ЧАСТЬ 4
После взятых бастилий
Неужели сдаваться?
Вот и мне запретили
Доктора волноваться…
Если силы иссякли,
Ограничиться малым –
Посещая спектакли
Со счастливым финалом…
Жизнь, как новую повесть,
Начинайте с абзаца, -
Прямо с ходу готовясь
В эту драку ввязаться…
И волнуйтесь, волнуйтесь, -
Это очень полезно!
Поэт Михаил Матусовский. «Волнуйтесь»
ГЛАВА 31. УВИДЕТЬ ПАРИЖ И…ЕЩЁ РИМ
ЯСЮ УВОЛИЛИ.
Её киностудия ещё со времён «перестройки» в СССР, постепенно начала дышать на ладан. А когда что-то начинает дышать на ладан, то есть постепенно умирать? Когда не поступают деньги из министерства, которое эту киностудию обязано было содержать. На рельсы рынка киностудии тогда не смели переходить.
Никто из служивших там не мог в это поверить и с этим смириться.
Долгие годы эта «закрытая» киностудия занимала громадную территорию, обнесённую внушительной высоты забором. Там было всё для производства фильмов (не художественных): кинотехника, монтажная, цех для проявки плёнки, студия для озвучивания, кинозал; а также медпункт, столовая, клуб…
Как на всех «режимных» объектах, коллектив особенно не обновлялся. Режиссёры, операторы, редакторы, осветители, монтажёры, звукооператоры и, конечно, руководящий состав, работали плечо к плечу годами. Но, когда по торжественным дням те, кому это было положено по уставу, надевали военную форму, становилось видно, из каких родов войск собран коллектив. Немало было и гражданских лиц. Киностудия для всех них была вторым домом.
И ВДРУГ ЭТОГО ДОМА НЕ СТАЛО.
Наступило «лихое» десятилетие – последнее десятилетие двадцатого века. Или проще можно сказать: наступил десятилетний хаос.
Сначала уволили всех гражданских лиц, и, в первую очередь тех, кто по возрасту мог выйти на пенсию. К таким, к тому времени, относилась Яся.
Киностудии было приказано освободить территорию. С оставшимися бебехами она переехала в один из районов Подмосковья. Самые стойкие режиссёры двинулись к месту новой дислокации. Долгое время они месяцами не получали зарплату, нищенствовали.
Некоторые коллеги Яси по кино постепенно превратились в голь перекатную. У кого-то случились инфаркты и инсульты. Кто-то подался в продавцы, кто-то – в грузчики, кто-то – «бомбил» на своей машине…
Как это всегда бывает: из старых кадров единицы всё же дожили до лучших времён, и опять снимали кино.
Но не Яся. Увольнение было для неё ударом. Но не потому что, потеряв работу, она боялась умереть с голоду. Голод ей не грозил. У её Павла всегда в запасе были сало и картошка. Вот его не уволили, хотя и не выплачивали зарплату. До такого маразма – закрыть медицинский институт – дело не дошло.
Яся надеялась, что и сыновья не откажут ей в куске хлеба, если уж она будет в нём нуждаться. Младший сын Алексей каждый месяц выдавал ей «на жизнь» пятьдесят долларов, привозил продукты.
Попутно напомню то ли быль, то ли притчу:
Две лягушки оказались в горшке со сметаной. Там лягушкам было по горлышко, и - никакой перспективы выбраться. Одна из них сказала себе: «Всё равно мы утонем. Так зачем я буду тратить силы!». И пошла ко дну.
А другая, поняв, что помощи ждать неоткуда и нужно рассчитывать только на себя, била ножками, подпрыгивала. И всё надеялась, что ей удастся выскочить. Так прошёл, возможно, не один час. Лягушка изнемогала, двигала ножками из последних сил.
И вдруг, о, чудо! Она почувствовала, что стоит на твёрдой почве. Оказывается, из сметаны она сбила масло. Усталая, но счастливая, лягушка выскочила из горшка, и попрыгала по своим делам.
ТАК И У ЛЮДЕЙ. КТО-ТО БЫСТРО СДАЁТСЯ, А КТО-ТО БОРЕТСЯ.
Яся была в отчаянии оттого, что её вышвырнули за «борт», как ненужную швабру. Не оценив ничего из того, что она сделала, как режиссёр, и, не поинтересовавшись, выплывет она или утонет.
Наивная, она не понимала, что все пятнадцать республик, входящих в империю под названием «Союз Советских Социалистических республик» (СССР), разбежавшись и превратившись в самостоятельные государства, напоминали младенцев. Как и новорожденным, им пришлось развиваться и учиться ходить.
СССР - отца-опекуна - больше не было, он умер; следовательно, алименты бывшим республикам перестали выплачиваться.
Налаженная жизнь вдруг дала задний ход. Всё смешалось. Никому не было дела до отчаяния отдельных личностей.
В отчаянном положении были Россия (кстати, которую в СССР эксплуатировали рьянее, чем другие республики) и россияне. И все отчаянно хотели выжить.
Но для этого надо было шевелить лапками.
У подружек, друзей, знакомых Яси было полно разных проблем. Но все, с кем она пыталась говорить на тему: «Как хорошо было при коммунистах и как отвратительно - при демократах», не соглашались с ней, выдвигали свои аргументы и доводы, или молчали.
Как-то Яся позвонила Полине.
- Как поживаешь, девушка?
- Стиснула зубы и живу.
- Что так?
- На работу и я, и муж ходим, а зарплату не дают. На завтрак, обед и ужин у нас блины.
- Блины?
- Чему ты, дорогая, удивляешься? Я за свою замужнюю жизнь столько их сделала, что, уж точно, можно облепить Земной шар. Земной шар в блинах, как тебе такая картина? Могу ещё подрумяненных сырников добавить. Картина будет ярче.
- Сюрреализм, - засмеялась Яся. – А почему сейчас ты готовишь именно блины?
- Макароны уже в горло не лезут, - разъяснила Полина ситуацию. - Детки мои взрослые не хотят их есть, как я не убеждаю, что итальянцы едят макароны на завтрак, обед и ужин. Но это шутка. Блины – самые экономически выгодные блюда.
Мужу на предприятии, вместо денег, выдали мешок муки, несколько упаковок сухого молока и яичного порошка. Представляешь, мой супруг в классическом костюме и при галстуке, нёс на плечах мешок муки! И смех и грех. Вот это уже не сюрреализм, а социалистический реализм…
Полине ещё хотелось вспомнить о социалистическом реализме в литературе и искусстве, который, не веря в него, так горячо, поддерживали Максим Горький (он же – Пешков) и иже с ним. И что это была надуманная форма искусства и литературы.
С коммунистического трона спустили наказ: прославлять пролетариат, его труд на заводах и фабриках; конечно, и крестьянство - рисовать дебелых розовощёких колхозниц с розовыми и упитанными поросятами, а не каких-то там интеллигенток в шляпках или с мензурками в руках.
Но Полина понимала, что у Яси кризис, душевный надлом, что она растерялась. Хотя, при всём при том, ничего страшного не случилось. По городу, как в блокаду в Ленинграде во время Великой Отечественной войны, трупы не валялись, скелеты не ходили, люди на людей, как на мясной продукт, не покушались.
- Но моего мужа, - весело рассказывала дальше Полина, - нисколько не унизил мешок с мукой. Он – глава нашей семьи, главный добытчик и кормилец. Говорит, что, ради семьи, готов быть между молотом и наковальней.
- Тебе повезло с мужем, - вздохнула Яся, - он у тебя настоящий.
- Согласна, - с заметной гордостью за мужа ответила Полина. А потом рассмеялась. – Мы с ним долго дружили, в походы с друзьями ходили, на качелях в парке по выходным дням катались…
Помнишь, эти качели, по форме, как лодки? Двое, стоя, их раскачивали. Высоко можно было взлететь. Такой визг стоял в парке, если парни очень сильно раскачивали качели! Девчонка не от страха визжала, это было такое кокетство – показать, что испугалась, и чтобы ухажёр пожалел, успокоил и почувствовал себя представителем сильного пола.
- Качели в парке я помню, - с грустью сказала Яся, - но это развлечение мимо меня прошло. Я рано вышла замуж.
Полина помолчала, не зная, как реагировать на грустный голос подружки. Потом решила, что лучше и дальше шутить:
- Брюки, шорты мы ведь не носили тогда. Представляешь видок: девчонки взлетают в небо на качелях, платье или юбка, а они были пышными, с сборочку, разлетаются… Я старалась зажать подол между коленями, но он вырывался.
Так гуляли мы с женихом долго, он мог мне часами рассказывать о математике. А я всё думала: «Почему он не зовём меня замуж?». Уже когда мы поженились, муж мне объяснил мне свою тактику.. Оказывается, как математик, он решал сложную для себя задачу: когда он может снять с головы корону…
- Корону? – удивленно спросила Яся.
- Корону холостяка. Муж утверждает, что у всех холостых мужчин на голове корона царя. И пока она на голове, мужчина не должен жениться.
- Какая интересная теория, - сказала Яся повеселевшим голосом. – А у моего Павла на голове, в голове и в сердце только его дача.
Полина опять промолчала, боясь наступить на больную мозоль Ясиного замужества.
- Рассказывай дальше, - попросила Яся. – Мне казалось, что я знаю о мужчинах всё. Выходит, что нет.
- Муж говорит, что, когда он решил, что может безболезненно, не содрав кожу, снять со своей головы корону, тогда и сделал мне предложение стать его женой. Его теория: сняв корону, мужчина берёт на себя ответственность за жену и детей, и несёт эту ответственность всю свою жизнь.
Если же он женится с короной на голове, то толку от такого брака не будет. Остаётся много спеси, эгоизма, что есть у холостяков.
- Д-а- а, - протянув слово, сказала Яся. – Это всё романтика. А знаешь ли ты, что народ стал выбрасывать на помойку книги?
- Видела. Я их выковыриваю из мусора, отмываю от грязи…
- И какие книги выбрасывают! - словно, не слыша Полину, чуть ли не рыдала Яся. – «Как закалялась сталь» Николая Островского! Великая книга! Мы же выросли, изучая мужественные поступки Павки Корчагина. Истинный патриот советской власти!
А ты помнишь, Полина, его знаменитые слова: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать её».
У меня эти слова писателя в записной книжке. Когда мне становится совсем тошно, оттого что сейчас происходит в стране, я их читаю. Как молитву.
Полина слушала и думала: «А у меня бывает тошнота, когда люди ратуют за всё человечество, а в своём доме не могут наладить нормальную, неконфликтную, жизнь».
А в телефонную трубку она сказала:
- Яся, у меня сегодня блины с творогом и тушеными яблоками. И не только они. Приезжай, угощу. Про новый вид приобретения продуктов слышала? Называется «заказ». Муж позвонил и сказал, что вечером принесёт «заказ». Приезжай, наверное, будет что-то вкусное, полакомимся.
- У тебя блины, а у нас драники. Я могу дать тебе денег, - предложила Яся.
- Нет, мы с мужем боимся долгов. Да и не всё так плохо! Жить можно. Пока мужчины бьют касками по мостовой, призывая к ответу начальство, мы, женщины, поддерживаем огонь в очаге.
А ты, Яся, как поживаешь? Привыкла уже быть свободной пенсионеркой?
- Елизавета не даёт побыть просто пенсионеркой. – В звонком смехе Яси Полина услышала радость. - Эта женщина как юла, ни минуты без дела. Представляешь, она написала сценарий и «выбила» под него деньги. Снимать будем вместе. Так что у меня есть работа. В нашем кино появилось новое слово «продюсер»…
- Новое оно лишь для отечественного кино, - поправила подружку Полина, но только ради того, чтобы поддержать более весёлый настрой Яси. - В других странах продюсер уже давно главный в кинопроизводстве. Если не ошибаюсь, когда фильм побеждает по каким-то параметрам, то премию «Оскар», прежде всего, дают продюсеру. Именно он принимает или не принимает сценарий, называет актёров, которых хотел бы видеть в фильме, определяет генеральную линию киноленты.
- Ах, ты ещё можешь говорить о каких-то продюсерах, - тяжело вздохнула Яся, - всё летит в пропасть. Мы все разобьёмся.
- Нет, - уверенно сказала Полина, - мы не разобьёмся, даже если, как ты говоришь, полетим в пропасть. Нас подхватит… демократия, и спасёт. Знаешь такую даму? Учти, у неё большой запас крыльев, всем желающим дарит.
- Аполлинария, что ты несёшь? Какая демократия? Какие крылья?
- Придётся знакомиться с этой дамой, - рассмеялась Полина. – Подожди, я руки вымою, и кое-что тебе почитаю. Ещё котлетки готовлю, кусок мяса в тяжёлом бою добыла.
Раньше мужики на охоту ходили, бёдра мамонтов приносили. Жёны разводили костёр в пещере и зажаривали мясо. Представляешь, какой ароматный дух в той пещере стоял! Мне кажется, что я его слышу, наверное, в генах сохранился.
- Ты всё шутишь! – в сердцах сказала Яся. – А мне плакать хочется.
- Раз тебе плакать хочется, то пора нам созывать девичник. Тогда и поплачем. Я поговорю с нашими подружками. А пока слушай, какие стихи я откопала в своей библиотеке. У классика американской литературы Уолта Уитмена есть стихотворение «Ради чего, вы думаете, я берусь за перо?»*.
Ради чего, вы думаете, я берусь за перо?
Прославить военный фрегат, величавый и стройный, проплывающий передо мною на всех парусах?
Великолепие минувшего дня? Наступающей ночи?
Или чванливую гордость и блеск большого города? – Нет!
Просто, чтоб рассказать, что я видел двух скромных людей.
В тесной толпе, у причала, они расставались:
Один, остававшийся, горячо целовал друга,
А тот, уезжавший, крепко его обнимал.
- Какая прекрасная философия в этом стихотворении! Любовь и дружба – на этом держится наша планета. Люди – опора и поддержка друг другу. Уитмен назвал их «скромными», а у нас почему-то людей, не мелькающих на экране телевизоров, не поющих и не танцующих, не снимающихся в кино, не входящих в число политиков, называют «простыми». Это слово не соответствует законам русского языка. Мы, и ты, Яся, и я, не простые или сложные, мы - просто люди.
Что бы не происходило в стране, мы должны, прежде всего, сохранить наши семьи, наших детей, наши очаги. И чувство собственного достоинства. Это каждому по силам, нужно только постараться. И никакого страха! По крайней мере, теперь за это не расстреливают. У Уитмена есть и стихотворение «Для тебя, демократия». Написав демократии оду, поэт назвал её «моя жена». Чудно, но верно.
Яся не могла этого видеть, но ей казалось, что у обычно спокойной Полины разрумянились щёки, с таким жаром она говорила.
– Мы не должны оскотиниться, озвереть, стать друг другу недругами, стервами. Не дождутся!
И этого Яся не могла видеть, но она подумала, что в это время подружка грозит кому-то кулаком.
- Не всё так просто, Аполлинария, - со вздохом ответила Яся. – А мне пришли на память слова нашего классика Ивана Тургенева:
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!».
Полина засмеялась:
- Я подумала, что, если бы собрать вместе со всех школ Советского Союза сочинения, в которых использовались эти слова Тургенева, то понадобились бы тысячи вагонов. Иван Сергеевич написал оду русскому языку. По-другому и не могло быть: писатель, хоть и жил подолгу за рубежом, оставался патриотом своей страны.
И мы патриоты. Остальное перемелется.
Прощаясь, Яся тяжело вздохнула.
Подружки, составляющие тот их своеобразный клуб – девичник, давным – давно договорились не обсуждать друг друга. Но иногда что-то всё же прорывалось.
Например, Елизавета, как бы, между прочим, сказала Раисе, что Ясю она берёт себе в соавторы, исключительно из желания поддержать подружку, так как та пала духом. Никакой благодарности Елизавета не ждала. Ей нужен был активный режиссёр, ибо:
«На пятки наступает настырная молодёжь, желающая снимать кино хоть о свинофермах, если там не все свиньи ещё передохли от голода.
А если я нашла спонсора, готового отправить меня, допустим, в Австралию, чтобы найти потомков переселившихся туда, Бог знает когда, казаков, и снять о них документальный фильм, так мне надо, ох, как крутиться, чтобы этот спонсор не передумал.
И наизнанку вывернуться, чтобы фильм понравился заказчику, а главное – чтобы его показал какой-нибудь канал телевидения. Без показа по телевидению или в кинотеатре любой фильм умирает. А ещё заказчику нужно восполнить затраты. Если я не оправдаю его доверие, он меня больше не пригласит работать. Это и называется конкуренция. Она и должна быть, иначе в кино будет застой.
Я не говорю, что делаю что-то гениальное в кино. Не всем быть гениями. Я хочу работать! Мне нравится это дело. А Яся…пока повернётся, пока что-то напишет, или куда-то съездит. Иногда и не доедет. Она в какой-то прострации. Не знаю, что и делать. Боюсь, что она завалит наше дело. А как сказать? Не могу её подстёгивать, у неё не тот уже возраст, да и гипертензия мучает. Вот и приходится делать всё самой».
Яся была не в прострации, а в тоске. Именно тоска (можно это состояние назвать и депрессией) делает вялыми руки и ноги; убивает желание чем-то заниматься, как-то менять свою жизнь, раз уж пришла такая пора. Пожалуй, из всех «девушек» - приятельниц Яси, тяжелее всего перемены в России принимала и переживала она.
Это и стало заметно, когда собрался очередной девичник.
Собрались днём у Полины. Муж и дети были предупреждены заранее, чтобы каждый нашёл себе занятие на несколько часов.
Как всегда, «девушки» принесли уже готовую еду. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий…», когда в витрине даже знаменитого магазина «Елисеевский» только баррикады из коробочек «Килька в томате», все понимали, что ходить с пустыми руками в гости нельзя. Впрочем, и до этого была складчина. А шампанское нашлось у кого-то в «загашнике». Нарушая традицию, и чекушечка водки появилась на столе.
Сначала ахи и охи, как это часто бывает в женских компаниях. Заприметили, у кого новая блузочка, кто изменил причёску, кто сменил розовую губную помаду на интенсивно красную, кто начал рисовать чёрным карандашом стрелочки, чтобы глаза были более выразительными, что за колечко золотое появилось на пальчике… Словом, жизнь продолжалась. Никаких жалоб, нытья!
Полина открыла шампанское. Бутылка была запечатана не пластмассовой пробкой, как это уже входило «в моду», а из натурального материала. Открывать её было труднее. Но хозяйка открыла бутылку с лёгким хлопком, не попав никому в глаз.
- Смотрите, идёт дымок! – обрадованно закричала Агнесса. – Знающие люди мне сказали, что, если есть дымок, значит вино настоящее, а не какой-нибудь суррогат.
- Нет, мы ещё не дошли до того, чтобы пить суррогат, - сказала Любовь. – Давайте же, и выпьем за то, чтобы не дойти до суррогата. Не только винного, но и воопще… Особенно в любви. Вы меня понимаете.
Агнесса подцепила на вилку шпротинку. Стала её рассматривать.
- И что за время у нас сейчас! – шутливо вздохнула, - смотрите, до чего довели эту рыбку: тощая, один хвост, есть нечего. Наверное, и в море дефицит корма, как и у нас.
- Ты, подруга, нарушаешь наш уговор, - сказала Раиса, - мы же постановление вынести: не ныть.
Раиса глотнула шампанского, и рассмеялась:
- Я думаю, девушки мои дорогие, как хорошо, что наши российские мужики не додумались до итальянского чичисбеизма…
Полина охотно поддержала весёлое настроение Раисы:
- Как говорил один персонаж в известном фильме: «В моём доме прошу не выражаться»… Что такое чичи…чичисбеизм? Язык сломать можно, пока выговоришь.
- Если бы и у нас был этот самый чичисбеизм, - ещё пуще развеселилась Раиса, - то не было бы наших девичников. В старой Италии замужняя сударыня не имела права выйти из дома без спутника. Это и есть итальянский чичисбеизм.
- Вот ведь парадокс! – шутливо возмутилась Елизавета. – Мужчин меньше, чем женщин, а они – меньшинство – делают погоду и в стране, и в семье, и в наших душах…
- Ты забыла сказать: и в теле, - подмигнула Елизавете Любовь. – Да, и в нашем теле они делают погоду.
- О, девушка, вы родили афоризм! – Раиса захлопала в ладоши. Потом предложила: - Давайте и выпьем за это: за погоду в теле. За весну в теле! Ой, я, кажется, тоже родила афоризм.
Только Яся была грустной, не принимала участия в разговорах. Молча выпила, но рюмочку водки, молча что-то съела. «Девушки» видели это её состояние и надеялись постепенно расшевелить подружку. Напрямую лезть в душу в их компании не было принято.
Яся заговорила сама:
- Не понимаю, товарищи, чему вы радуетесь? - с упрёком обратилась она к подружкам. – Развалили такую прекрасную страну. Мне плакать хочется, и я плачу, что нет Советского Союза. Так всё было налажено. Коммунистическая партия вела нас к победам, не давала в обиду… И теперь её… под зад коленом. Оболгали, оплевали. Рухнули все мои идеалы.
Глаза её наполнились слезами. Женщины молчали, только переглянулись.
- Успокойся, дорогая, - Полина подошла к Ясе, взяла её руку и погладила. – Тебе захотелось поплакать? Поплачь. Мы и собираемся вместе, чтобы поплакать или поплакаться.
- Вы меня не понимаете! – Яся выдернула руку.
- Эта картина, - сказала Раиса, - напоминает мне фильм «Женщины». Кажется, так он называется. Главную героиню, ставшую председателем колхоза за неимением мужиков, выбитых в Великую Отечественную войну, играет Нонна Мордюкова.
Как-то ей доложили, что её подружки не работают в поле, а собрались в доме одной «солдатки», пьют и песни поют. Она и побежала туда. И что видит: крутится пластинка на патефоне, а за столом сидят молодые женщины-вдовы и подпевают. Она, конечно, учинила им разнос.
Одна из подружек пытается оправдать героиню Мордюковой, говорит, что «она такая же, как и мы, то же самое постигла». Или что-то подобное. На что одна из вдов выкрикивает примерно такое: «Это она-то постигла! Да к ней по ночам (дальше имя) шастает. Постигла! Это я пятнадцать лет в холодную постель ложусь».
Вопрос к тебе, Яся Викторовна, ты хочешь нас упрекнуть, что ты постигла разорение СССР, а мы – нет?
- Я ни в чём не хочу вас упрекать, - залилась слезами Яся, - просто мне страшно и обидно, что такой страны больше нет.
- И не будет! И не надо, чтобы она была. Квасной патриотизм!– Елизавета, как ни старалась не поддерживать этот разговор, но не выдержала. – Ты изучала историю в институте. Знаешь или тебе напомнить, почему распалась империя, созданная Александром Македонским? Потому что это была империя, в которую оружием загнали много стран.
Покорили страхом: быть, в случае неповиновения, уничтоженными. А это были страны с разной религией, культурой, нацией. Управлять такой махиной невозможно, неизбежно сопротивление порабощённых народов. Особенно, если им навязывают чужую религию, иноземные обычаи…
Чем закончилась мания величия Александра Македонского– покорить весь мир – известно. Тем же закончилось желание властвовать над всем миром Чингисхана, Гитлера…
В СССР тоже элементарно загнали, сначала шестнадцать государств (в СССР они назывались социалистическими республиками), а потом их стало пятнадцать. Загнали, как баранов загоняют за забор. А там одна дверь и сторож с винтовкой стоит.
То, что это было добровольное дело – миф, который, как раз и создала коммунистическая партия. Это была добровольно-принудительная акция, под страхом смерти. Так называемое «объединение народов» началось в 1922 году. Не знаю, Ленин…
- Зачем ты Ленина сюда примешиваешь? – возмутилась Яся. – Раньше он был для всех хорошим, а теперь вдруг стал плохим?
- Твой любимый Ленин, - с вызовом сказала Агнесса, - первым, а Сталин был уже его добросовестным последователем, повелел строить концентрационные лагеря, и отправлять туда всех инакомыслящих.
По его приказу был расстрелян российский царь Николай Второй и его семья, включая смертельно больного мальчика. Так что грешил Владимир Ульянов по полной программе. Даже от имени родного отца отказался. Что не было принято в дворянском сословии. Ведь Ульянов был из дворян.
- Это всё неправда. Зачем наговаривать на замечательного человека? – Яся уже не плакала. Щёки её стали красными, губы дрожали. – Тебе, лично, что он сделал плохого?
- То, что родился.
Полина решила воспользоваться своим правом хозяйки: «разруливать» создающиеся ситуации.
- Предлагаю вам, дорогие подруги, поменять тему. Всё равно то, что происходит сейчас в стране, никак от нас не зависит. У женщин своя миссия. Вот и будем её выполнять. Сейчас я открою ещё одну бутылку шампанского, и мы выпьем за …
- Мужчин, - выкрикнула Любовь.- Без них – ни революций, ни детей, ни… сами знаете, чего.
- Что же ты застеснялась! – рассмеялась Раиса. – Говори открытым текстом. Здесь все совершеннолетние.
- А я и не стесняюсь. Столько лет со своим благоверным живу, а вся гореть начинаю, как только он меня по подбородочку погладит. Млеть начинаю. А он, паразит, знает, что я млеть начинаю, и специально поглаживает меня в самое неподходящее время: например, когда я борщ варю. Знаю, зачем он так делает. Чтобы и самому помлеть.
- Счастливая! – Яся, наконец-то, начала улыбаться.
- А ты, что несчастливая? – спросила Любовь. – Твой Павел – красивый мужик. Всё при нём.
- Раз мы заговорили о любви, - сказала Агнесса, - предлагаю спеть. Девушки, мне один знакомый дал почитать интересную песенку. Я ахнула, быстренько её переписала. Раиса, я видела, что ты с гитарой. Настраивайтесь, сейчас будем петь. Вручаю, подсматривайте, я сделала несколько копий песни.
Тут есть небольшое предисловие. Читаю вслух:
- Псевдоодесская песня «На Дерибасовской открылася пивная…»*. На самом деле, предполагают, что родилась эта песня в Ростове-на-Дону. Там была улица Богатьяновская (босяцкий район). И песня называлась «На Богатьяновской открылася пивная…».Автор слов не известен. Считается, что песня родилась в конце 1920-х- начале 1930-х годов. Мелодию, вроде бы, написал композитор и поэт Анжела Грегорио Виллольдо Арройо (1861-1919). Мотив «Аргентинского танго».
Гитару взяла Яся. И запели «девушки» вот такую песню:
На Дерибасовской открылася пивная,
Там собиралася компания блатная,
Там были девочки: Маруся, Роза, Рая
И гвоздь Одессы – Костя-шмаровоз**
Три полудевочки, один роскошный мальчик,
Который ездил побираться в город Нальчик,
и возвращался на машине марки «Форда»,
и шил костюмы, элегантней, чем у лорда.
Походкой ровною, под коммивояжера,
являлся каждый вечер фраер из надзора.
Махнув оркестру повелительно рукою,
он говорил: «Одно свиное отбивное».
Но вот вошла в пивную Роза-молдаванка.
Она была собой прелестна, как вакханка!
И с ней вошёл её всегдаешный попутчик
и спутник жизни – Костя-шмаровоз.
Зашёл в пивную он с воздушным поцелуем,
и предложил красотке Розе: «Потанцуем!
И фраерам всем, здесь сидящим, растолкуем,
что есть у нас салонное танго!».
Держась за «тухэс», как за ручку от трамвая,
Он повторял: «О, моя Роза дорогая,
я вас прошу, нет – я вас просто умоляю! –
сплясать со мной прощальное танго!».
Но тут Арончик пригласил её на танец.
Он был для всех для нас, почти что иностранец.
Он пригласил её галантерейно очень,
и посмотрел на шмаровоза… между прочим.
Красотка Роза танцевать с ним не хотела:
она до этого достаточно вспотела.
Но улыбнулася в ответ красотка Роза –
и раскраснелась морда Кости-шмаровоза.
Арону он сказал в изысканной манере:
«Я б вам советовал пришвартоваться к Вере,
чтоб я в дальнейшем не обидел вашу маму,
и не испачкал кровью белую панаму».
Услышал реплику маркёр известный Моня,
об чей хребет сломал кий в кафе «Фанкони»,
побочный сын мадам Алешкер, тёти Песи, -
известной бандерши в красавице Одессе.
Он подошёл к нему походкой пеликана,
достал визитку из жилетного кармана,
и так сказал, как говорят поэты:
«Я б вам советовал беречь свои портреты!».
Но наш Арончик был натурой очень пылкой:
ударил Моню он по кумполу бутылкой,
официанту засадил он в «тухэс» вилкой –
и началось салонное танго!
На Аргентину это было не похоже.
Вдвоём с приятелем мы получили тоже,
и из пивной двоих нас выкинули разом:
с огромной шишкою и с фонарём под глазом.
И вот, когда мы все лежали на панели,
Арончик всё ж - таки дополз до Розанели,
и он шепнул ей, весь от страсти пламенея:
«Ах, Роза, так не будешь ты моею?
Я увезу тебя в тот город, Тум-Батуми!
Ты будешь кушать там кишмиш с рахат-лукуми!
И, как цыплёнка, с шиком я тебя одену!
Захочешь спать – я сам тебя раздену!
Беречь я буду, как собака, твоё тело,
шоб даже кошка на тебя смотреть не смела!
А шоб не липла ни одна к тебе зараза,
Я буду в баню в год водить тебя два раза!
Я всё отдам тебе, все прелести за это.
А то ты ходишь, извините, без браслета,
без комбинэ, без фильдекосовых чулочек
и, как я только что заметил, без порточек».
Вот так накрылася фартовая пивная,
где собиралася компания блатная,
сгорели девочки: Маруся, Роза, Рая
и с ними вместе Костя-шмаровоз.
(*Не помню, откуда я переписала эту песню. Скорее, из газеты «Горизонт», выходящей на русском языке в Австралии.
**Шмаровоз – сутенёр)
«Девушки» спели с большим азартом. Потом допили шампанское, повторили свой девиз: «Живём дальше – и никаких гвоздей!».
Постепенно подружки разошлись. Яся уходила последней.
Уже стоя в передней, сказала:
- Я, Полина, решила пойти в районный комитет коммунистической партии и предложить свою помощь. Хочу поддержать коммунистов. Партию-то не прикрыли. А вдруг всё прежнее мы сможем вернуть! Как ты на это смотришь? Только у тебя могу это спросить. Другие думают, что я свихнулась на почве любви к Ленину.
- Не обращай внимания, дорогая. Они шутят. У всех сейчас тяжело на душе. Ты поступай так, как велит тебе сердце. По-другому сказать не могу. Я коммунистов не поддерживаю. Захочешь, как-нибудь ещё поговорим на эту тему. А сейчас – нет, не хочется портить настроение.
Я знаю одно: нет у нас причин для особой печали. Войны нет, дорогая! Это самое важное. Когда я стою в длиннющей очереди в магазине, то переживаю за детей и мужа, всё мне кажется, что они голодные.
Но я знаю и другое, что меня успокаивает: им не угрожают бомбы и снаряды. Войны нет! А остальное переживём. И даже сейчас, когда все на всё жалуются, присмотрись, идёт нормальная жизнь. Газеты выходят, их даже стало больше; дети ходят в школы, театры и кинотеатры работают… А какие красивые машины появились на улицах Москвы!
От голода никто не умирает. Наоборот, народ всё больше упитанный.
Прости мне эти шутки. Хочу тебя успокоить. И у меня есть предложение…Чуть позже тебе позвоню и расскажу. Может, и тебе понравится.
Прошло ещё какое-то время. Достаточное для того, чтобы Яся перестала быть «не выездной». И поехали Полина и Яся…во Францию. Полина соблазнила подружку таким аргументом:
- Скоро старость, а мы с тобой ещё не побывали в Париже! После того, как мы с мужем съездили в Финляндию, я теперь даже во сне мечтаю попутешествовать. Готова год на молоке и хлебе сидеть, на себе экономить, но собрать деньги на поездку. А ты?
- Я могу попросить Алёшу стать моим меценатом. Думаю, что не откажет. Дела его, вроде, идут на лад. Он ведь хотел дать мне деньги на санаторий.
И они поехали в Париж. Яся взяла с собой большую шляпу, фотографировалась в ней, шутила:
- Буду всем рассказывать: «А моя шляпа побывала в Париже».
Долларов, как известно, россиянам, отправляющимся в туристическую поездку за рубеж, давали чуть-чуть. А ТАМ соблазнов было много. Яся, добрая душа, умудрилась в одном из парфюмерных магазинов в Париже потратить все свои деньги… на подарки: мужу, сыновьям, невесткам, соседке Людмиле Петровне и ещё разным знакомым.
И была счастлива, как счастлив человек, больше дающий что-то другим.
А потом Яся стала соблазнять Полину:
- Давай ещё куда-нибудь съездим!
Подружки поднатужились и поехали… в Италию. Это был классический тур: прелестный курортный городок Монтекатини - Терме, Флоренция, Рим, Ватикан, Венеция, Пиза, Сан-Марино…Музеи, фонтаны, кофе «капучинно», знакомые мелодии…
В Риме отметили день рождения Яси. По программе вся тургруппа ужинала в ресторане. Там по залу ходил немолодой итальянец и скрипучим голосом напевал песни из репертуара Чиллинтано. Полина шепнула даме, сопровождающей группу в поездке, что у Яси день рождения. Дама объявила об этом всем присутствующим. Ясе похлопали, от директора ресторана ей принесли бутылку белого сухого вина. Вино туристы получали два раза в день, так что было от чего иметь хорошее настроение.
Подвыпили россияне, и пошли танцевать. А певцу заказывали всё новые песни. Но его концерт был на коммерческой основе: дали деньги - спел. Русские – это ведь особый народ. Если вошли в раж, не остановишь. Кое-кто из «новых русских» (а таковые уже тогда появились, как класс) совал доллары в дырку гитары.
Надо заметить: это был просто ужин. В ресторане ужинали тургруппы и из других стран. Сидели чинно, положив ручки на стол.
А что россияне? Они не стесняются выражать свои эмоции. Веселятся, если есть возможность. Живём-то один раз!
Яся была на седьмом небе. Они много ходили и мало спали. Но ни разу она не пожаловалась на боли в суставах, ни разу у неё не подскочило давление. Только время от времени Яся вздыхала и с огорчением в голосе говорила Полине:
- Когда Павел узнал, что я собираюсь поехать ещё и в Италию, он сказал: «Куда ты, квёлая, собираешься? Сдохнешь где-нибудь по дороге». Как он меня огорчает!
Полина только качала головой.
В свободное время они ходили по улицам, разглядывали витрины магазинов, умилялись от многочисленных кафе и тем, что, взяв чашечку кофе, можно было сидеть хоть весь день за столиком на свежем воздухе.
Яся шла, не торопясь, плавно, как матрона. Видно было, что она наслаждается картинами другого мира, долго закрытого от «простых» советских людей. А, возможно, больше она наслаждалась душевным покоем.
Как-то гуляли они по Риму вечером.
- Посмотри, Яся, на итальянок. Мы от них ничем не отличаемся. У них брюки – и у нас брюки; у них пиджак – и у нас пиджак; у них на шее цветная косынка – и у нас цветная косынка; у них сумка через плечо – и у нас сумка через плечо. Они – красотки, и мы – красотки.
Тогда, откуда это устойчивое, и, что особенно неприятно, превратное убеждение, что русские разительно отличаются от иностранцев за рубежом, что и одеваемся мы не так, и в глазах у нас что-то не то?
- Кто-то сочинил такую легенду, и пошло! Подожди, я вспомнила, нечто подобное есть у Ивана Тургенева, - сказала Яся и начала рыться в своей сумке. – Вот моя подружка-записная книжка. Чего тут только нет! Ты помнишь, Полина, повесть Тургенева «Ася»?
- Конечно, помню о странной девушке Асе, её влюблённости в молодого человека Н.Н. А этот товарищ повёл себя с восторженной девочкой так же, как Евгений Онегин с влюблённой в него Татьяной.
- Нашла, слушай, что Н.Н. рассказывал. И Яся прочитала:
«Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выражению их лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости… Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал… «Батюшки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною», - казалось, говорил этот утороплённый взгляд… Проходило мгновенье – и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоуменьем».
- Какая чушь, - едва дослушав, вскричала Полина. – Забрось любого человека в незнакомые места, и он будет вести себя осторожно. Уверена, вот начнут приезжать к нам, как туристы, англичане, американцы, итальянцы и другие, и их тоже можно будет отличать по платью и робости.
Несправедливая, субъективная оценка русских. Надеюсь, что Иван Сергеевич так не думал о своих соотечественниках, встречая их в Париже или Англии.
Во Флоренции в галерее «Уффици» они подолгу простаивали перед картинами итальянских художников эпохи Возрождения; во Флоренции же они одну ночь провели в… келье. Оказалось, что из покоев бывшего монастыря сделали гостиничные номера, можно было даже разглядеть старые деревянные останки.
В Венецию они попали в период сильного дождя, и туристам пришлось ходить по деревянным мосточкам, что было очень романтично. Несмотря на то, что им надо было беречь каждую «копейку», Полина и Яся, скооперировавшись с несколькими туристами, наняли гондолу и поплыли по каналам прекрасного города на воде.
Яся молча рассматривала дома, по «колено» находящиеся в воде, мостики, в том числе и мост «Вздохов» (не имеющий никакого отношения к влюблённым, как сказал гид). В этот её молчании была радость от красоты и необычности Венеции.
Вдруг она засмеялась.
- Я вспомнила, что мне рассказал Алёша, - пояснила свою весёлость Яся. – Он с Валентиной был здесь несколько лет назад. Вот так же сели они в гондолу. И он попросил гондолиста… не знаю, как они себя называют… спеть что-нибудь под гитару. Ведь в фильмах, которые нам показывают итальянцы, обязательно гондолист поёт что-то под гитару. Имидж такой.
Алёша послушал, послушал, как неумело пел итальянец, взял у него гитару и запел «Подмосковные вечера».
У Полины был фотоаппарат; она беспрерывно «щёлкала». Вернувшись в Москву, отдала плёнку в фотоателье (цифровые фотоаппараты появились позже) и получила около двухсот снимков. Почти половина – для Яси.
Потом Яся рассказала:
- Эти фотографии, Полина, помогают мне жить дальше. Я вожу с собой альбом. Сяду в метро, народ, кто спит, кто бурлит, чем-то недовольный. А я открываю альбом, рассматриваю фотографии, вспоминаю, как мы путешествовали, и думаю: « Да, пошло оно всё куда подальше!». Я хочу ещё куда-нибудь поехать. Предлагай!
К сожалению, больше никуда Яся поехать не смогла. Хорошо, что мы не знаем своего будущего.
Почему, не знаем? Есть такая притча.
Иисус Христос долго шёл, устал. Увидел избу, попросился отдохнуть. Хозяин разрешил. Но какая картина предстала перед взором Бога! Крыша избы провалилась, везде был мусор, и прочие разные непотребности в доме этого семейства.
Бог спросил у хозяина, почему у него такой разор.
- А зачем мне что-то делать, если я знаю, что завтра умру, - ответил хозяин.
И с тех пор Бог решил, что люди не должны знать, когда умрут. Неведение – милость Божья.
Да, Яся не смогла больше никуда поехать, но зато у неё были другие развлечения. Полина, шутя, говорила подружкам, что она время от времени сама назначает себе диспансеризацию: идёт к участковому врачу, просит направления на анализы, УЗИ и прочие исследования.
В советское время диспансеризация трудящихся каждый год была обязательной – на подобную профилактическую работу была настроена вся медицинская служба. Потом забота о себе была отдана самим трудящимся: хочешь – следи за своим здоровьем, не хочешь – не надо.
А ещё Полина также время от времени устраивала походы в театры. Муж поддерживал её желание «отрываться от действительности», но не всегда мог ходить вместе с ней. И тогда Полина бывала в театре одна или приглашала кого-то из подружек. После того, как Яся лишилась постоянной работы, свободного времени у неё была предостаточно. К тому же, она «кисла». И Полина предложила ей походить вместе в театры и в концертные залы. Яся с радостью согласилась.
Полина заранее изучала репертуары, брала билеты. И старалась выбирать театр, расположенный недалеко от станции метро. Так они в течение нескольких месяцев посмотрели все новые спектакли в театре имени Моссовета, в театре оперетты, и кое-что интересное – в театре имени Вахтангова. А ещё слушали концерты в любимом Полиной концертном зале имени Чайковского…
По-прежнему в театрах и концертных залах работали буфеты. Но цены начали сильно «кусаться». Поэтому Полина могла взять с собой (скорее ради Яси, а не ради себя) два банана, бутерброд с чем-то, и немного вина. Во время антракта они и пировали. Что-нибудь приносила и Яся.
Позже, оказываясь на станции «Площадь Маяковского», Полина вспоминала, как ждала там Ясю, когда у них были билеты в театр имени Моссовета; как ужасалась крутым лестницам, по которым и здоровому человеку не так-то просто подняться. А Яся снова жаловалась на боли в суставах, на гипертонию. И поднималась она по ступенькам медленно, с остановками, держась за перила.
Увидев расстроенное лицо подружки, Яся говорила:
- Ничего, всё нормально. Я хожу, не торопясь. Если бы не смогла идти, то поползла бы. Чтобы досадить Павлу. Представляешь, он в своём репертуаре! Увидит, что я куда-то собираюсь и говорит: «Опять идёшь на ночь, глядя! В конце концов, сдохнешь где-нибудь».
-Бери мужа в театр, - предложила Полина.
- Не хочет он ходить в театр. Закрывается в своей комнате и слушает классическую музыку.На все его уколы я молчу. Но ношу с собой документы, номера телефонов. На всякий случай. Чувствую себя неважно. А, если буду сидеть дома, то совсем зачахну. Ты поддерживаешь мой моральный дух. Спасибо, Полина.
Нередко посещение театра и скромное угощение Полины заканчивалось слезами Яси. Она не плакала, просто глаза её были полны слёз, и она не могла объяснить, отчего.
Полина понимала: романтической Ясе не хватает любви и ласки. В суровый мир, окружающий её теперь, она не вписывалась.
* Перевод И. Кашкина.