — спросил медбрат добродушно шутливым голосом.
— Какому переезду? — с трудом произнес лежачий. — Опять вы со своими шуточками. Третий этаж еще целую неделю в отпуске.
— Вот дает!А при чем здесь третий этаж? — возразил медбрат непонимающим тоном. — У меня предписание отвезти вас на первый. Вот смотрите, — и он протянул бланк о переводе на нижний этаж. Бланк был подписан самим профессором Файерманом.
Ужас и гнев, переполнявшие измученное тело, вырвались наружу. Весь этаж огласился яростными, нестихающими криками.
— Ради бога,только не это! Держите себя в руках, тихо, тихо, — взмолились санитары. — В отделении тяжелые больные.
Но не тут-то было.
На крики примчался заведующий, воспитанный и обходительный человек. Узнав, о чем речь, он взглянул на бланк и выслушал Лазаря. Затем сердито повернулся к медбрату и сказал, что произошла какая-то ошибка, что он не давал подобных распоряжений, что с некоторых пор в отделении царит страшная неразбериха и что от него вечно все скрывают… Отчитав как следует всех, он вежливо заговорил с больным и принес ему свои глубокие извинения.
— Все дело в том, — сказал врач, — что буквально час назад профессор Файерман уехал в краткосрочную командировку и вернется не раньше чем через два дня. Я крайне огорчен, но его распоряжение отменить нельзя. Поверьте, он сам об этом пожалеет… Надо же! Ума не приложу, как такое могло случиться?
Лазаря сотрясала непрерывная дрожь. На него жалко было смотреть. Самообладание покинуло окончательно и страх охватил его, как ребенка. Из палаты этой еще долго разносилось отчаянное рыдание.
И вот,Лазарь прибыл на конечную остановку — в отделение смертников. Это он-то, чье состояние, по мнению самых придирчивых врачей, позволяло ему с полным правом лежать на шестом, если не на седьмом этаже! Положение было настолько нелепо, что его так и подмывало рассмеяться в голос. Уже несколько дней он лежал вытянувшись на кровати. По городу медленно плыл жаркий летний полдень. Он смотрел в окно на зеленые деревья, и ему казалось, будто он попал в какой-то призрачный мир. Мир состоял из диковинных стен, выложенных стерильной плиткой, холодных мертвецких покоев и белых человеческих фигур, пустых и безучастных.Раз,два,три! Раз,два,три!Легко скрыть ненависть; трудно скрыть любовь; всего же труднее скрыть равнодушие... Ему вдруг почудилось, что деревья за окном тоже ненастоящие. Скоро он полностью в этом убедился, заметив, что листья на деревьях совсем не шевелятся.Конечно,приятно находиться в помещении, которое украшено цветами неотличимыми от настоящих, которые радуют глаз своим великолепием и при желании эксклюзивностью.Но не до такой же степени! Эта догадка настолько взволновала беднягу, что он вызвал сиделку и попросил дать ему очки для дали, которыми в постели обычно не пользовался. Только тогда он немного успокоился. В очках он все же разглядел, что деревья настоящие, а листва хоть и легонько, но колышется на ветру. Сиделка вышла. С четверть часа в палате стояла полная тишина. Шесть этажей, шесть ужасных бастионов давили по чьей-то оплошности на Лазаря всей своей неумолимой тяжестью. Сколько же лет, именно лет уйдет у него на то, чтобы выползти отсюда, взобраться на край этой пропасти?
На часах, стоявших на тумбочке возле кровати - половина четвертого.Почему это в палате стало так темно? Ведь сейчас еще день. Из последних сил несчастный, скованный, точно параличом, странным оцепенением,открыл глаза и отведя их в сторону, увидел, как тяжелые плюшевые шторы, повинуясь таинственной воле, медленно закрывают оконный проем, преграждая путь свету.Смерть есть угасание света лампы в лучах рассвета, а не угасание солнца.Так приятно бывает не прийти туда, где тебя ждут....Мелькнуло это в его голове и куда-то исчезло.....