«…-Что ты играешь? – спросила вдруг с тревогой дочь самаркандского вора.
- Самс! - громко позвал Сильвестр. Цветная капуста,видно, застряла у него в горле. – Нащупал что-нибудь?
- Что-то клевое, отец? - заерзал на стуле Пружинкин.
Саблер пожал плечами, но тут перед ним появилась мясистая потная физиономия Буздыкина.
- А я знаю! – заорал он на все кафе. – Я знаю, что нащупал этот вшивый гений! Переоценка, Самсик, да? Переоценил, да? Недооценил, да? Ну, гад, давай, играй! Ну, Самсик, снимай штаны!»
/Василий Аксенов. «Ожог»/
…ОК, снимаю… /Автор/
В Кунцево его вез «Сорок первый Москвич» под кассету Шуфутинского и бесконечный речитатив водилы с простецкой рожей, с порога представившегося Сашкой. Проржавевшая тачка с потрескавшимся лобовым выдавала с какого-то черта немыслимую прыть и мягкость езды.
- Реновский движок, ёпт! – хвастливо комментировал Сашка, - а че б не поставить. Дружбан сервис держит, развалы, разборы… Вот и презентовал мне. НУ!!! Козел-бля-гребаный-где права-купил??!!! – (это уже в открытую форточку кому-то за правый обгон)
– Не! Братан, ну ваще, время настало! Соски малолетние за джиперами сидят, гоняют, педали, сука, путают! И бесчисленны, как блохи, сука, на дороге! Эх! Дельце свое как откроем, такси, есть возможности… Вот тоды руль на хер брошу, управлять буду. Да и своей Наташке, бля, джип куплю. И не дай бог херово водить будет, убью нах!
... Казанин слушал таксиста нельзя сказать, что без удовольствия. Такие вот простачки, трудяги с малолетства, всегда казались ему симпатичным контингентом. Ну, может, правда, кроме того периода жизни, когда (тринадцать-четырнадцать), до ухода в юннатскую вольницу, в леса, когда вдруг внимательно стал слушать отца – каким присуще быть интеллигенту и достойному человеку «в наше время»…
Эх, батя, батя! (Опять тяжелый поток взаимных неприязней).
Дослушался до того, что вырезалось жесткое кредо – как угодно, только не быть таким, как он. Да не в мыслях, не в мыслях, мыслим то мы все «инте-ре-сно», В ЖИЗНИ! В реале, в месте и во времени, где самое лучшее, может быть, делается не просто малокровным и нежизнеспособным, а даже вредным и недостойным – после протискивания его чрез эмоции. .
- …вот такое дело, Серень! – закончил что-то свое водила, - И сервис, выходит, есть, и бандиты свои имеются, не пропадем. Вот уж скоро… Эх-ма, бабок бы где добыть! Не знаешь, случаем, спонсора какого? А то Натаха баба у меня ученая, как его там, бизнес-план накатает мастерски. Да отдадим бабки, чё ссать-то! Нет у тебя кого? Может, банкира, там, какого. А то, сам понимашь, братва-то есть своя, но должать им… Бля-а-а-ааа. Лучше не надо, вмиг отношения испортишь. Все ж у криминала быстро крышак сметает, да, Серень? . Ну?? Есть у тебя кто такой? А сам-то чем занимаешься, Серый?
«…Гони своих коней, да побыстрей.
Пусть версты под копытами летят…
Я еду в гости к юности своей,
Поехали, извозчик, на Арбат…»* -
-прозвучало в динамике «Арбат! Пройтись бы… Блин, если это так, как ему примыслилость, то там обязательно будет… А! Нет, она же в Питере, да, так сказано было. Ну… хоть пройтись, как там на этом Монмартре сейчас, в новом-старом времени…
«…И триста миль за час, и триста лошадиных,
И триста слабых сил, меня несущих вдаль.
Ах, лошади мои, каурые-гнедые,
Я снова вас несу на скользкий поворот,
Несетесь вы легко, поджарые, худые,
И нежный Адамо в приемнике поет!»**
Да уж, Семеныч… Вот только сейчас подумалось о временных неадекватных наложениях вообще личности на эпоху.
Вот, Владимир Семеныч… Насколько современен в семидесятые, настолько знаменателен, идеален для живой материи страны.
А как много, казалось бы в нем, от стиллайфа постсоветской эпохи! Он и был какой-то… не «АНТИ»советский, что за глупости языка, а именно «ПОСТ»советский.
А где б он был, такой, как был, сейчас? Нехорошее чувство, что…
Нет, нелепые в корне завороты незачем, не к месту. Каждый жив тогда, когда есть тому надобность. Тогда ж и вовремя, тогда ж и СО-временно А для Мастера – еще и необходимо. Нет во времени и пространстве случайных посетителей.
«Они ж еще и гуляют по своим прошедшим временам» – вдруг засвербила шалая мысль, и от нее понесло дрожью. Неужели?)
Ну ладно, про Семеныча, про родного, славного Мастера. Так! Принято. «Опережающий время» - редкостный человечий тупизм. Не бывает! Есть только СО-временный. Современный в своем опережении.
Нелегко спокойно вынести внутреннюю кучу потребленных телом времён, каждое из которых несет свое и только свое. Немудреный шансонье, поющий про Арбат, трендящий не прекращая, будущий владелец автопарка, звонок Черенкова, живой Федул… О! Вовка!
- Слышь, Саш, а водилы вам не нужны? Классный водила есть, потерял…э-э-э…работу.
- Отчего ж? – Сашка разрыл пальцем бумажный бардак над спидометром, выудил картонку, - Во! Даже визиток наделал, глянь! Пусть звонит, дадим тачку, если нет.
- Но… понимаешь… Он без прав пожизненно…
- Да ко-му это на-хер нужно ща? Сде-елаем, говно-вопрос. Был бы пацан хороший. Приехали, кажись!
Про свой вопрос о банкире-спонсоре Сашка уже забыл. Да и как не забыть, если спрашивать каждого встречного. Один из тысячи кандидатов, возможно, сработает процентов на тридцать запрашиваемого.
Лицо времени – Количество. Нет, не у тебя – ну и хрен бы, другие будут. «А будет время, будут и другие». Так во всем.
И, кажется, у всех.
«Москвич» рявкнул и дернул с места со здоровым апломбом «шумахера».
И – вот она – очередная вспышка в мозгу, пролившаяся на пространство, открывшееся теперь в виде рабочего квартала шестидесятых - кирпичных «хрущоб» с тополями, завоевавшими пьяные дворы. Скудная мостовая одностороннего движения вдоль бульвара, по которой укатил Сашка на своем «Рено-Москвиче»…
Саня забыл не только о банкире-спонсоре, но и о плате за услуги. Во дает наш народ! Видать, сильно увлечен был мечтами о будущем таксопарке.
Вспышка пространства, смена картины! Все различимо, как в качественном кинематографе.…
Удалялся от него уже не «Сорок Первый», а «Бэха», совсем скромной, правда, модели. Подержанная-передержаннвая..
Далее – хата.
И разговорчивый, немеркантильный этот Сашка… Вроде как приполнел, побрился. А морда – тупа-я! Но безобидная и печальная. Квартира. Обставленная недурно. Теле-шоу по ящику, пиво в руке, печаль неизбывная на лице. Жену ждет.
…По дворам какого-то района несется на неприемлемой скорости «Тойота-Форанер», в лобовом стекле – мордаха молодой девчонки в солнцезащитных очках. «NATUSYA» на номерном знаке.
(Сам муж-директор ездит на старенькой «Бэхе», у жены – джип. Хороший, нежадный парень, сразу же понятно…)
…Вот джип цепляет припаркованный крутой «Лексус», девка при этом жмет в ужасе на газ, в шоке от случившегося. Знает, чей «Лексус», от кого только что выскочила с гордой пощечиной. С тем же ужасом, переданным джипу, визгливо дает девяноста градусов в арку…
…В разные стороны от кенгурятника разлетаются детская коляска и молодая семейная пара, крик, кровь, шмякающие удары о стены арки.
Загудело инфернальным гулом, содрогнулось что-то в мироздании, принимая сразу три новые души в иное место…
Дурно ведомый «Форанер» выстрелился на проезжую часть и с ревом непереключенной передачи летит в неизбывное….
(«Натаха… Умная бабец такой, хоть и мелкая, моложе тебя, кажись, такой бизнес-план накатит, ох…ют все… Куплю ей джип.».)
Да уж, накатала NATUCYA бизнес план такой…
Стоит брошенный где-то роковой джип.
Трехдневная пьянка у подруг в женской общаге. Наташа не в себе, всех кормит-поит, сама в шоке до сих пор - только спиртное поглощает, слова от нее не добиться. Разбитные, вульгарные девахи со всем шиком общажного гостеприимства потчуют бывшую товарку, удачно замуж выскочившую, веселятся на халяву, парней из коридора затаскивают в свой перевернутый вертеп. Туда, где томится в истерическом припадке щедрая «новая русская», Таха Журавкина..
Сашка чернее тучи, прихрамывая, с разбитым жестоко лицом, выходит на работу в свой директорский кабинет. Ночью в таксопарке раздается взрыв, погибают четыре человека, покарежено множество машин.
Выплаченной за «несчастный случай» страховки хватит на покрытие, пожалуй, десятой части включенного оскорбленным любовником «счетчика».
(Александр думал распродать свой парк, а его, вот, уже взрывать начали. Моральная часть ущерба для любовника Натуси, скорей всего, куда важнее материальной, Последнюю-то он так и так возьмет..
Вечером – снова менты по делу о наезде с тремя летальными исходами и розыске виновницы.
Родственники погибшей в одну секунду молодой семьи пока еще заняты поминками, еще не объявились. Но объявятся непременно…
ВСЕ! Далее – мерцающий свет, режущие глаз искры пространства вариантов. Точнее - уже добела обозначившегося его сектора, и болезненный удар в плечо. Казанин даже не удержался на ногах, совершил нелепую пробежку задним ходом и окорябал об асфальт выставленную ладонь.
- Чё встал, козлина, на проходе!! П…ы, шо ль, захотел?! Ща-а-а
Небритый двухметровый амбал, пошатываясь, пробрел мимо, тут же забыв о сказанном, даже не глянув на упавшего Сергея. Да что глядеть – не до него ему, право. Кручинушка буравит пьяную голову, злая и безысходная.
Таково времечко – нет дела даже репу начистить подвернувшемуся на проходе студенту, все мысли о житие злом, беспросветном и нищем. Только что вот пробурчать что-то такое же злое и грубое, как и вся жизнь эта. Что-то такое же агрессивно-угрожающее…
Упавшему же студенту – хоть меняй жестяную «анархию» на «пацифик». Ни-ка-кой злобы, или агрессии, или мечты раздавить-прибить этого амбала нет как нет. Человек, менее суток назад готовящийся убить несчастного алкаша только за «созерцательность» поведения, провожал теперешнего обидчика печальным взглядом – достаточно только въехать, что этот раненый социумом зверь (НЕДОполучивший, НЕДОкормленный) куда более несчастен. Он – уже разбит на голову, на него и эмоции плохие тратить - грех. Ему – хуже некуда. А анархист, исповедующий веселое и отрешенное чувство к дурной эпохе по жизни счвстлив. «Будь, что будет…». Так кто ж нуждается в сочувствии?!
Амбал, проползший в дальнейшую неизбывность, хорошо получил свою долю… христианского, не иначе как, сочувствия. Выживет – вспомнит, наверное…
Да, «пацифик» впору наложить поверх «анархии». Как все совмещается в одной фигуре, самому Сереге трудно въехать.
…Сюжет с простаком-бомбилой и молодым дарованием бизнес-плана настолько ярок, настолько… как бы это сказать… открыт для понимания и неизбежен. Все как на ладони! Только эмоциями разбавить и языком живым.
Боже, насколько же ясна судьба этих совсем неплохих ребят, перескочивших на новый уровень ответственности благодаря достигнутому положению!
Как судьба любой, любейшей материальной озабоченности…
* * * *
На Хованское Серегу с бабушкой вез очень интересный персонаж. Пожилой дядька, худой, как щепка с резко начертанной нечеловеческой духовностью во всем облике. Именно так – НЕ-человеческой!
Загорелая кожа как тесный-тесный и тонкий чехол, мучительно натянутый на череп. Бездонные жесткие глазницы, сверкающие исподволь глаза вечного мыслителя. Морщины – как трещины в засуху, седая на две трети мелкая бородка. Кто только сейчас не «бомбит» на чудом свалившихся тарантасах своих!
- Сынок, что случилось? – тревожно вглядывается бабуля в лицо Сергея, который при этом не знает, куда б его спрятать. Предательские слезы…
//Плакать он заново научился сильно позже того времени, в котором пребывал сейчас. И не стыдясь, и даже с радостью приветствуя умопомрачительные приходы катарсиса нутра.
А вот молодой асоциал двадцати с небольшим от роду был, несомненно, кремень - принимал все и ничему не расстраивался. После одной мерзкой бойни с толпой обкуренных неонацистов в сердце плотно засело «будь что будет, я все переживу». И – какие уж там слезы! Один только смех Пьера Безухова, принятый за безусловное кредо на любом вираже.
Даже на похоронах мамы – ни единой слезинки. Перегорело! Через неделю – славный кореш, глупейшая смерть под поездом. Все – сухо.//
- Сереженька, ты какой-то другой, А? –баба Дуся вглядывается пристально, как сквозь десять оболочек проникает суровое око (огромное за толстыми стеклами очков). – Ты, случайно, наркотики не принимал?
«Нет, бабушка, я просто старше на двадцать лет сейчас!» Да как это сказать.
А слезы раздирают. Стыд! За себя того – стыд.
Всем он хорош, так что ж так мало ценил-то свою бабушку-друга! Старался, бесспорно, но… каждому старанию есть предел. Теперь бы и стараться не пришлось, да бабушка ушла с миром.
Мама смотрела с портрета строгим взглядом. Боже! Вот воистину – «ничто менее не соответствует образу человека, чем фото на документах». Или же на могильной плите. Именно – строго смотрела, именно – так, как не хватало в жизни этой святой без преувеличения женщине. «Ты похож на маму…» Когда-то в детстве это бесило, теперь – откровенно радует.
Одно то, что в многогранной личине Казанина много, много места занимает мама.
Одно лишь это уже приводит к Вере о способности к действу – этакое полное «вразрез» со всем существующим.
Как жила мать его – в полный своеобразный «разрез» со всем миром – ничего «бабьего», ничего «человечьего». Ну… Хоть и громко, и бравурно, да – пусть. Святая!
И все же, и все же…
Ни одной слезинки от ухода матери. Да какие там слезы!
Вообще на похоронах рыдают все эти… по себе! Как же мы без него??!!
А человек (или – тем более – Человек) по уходу вовремя должен быть счастлив. Недаром во многих неофитных эзотерических темах говорится – ничто более не тревожит душу ушедшего ТАМ, как те самые непотребные рыдания, стенания и, (с-сука), воззвания и укоры «Куда же ты?1.. Как же мы?!..» Вызывает гадкую злобу. Естественно, ушедшего тяготит это нытье вселенское, он ведь уже далек от человечьего малодушия. Душе же обнаженной больно за всех этих «обделенных»!
Как же вовремя мама ушла!
Ну куда с больным сердцем и такой душой было вклиниться в девяностые годы? И зачем, зачем ей видеть сына в том обличии, что он сейчас носит. Поняла б она? Да, конечно же, поняла бы, откуда сомнения. Но сердце, сердце, оно ж запрограммировано болью и тревогой за свою кровь, за опасные дороги сына
Мама оставила его – непотребно ржущего, грубого, выносливого, бескомпромиссно асоциального и… хорошего, теплого при этом. Пусть будет так!
Бог – есть и он справедлив к таким исходам, не стоит изгаляться в жалких потугах помешать промыслу. И пусть весь мир орет разверзнутой глоткой, что Серега – моральный урод, отщепенец, бездушный… Ни слез, ни жалости.
Спасибо, мама, спасибо, что впрыснула свою искорку добра и тепла, искренности своей самоотверженности в это неформальское чудовище, обретшее сию форму (иначе и быть не могло) только после своего ухода.
На все воля…
Как он, признаться, мечтал. Нелепо, даже постыдно, противоестественно мечтал о том, что и случилось сейчас. Прийти в пору своего ураганного становления с опытом прожитого. Наверное, и для того, чтоб пообщаться с мамой на ее последнем пристанище, тут, на Ховани.
«Это – моя религия» - пронеслось в голове Сергея. Это даже не языческое духоборство, а более, что ли, единая потусторонняя мощь – место мамы в его сущности.
И – справедлив Господь – не надо было маме видеть этого асоциального звереныша. С его бутафорским «алкоголизмом», со сладострастным пристрастием к пороку, как к одной из форм протеста человеческой сути, с его непоколебимой выносливостью к агрессивной среде. Ее дело было – родить и впрыснуть Верную искру, далее – само. И мама, как никто иной из известных ему смертных, решила свое Действо. Покойся с миром, дочь (не раба) Божья Маргарита…
- Да, молодой человек, великая сущность была ваша мама! – прорезался из толщи мыслительного слоя голос таксиста, - я тут поглядел на дату рождения, все верно…
От неожиданности обращения Казанин даже не сразу обернулся, переваривая удивление. Загадочный дядька, уже успевший крепко заинтересовать, сам начал какую-то тему.
(Такси, кстати, очень легко пропустили на территорию кладбища. Подняли шлагбаум, даже не получив обычную мзду, даже не спросив бумажку на разрешение…)
- Извините ради Бога, женщина, - обратился он уже к бабушке, - не могли б вы сказать, в каком часу родилась ваша дочь?
- А? – ответил вместо бабушки Серега, вылезший из удивленного сплина, - Что вы говорите?
-Да, сыночек, точно не припомню, - зашептала бабушка, силясь скрыть обычные на могиле слезы, - как-то утречком, вроде… Да-да, помню, солнышко за окном молодое было…
- Ваша дочь и ваша мать много оставила после себя, - задумчиво рек водитель. Именно РЕК – отрешенно и вдумчиво, как выполняя уже свое назначение в случайной встрече. –Такие рождаются нечасто… Их «не пускают»… Нет, пускают, пускают только в редкие прорехи… Сложно им, очень тяжело…
…Бабушка засуетилась на цветнике. Ей, видно, было абсолютно все равно, что скажет этот странный человек об ее покойной дочери. Какая разница? Баба Дуся давно уже жила в своем мире, настолько же далеким от реальности, как и мир дочери. Только что тело еще носило ее.
Но совсем уж не все равно было Сергею. Парень возбужденным до страсти взглядом вцепился в таксиста.
- Вы астролог? – отрывисто спросил он.
- Ну… нет, наверное, - с видимым оттенком равнодушия протянул тот, - если «лог», то, можно сказать, «числолог». А там, как желаете, нареките. Я по датам и часам могу говорить.
Человек пошевелил морщинами на широком лбу. Во всем его облике читалась скромность, умиротворение и предостережение «не брать слова за истину». Самый почитаемый Серегой тип людей – мыслители и ведуны, ни в коей мере не считающие себя рекущими божествами и пророками. Именно они, такие, как правило, и есть «те самые»
- Ваша мама…
По дороге назад мужик проговорил несколько фактов, до конца утверждающие, что ему ведомо буквально все, досконально, и не только внешними проявлениями, но и полной картиной, погруженной корнями в абсолютно недоступное человечьему. Точно до последней мелочи, вот это да! Знал, знал Сергей, что такие «случайные» встречи всегда есть дар мироздания. А уж сейчас особенно. Мужик чувствовал и знал по своим числам не только много, но, можно сказать, что все.
- А вы когда родились, если не секрет, конечно, молодой человек?
Сергей назвал дату.
- Время рожденья??? – было заметно, что таинственный мыслитель откровенно забеспокоился, вопрос звучал уже с непосредственным интересом.
Парень не знал. По меньшей мере - три версии времени рождения в памяти гуляли.
- Ночью, сыночек, ночью глубокой…. – заговорила бабушка с заднего сидения машины, - не спали мы тогда, и…
- Именем можно поинтересоваться, юноша? – уж совсем взволнованно проговорил таксист, - фамилией и отчеством также!
Держался он невозмутимо. Оно и ясно – не имеют права, не могут подобные личности что-либо пристрастно выспрашивать.
Казанин представился.
-Ух ты!
Водитель чуть было не присвистнул. Выдержав недолгую паузу, заговорил:
- Да-а… Дано тут немыслимо, спасибо маме вашей. Редкая свобода мысли и действия, врожденная тяга к верности того действия. Заложенная тяга сотворить, на… Натворить… Эх! Опасно все это, правда. Не туда заглянешь, и… Да и погубить легко – дури немерено...
«Пятерку» качнуло так, что Казанин подпрыгнул на сидении и треснулся виском о верхнюю держалку, сзади громко охнула бабушка. Со всех сторон заревели возмущенные проснувшиеся клаксоны всевозможными мелодиями, даже сигнализации на припаркованных к обочине авто. По встречке, легко, по-видимому лавируя по затрудненному движению проспекта, летел белый кабриолет «БМВ».
…Сергей Казанин не увидел, он почувствовал – но настолько круто почувствовал, что куда менее правдиво было б разглядеть. Дохнуло могильным, липким холодом. Даже запах (также вязкий) воска и кладбищенских рассад пронесся. Но только что с навязчивой примесью взрывного газа и серного тления…
-Ч-черт! – выругался таксист.
Как то странно звучало из его уст это слово, как-то не вязалось со сложившимся уже обликом запредельного мыслителя.
Ужас Казанина не покидал, нарастал, требовал скорейшего подтверждения и разрешения. В конце концов, запах рассад – они ж только что с кладбища…
- Вы видели водителя? – резко и нетерпеливо почти выкрикнул Серега
- Женщина… Брюнетка… - странно-задумчиво проговорил мужик, - А что?
Теперь уже он пристально буравил глазами студента, как заподозрив явное нЕчто в вопросе
Кошмар в душе нарастал. Достигнув верхней плоскости, муторный наворот все равно что клацнул разрядом и каскадом облегчения побежал книзу. Внешне выраженый в не вполне здоровом смехе.
- Какой сейчас год? – тихо-тихо спросил он водилу. Все. Скрывать, молчать о чем-то с этим человеком не имело никакого смысла, - Не удивляйтесь, прошу вас. Какой сейчас год, а?
- Девяноста тре-тий… - так же тихо отвечал «числолог», по мере ответа приходя к некой догадке.
- Ха-ха-ха! – уже не смог сдержаться Сергей, - Ира, рано, рано!!!
- Сереженька, какая еще Ира? – дрожащим голосом, только-только отошла от встряски бабушка, - ты о чем это говоришь, чего там «рано»?
О, бабушка! Это ж надо в столь глубокой старости ТАК ловить каждое слово, быть настолько прозорливой.
«Ира, рано! – говорил он дальше уже мысленно, - ведь я ж тебя не рожу, если ты меня прямо тут… Сейчас… Эх, дуреха ты! Ведь тебя бы не было, не жило, если б сейчас…» - и опять буйный взрыв смеха, не подлежащего скорому концу.
Водитель припарковал машину. Вроде как перебои с движком после автостресса. Вышел «поглядеть мотор», предварительно властно толкнув Серегу локтем, выйди, мол…
- Ну! – спросил он у открытого капота.
- Я упал из 2011-го, - проговорил Сергей, вдруг почувствовав необъяснимую вину от того, что говорил. Или от того, что произошло это.
- У-гу… - промычал мужик, - и еще что? А-а! Ясно… Ты уже успел населить это время своими сущностями, да?? Отвечай, времени нет!
Таксист-пророк уже говорил с Казаниным грубовато-властно, как готовясь совершить необходимое. Может, предостеречь в последнее мгновение, или…
- Ты – населил? Натворил образов, да?!
- Да! – резко крикнул Серега.
В башке – полная сумятица, но уже с наметившимся восторгом разрешения. «Под ложечкой сосет от близости развязки!»***
- Ты опасен, знаешь! – грозно изрек дядька. – Ты непомерно опасен для тех, кто знал тебя. Ты очень зря ТУТ сейчас. Немедленно…
- Как это?! – предательски вкралось ощущение беспомощности. - А как же.
- Слушай, человек! – скороговоркой говорил таксист. – Не ты первый. Это все – С ТОБОЙ и только ДЛЯ ТЕБЯ. О боже! Не ошибся я, знать, вот те на! Но! Тебе нельзя, слышишь, нельзя!!! Быть рядом с теми, кто тебя знал, особенно с родными. Я не сгущаю, слышишь! Быстро найди повод и уйди, бабулю твою я довезу, она не заволнуется. Ну, прощайся!
- А-а… Скажите, что это?..
- Прощайся! – уже откровенно приказал мужик. – Давай, давай, ты ж умница, сам разберешь опосля… Мне тоже нельзя… да и не стоит оно того, сам, сам, только сам. Ну ты мо-лод-ца на самом деле! Лихо поиграл временем!
Последние слова он сказал уже с нескрываемой азартной уважухой.
* * * *
…Он и сам уже так хотел.
После слов таинственного таксиста парень почувствовал странное радостное облегчение. Хотя в его искристой сущности и мало что могло выказаться «странным». Как он всегда, несомненно, радовался каким либо глобальным неприятностям с самим собой, радовался чудовищно недоразрешимым вопросам – как будто все это могло принести в его полоумную матрицу дополнительные кирпичики стойкости, твердости.
Но сейчас он просто хотел оказаться наедине со своим городом, не отягощенный никакой заботой. Можно сказать, счастливо отдался воплощенной во многих снах мечте.
Он – тот, каким запечатлел себя и выл порой об упущенном прекрасном времени. Он – полностью в ветре возможных таинственных перемен. И такая чудная погода стоит…
//Так-так! Девяноста третий… Похоже, «Белого Дома» еще не было, то есть стоит сентябрь. Ну да, ну да, он же и «уехал» в сентябре, так и есть.//
Москва полюбилась по-новому, с новых видов недавно и неожиданно. Но все равно – такая вот Столица, взбудораженная общим смрадом соцразложения, переходной фазой от долго-мрачного фашизма, Столица, с дрожью затаившаяся от предчувствия грядущей вот-вот политической бойни – такая Москва была Сереге роднее и ближе той, откуда он упал. Она была куда как более ЕГО.
Там, в двадцать первом веке, какого духовного труда стоило полюбить свой город вновь?! Стоило немалого внутреннего зрения увидеть то, что достойно теплого отношения, как бы ни пострадало оно в самОй сущности.
«Вася, стиляга из Москвы», достойный писатель Василий Аксенов помог вспомнить. Спасибо ему.
Здесь же – все дышит Родиной, основой, почвой и корнями всего-всего, что из себя еще можно представить.
Славная осенняя погодка, солнце, легкий холодок просачивается сквозь одежду. Довольно людно, что странно. Кутузовский проспект у окраины, знаменитый универмаг «Молодежный».
В подземный переход он сунулся, поскольку на другой стороне улицы выставился ряд разноцветных уродливых ларьков с круглосуточной тусовкой «алкобратии» и молодежи вокруг – типичный вечерний клуб этой «Родины». Сергей предвкушал первые глотки доброго пивасика, представляя в упоении свою дальнейшую прогулку по любимому городу, в котором не был двадцать… Э-э, нет, уже известно, восемнадцать лет. Душа взрывалась от радости и живого интереса «Боже, что же еще будет-то» и от полнейшей, ветрено-воздушной свободы пути. Пережитой опыт грел, ласкал и без того взбудораженную мятежную душу.
Полное ощущение опасной, но чудовищно сладкой сказки. Которую еще предстоит рассказать. Эх!
Спускаясь в переход, парень сразу услышал какие-то очумительно-знакомые гитарные аккорды и мотив. Мотор забился. Ну вот, «очередное».
«…лето сменила прохладная о-осень,
Горы укрылись во влажный туман.
Облик печальный так просто не сбро-осишь,
Путь Росинанта в пивной балаган…»
«Уй, м-мат-ть-тво-ю! Стыдоба-то лютая! Ну надо ж ТАК написать! Но поет-то, поет, сволочь, недурно…»
Молодой мужской голос, очень приятный, впрочем, на слух, чувственно выводил то, что Сергей Казанин согласился бы «вывести» только при всеобщем вымаливании «чего-нибудь своего» и не иначе как после окончательного «утопления совести» И только сбивая от неловкости аккорды и текст.
Вокруг – толпа. Как всегда, двое мордоворотов, выделяющихся модностью прикида и удельным весом «презренного металла». Казанин подтянулся к окружающим, внутренне подобрался. Решил, что сейчас непременно ввяжется в конфликт любой ценой – принял этих двоих за смотрителей территории.
Затеял ввязаться, может быть, и потому, что к этим музыкантам чудной волей имел прямое отношение.
- П…тая песня! Клево поет чувак!
- Угу. А кто сочинил, не знаешь?
- Х..й его знает, это, бард какой-нибудь… Как их там, Визбор, Никитин… Да не, много их там есть.
-А чё это за братва такая, Михай, – барды эти?
Да нет, не рекетиры. Или ж – да, они, только не до музыкантов им. Ну вообще, фига се! Уличные бригады говорят о бардах, вот ведь как!
«…Нет ничего, впереди только степь.
Руку, сеньора, не ты ль меня ищешь?
В ваших объятьях позволь умереть.»
Боже, боже! Ну что за козел написал!!! Пацан, ну как ты можешь ЭТО петь??!! «Пивной балаган» - шойто за заведение такое, только в Испании, небось, и процветают.
«Не ты ль?... В ваших…» Лихой переход от «тебя» к «вам», ниче не скажешь. Это Дон Кихот, наверное, так общался… Ну да, стукнутый же мельницей, вот и предлагает интим сеньоре, переходя с ТЫ на ВЫ и обратно, блин.
Ну что за шизоид мог такое выдумать?!
Что ты поешь, дружище, хорошие песни, что ли, порастерял или водка не так пошла?!!!
Сергей протиснулся сквозь кружок людей окончательно. Народ аплодировал, благодарил, оставался на месте в ожидании новых песен.
- Спасибо всем! – громко сказал музыкант.
Парень в штормовке, с калейдоскопом нашивок со всевозможных слетов КСП****, открытое молодое лицо, густая шевелюра, перехваченная в хвостик резинкой. Джинсы, болотники. С таким охота познакомиться, от такого за версту разит дружелюбием и уверенной приветливостью, теплотой и щедростью неокрепшего, правда, духа. Такого же вида и девчонка рядом , присевшая на походный тюк (похоже, палатка). Красавица, к гадалке не ходи! Вся какая-то возбужденная, зыркающая звонкими глазенками по слушателям. Улыбчивая.
И рюкзаки станковые у стены. И костром пахнет от этой пары.
Наверное, только что из леса, с электрички. Решили мальца подзаработать после слета или ж просто домой не торопятся.
Мятежная блажь засосала под ложечкой у Казанина, до слез, до божественного умиления вдруг. «Родные!» - вдруг захотелось завопить ему, «Любимые!! Как же я рад вас тут встретить!».
Девчонка мигом выделила его из общей толпы. Не мудрено – фонил он своими чувствами, как сумасшедший. Еще она внимательно осмотрела этого «странненького», задержалась понимающим взглядом на «анархии», что вызвала в ней уже лукаво-свойскую приветливость. «Свой» сосканирован! Кивнула радостно мордашкой и подвинулась на тюке..
- Вписаться надо? – с надеждой в голосе спросила девушка.
Казанин помотал, было, головой. Хотя… «Ты опасен, особенно для родных».
- Да, есть такое дело! – внезапно переменил он немойответ
…Они ж, ребята эти, ему совсем не знакомые даже. Для них «не опасен».
- Я – Дашка. Это – кивок на музыканта, - Кирилл. Может, знаешь, «Странник». Он тоже к анархии небезразличен… А ты кто есть, человек. О! Угостись от сердца родственного! –ловким движением девчонка выкатила из полиэтиленового пакета поллитровую банку «Джин-Тоника», подала Сергею.
«Автор предыдущего шедевра!» - чуть было не выпалил он. Со всем жаром скепсиса и отвращения к самому «шедевру», понятное дело. Но сдержался. Пока не стоит.
И такой негой поплыло сердце перевоплощенного зрелого мужа. Сколько ж тепла в этом содоме девяностых годов!
Милые, клеевые ребятишки, неиссякающие романтики-бродяги, КСПешники, столь неразрывно связанные с рок-н-роллом и танцующим драйвом эпохи. Независимые, неутомимые лесные странники-песенники, открытые души, открытые двери малогабаритных московско-питерско-всевозможных клетейи прокуренных музыкальных кухонь.
«Вписаться надо?» - и надежда в голосе. Надежда что-то дать, чем-то помочь, порадовать родственного духом такого же бродягу. Что за народ жил, живет и, дай Бог, ВЫЖИВЕТ в этой стороне земли, в самом ее сердце, стольном граде.
Ну и, конечно, надежда – получить что-то взамен. Вроде нового друга, интересного чувака, а может, и не только – друга… Черт ее, затейницу, разберет!
Ух, дивный, чудный, ненормальный народ мой!
Да на любом полигоне, на любой коросте оно, это живое семя прорастет! Из любого смердящего грунта, хоть сквозь бетонную рассыпную крошку.
И в сорок, шагая по своему городу, он видел и видит эту чудную несусветную молодь, им хоть что переверни с попы на голову, неиссякаемы в них источники.
Родные, славные, милые! Ради них, ради народа этого и сбился Казанин тогда, давно еще… Вернее, именно СЕЙЧАС в иную сторону, да чуть было и не потерялся там, в другой стороне. Слава Создателю – вернулся!
Теперь уже и телесно, но надолго ли?!
«Храпит пристяжная, огнь, да и только.
Копытами роет слежавшийся снег…
Поедем, Алена, кататься на тройке,
Пусть встретит в пути нас искристый рассвет.»****
Кирилл-«Странник» вошел в фазу слияния голоса со струнами и моторикой тела, народ в переходе прибывает. Он пока даже не обернулся познакомиться с Казаниным, увлечен несущим драйвом дарения себя случайным слушателям…
Что ж это грядет такое! Еще одно известие от таинственного таксиста-пророка, еще одна эйфория верного времени.
Да, а имя то того водилы, он даже не спросил!.
* Стихи М. Шуфутинского
** Стихи М. Щербакова о В. С. Высоцком
*** Стихи В. С. Высоцкого
**** Стихи А. Розенбаума