Павел Иванович достал банку с манной крупой. Внуки – Саша и Даша – с дикими криками носились вокруг дома, и от этого у него на душе было тепло и спокойно. Во-первых, потому что он их очень любил. Во-вторых, когда дети вопят, значит, все в порядке. Беспокоиться надо тогда, когда все тихо.
В отличие от всех остальных известных ему детей, они любили манную кашу. Но она должна была быть без единого комочка. Он научился варить ее после смерти дочери. Сначала не получалось. Он засыпал крупу в кипящее молоко тонкой струйкой, как советовали все кулинарные книги, перемешивал кашу с бешеной скоростью и даже брал веничек для взбивания. Ничего из этого не помогло. Нужно было найти другой способ, и он его нашел, потому что человек, который знает о цементе все, не может не разобраться с манной кашей.
Он знал все не только о цементе. На заводе его ценили, и он давно был бы директором, если бы не три года в Освенциме. Клеймо неблагонадежного стояло на нем всю жизнь. Поэтому должность заместителя была потолком. И даже ее бы он променял на возможность вернуть Лиду. Но это было не в его силах, а вот каша – была.
Он засыпал манку в кастрюльку – четыре столовые ложки, налил полторы кружки холодной воды и полкружки молока, посолил, положил сахар и зажег газ. Дальше оставалось только спокойно мешать, не останавливаясь, пока не получится та самая идеальная каша. Можно было бы еще положить цукатов, но Саша и Даша съели их вчера просто так.
Внуки протопали по крыльцу и появились на кухне минута в минуту после того, как каша была готова. У них было удивительное чутье на еду. Совсем как у него в детстве. Павел Иванович разлил кашу по тарелкам и сел во главе стола. Какая ни маленькая у него была семья, она все же была.