…горшок? Стало быть - горшок…
Город ветхий и крепкий, основательный и уютный; город процветающей сытости и внешней церковности, город кастрюль и сковородок, пышных кухонь и отчётливых смыслов.
На одной из площадей возведён монумент материальности, на другой – сытости; они похожи – мощны и полногруды, с плоскими, безвыразительными лицами.
Некогда в городе ветвилась мысль, жили поэты, философы и музыканты, жители слушали их и – худели, и цвет лица становился землистым, и появлялось равнодушие к вещам. Тогда, собравшись и не пустив на собрание болтунов, порешили отдать власть горшку – о! он огромен, бокаст, тугие стенки его сверкают и содержание всегда варит то, что можно съесть…
Горшку выделили дворец, подобрали штат (одних постельничих пять штук, дабы не переварился) и зажили счастливо под унылой его сытой мудростью…Философы были сварены – правильное решение! Одобрительно гудели торговцы, - а голенастые, тощие рифмачи и музыкантишки бежали – не оскверняют больше наших улиц, не отравляют нашего воздуха.
В пивной изобилье янтарного счастья.
-Как там наш отец родной?
-Газеты пишут – всё хорошо. Варит.
-Ну тогда ещё по кружечке.
Сытый рай торговцев. Отчаянию и мысли – нет.
Детей и школьников водят к монументам сытости и материальности возлагать цветы. Пестреют букеты.
В газетах пишут о горшке, о распорядке его дня, о блеске его крутых боков, ещё – об успехах торговли и прочих приятных вещах.
Все дебелые дочки благополучно пристроены замуж – за пузатых отпрысков достойных семейств – а недостойных нету…
Вечность? Вечен только блеск монет, этих замечательных кругляшей. Жизнь души? Не знаем её. Весы взвешивают хлеб, колбасу, мясо. Кто взвешивал душу?
В трактире: Дай-ка, хозяюшка, жаркого с подливой, да пивка не забудь! Как там наш отец-то?
-Всё хорошо. Варит.
Живите сыто, господа! Никого не занесёт из отчаянной, брызгами солнца пронизанной гофманианы, чтобы расколоть, раздробить любезный вам горшок, и счистить белый жир с ваших некогда янтарных мозгов.
Живите сыто…