Право выбора Книга 4 Графиня

 «ПРАВО ВЫБОРА»

КНИГА 4  «ГРАФИНЯ»

ПРОНИКНОВЕНИЕ

Глава 1


У костра в отвалах мы собрались ровно через год.

Очередное знойное лето баловало грозовыми дождями, напоенными сверканием молний и громами, или изнуряло жарой, когда раскаленный на солнце асфальт плавится под ногами. Тем не менее, жизнь текла в прежнем русле. Мир не рухнул, и мы, трое друзей, предварительно созвонившись, однажды вновь собрались вместе у Сталкера на квартире, чтобы на следующий день двинуться в путешествие по отвалам.

Так и не обзаведшись семьей, Сталкер почти и не жил у себя дома, посвящая все свободное время походам. Лишь на зиму он перекочевывал в теплые коммунальные апартаменты, и то не надолго. Как только выдавались выходные или праздники, он собирал вещи, забирал свою собаку и уходил в заснеженные холмы, чтобы ночевать под огромным звездным небом, а потом  заснуть прямо в снегу, одетым в теплую одежду, прижав к себе верного ротвейлера. Или развести костер и всю ночь,  сидя возле него смотреть, как трепещет алыми язычками огонь.

Сталкер оказался романтиком до мозга костей не придававшим быту должного значения, и на его квартире царила спартанская обстановка. Панцирная кровать и старый диван - вот, пожалуй, и все, что мог он предложить гостям. Подоконники, укрытые толстенным слоем пыли, годами не мытые окна, стопочки использованных пластинок «Раптор» от комаров, подложенные под ножки кровати, все это контрастировало с одним – идеально вымытым полом.

-Вещи – это условности, - глубокомысленно заметил хозяин квартиры, когда мы разместились у него на ночевку. Кинув на пол односпальный матрац и с удовольствием растянувшись на нем, он продолжил: – Чем их больше в жизни человека, тем тяжелее с ними расставаться. У меня их минимум.

Подняв всех задолго до рассвета, Сталкер накормил нас завтраком, и мы, упаковав рюкзаки, двинулись в путь.

-В отвалы лучше уходить рано утром, - устраивая поудобнее на плечах старый, потрепанный вещевой мешок, подбодрил он. – Когда начнет пригревать солнце, в них лучше не заходить – вымотают  жара и бездорожье. А так, если не будем останавливаться на отдых, через три часа доберемся до нужного места.

-До плато Ежик? – уточнила Светка.

-Именно, - подтвердил провожатый. – Там и переждем до темноты: отдохнем, накупаемся, приготовим на костре ужин.

Но несмотря на яркое, чистое утро, через час натянуло мутную, мягкую, словно вату, облачность, в которой потонули голубое небо и солнце, и появился влажный, словно в тропическом лесу, туман, липнущий к телу.

-Не стоит расслабляться, - в тревоге поглядывая на еще более нахмурившиеся небеса,  пробормотал Сталкер. – Такое случается в отвалах: вроде недавно был день, а тут - на тебе, духота и полумрак, словно в бане. Это местные духи шалят – хотят нас запугать или запутать.

-Духи? – обливаясь потом, идя по песку, спросил я. – Какая чушь! На дворе двадцать первый век а вокруг на десятки километров перекопанная гигантскими экскаваторами земля. Тут если и было что-то раньше, то давно сгинуло, сбежав из безжизненных, лишенных привлекательности мест.

-Все, привал, - откинулась в изнеможении на спину Светка. – У меня такое ощущение, что  еще несколько шагов и я потеряю сознание в этой парной. Давайте отдохнем…

Мы со Сталкером, не снимая рюкзаков, привалились спинами подле нашей спутницы на шершавый склон оврага.

-Хотите, пока отдыхаем, расскажу интересный случай? – предложил наш проводник. – В него можно было бы и не верить, не произойди он со  мной лично.

И, получив согласие, продолжил…

-Так вот, несколько лет назад я наткнулся на одно любопытное местечко, которое назвал Поток Слез. На вид – обычный сухой овраг, по широкому дну которого протекает узкий ручеек чистой водицы. Овраг длинный, извилистый. Мне нужно было перейти с одной его стороны на другую, и я, спустившись с холма, почти ступил на песок, когда, опередив хозяина, вперед рванулся мой пес. Так вот, стоило ему сделать прыжок, как он ухнул в самую настоящую топь из жидкой глины, чуть подернутую сверху засохшей коркой. Не будь меня в тот момент рядом, через несколько минут  пса бы засосало, а след от трагедии тут же скрыла медленно текущая под засохшей коркой пульпа. После я несколько раз в самых разных местах пытался перебраться через Поток Слез, но тщетно, обязательно попадал в такие же коварные ловушки. Пытался измерить и глубину трясины, но трехметровый шест, вырубленный в рощице на берегу, уходил в глубину, не доставая дна.

-И что же здесь интересного? – пожал я плечами. – В природе и не такое случается.

-А то, - продолжил Сталкер, - что спустя два года я преподнес хозяину Потока Слез подарок.

-Чего? – теперь подала голос Светка. – Это духу что ли?

-Точно, - кивнул Сталкер. – Все дело в том, что отвалы – живые. И у каждого озера, у каждого большого оврага, скопления холмов и прочего есть свои покровители: где слабые, незаметные, где сильные, коварные. Я подозревал об этом и раньше, но подтверждение получил лишь тогда, когда одарил хозяина Потока Слез бутылкой водки.

-Водки? – тут на меня напал неудержимый смех. – А почему именно ею, а не газированным напитком или квасом? Что за чушь ты несешь, приятель?

Сталкера ничуть не смутила моя ирония, и он, выждав, пока я насмеюсь, пояснил:

-Все дело в том, что духи-покровители склонны к некоторым слабостям, как и люди. Они с удовольствием примут от человека еду. Рады будут, если вы, остановившись на отдых у озера или в рощице, оставите после себя идеальный порядок. А в следующий раз выручат чем-нибудь: отгонят надоедливых комаров, помогут найти потерявшуюся вещь…. Мне полагалось осерчать на духа Потока Слез за попытку забрать собаку, но я принес ему подарок, которого тот не ожидал.

-Водку? – хмыкнул я. – Да это же язычество какое-то!

-Мир слишком разнообразен, чтобы можно было говорить о нем, как состоявшемся, - парировал Сталкер. – Да, именно бутылку водки которой я принес в отвалы и, спустившись к Потоку Слез,  утопил в жидкой глине, попросив хозяина потока принять подарок.

И? – приподнялась со своего места Светка.

-В тот год мне больше не довелось бывать в тех местах, но следующим летом я чуть изменил маршрут и дошел до Потока Слез. Он оказался сухим, и по его дну можно было спокойно расхаживать где угодно!

-Великое дело, пересохла грязь! – саркастически улыбнулся я. – В природе случается и не такое. Исчезают целые озера!

-Не спорю, - развел руками наш товарищ, - это можно объяснить и так. Но лишь для того, кто совершенно не знает отвалы, для кого они мертвы. А я в них провел не один год и понимаю намного больше других.

Пока мы отдыхали, влажный туман поднялся кверху, образовав над нами низкое серое, клубящееся покрывало, цепляющееся за верхушки холмов.

-Пора, - поднялся на ноги Сталкер. – Хотя незапланированный отдых и отнял у нас время, к намеченной цели мы все равно дойдем, даже если на несколько часов позже.

Странная была погода. Совершенное безветрие, духота давили на психику. Угнетало и то, что мы сбились с пути и, выйдя из одного оврага, вновь попадали в очередные, плутая по ним, как по лабиринтам. Попытка же определиться с направлением, взобравшись на макушки отвалов, ничем не увенчалась: все вокруг укрывал серый, плотный туман, в котором тонули окрестности.

-Странно, - бормотал идущий впереди Сталкер, - не узнаю местности.

Мы шли за ним цепочкой и негромко переговаривались между собой. И вот, когда сменился очередной овраг, Сталкер остановился.

-Что-то не так, - замерев и приложив палец к губам, прошептал он. – Такого раньше никогда не случалось. Я знаю в «лицо» практически каждую пядь этих холмов, но сколько мы не идем, ничего знакомого не встречается.

-Да они же все одинаковые, как можно в них вообще разбираться? – хмыкнул я. – Скорее всего, мы просто сбились с пути.

Холмы вокруг были обычными: желтые, местами поросшие редким кустарником, цеплявшимся своими макушками за поднявшийся от земли влажный, клубящийся туман. Необычным было одно: в серых облаках то и дело полыхали крохотные фиолетовые молнии, совершенно не похожие на грозовые, от которых воздух наполнялся запахом озона, а волосы на голове, не смотря на влагу блестевшую в них крохотными капельками, топорщились в разные стороны.

-Смотрите! - вдруг ойкнула Светка и указала на саперную лопатку, притороченную к рюкзаку Сталкера. Ее лезвие вдруг озарилось молочно-голубым свечением, словно горел кусок сухого спирта.

-Огонь святого Эльма, - скинув рюкзак на землю, пробормотал Сталкер. – Такого я в отвалах еще не видел…

Через минуту подобными огнями засветились верхушки холмов. Количество крошечных молний переросло в качество, и они, став длиннее, заполыхали вокруг нас, хлеща по дну оврага, буквально в десятках метрах от нас. А небеса, приобретя темно-лиловую окраску, поднялись выше.

-Тихо! – вдруг закричала Светка. – Прислушайтесь!

Мы замерли. Сквозь треск то и дело полыхающих молний, вслед за внезапно загрохотавшим громом издали донесся странный шум, словно тяжело груженый железнодорожный состав на скорости приближался к нам.

-Бежим! – подхватил рюкзак Сталкер. – Если не успеем взобраться на вершину ближайшего холма, нас смоет водой.

До холма было метров сто. На его плоской верхушке, заросшей густым кустарником, травой и редкими деревцами, хватало места для нас всех и мы, подхлестнутые новым, более мощным раскатом грома, припустили вперед.

Сто метров - не километр  и, чтобы пробежать их, хватило бы нескольких минут, но – по дороге. Песчаное дно оврага скрадывало шаги, и, когда мы преодолели половину пути, позади, дыхнув нам в спину теплым, почти горячим воздухом, встала стеной бурлящая мутная вода.

-Скорей! – подстегнул всех испуганный вскрик Сталкера.

Не оглядываясь, чувствуя спиной приближающуюся гибель, мы на последнем дыхании домчались до пологой стены холма, и за несколько секунд, помогая себе руками, взлетели на его верхушку. И вовремя.

Смывая наши следы по дну оврага, с шумом промчался мощный поток воды. И пусть он был не сильно высок - около метра, но сбил бы с ног любого, а потом увлек бы за собой, кувыркая и крутя в смеси размякшей глины, мелких камней и грязи. Вслед за водой, заполнив все небо от края и до края, на нас стеной налетел ливень.

Непогода буйствовала около часа. Сбившись в кучу и укрывшись куском полиэтиленовой пленки, заменявшей палатку, мы замерли на пятачке земли, вокруг которого бушевала стихия. И с ужасом, смешанным с восхищеньем, смотрели, как недавно сухой овраг превратился в бушующую глубокую реку, как рушились, подмытые потоками дождя в воду глинистые склоны, как вертелись, ныряя и выныривая в грязно-желтой пене ветки и всякий растительный мусор.

-Нам еще повезло, - прокричала, стараясь пересилить шум ливня и не затихающий гром, Светка. – Не представляю, что могло случиться, окажись мы внизу…

Когда дождь прекратился, в чистом небе засияла радуга.

-Все, -  стряхивая с полиэтилена воду, поднялся Сталкер, - ночуем здесь. Пока спадет вода, пройдет несколько часов. Но даже тогда спускаться в овраг не имеет никакого смысла, - глинистая почва раскисла, и мы просто потонем в ней.

-Не вижу повода останавливаться здесь, - не согласился я с  товарищем. – По мне, так лучше, перепачкавшись в грязи, выбраться на сухое место. Кто знает, что преподнесет погода еще?

-В грязи? – саркастически ухмыльнулся Сталкер. – Ты совершенно не знаешь отвалов. Они в сухое время года могут преподнести малоприятный сюрприз, а после такого затяжного ливня я бы не советовал идти по крайней мере сутки, лучше не искушать судьбу.

Однажды, когда изучение Страны Желтых Холмов только было начато мною, после затяжных дождей я решил пройти по уже знакомому маршруту. Дорога, ведущая по краю отвалов, подсохла быстро, а вот в оврагах я то и дело проваливался где по колено, где по пояс в жидкую взвесь глины и песка. Намучившись и перепачкавшись с ног до головы, утопив в трясине обувь, я решил возвращаться обратно, но другим путем, где, по моему разумению, было сухо. Выбравшись к кромке холмов, идущих цепью друг за другом, я стал пробираться у их подножья, перескакивая большие и малые промоины. В одном месте, обманувшись видом твердой земли, наступил на вроде бы застывший «язык» глины и ухнул по самую грудь в жидкую, чуть подсохшую сверху пульпу. Самым страшным оказалось то, что, не почувствовав под ногами дна, я, скованный этой серо-коричневой взвесью,  стал медленно в нее погружаться. Спас подмытый дождями корень небольшого деревца, росшего рядом. Оставив в ловушке рюкзак, боясь обломить хрупкую «соломинку», я еле-еле выполз на твердую почву. С тех пор в холмы после затяжных дождей или такого вот ливня я не хожу.

Никто не стал спорить со Сталкером, и мы, как могли, обустроили свой лагерь на плоской верхушке холма, поросшего кустарником и мелкими деревцами. О костре мечтать не приходилось, поэтому, скромно поужинав, все расположились на ночевку под вымытым ливнем небосводом, на котором одна за другой загорались тысячи сияющих звездочек.

Появившийся на небе серпик зарождающейся луны вскоре исчез за горизонтом, и мы, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, одев на себя всю одежду и накрывшись полиэтиленом, как покрывалом, всматривались в переливающееся бело-голубым бисером  небо.

-Расскажи еще что-нибудь интересное, - попросила Светка Сталкера. – Какую-нибудь захватывающую историю.

-Историю, - прихлопнул тот на своем лбу комара, - что ж, можно. Одну из нескольких, самую короткую, про исчезающее озеро. И начал…

-Где-то на третьем году моего изучения окрестностей, в один из летних жарких дней я решил побродить по отвалам наугад, не придерживаясь никакого направления. Страна Желтых Холмов - не тайга, в ней нельзя, сбившись с пути, заблудиться и погибнуть с голоду. Рано или поздно ты все равно выйдешь к какой-нибудь дороге, которая приведет тебя к людям. Но я все равно запасся продуктами, водой и двинулся в путь, обремененный рюкзаком и теплой одеждой на случай, если придется ночевать не у  костра, биноклем и фотоаппаратом, который всегда ношу с собой.

День оказался на редкость жаркий. То поднимаясь на холмы, то спускаясь с них, я быстро вымотался и поэтому  лез купаться в каждое озерцо, которых в отвалах превеликое множество. И так, с короткими перерывами забрел, если можно так выразиться, в глушь: вокруг хаотично громоздились холмы, тянулись голые гряды, овраги пересекались оврагами, и все это создавало настоящий лабиринт, из которого выбраться к сумеркам я и не намеревался. Решив заночевать на берегу какого-нибудь красивого озера, я перевалил еще несколько  зубчатых глиняных стен и совершенно неожиданно вышел к красивейшему водоему. Неширокий, метров десяти в диаметре, он почти по идеальной прямой тянулся вдаль на несколько километров. Крутые песчаные  склоны обрамляли изумрудную гладь воды  в золотую оправу, местами ювелирно украшенную сочной зеленью редких кустов и деревьев. Под одним из них и обустроил скромный бивак. До темноты я купался в теплом, как парное молоко озере, лежал на прогретом жарким солнцем песке и, наслаждаясь жизнью, благодарил судьбу за то, что она подарила мне такой прекрасный вечер. Под склоненными книзу ветвями я и уснул, свернувшись калачиком в выкопанной песчаной лунке.

Сталкер на какое-то время замолчал, и мы все вместе стали следить за крохотной светлой точечкой, пересекающей ночной небосклон – спутником.

Рано утром я проснулся, искупался в ставшей еще теплее воде и двинулся в путь, вскоре выберясь из лабиринта отвалов на проселочную дорогу, тянущуюся по краю Страны Желтых Холмов. Специально взобравшись на один из отвалов, я зарисовал в блокнот схему примерного расположения красивого озера, которое назвал Бирюзовым.

Минула неделя, подошли очередные выходные, и я, решив еще раз наведаться на его берега, засобирался в путь.

У меня цепкая память, и пройденный один раз маршрут запоминается навсегда. Но отвалы – странная штука, в них то и дело случается сбиться с пути или с первого раза не найти уже знакомое место. Так вышло и в этот раз. Я долго бродил по вроде бы уже знакомой местности, но ничего похожего не находил. Было одно озеро, но мутное, со склизкими и топкими глинистыми берегами, усеянными острым крошевом камней и высохшим, мертвым кустарником.

Потеряв на безрезультатные поиски день, я устроился на ночевку на его берегу, выбрав участок посуше. Наковыряв из земли угля, которого здесь оказалось предостаточно, я разжег небольшой костерок, а, когда дрова в нем прогорели, навалил поверх уголь. Через час костер разгорелся с новой силой и набрав жару, тлел до самого рассвета.

Утром, перекусив, я решил уходить с озера другой дорогой. Точнее, глубоким, узким извилистым оврагом, рассекавшим крутые склоны холмов подобно гигантской трещине. Пробравшись по нему, я выкарабкался на верхушку ближайшего отвала и, отдуваясь, обернулся назад. Позади раскинулось  Бирюзовое озеро! Легкий ветерок гнал по поверхности изумрудной воды легкие волны, белоснежные и чистые песчаные берега обрамляли его со всех сторон. Глинистого озера не было и в помине.

Все еще не веря увиденному, я сделал неосторожный шаг назад, оступился и скатился с пологого склона холма, но в противоположную от подъема сторону. Спуск оказался быстрым и я, перепуганный и исцарапанный, вновь вскарабкался на отвал. Бирюзового озера не было! Вместо него вновь передо мной лежала та самая грязно-серая, непривлекательная большая лужа, возле которой и была проведена  ночь.

-Ну и что? – недоуменно наблюдая за плывущей по небу звездочкой, высказался я. – В чем фокус?

-Не знаю,.. - задумчиво ответил Сталкер. – В этот год я больше не увидел загадочного озера, хотя приходил к нему еще. Но увидел на следующий, правда, только раз. С тех пор оно допускало меня к себе лишь только единожды за лето.

-Глупое какое-то озеро, - рассмеялась Светка. – Прячется, словно что-то скрывает. А что интересного можно в твоих отвалах скрывать?

-Многое, - отрезал Сталкер. – Иногда мне кажется то, о чем человек и не догадываться.

Звездочка в небе переплыла к левому его краю и растаяла…
 

Глава 2

Я всегда вижу цветные сны. Чаще всего они – маленькие частички неизвестной, выдуманной  жизни, не запоминающиеся надолго и после пробуждения забывающиеся навсегда. Но иногда, когда засыпаю сильно усталой, сновидение обретает не просто самостоятельность, но и кажущуюся реальность. В таких случаях в нескольких минутах или часах сна может вместиться нечто очень большое,  поражающее после пробуждения непередаваемыми ощущениями  и красками…

Поход по отвалам вымотал меня, и я, лежа под большим куском целлофана, согретая с двух сторон своими друзьями, как-то незаметно соскользнула в сладкое забвение, убаюканная шепотом Сталкера, рассказывающего о своих приключениях.

…В длинном, каменном коридоре, где я оказалась,  окон, как таковых,  не было - лишь узкие стрельчатые ниши через равные промежутки в стенах,  за которыми  стояла ночь. Настолько глубокая и кромешная, что, попытавшись выглянуть на улицу, я не увидела ничего: ни огонька, ни звездочки на небе. И от этой непроглядной темноты свет канделябра с несколькими свечами, который я держала в руке, казался необычайно ярким.

Коридор плавно изогнулся, и я, идя по нему,  свернула, чтобы пораженно остановиться перед огромным портретом, висящим на стене. Язычков нескольких свечей оказалось достаточно, чтобы женщина, изображенная на холсте, предстала передо мной в полной красе. Но красе не радующей, а щемящей, сулящей недоброе. И этот портрет был мне явно знаком!

В правом верхнем углу полотна была изображена буква Е, составленная из трех волчьих клыков, крепящихся на помещенной вертикально челюстной кости. А чуть выше – орлиные  крылья, скорее обвислые, нежели парящие. Вокруг монограммы свился в кольцо дракон…

-Он символизирует древний дакийский род Батори, - прошелестел рядом насмешливый, знакомый голос. – Не правда ли, как гордо держится эта особа, окруженная грифонами, крыльями и волчьими клыками?

Рядом стоял Князь! Ничуть не изменившийся, он, казалось, не замечая меня, с увлечением рассматривал картину.

-При жизни она была блондинкой, - покачиваясь на носках,
продолжил мой старый знакомый. – Но благодаря модному в ее время итальянскому изобретению – частому мытью головы пеплом и отваром фенхеля и ромашки, а затем – полосканию волос в настое венгерского шафрана, ее локоны потемнели.

-Давно не виделись, – обернувшись ко мне, улыбнулся Князь так, как умел делать только он – одними уголками тонких, бледных губ. – Не соскучилась?

Я перевела взгляд с портрета на собеседника и покачала головой – нет.

-Не беда, - промурлыкал тот, -  да и мне, честно говоря, вспоминать о тебе было некогда. Дела, знаешь ли…

-Тогда зачем я здесь?

Князь перестал покачиваться, заложил руки за спину,  на шаг отошел от картины и одобрительно поцокал языком.

-Хорошо написано, но при жизни она все же была другой. Картина – всего лишь мгновенье, запечатленное художником на куске полотна. Как говорил Леонардо да Винчи – «поэзия, запечатленная в краске». А жизнь, – и он развел в стороны руки, словно пытаясь охватить нечто, - непрерывающаяся цепь изменений. Вот и она, - кивнул Князь на портрет, - менялась на моих глазах много лет, превратившись из крохотного трепещущего огонька свечи во всепожирающее  пламя страсти.

- Ты бы хотела узнать, кто она? – протянув руку, нежно погладил потрескавшееся полотно Князь.

-Нет! – с отчаянием отпрянула я и от него, и от картины, отчего пламя свечей в канделябре вспыхнуло ярче и затрепетало, а по серым каменным стенам запрыгали уродливые, колышущиеся тени, ожила и фигура на портрете, шевельнувшись в полумраке.

-Обман зрения, - успокоил Князь и положил свою ладонь на мое плечо. – Картина мертва, как и та, что изображена на ней. И ничто не воскресит графиню к жизни.

-Даже ты?

-Я? – плотно, в усмешке, не предвещающей ничего хорошего, сжал губы Князь. – Мог бы, но зачем? Она – отработанный материал.

-Графиня… - вновь обернулся собеседник к картине. -  Эта женщина была моим успехом, против Жиля де Рэ, который в конечном итоге оказался слабаком и трусом. Поверь, я начал создавать ее с детства, по тоненькому мазку, по черточке накладывая на будущее полотно свои краски: сначала светлые, чистые, потом - темные и насыщенные, среди которых все больше преобладал алый цвет...

-Послушай, Князь, - прервала я его монолог, - это нечестно. Ты проник в мой сон, затащил меня непонятно куда, а я между тем …

-Тс… - приложил собеседник к губам тонкий, холеный палец, - не надо эмоций. Остановись, переведи дух. Ты так долго бежала по жизни, так была увлечена хлопотами и заботами, что совсем забыла о том, что смысл существования не в этом.

-Тогда в чем?

-В опыте. Чем больше ты познаешь, тем меньше веришь в стереотипы. Религия – стереотип, навязанный человечеству. Жажда успеха – та же религия, но сведенная до материального уровня. Даже безверие, которое так любят многие люди, – религия, просто перевернутая с ног на голову. И первое, и второе, и третье – стереотипы.  Поэтому все мои встречи с тобой преследуют одну цель – сделать тебя свободной. Чтобы ты самостоятельно, без навязанных догм и моралей, смогла сделать выбор, определивший всю твою последующую жизнь.

-И эта встреча – очередной твой урок?

-Если хочешь – да, - чуть склонив голову в знак согласия, сказал Князь.

-А если не хочу?

-Ты когда-нибудь видела, как лишенная головы курица мечется по двору? – недобро улыбнулся Князь. – Так и люди, лишенные знаний, уподобляются этой птице: вроде бы живы, вроде бы активны, но пройдет не так уж много  времени, и они, так и не поняв, для чего жили, умрут. Ты же не хочешь их судьбы?

Я ничего не ответила, но подняла выше канделябр со свечами и вновь окинула картину взглядом.

-Эта женщина имеет какое-то отношение к праву выбора?

-По крайней мере курицей она не была. А вот хищником – да!

-Но это плохо!

-Плохо не быть жертвой? – запрокинув голову, вдруг искренне рассмеялся Князь. – Не смеши! В этом мире все живые существа стоят по две стороны баррикады. По одну – меньшинство: с клыками и когтями. Они – хозяева положения. Они диктуют условия тем, кто находится по другую сторону, – большинству. Там – травоядные. Их много, но никто не в состоянии мыслить так, как хищники. Жующим травку для счастья нужно не так уж много, они  примитивны в мышлении. Зато жизнь того, кто охотится на других, полна приключений и ярких впечатлений. Поверь, Графиня воспринимала мир совершенно не так, как воспринимали ее подданные – крестьяне. И ты, и она родились под одними созвездиями, в один и тот же день. Вы – копия друг друга, только разделенные веками. И кому, как не тебе, лучше понять ее?

-Неужели ты до сих пор не поняла, что все великое, что было открыто в мире, сделали люди-хищники. Открытие новых земель – их работа. Порабощение или объединение народов – тоже плод их труда. Крестьяне и ремесленники никогда не способны были на великое, они – почва, на которой взрастали подобные ей, - кивнул на портрет Князь. – Их имена – погибших от старости, болезней или руки своей властительницы, - никто не помнит, они преданы забвению. А имя Эржебет Батори навеки вошло в историю человечества.

-Значит, ее зовут Эржебет?  Необычное имя, - еще выше поднимая свечи, вздохнула я. – И все же, кто она?

-Сегодня я сделаю тебе поистине королевский подарок, - улыбнулся Князь. – Но об этом после, - загадочно прищурился он. – А пока начну с того, что доступно объясню тебе историю появления на свет Графини…

И Князь начал.

…-В 1729 году один ученый монах-иезуит случайно наткнулся в будапештском архиве на старинный документ, который из-за своего жуткого содержания пролежал погребенным под другими бумагами еще целый век. Это были судебные материалы по делу графини Эржебет Батори, которая уверовала в то, что кровь убитых ею молоденьких девушек сохранит ее молодость и красоту. Чудовище из Чейте – так называли ее местные жители – стало женским вариантом насильника и садиста Жиля де Рэ, Синей Бороды, перед которым она, кстати, преклонялась.

Графиня жила в те времена, когда люди верили в волшебную силу трав, когда на городских рынках и в магазинах можно было купить мандрагору, выкопанную на рассвете из-под ног повешенного. В ту эпоху никого особо не заботили случаи исчезновения детей и юных девушек: с такого рода происшествиями лучше было не иметь дела. Что происходило с их сердцами, с их кровью? Может, из них приготовляли приворотное зелье или использовали для получения золота? Что случалось с исчезнувшими людьми в Венгрии, возможно, самой отсталой стране феодальной Европы, обреченной на длительную войну с могущественной Османской империей? Это никого не интересовало.

Семья Батори была с древних времен известна как добром, так и злом. Два древнейших представителя, живших во времена, когда семья еще не получила своего имени, братья Гут и Келед, объединили племена даков, скакавших на своих быстрых лошадях с копьями, украшенными головами драконов и трепещущими на ветру лентами, и трубивших в рожки, сделанные из клюва орла или аиста. Позднее семья Батори разделилась на две ветви: одна часть обосновалась на востоке Венгрии – в Трансильвании, другая – на западе страны.

Петер Батори был каноником в Сатмаре на северо-востоке Венгрии, но так как его не посвятили в духовный сан, он оставил церковь и основал свою семью Батори-Эчед, выстроив на склонах Карпатских гор замок. Эржебет Батори принадлежала к ветви Эчед: ее двоюродные братья были королями Польши и Трансильвании и являлись людьми испорченными, жестокими, распутными, но в то же время темпераментными и отважными.

В древней стране даков еще царила языческая религия. Черная магия здесь процветала во все времена. Драконы, волки и вампиры, несмотря на изгнание епископами злых духов, населяли леса и являлись по первому зову колдунов.

Здесь, на востоке, в логове колдовства, в тени священной венгерской короны и родилась Эржебет. В ней не было ничего от обычной женщины, у которой даже упоминание о демонах способно вызывать ужас. Демоны были в ней – в темных глубинах ее огромных черных глаз, в мертвенно-бледном лице. Взгляни внимательней на этот портрет!

Я перевела взгляд, как просил Князь. Женщина на портрете действительно была красива. Но по-своему. Нечто глубинно порочное просвечивало сквозь матовую бледность ее кожи и наводило еле заметную поволоку на смотрящие прямо перед собой глаза.

Высокий гордый лоб, безвольный изгиб подбородка, презрение, скрытое в чуть изогнутых уголках губ, лебединая шея и холеные руки, украшенные на запястьях золотыми браслетами, чуть выше которых – широкие, по венгерской моде рукава, длинные музыкальные пальцы,  все говорило о том, что Эржебет была подобна необычному цветку, выросшему на мистической почве Венгрии шестнадцатого века.

-Эржебет родилась в 1560 году, - отвлек меня от созерцания портрета голос Князя, - в  одном из замков, принадлежавших семье Эчед. Ее отец, Дьердь Батори, был одновременно союзником императора Священной Римской империи и короля Чехии и Венгрии Фердинанда I и его злейшего врага Заполи. Для ее матери Анны это был уже третий брак.

-Как давно это было! – еле слышно прошептала я.

-Очень, - подтвердил Князь. – Но ее мать для того времени получила неплохое образование и часто читала Библию и «Истории Венгрии» на латыни. Поскольку редкая девушка в ее время умела читать и писать, что относилось и к особам знатных родов, - уточнил собеседник, - можно сказать, что родители сделали из нее изысканную особу. И будущая мать Эржебет мало интересовалась оккультными материями. Ей были больше по душе мысли о замужестве и собственном положении. И из множества поклонников она выбрала Гашпара Драгфи за то, что он был высок и красив собой.

-Ничего плохого в ее матери я не вижу, - с недоумением взглянула я на Князя. – Тогда как получилось, что ребенок из благополучной семьи стал прибежищем зла?

-Стереотипы морали, - криво усмехнулся Князь. – Ты вновь мыслишь стереотипами. Человечество до сих пор не дало точного ответа на вопрос: «Что есть добро, а что – зло?». Поэтому не суди других, не испытав истины.

-Так вот, - продолжил он, - супруги счастливо зажили в Эрдеде, в провинции Сатмар на северо-востоке Венгрии, рядом с Трансильванией. Они были убежденными протестантами, и их замок нередко служил домом пастору Андрашу Батизи. Значительную часть своего времени они посвящали обращению соседей в христианство, в большинстве своем крестьян, но не только их. Среди обращенных были и члены семьи. Прежде всего – сводные братья и сестры Анны. Как и многие люди того времени, супруги Батори основали в Трансильвании школу.

У Анны Батори было двое сыновей – Янош и Дьердь. Унаследовав от умершего в 1545 году мужа замок Эрдед, она вторично вышла замуж за Антала Другета из Гомоны, который тоже вскоре сошел в могилу. Анна на этом не остановилась и в 1553 году соединила свою судьбу с двоюродным братом из династии Эчед, Дьердем Батори, которому родила четверых детей, среди которых была Эржебет.

-Выйти замуж за родственника - это же кровосмешение? – воскликнула я.

-Тогда это было обычным делом, - пожал плечами Князь. – Так укреплялись родственные связи.

-И…

-И рождались полоумные дети, - подтвердил мою мысль Князь. – Брат Эржебет Иштван был именно таким: полоумным и жестоким. Хотя сестры Жофия и Клара не отличались особой жестокостью, по крайней мере согласно понятиям той эпохи.

Отец Эржебет умер, когда девочке было всего десять лет. Анна Батори благополучно дожила до глубокой старости и помимо поучительного примера своей жизни оставила скорбящим детям замки и имения, управляемые наилучшим образом.

-На этом, пожалуй, все, - неожиданно прервал повествование Князь. – Урок истории окончен.

-Все? – недоуменно вскинула я брови. – Эта так непохоже на тебя, всегда доводящего задуманное до логического завершения. Тогда в чем же смысл нашей встречи?

-В том, что теория без практики ничто, - туманно ответил собеседник. – Мой теоретический курс был краток, настала твоя очередь…

-Ты говоришь загадками.

-И на каждую со временем даю ответ. А теперь всмотрись в глаза Эржебет, - попросил он. – Думаю, в них ты увидишь если не ответ, то хотя бы подсказку.

-Глаза, а что в них особенного? – И я вновь взглянула на портрет. Левая рука графини лежала на открытой книге, возможно, Библии, правая  чуть облокачивалась на резную рукоять невидимого за ее спиной во мраке стула. Алое платье, перехваченное на талии пояском, набранным из коричневых камней, широкое декольте, не обнажавшее, но слегка приоткрывавшее грудь и круглый золотой кулон на цепочке на шее.

Мой взгляд поднимался по портрету все выше и выше, выхватывая ранее не замеченные мною детали.

Чувствительный и небольшой рот, по благородному удлиненный овал лица с прямым, аккуратным носом, тонкими черными, слегка приподнятыми бровями и глазами… То ли насмешливыми, то ли презрительно холодными, то ли надменно властными. Но где же та поволока, что я заметила на них в первый раз? Она исчезла! Теперь глаза были живыми. Вот в них промелькнуло чувство недоумения, пробежала тень недовольства, полыхнула знакомым мне пламенем глубинная сущность порока, и портрет ожил. Только сейчас это была не игра теней. Испуганная,  я беспомощно оглянулась, ища ответа у спутника, но того не было. Невольно, будто притянутая сильным магнитом маленькая стружка металла, я вновь обернулась к портрету. В массивной деревянной раме с витыми узорами по углам ничего не было…


Глава 3

-Хватит прохлаждаться! – вывел меня из состояния сна окрик Сталкера. – Солнце давно уже встало!

Он, конечно, преувеличивал. Утро только-только наступило, и солнце лишь немного взошло над гребнем отвалов за нашими спинами. Но просыпаться стоило! Такого великолепия красок я никогда не видела прежде! Первые лучи выкрасили окружающие нас холмы в неописуемый оранжевый цвет. Нет, даже не оранжевый! Оранжевым он бывает на фотографиях, картинах, а здесь - едва просыпающаяся природа, пронизанная трелями первых птиц, засияла чем-то невообразимо торжественным, зовущим к жизни, непередаваемо-золотым. И это был не цвет. Нечто схожее с музыкой сфер, слышимой однажды, окатило меня, омыло и вызвало такой восторг, такой всплеск эмоций, что я замерла в немом восхищении, созерцая неповторимое мгновение. И была не одинока. Стас, пораженный тем же, приподнявшись с земли, с удивлением рассматривал озаренные ярко-оранжевым светом отвалы.

-Такое можно увидеть здесь нечасто, - нарушив торжество момента, прошептал Сталкер. – Даже я вижу это ликование жизни в отвалах второй раз.

Отвалы сияли недолго. Прошло несколько минут, краски  утратили свой золотистый отблеск и стали обычными.

-Завтракаем и в путь, - коротко скомандовал наш провожатый. – Не нравится мне эта окружающая обстановка.

-Холмы как холмы, - скептично сказал Стас, вскрывая пачку печенья и одаривая каждого несколькими штуками. – Одинаковые, как перчатки. И не нравиться здесь, по-моему, нечему.

-Будь это знакомые отвалы, - не согласился Сталкер, - повода для тревоги не было бы, и я через несколько часов  вывел бы вас к городу, а тут, - и он недоуменно пожал плечами, - все незнакомое.

Наспех перекусив, мы собрали вещи и, спустившись с холма, двинулись вверх по дну оврага, в котором уже ничего не напоминало о вчерашнем ливне.

-Постойте, - вдруг остановил нас проводник. – Я взберусь на этот высокий холм и постараюсь сверху определиться, где мы.

Сталкер сбросил рюкзак и проворно стал карабкаться по крутой, то и дело осыпающейся глинистыми комками стене холма наверх. Через несколько минут он оказался на его вершине и долго рассматривал окрестности.

-Ну что, - не выдержав, крикнул Стас, - есть что-нибудь знакомое?

-Ничего не понимаю, - спустившись, сел на песок Сталкер. – Вокруг, насколько хватает глаз, сплошные отвалы.

-И ничего, кроме них?

-Ничего… В тех холмах, которые я изучаю, если забраться повыше, можно сориентироваться, в какой стороне город.

-Стой! – Вдруг подскочила я. – У тебя же есть бинокль. Давай пройдем дальше, найдем самую высокую точку, и оттуда ты еще раз хорошенько осмотришь все вокруг.

К самой высокой точке, вернее, очередному песчано-глинистому холму мы вышли нескоро, проблуждав по лабиринтам нескольких оврагов с час. В этот раз у его подножия располагалось очаровательное голубое озеро, поросшее по берегам камышом. Холм высовывал свою макушку из зарослей деревьев, словно старик лысину.

-Предлагаю здесь остановиться на отдых, - предложила я. – А пока будет готовиться обед, вы подниметесь на вершину и вдвоем оглядите окрестности.

Пока я хлопотала над немудреной снедью, мои друзья, пробравшись сквозь заросли кустарника и мелколесья, взобрались на вершину холма. Они были хорошо видны на фоне синего неба, и я, увлекшись хлопотами, не скоро взглянула на них еще раз, а когда взглянула, нож, которым я нарезала хлеб, выпал из рук. Холма не было. Местность, окружавшая меня, была иной – вокруг расстилалась пустыня.

-Что еще за дела? – содрогнулась я. – Где мои друзья?

-Ответ есть, но не знаю, устроит ли он тебя… - послышался позади знакомый голос.

За моей спиной на корточках сидел Сталкер.

-Я - не он, - словно угадав мою мысль, покачал головой человек. – Хотя мы с ним почти родственники.

И точно, мой товарищ выглядел как-то странно. Во-первых, на нем была другая одежда, если за нее можно было считать вылинявшие шорты, полукеды на босу ногу и светлую косынку на голове. Во-вторых, глаза - голубые у Сталкера, у того, кто сидел по ту сторону накрытого стола, были черные, как потухшие угли. И еще. У ног копии Сталкера сидел большой черный ротвейлер с такими же непроницаемо темными зрачками глаз, в которых не отражалось ничего, даже небо. Казалось, эти глаза просто поглощают свет.

-Думаю, вас следует познакомить, - открыто улыбнулся незнакомец. – Хотя заочно вы давно знакомы. Это  Тур, он вывел меня к тебе.

Пес смешно фыркнул и оскалил наподобие улыбки свои белоснежные большие клыки.

-А ты, стало быть, - кольнула меня неожиданная догадка, - Бродяга?

-Он самый, - расхохотался человек. – Собственной персоной. И я ужасно рад нашей встрече. Честно говоря, мне порядком поднадоело скитаться в этой пустынной безжизненной местности одному. Но, - и он потрепал по загривку пса, - спасибо новому знакомому, который вывел меня к этому озеру.

-Выходит, ты появился вместо моих друзей?

-Не знаю, - пожал тот плечами. – Я никого здесь не видел.

-Тогда где я?

-В моем мире! Как я понимаю, вы путешествовали в отвалах. Но Страна Желтых Холмов - довольно странное место, - усмехнулся он. – Иной раз она преподносит неожиданные сюрпризы. В этот раз переместила тебя ко мне…

-А как же мои товарищи?

-Заменили меня. Надеюсь, они поймут, куда ты исчезла..

-Давай лучше перекусим, - подсаживаясь к газете, на которой были разложены продукты, предложил Сталкер. -  О проблемах поговорим позже. Даже не знаю, у кого они больше: у нас или тех, кто остался по ту сторону реальности.

Бродяга любил  покушать. То, что было приготовлено на троих, он с аппетитом уплел сам, прерываясь на короткое время для того, чтобы рассказать какую-нибудь занятную историю из своей жизни.

-Ну вот, - откинулся он на спину, - наелся…

-Ты – да, - укоризненно взглянула я на него. – А что будут есть мои товарищи?

-Во-первых, они у себя дома – выйдут к людям, - блаженно потянулся Бродяга. Он прикрыл глаза и, казалось, стал погружаться в дремотное состояние. – Во-вторых, - действительно засыпая, прошептал он, - сегодня мы с голоду точно не умрем, а завтра… - Не договорив, Бродяга захрапел, оставив меня наедине с размышлениями.

Спал мой новый товарищ долго. Проснувшись ближе к вечеру, он сначала с удивлением уставился на меня, потом хлопнул себя по лбу и расхохотался.

-Так это был не сон! – воскликнул Бродяга. – Вот так дела… - И, подскочив, запрокинул к налившемуся вечерней густой синевой небу голову и прокричал:  Теперь и я заживу как человек!

-Знаешь, - обернулся он ко мне, - как скучно быть чьей-то копией, чьим-то информационным отпечатком? Никакой тебе самостоятельности: мышление  - сообразно мышлению хозяина и прочие малоприятные вещи. А я люблю свободу! И вот теперь по чьей-то воле мне дана возможность стать самим собой, то есть человеком. Твое появление здесь – тому свидетельство.

-Собирайся, - вдруг засуетился он. – Попытаемся найти твоих друзей и выбраться в цивилизованный мир. Наконец-то я получу возможность спать в кровати, общаться с такими же людьми, как сам, и, – прищурившись, взглянул он на меня, - возможно, даже влюблюсь.

-Боюсь, в обоих случаях у тебя возникнут определенные сложности, - вздохнула я и стала собирать свой нехитрый скарб.

-На что ты намекаешь? - насупился Бродяга. – Запомни, с сегодняшнего дня я такой же, как и ты!

-Просто у нас есть проблемы, - коротко отрезала я. – Первая проблема: ты очутился на месте моих товарищей по той причине, что мы попали в не совсем обычное место: отвалы, по которым мы путешествовали, оказались незнакомы Сталкеру, и, по-моему, бесконечны. Причина вторая касается лично тебя. То, что ты такой же, как все, вовсе не означает, что я отвечу взаимностью на твои притязания: у меня есть семья, и вообще ты не в моем вкусе! Так что закати губу…

Надо отдать должное Бродяге. Получив отпор, он не разозлился, моя откровенность лишь рассмешила его.

-О жизни поговорим в другой раз, - закидывая за плечи рюкзак, фыркнул он. – А пока собирайся, все же попробуем выбраться отсюда. Мне бы не хотелось застрять у этого озера навечно.

-Но впереди ночь, - воспротивилась я.

-Ничего страшного. Пустыня мне знакома и ночью. Тем более, что путь нам станет освещать полная луна.

Стоило нам отойти от озера на несколько метров, как мы оказались в отвалах, и Бродяга, воодушевленный удачей, потряс меня за руку:

-Вот видишь, выбрались! Исчезли пустыня и черный ротвейлер, но остались мы. Идем же скорее вперед!

По ночным отвалам в последнее время мне ходить не приходилось. Но Бродяга, как опытный проводник, ориентируясь на одни ему знакомые приметы, шел, придерживаясь определенного направления, увы, путь был далек от прямого. Многочисленные овраги, которые нам попадались, уводили в сторону, и мы, то идя по сухому песчаному дну, то преодолевая его поперек и карабкаясь по пологим склонам, через несколько часов выбились из сил.

-Давай заберемся вон на тот холм, - предложил мой попутчик, - и там, передохнув, осмотримся.- 

Собравшись с силами, я, отдуваясь и ругая про себя товарища, вскарабкалась на высокий песчаный холм, голый по краям, но с заросшей кустарником верхушкой, и облегченно распласталась на теплой земле. Идти никуда не хотелось.

Бродяга долго крутил головой по сторонам, даже привставал на цыпочки, пытаясь что-то разглядеть во мраке ночи, но в конечном итоге плюхнулся на песок подле меня и огорченно развел руками:

-Ничего не пойму. На десятки километров вокруг - ни огонька. Мы столько прошли, что, по логике вещей, к какому - либо населенному пункту давно должны были выйти, но не вышли.

-Видимо, логика здесь неуместна, - устало вздохнула я. – Давай на сегодня закончим это путешествие и дождемся утра. Может быть, тогда хоть что-то прояснится…

Луна, висевшая над нашими головами подобно большой лампе, выбеливала молочным светом россыпь холмов, и густые чернильные тени заливали овраги почти осязаемым мраком. Изредка в отвалах, в зарослях кустарников и трав вскрикивала ночная птица. Легкий ветерок, еле ощутимый, теплый и ласковый, прокравшись по ложбинам, карабкался на гребни и шевелил тонкие ветви молодых тополей и осин, донося до нас терпкий запах деревьев и запах спрятавшихся в глубине оврагов озер.

Верхушка холма оказалась довольно плоской и большой, и мы, удобно устроившись на ней, скоротали ночь за разговорами, и уснули лишь когда край темного неба чуть высветлило еще невидимое восходящее солнце…

Глава 4

-Эржебет! – донесся снизу женский голос. – Эржебет, - более настойчиво повторил он, - спускайся в зал к завтраку!

-Эржебет? - в замешательстве прошептала я, стоя перед огромным, больше человеческого роста зеркалом в тяжелой резной дубовой оправе. – Почему Эржебет?..

-Иду, мама, - вдруг прозвучал тонкий девичий голосок. И это говорила я! Хрупкая, смуглая девчушка скорчила своему отражению смешную рожицу, высунула язык и, фыркнув, побежала на зов. Ступени каменной лестницы вели вниз, в огромный полутемный зал. И эти ступени я перепрыгивала через одну, едва-едва придерживаясь рукой за массивные перила.

В зале, чуть ближе к стене, увешанной самым разнообразным оружием, стоял длинный стол. Прислуга, увидев меня,  предупредительно отодвинула стул с витой спинкой, и я, взобравшись на него, (он был чуть высоковат для моего роста) улыбнулась матери.

Та сидела по другую сторону стола, и подле нее тоже стояла прислуга.

-Нельзя задерживаться к завтраку, - строго взглянув на меня, проговорила мать. – Ты должна все делать вовремя, ты – пример для подражания, ты – графиня древнего рода, запомни это!

-Помолимся перед едой, - теперь улыбнувшись, попросила она. – Сложив ладони и склонив голову, мать углубилась в благоговейное шептание. А я, сделав вид, что все повторяю вслед за ней, стала украдкой разглядывать стену с оружием. Чего только на ней не было! Кривые сабли в дорогих, разукрашенных ножнах, прямые, тяжелые мечи, несколько щитов, топоры с широким лезвием на длинных ручках. Эржебет нравилось оружие, и будь она мальчишкой, то выросла бы такой же, как отец, редко навещающий семью и проводивший жизнь в бесконечных походах и битвах с турками.

-Стой! – одернула я себя. – Какая Эржебет? Какой замок? И что я вообще здесь делаю? Я же Светка!..

От стены отделилась тень и шагнула ко мне. Я вздрогнула.

-Теперь ты – она, - хрипло хохотнул знакомый голос. – Проживи ее жизнь, почувствуй опьянение вседозволенностью и властью! Разве это не подарок? Мало кто из смертных удосуживался такого! Но я не просто перенес тебя в тело графини, я разрешаю тебе осознавать всю двойственность теперешнего положения и бороться с тем, что предстоит. Посмотрим, кто победит в этой схватке!

Тень шевельнулась, сделала шаг назад и слилась со стеной, словно впиталась в камни, из которых был выстроен замок.

-Ты плохо ешь сегодня, - донесся до меня голос матери. – Надеюсь, со здоровьем все в порядке?

-Не беспокойся, - словно очнувшись ото сна, улыбнулась я, - у меня все отлично. Просто замечталась в ожидании предстоящей прогулки. И, наверстывая упущенное, с аппетитом проглотила легкий завтрак.

-Будь осторожна, - нежно взглянула не меня мать. – В прошлом месяце у соседей на охоте лошадь понесла молодого наследника и он, упав, повредил ногу.

-Со мной этого не случится! – рассмеялась я, считая тревогу матери необоснованной. – Мы же с Лаской вместе выросли!

-Ласка хорошая лошадь, и стоила нам больших денег, - согласилась мать. – Но ты еще ребенок!..

Природа Венгрии в предгорьях Карпат изумительна, а осенью еще неповторимее. И я в сопровождении слуги вскоре мчалась по песчаной дороге меж вековых буков и кленов. Ласка, предугадывая каждое мое желание, летела словно ветер. Когда дорога вывела к широкому лугу, я свернула в сторону и через травы поскакала вперед, наугад, радуясь свободе и неповторимым краскам осени, вызолотившим и окрасившим в багрянец убранство лесов и полей.

-Госпожа! – донеслось до меня, - не увлекайтесь! В этих местах можно повстречать недобрых людей!

Но моя лошадь была резвее коня слуги, и я вскоре скрылась от его взора среди надвинувшегося на меня леса.

Карпаты – это не просто горы, это мир удивительной и неповторимой красоты. Здесь лесная чаща может неожиданно смениться чем угодно: крутым склоном, густо поросшим деревьями или прогалиной с кустарником. Углубившись в лес, я неожиданно выехала к зарослям малины, густо усыпанныим крупными алыми ягодами.

-Стой, Ласка, - нежно потрепала я лошадь по гриве, - тебе пора передохнуть.

Накинув поводья на сухую ветвь ближайшего дерева, я присела у первых кустов. Какая красота! Спелые ягоды усыпали не только жесткие и колючие ветви, но и слоем лежали на земле: где бордовые, где ало-красные, сладкие и мягкие. А малину я обожала! В замок ее приносили крестьянки из соседнего села уже обмякшую. А эта висела на веточках ягодка к ягодке и изумительно пахла.

Как здесь было хорошо! Не  торопясь, перебираясь от куста к кусту, я совсем забыла о времени. О том, что меня могут потерять…

Неожиданно испуганно всхрапнула Ласка и, взвившись на дыбы, громко заржала. Невдалеке кто-то шумно затрещал ветками и на поляну с противоположной стороны вывалился медведь. Услышав ржание лошади, он привстал на задние лапы, подслеповато закрутил головой и стал принюхиваться. Еще мгновение - и медведь, опустившись на землю, в несколько прыжков проделав в малиннике коридор, достиг моего края поляны. Его широкая голова с маленькими, горящими гневом глазками внезапно возникла рядом, заставив испуганно сжаться сердце. Бежать было поздно.

Слишком короткой была жизнь маленькой девочки, чтобы промелькнуть перед глазами за одну минуту в момент смертельной опасности. Но мгновения, когда медведь встал на задние лапы надо мной, показались вечностью.

Я видела, как трепетал в пасти медведя влажный алый язык. Как блестели белые клыки. Его грозный рык, ветер, замерший в испуге среди зарослей малины, яркое утреннее солнце, залившее мир ослепительным светом, - все  это смешалось, «слиплось» в одну невообразимо насыщенную красками картину, на которой я увидела себя со стороны - испуганно сжавшуюся под нависшей надо мной бурой тушей …

-Ая-яй!.. – Вдруг негромко произнес кто-то позади. – Нехорошо такому большому зверю пугать маленькую девочку. - И чья-то тень, словно облачко, вдруг накрыла меня. – Ая-яй! – Вновь укорил голос. – Какие счеты могут быть между тобой и ею? – Медведь замер, уставившись поверх меня, а невидимый спаситель продолжил:

-Послушай, хозяин леса, что я тебе спою, а потом уходи восвояси и больше никогда не угрожай людям…

Голос позади меня перешел в шепот, в котором смешались знакомые и незнакомые слова. Потом стал громче, переросши в песню на совершенно незнакомом языке. Хотя скорее  это был музыкально исполненный речитатив.

Медведь от незнакомого мне говора закрыл пасть и опустился на лапы, в его глазах уже не было злобы, напротив, их словно затянуло поволокой покоя.

Тень надо мной шевельнулась, стала длиннее, и вперед выступил высокий старик. Он подошел к замершему зверю и, прикоснувшись к его голове, стал  ласково почесывать за ухом. И медведь, это грозное животное, которое в состоянии было бы рывком подмять под себя любого, от прикосновения человека припал к земле, а потом и вовсе, перевернувшись на спину, подставил старику живот.

-Ну, вот и умница, - похвалил его тот, - хороший мишка.

Старик, ласково почесывая мягкий живот зверя, продолжил что-то напевать то громче, то тише, а потом, вдруг подсунув руки под голову медведя, с силой нажал большими пальцами на заушные впадины. Громадная темно-коричневая лохматая туша вздрогнула, словно от удара током, и, окаменев, замерла. В таком положении медведь был похож на перевернутое на спину чучело. И я, позабыв о недавнем страхе, громко рассмеялась.

 -Раз смеешься, значит все в порядке, - по-доброму улыбнулся старик и взял меня за плечо. – Давай отойдем к кромке поляны, там не так печет солнце..

-А мишка, что будет с ним? – напрочь забыв недавнюю опасность, поинтересовалась я.

-Он скоро очнется, перевернется на ноги и, позабыв о встрече с тобой, поторопится продолжить свои дела, которые были прерваны появлением хотя и маленького, но человека, - ласково потрепал меня по голове старик. – К тому времени ты будешь уже далеко от этого места…

Незнакомец мне понравился. Сразу же, с первого взгляда. В нем было что-то очень знакомое, но я никак не могла уловить нить взаимосвязи своих ощущений и поэтому, отбросив в сторону сомнение, с откровенным любопытством стала разглядывать его.

Высокий, сухощавый, он был одет в длинную, ниже пояса домотканую рубаху, перехваченную на поясе обыкновенной веревкой. Широкие штанины то тут, то там пестрели заплатками и спускались на голые ступни, загорелые до черноты. Темным от загара было и лицо. И с этим темным цветом контрастировали глаза: не по-стариковски молодые, насмешливые и ярко-голубые.

-Не узнала? - прищурившись, взглянул на меня старик.

Я пожала плечами. Он явно был не из крестьян, многих из которых я знала в лицо. И вообще не местный, потому что здесь одевались совсем по-другому.

-Ну и ладно, - присел старик на траву. Солнце поднялось довольно высоко, и густая тень от деревьев, растущих по краю поляны, защищала нас от зноя. – Главное, я тебя узнал. – И он как-то огорченно вздохнул. – Надо же, куда тебя занесло… Да еще в графини!

-Что же в этом плохого? – недоуменно подняла я взгляд. – Мой род исстари знаменит своим происхождением, и этим можно только гордиться.

-Гордыня - тяжелейших из грехов, - свел к переносице густые брови старик. – Да не время тебя учить. Не за этим я сюда пришел. – Старик вновь грустно вздохнул, наклонился ко мне и ласково провел рукой по голове. Его ладонь была теплой, мягкой и пахла травами. – Я не мог бросить тебя в беде…

-Эржебет!... – вдруг донеслось издали. И снова: - Эржебет!

-Мне пора,-  вдруг поднялся на ноги мой спаситель. – Главное, ты в безопасности. А дальше… - И он в задумчивости сжал губы. – Как Бог даст.-  И шагнул в сторону. Но прежде чем раствориться среди деревьев, обернулся и сказал: - Я ведь не прощаюсь…

-Постой, - протянула я руку вслед ему. – Скажи, кто ты?

-Тот, кто не в силах изменить твою судьбу, но в силах иногда помочь, - донес до меня медленно угасающие слова шепот зеленой листвы.

Через несколько минут на поляну вылетела взмыленная лошадь, на которой сидел мой слуга.  Наткнувшись на медведя, все еще пребывающего в оцепенении, она взвилась на дыбы и сбросила всадника на землю.

Завопив от испуга, слуга откатился в сторону и сиганул в лес, но, наткнувшись на меня, остановился и радостно воскликнул:

-Госпожа! Наконец-то я вас нашел!

Появление слуги на мгновенье отвлекло мое внимание, и, когда я обернулась к лесу, старика не было. Но зато неподалеку из зарослей малины торчали кверху лапы оцепеневшего медведя.

-Вы в порядке? - все еще испуганно поглядывая на живое чучело, пробормотал слуга. И, сглотнув невольно слюну, добавил: -Что это с ним?

-Меня испугался, - пряча невольную улыбку, пожала плечами я. – А ты разве не знал, что именно я и есть та самая Графиня из легенд? Что это обо мне рассказывают разные страшные сказки в деревенских избах?

Легенда о том, что на венгерской земле скоро появится графиня, несущая смерть, давно бродила среди простого народа, и я в шутку воспользовалась вымыслом.

Но на слугу это признание произвело сильное впечатление. Особенно, когда очнувшийся медведь, перевернувшись со спины на брюхо, поднялся во весь рост над малинником и, увидев меня, кинулся наутек, жалобно скуля, словно маленький медвежонок.

В замок мы вернулись далеко за полдень. И слуга, принимая от меня Ласку, испуганно отдернул свою руку, когда я нечаянно прикоснулась к нему.

-Только т-с! – приложила я палец к губам. – Никому не рассказывай о сегодняшнем случае  и не говори, кто я. Пусть это останется нашей маленькой тайной.

В душе я смеялась над испугом слуги, над тем, что он всерьез принял мою выдумку, но не сомневалась в одном: уже завтра утром не только весь двор, но и окрестные села станут воспринимать меня с еще большим уважением и страхом. А мне, маленькой девочке, этого очень хотелось.

Глава 5

Утро пробудило меня свежестью, прохладой и звонкими трелями птиц. Мир вокруг был чистый, омытый первыми лучами солнца и  сверкающей росой. И он взывал к деятельности, но только не Бродягу, сладко посапывавшего неподалеку.

Улегшись в вырытую им в песке выемку, завернувшись в старое покрывало, он  как в колыбели провел ночь и теперь, видимо,  досматривал интересный сон, то и дело причмокивая губами, блаженно улыбаясь и что-то бормоча себе под нос.

-Ваше величество, - решила подшутить над ним я, - пора просыпаться. Стол накрыт, и все ждут Вашего появления…

-Стол? - прошептал сквозь поволоку сна мой спутник. - Конечно же, я сейчас спущусь в свой тронный зал, дайте мне только одеться. – Он сладко потянулся на своем песчаном ложе, улыбнулся и моргнул глазами. – А что на завтрак?

-Сухари, баночка паштета и холодный чай.

-Так это был сон? – подскочил Бродяга на ноги, но вновь рухнул на песок, запутавшись в покрывале.

-Это была я, - пришлось привести его в чувство своей откровенностью.

-Но мне действительно снились дворец, почести и приготовление к пиршеству!

-Тогда просыпаться не так обидно, -  помогла я подняться ему на ноги. – Впрочем, завтрак готов и здесь, но скромнее. А почести, сударь, - вновь перешла я на шутливый тон, - Вам придется добыть своим мечом! – И воткнула в песок подле Бродяги красивый длинный клинок – трофей, взятый им из музея по дороге к Вечному городу.

-Да? – грустно взглянул он на меня и стер ладонью песчинки, прилипшие к лицу. – Честно говоря, лучше бы ты была сном…

Через полчаса мы, позавтракав и собрав нехитрые пожитки, спустились с холма и  двинулись наугад в лабиринт отвалов, не зная ни направления, ни цели. Главное было выбраться из них.

Когда Сталкер впервые привел меня в отвалы, они поразили своей неповторимостью. Входя в лабиринты желтых холмов, я теряла свое собственное «Я». Исчезала давящая суета будней, определенность бытия, жесткая привязанность к нынешним и грядущим событиям. В отвалах я обновлялась, но не душой – духом. Душа трепетала перед их молчаливым величием, неповторимостью, загадочностью, непохожестью на окружающий меня мир. Душа трепетала, а дух взмывал в небеса, словно подброшенный вверх голубь, и оттуда, овеваемый легким, теплым ветром, с восторгом оглядывал Страну Желтых Холмов, восхищаясь своей свободой. Свободой ото всего: условностей, обязанностей, забот. И там, в небесах, он был очень близко к Богу…

-Привал, - упав на песок в тени пышно разросшегося кустарника, - сказал Бродяга. – Судя по всему уже полдень, самая жара. Идти по солнцепеку в этих песках бессмысленно, мы просто потеряем силы. Давай переждем  здесь. – И он, скинув рюкзак, блаженно растянулся на земле. - Упущенное мы сможем наверстать ночью.

День действительно был очень жарким. Стоявшее в зените солнце, казалось, выжигало все живое. Но просидеть половину дня, забившись в тень куста, мне не хотелось, а вот искупаться в каком-нибудь озере, коих в отвалах великое множество,  – даже очень. И я, решив попытать счастья, предложила спутнику взобраться на глинистый гребень между двумя холмами и оттуда оглядеть окрестности.

-Иди, - вяло отмахнулся Бродяга. – Если найдешь озеро – позови, а я пока полежу здесь. – И он, накрыв голову платком, распластался в тени.

Ругая про себя жару и ленивого спутника, я стала пробираться вверх по влажному  дну глубокого оврага.

Выбрав пологий подъем и помогая себе руками, я вскарабкалась на гряду, протянувшуюся на несколько десятков метров в обе стороны от меня. Гряду, совершенно голую и узкую, как лезвие ножа, самая высокая точка которой находилась дальше, на верхушке одного из холмов. Балансируя как канатоходец и проклиная свою глупость, я осторожно стала пробираться вперед, жалобно вскрикивая, когда под ногами крошилась глина и ее комки с шорохом скатывался вниз. Неверный шаг, и падение с пятнадцатиметровой высоты на изрезанные и шершавые склоны оврага закончилось бы плачевно…

Внезапный порыв ветра, налетевшего откуда-то снизу, из ущелья, чуть не столкнул меня с режущей ступни кромки, и я, вскрикнув, опустилась на четвереньки, уцепившись руками за раскаленный на солнце гребень.

-Мамочки, - тихо простонала я, ругая свою беспечность последними словами, - если уцелею, обещаю никогда больше не поступать так опрометчиво. - Новый резкий порыв ветра, только теперь с другой стороны заставил меня плотнее осесть на гребень и прижаться к нему животом. – Обещаю, если доберусь до того холма, целый год не есть мороженого!

Мороженое было моим любимым лакомством, и, отказываясь от него, я приносила огромную жертву удаче. И та улыбнулась. Потому что на животе, обдирая кожу о шершавую кромку гребня, сдирая до крови ладони, я все же добралась до холма, влезла на него и, обессиленная, упала на поросшую редкой травой землю. Руки и ноги дрожали, а желудок комком подкатывал к горлу тошноту.

Сколько я пролежала на склоне холма, обдуваемая ласковым теплым ветром, не знаю, видимо, недолго, потом солнце заставило меня встать на дрожащие от напряжения ноги и пробираться дальше в надежде найти пологий спуск. Но увиденное вдали заставило позабыть об испытании.

Отвалы заканчивались! Этот гребень был их форпостом. А дальше простиралась самая настоящая пустыня, среди песков которой я увидела несколько одиноких строений, чье изображение дрожало в знойном мареве, словно отраженное в едва колеблющейся воде…

-Вставай, лентяй! – громко закричала я сладко посапывающему в тени кустарника Бродяге. – Пора идти!

-Успокойся, - дернул тот плечом, перевернулся на другой бок и пробормотал, - до вечера еще пара часов, зачем торопиться?..

Спутник  был прав, и я опустилась на песок подле. Время терпело, и успокоенная мыслью, что выход из отвалов все же найден, я уснула, свернувшись калачиком в тени шелестящего на легком ветерке кустарника.

-Подъем! – Теперь Бродяга тряс меня за плечо. – Ты там что-то говорила насчет завтрака?

-Скорее ужина, - недовольная бесцеремонностью спутника вздрогнула я.

-Все равно, - ухмыльнулся он. – Главное, подкрепиться, ведь нам понадобятся силы, чтобы идти по отвалам!

-Мы их прошли.

-Выходит, скоро будем дома? – Возликовал товарищ.

Взяв его за руку, я указала на холм – поднимись.

С холма Бродяга спустился в несколько подавленном состоянии, но
ужин, даже приправленный известием об окончании Страны Желтых Холмов, прошел великолепно. Бродяга не бурчал по поводу скромной трапезы и, как ни странно,  пребывал в хорошем расположении духа, напевая под нос какую-то песенку. А, взобравшись на прощанье со мной на гряду, являющуюся форпостом отвалов, озаренный последними отблесками заходящего солнца, замер и, полный какого-то овеянного мистикой торжества, протянул руку в сторону уходящих за горизонт песков, продекламировал:

Метель. То ль снег метет,
               То ль пепел.
И ночь. Лишь лунный отблеск
               светел.
Дорога, пустота и даль,
И безнадежность, и печаль.
А под ногами прах земли
И шепот: «Вечности внемли!»
Так это Вечность? В чем она?
В ответ - безмолвье, тишина.
Куда идти? За кем идти?
-Прости ж, о Господи, прости!
Как крик, как боль, как вой души.
В ответ – безмолвие тиши.
И черный снег. И алый свет.
И шорох вечности в ответ.
Но вот, вдали, за пеленой
Мелькнула тень. Кто там такой?
-Ты кто? – я вглядываюсь в даль.
-Печаль души твоей, печаль…
И снова пепел, словно снег,
И жизнь свой прекращает бег,
Лишь издали, как звон оков,
Далекий звон колоколов.
Но в нем - спасение души,
Тот звон единственный в тиши!
И вот, понурясь, весь в снегу,
Я вдаль на этот звон бреду.
А черный пепел, словно снег,
Метет, метет за мною вслед
И впереди – не звон оков,
Иду на звук колоколов…

-Ты чего это? – полная недобрых предчувствий, взволнованно спросила я.

-Не знаю,.. – пожал плечами спутник. – Даже не знаю, откуда в мою голову пришел этот стих и чей он. Но только,.. - и Бродяга зябко поежился, - что-то не очень мне хочется уходить из отвалов. В них я был как за каменной стеной, они охраняли меня, берегли, были моим домом, а оттуда, - и он кивнул в сторону скатившегося за горизонт солнца, темными силуэтами вырисовавшем вдали несколько одиноких строений, - тянет чем-то нехорошим… Но идти вперед все равно надо. Закончить свое существование среди бесконечных глинистых и песчаных холмов мне бы не хотелось.

Когда полная луна всплыла над побелевшей под ее светом пустыней, мы плечо к плечу шагали вперед, все дальше и дальше уходя от отвалов, неровной цепью раскинувшихся позади нас от края до края неведомой никому земли…

Глава 6

Легкий шорох, раздавшийся в углу комнаты, заставил меня вздрогнуть и вынырнуть из сладких объятий сна.

-Только не надо звать прислугу, - прошелестел знакомый голос. – И зажигать свечу. Думаю, света луны, льющегося в окно, хватит для нашей короткой беседы.

Тень, более плотная, чем поглотивший комнату ночной мрак, вдруг возникла возле моей кровати, очертаниями напоминала высокого человека, который бесшумно приподнял тяжелый дубовый стул и поставил его подле моего ложа.

-Лежи, лежи, - проговорил незнакомец. – В его голосе проскальзывали нотки насмешливости. – Я мимоходом заглянул к тебе, решив посмотреть, как поживает моя крестница.

-Крестница? – приподнялась я на локте.  – Но у меня уже есть крестный, и это не ты!

-Конечно, ведь он - человек, обещавший Богу защищать тебя молитвами. Я - крестный иного мира, где властвует сила и где не нужны молитвы…

Тень поднялась и наклонилась надо мной. Я могла поклясться, у нее не было лица. Из сгустка мрака на меня взглянули лишь два желтых глаза, похожих на кошачьи: с шафрановыми, змеиными зрачками.

-Вижу, ты в полном порядке, и это радует, - пробормотала тень. - Но меня интересует другое, как ты справишься с моим подарком? Сумеешь ли извлечь из него выводы? И вообще, повезет ли тебе когда-нибудь стать прежней…

Тень распрямилась, отступила назад и исчезла во мраке, оставив после себя едкий запах, от которого запершило в носу, и я громко чихнула…

-Будь здорова! – Бродяга стукнул меня по спине ладонью. – Я как раз подумал, что впереди нас ждут новые приключения.

-Где мы? – недоуменно закрутила я головой. Полная луна заглядывала не в стрельчатое окно средневекового замка, а ярко сияла над головой.

-Думаю, на полпути к строениям, что мы видели с вершины отвалов. Еще несколько часов ходу, и мы дойдем до них, а там посмотрим, что да как.

Сбитая с толку невесть откуда навеянным недавним видением, я поправила на плечах рюкзак.

-И долго мы идем?

-Вот так! - рассмеялся спутник. И добавил: - Больше часа. Но ты, видимо, задремала на ходу! Проснись! Спать будем потом, когда дойдем до цели. – И, подтолкнув меня в спину, скомандовал - запевай!

Не дождавшись, пока я запою, он сам затянул старинную казацкую песню:

-Солдатушки, браво ребятушки, где же ваши жены? – Громко вопил Бродяга, страдая не только отсутствием голоса, но и слуха. – Наши жены – пушки заряжены, вот где наши жены!..

Не зная всех куплетов, он, словно заезженная пластинка, то и дело повторял уже спетые. И под этот «концерт», шагая вслед бодро топающему Бродяге, я  вновь невольно «выпала» из реальности, перенесшись в свой родовой замок. Вот только в свой ли?..

-..Разве я не красива? – разглядывая себя в зеркало, самодовольно улыбнулась я своему отражению. Венецианское стекло отразило очаровательную обнаженную женскую фигуру: молодое, упругое, выбеленное соками ядовитых трав тело, бархатная, как бы чуть мерцающая в рассеянном свете угасающего дня перламутром кожа. Большие карие глаза, длинные ресницы, розовые щеки и рот, очерченный алой, плавно изгибающейся тонкой линией. Любоваться было чем! Но гораздо красивее, ярче был мой внутренний мир, мир высокорожденной любовницы и ведьмы, редко улыбающейся, но всегда вызывающе ведущей себя и с каждым говорящей в саркастической манере.

-Что еще можно делать с такой, как я, кроме как поклоняться, одевать в накрахмаленные рубашки и украшать жемчужинами? Наверное, любовники боятся меня, - усмехнулась я своему отражению, - потому что чувствуют во мне не жертву, а волчицу. Молодого яростного зверя, готового на крайность ради любой своей прихоти…

Я отвернулась от мерцающего глубинными сполохами неведомого огня венецианского стекла и подошла к окну. Легкий, свежий ветер предгорий нес в себе запахи бесконечных лесов и лугов, покрытых множеством трав, ручьев, струящихся по склонам гор в долины. Так пахли свобода и воля, к которой я стремилась, живя в замке и внешне оставаясь его владелицей, чопорной, строгой, при виде которой трепетала вся прислуга.

Мои родственники были жестокими и сумасшедшими, но в то же время отважными и неординарными людьми. Дядя Иштван погиб в битве при Варно, дед Дьердь сражался в битве при Мохаче, Андраш, отец моей тетки по отцовской линии, служил кардиналом в Вараде. Именно он перевел Библию на венгерский язык.

Я часто виделась со своими родственниками, общалась, но редко приглашала кого в гости, чаще навещала их сама и могла рассчитывать, что в любую трудную минуту получу от них помощь, а не осуждения за свои поступки. Для них я всегда оставалась своей, осознавая, что все: и плохое, и хорошее, но больше – плохое, олицетворенное во зле, объединяющее меня с ними, наиболее сильно воплотилось именно во мне. И этот ореол страха доставлял наслаждение моему пытливому, чуткому к изменениям в окружающих людях  уму.

Быть доброй? Никогда! Доброта унижала. Только сила и жестокость заставляли не только крестьян, но и других, подобных по богатству и власти людей, уважать меня. Доброта душила, иссушала. Зато манили безоговорочная власть над людьми и познания чернокнижников-колдунов. И то, и другое у меня было!

-Пора, - решила я и громко окликнула прислугу, – одеваться для прогулки на лошади!

Такие прогулки были часты, и все – ночные. Днем приходилось заниматься хозяйственными делами, ведь замок требовал внимания и присмотра. А вот по ночам!..

Ложась в кровать под утро, я спала до полудня, потом обедала и проверяла, как  прислуга справляется со своими делами. Хлопот хватало до позднего вечера. А, когда садилось солнце, наступала иная, совершенно отличительная от бытия чопорной графини жизнь, наполненная иными звуками, иными запахами и ощущением безграничности. Поэтому в ночные выезды я никого не брала. Я была хозяйкой этих владений, от моего имени трепетал каждый, кто слышал о нем, а о разбойниках в лесах давно уже никто невстречал. Да и не могло их быть по одной причине: род Батори был немилосерден не только к врагам Венгрии – туркам, но и к  каждому, кто посягал на собственность знатных семей. А собственностью было все, кроме неба.

-Сегодня ночь на Ивана Купала, - передавая мне повод  взнузданной лошади, низко склонившись, с ужасом прошептал мальчишка, сын конюха. – Госпожа, Вы не боитесь в эту ночь выезжать за пределы замка одна?

-Я давно ничего не боюсь, - усмехнулась я, перенимая от него повод Ласки – уже второй лошади с этим именем.

-И даже хищных зверей?

-С ними легче найти общий язык, чем с людьми, - отклонив помощь мальчишки, поднялась я в седло. – В отличие от человека,  намерения зверя всегда предсказуемы.

-Говорят, - отступил от меня  сын конюха, - в эту ночь распускается цветок папоротника, но цветок охраняют полчища бесов. Вы не боитесь встретить их на пути?

-Глупый ребенок, - я поманила его рукой и наклонилась к уху мальчишки, когда он подошел. – В этих землях все боятся меня. – И потрепав мальчугана по русой голове, слегка сдавила пятками бока лошади, повелевая идти. – А цветок папоротника…  Если встречу такой на пути,  бесам придется отдать его мне.

Мне не нужно было видеть, как округлились при этих словах глаза мальчишки, я просто чувствовала, как его страх перед графиней вырос еще больше…

-Оппа! – вдруг наткнулась я на препятствие, и меня кто-то больно шлепнул ладонью по щеке. – Проснись же!

Передо мной, освещенный светом полной луны, стоял ухмыляющийся Бродяга.

-Ну и хороша же ты спать! – рассмеялся он. – Я минут пять наблюдал как ты с открытыми глазами шла вперед, совершенно ни на что не реагируя. Как ты обходила камни и даже перебралась через сухой ручей. Я окликнул тебя, но ты никак не отреагировала на свое имя. Тогда мне пришлось встать на твоем пути.

-Так это был сон? – недоуменно  оглядываясь вокруг, спросила я. Не было ни замка, ни лошади, лишь полная луна так же, как и во сне, ярко светила с небес.

-Не знаю, что уж тебе приснилось, - хлопнул меня по плечу спутник, окончательно выбив остатки сна, - а только спать лучше где-нибудь в безопасном месте. Хотя бы вон у тех зданий. – И он указал на тени нескольких сооружений, маячивших впереди. Дойдем до них и устроим привал. Лезть в незнакомое место ночью глупо, потому мы, как люди разумные, дождемся утра, а уж тогда все обследуем.

-Графиня, замок в горах, - пробормотала я и в недоумении пожала плечами. – Мои сны никогда не повторяются дважды, тем более в течение одной ночи. Да и для обычного сна то, что я видела, казалось слишком ярким и реальным.

Так, вспоминая раз за разом увиденное во сне, теряясь в догадках и терзаемая сомнениями, я побрела вслед за вновь  затянувшим  ту самую песню Бродягой.

-Солдатушки, браво ребятушки, - громко орал он, делая, как и прежде, ударение в словах на букве «у» и пытаясь чеканить шаг на неровностях почвы, - кто же ваши сестры? Наши сестры – пики, сабли востры, вот кто наши сестры!..

Так под луной, под вновь и вновь повторяющиеся куплеты старой песни мы дошагали  до строений и, свернув к одному из них, устроились на привал.

-До рассвета осталась пара часов, можно и отдохнуть. Но так как ты сегодня спишь на ходу, охранять наш сон буду я, - гордо заявил мой товарищ.

И он, скинув с плеч вещмешок, плюхнулся на землю, чтобы тут же вытянуться как на перине на мягком песке, нанесенном к стене ветрами.

-Спи спокойно, - махнул мне рукой спутник. – Мои утонченные нюх и слух не позволят даже мыши пробежать мимо нас незамеченной. – И, повернувшись на бок, тут же сладко засопел, словно прилег на короткое время не на чужую землю в чужом мире, а в свою кровать.

Тянуло в сон и меня. Что-то странное творилось в душе. Какая-то вибрирующая нить беспокойства, не переставая, тихо постанывала в глубине сердца, заставляя все время прислушиваться к себе. Какое-то двойственное положение выкручивало мое сознание, подталкивая путать реальность с вымыслом, с видением, которое то и дело вторгалось в мое существование и без того похожее на дурной сон. Вот и в этот раз, как только я прислонилась к теплой шершавой стене и расслабилась, мир качнулся подобно гигантским качелям и перекувырнулся на другую, еще более темную сторону...

-…Давай, Ласка, давай! – Пришпорила я лошадь. И та, сорвавшись с места в галоп, помчалась по дороге, тянущейся через поля в горы.

День угасал, как гаснет догоревшая до розетки свеча, и прощальные отблески солнца едва-едва окрашивали дорогу, и  деревья вдоль нее во все больше густеющий алый цвет.

Одинокий крестьянин, запоздавший с возвращением в село, шедший подле возка, груженого хворостом, услышав позади себя топот лошади, оглянулся и, узнав в надвигающейся на него тени свою графиню, испуганно отпрянул в сторону и низко склонился, с затаенным страхом ожидая, когда же та промчится мимо.

Когда день окончательно угас и ночь поглотила землю, лишь светлый краешек гаснущего неба помогал одинокой путнице не сбиться с пути. Хотя сбиваться было некуда. Одинокая дорога вела прямо, утопая в густой, непроглядной тени окружавшего ее леса и звезды, одна за другой загоравшиеся на небосклоне, удивленно перемигиваясь, смотрели, как всадница свернула в сторону чащи.

Идти по тропе в темном лесу опасно, а двигаться по ней всадник -у безумство, но Ласка отлично знала, куда ступать. Этот путь она проделывала не в первый раз, и я, отпустив поводья, низко пригнувшись к шее лошади, дала ей волю…

…-Солдатушки, браво ребятушки, где же ваши деды? – вывел меня из состояния сна бодрый голос Бродяги. – Наши деды - славные победы, вот кто наши деды!

Солнце только взошло над горизонтом, и длинные рваные тени от нескольких полуразрушенных зданий расчертили желтые пески подобно густым мазкам кисти. Мой спутник был в прекрасном расположении духа. Он успел вскипятить на маленьком костерке котелок с чаем, выложил на сложенное вчетверо покрывало несколько сухарей и выставил банку тушенки.

-С продуктами у нас тяжеловато, - увидев, что я проснулась, приветливо улыбнулся он. – Если в ближайшие несколько дней мы не найдем что-нибудь съестное, придется потуже затягивать пояса.

-В этом есть одно преимущество, - не став рассказывать о странном сне, подсела я к импровизированному столу.

-Какое?

-Талия, - обхватила я пальцами себя за бока. – В юности у меня получалось свести вокруг пояса пальцы. Никакие диеты и упражнения не дадут того, что дают здесь физические нагрузки и скромная пища.

-Тогда все лучшее у тебя впереди, - хмыкнул Бродяга, вскрывая последнюю банку тушенки. – Но  лично я противник диет и всегда рад от души набить живот.

Позавтракав, мы вскинули за плечи свои немудреные пожитки.

-И куда теперь? – спросила я Бродягу, доверяя ему выбирать путь.

-Туда, - кивнул он в сторону полуразрушенной арки, завалившей кусками бетона и мраморной плитки занесенные слоем песка ступени, уводящие вниз. – Там метро. – И спутник поддел ногой кусок ржавого металла, оказавшийся большой буквой «М», когда-то укрепленной на вершине арки.-  А раз так, то там скорее всего что-либо обнаружим. – И пояснил:
- В годы, предшествующие гибели человечества, многое переносилось под землю. Создавались даже небольшие города, в которых было все: от магазина до зимнего парка, освещаемого и обогреваемого искусственным способом. Если нам удастся найти подобное, мы спасены.

-И ты находил такое?

-Почти, - подтвердил Бродяга. – Только это был не город, а огромный, многоэтажный подземный магазин, полный всякой всячины. Я бы с удовольствием вернулся туда вновь, но, увы, он остался в другом мире.

По ступеням, занесенным песком, мы осторожно спустились вниз, в большой зал и остановились на входе в него. Света, проникающего через ход, едва хватало, чтобы осветить  наименьшую часть помещения.

-Послушай, - дернула  я за футболку спутника. – Мы же не подумали насчет факелов!

-Какая ты «древняя»! – презрительно  поцокал языком Бродяга. – Факелы – удел эпохи Средневековья, а мы с тобой  современные, цивилизованные люди, поэтому и средства освещения у нас должны быть соответствующие. -  Он скинул с плеч вещмешок, порылся в нем и извлек  небольшой матовый шар, укрепленный на коротком ремешке.

-Не думаю, что это самое последнее слово техники того времени, но штука достаточно надежная. – Постучал он пальцем по шару. – Я долгое время прожил в подземном магазине, и ни разу он меня не подвел.

-Фонарик? – угадала я. – Но где же ты брал батарейки?

-Опять «двойка»! – Назидающе  укорил Бродяга. – Мыслить мерками ушедшего времени иногда просто вредно. Здесь нет батареек!

-Как же он тогда работает? – не унималась я.

-От воды.

-Обычной воды?

-Самой что ни на есть! Все дело в том, что один литр воды содержит столько же энергии, сколько 300 литров бензина. Это научный факт! Поэтому мне достаточно раз в несколько месяцев окунать эту сферу в обыкновенную воду, чтобы она светила сутки напролет. Правда, - пожал он плечами, - каким путем достигается данный процесс, мне не удалось выяснить. Но, - спохватившись, добавил спутник, - у этой вещи есть еще одно интересное и очень полезное свойство. При погружении в воду она определяет, насколько та пригодна к употреблению. Если вода плохая, сфера приобретает фиолетовый оттенок, и этот цвет в зависимости от загрязнения  воды варьируется от светлого до почти черного. А потом очищает ее. Достаточно подержать этот шар несколько минут в мутной, позеленевшей луже, как все взвешенные частицы осядут на дно, и из лужи можно будет напиться. В подземном магазине, где я нашел этот шар, подобных ему лежали сотни. Можно было взять и больше, но я прихватил его ради любопытства, как безделушку…

Бродяга  встряхнул шар, тот замерцал, как загорающаяся лампа дневного освещения, и вспыхнул ярко-голубым светом.

-Теперь прикрепим его к голове ремешком, - прокомментировал свои дальнейшие действия спутник, - и  вперед!

-Постой, - остановила я уже шагнувшего Бродягу. – Все это очень интересно, но мы собираемся ступить под землю, где, судя по рассказу Сталкера, далеко не безопасно!

-Конечно! – Обернулся товарищ. – Самое безопасное было бы сидеть дома у телевизора и лопать что-нибудь вкусненькое под очередное слащавое шоу. Но идти по раскаленной пустыне без запаса воды и продовольствия еще глупее.

-Если это пустыня, то откуда же здесь метро? – не унималась я.

-Детка, - тоном старшего заговорил Бродяга. – Иногда мне кажется, что ты действительно попала сюда из каменного века. И, если у тебя не хватает знаний, объясню. Перед тем, как цивилизованный мир прекратил свое существование, он достиг многого и ветки метро соединяли не просто городские станции, а города! Возможно, эта маленькая станция отмечала какой-нибудь дачный поселок или зону отдыха, которые сильно изменились за последние сто или двести лет – теперь их просто нет. И, если идти поверху в поисках очередного мертвого города, не зная направления, мы можем проплутать неделю, а то и больше, а под землей все намного прямее и короче. К тому же я уверен, что если не пищу, то воду там найти можно!

-И опасности!

Бродяга задумчиво почесал подбородок. Похоже, моя настойчивость стала его доставать.

-У меня есть стальной клинок.

-Этого мало…

-И еще кое-какие знания, которые, надеюсь, помогут выкарабкаться из трудной ситуации. Все! – Оборвал он меня на полуслове. - Хватит разговоров. Мы или спускаемся вниз, или остаемся умирать наверху. Что выбираешь?

Выбор был невелик, и я, отодвинув Бродягу в сторону, первая шагнула вниз по занесенным песком ступеням метро…

Глава 7

В метрополитене я бывала бессчетное количество раз. Давно, в детстве. Прожив несколько лет в Киеве, я с родителями изъездила этот город под землей вдоль и поперек. Мы ездили к родственникам, на работу к папе, а летом, в выходные, обязательно на пляж, на реку Днепр, и тоже - на метро. Быстро мчавшийся под землей поезд на какое-то время выныривал на поверхность, переезжал мост, и мы сходили на станции, чтобы вместе с десятками других отдыхающих добраться до пляжа, где проводили весь день. Метро моего детства пахло резиной вагонов, было наполнено свистом двигающегося поезда, шорохом воздуха, выталкиваемого из тоннеля, и объявлениями станций по радио. То место, куда мы постепенно спустились, преодолев замерший полторы сотни лет назад эскалатор, оказалось совершенно другим. Оно было темным и безмолвным и пахло сыростью. На перроне, куда больше века не ступала нога человека, лежала серая мелкая пыль, испещренная следами крыс и мышей и бороздками от проползших по ней вчера или может быть лет двадцать назад насекомых. Ничего от прежнего метро здесь не было, и я невольно содрогнулась, поняв, что нам предстоит на долгое время, забыв о солнце, путешествовать в этом сыром и враждебном мраке. В отличие от Бродяги, чувствовавшего себя под землей превосходно.

-Ну вот, - спрыгнув с перрона на бетонные шпалы и протянув мне руку, удовлетворенно сказал он, - наконец-то привычная обстановка!

И, подхватив меня за талию, легко опустил на покрытый налетом ржавчины металлический рельс.

-Здесь я почти как дома.

-Здесь? – невольно содрогнулась я.

-Ну да, - подтвердил спутник. – Мне довольно долго пришлось провести в одном подземном супермаркете. Прекрасное местечко, знаешь ли.

-А как ты туда попал?

-Случайно. Набрел на окраину какого-то из мертвых городов, спустился, как сейчас, в метро и по рельсам вышел к пятиэтажному магазину размером с небольшой городок.  А там было все! – И Бродяга, увлекая меня вперед, в тоннель, с восхищением стал рассказывать о своих приключениях…

-Я сразу понял, что это какой-то торговый центр, но то, что он таких размеров, не подозревал!  И чего там только не было! Но в первую очередь меня интересовали продукты, и они нашлись на третьем уровне. Можешь себе представить, как обрадовало меня обилие магазинов и магазинчиков! Их были сотни! Конечно, большинство из того, чем когда-то торговали, пришло в негодность или испорчено крысами. Но нашлось и то, ради чего стоило там задержаться надолго.

-Неужели консервы?

-Ха-ха-ха! – рассмеялся Бродяга. – Там были и они, но какие консервы выдержат 150 лет хранения?  Нет! Я наткнулся на совершенно  невиданные ранее продукты. Вот, - и мой спутник, остановившись, извлек из вещевого мешка несколько кусков, похожих на хозяйственное мыло в ярких упаковках, – этим мы отужинаем сегодня вечером, и ты убедишься, насколько наши предки умели ценить еду и хранить ее!

-Что это?

-Технология приготовления таких пищевых концентратов мне незнакома. Я даже не могу предположить, как умудрялись их изготавливать, но штука у них получилась довольно удачная.

-Для них нужна вода?

-В том-то и дело, что нет! – Довольно улыбнулся Бродяга и засунул брикеты обратно в свой вещевой мешок. – Чтобы получить какое-нибудь блюдо, достаточно просто извлечь продукт из упаковки. Но! – предостерегающе поднял он палец. – Есть одна маленькая проблема.

-Какая же?

-Эту упаковку невозможно вскрыть. Я кромсал ее остро отточенным ножом, рубил топором, бил молотом, но проку не было. И если бы не картинка, где изображалось то или иное блюдо, я бросил бы эту затею. А так… В общем, решение нашлось случайно…

Пока Бродяга рассказывал о своих приключениях, мы отошли от станции довольно далеко, и теперь, что позади, что впереди, был один глубокий мрак.

-Постой! – Вдруг прервала я его. - Давай остановимся, мне что-то кажется.

-Кому кажется, тот крестится, - отмахнулся от моих слов спутник и вновь раскрыл рот, но замер на полуслове. Вдали, то становясь ярче, то тусклее, мерцала точка. И свет ее был холоден, как отблеск далекой звезды.

-Вот те на… - прошептал Бродяга, крепко сжимая мою руку. – Может, нам лучше повернуть обратно?

Но поворачивать назад было поздно. Позади, так же мерцая, засветилась вторая звездочка. И с каждой минутой эти огни становились к нам все ближе и ближе, постепенно увеличиваясь в размерах.

-Сюда, - толкнул меня в бок спутник. – И погаси скорей фонарь!

Сам он, сдернув с головы светящийся шар, резко встряхнул его, отчего тот пару раз мигнул и погас. То же самое сделала и я, отчего мы оказались в плотной темноте. Бродяга потянул меня за руку в сторону, и через мгновение, споткнувшись о какое-то препятствие, я буквально ввалилась в узкий ход и упала на пол, а за моей спиной, скрипнув, захлопнулась металлическая дверь.

-Фу ты, - отер пот со лба товарищ. – Шаг в сторону мы сделали, теперь бы еще подобру-поздорову унести отсюда ноги. - Его шар-фонарь вновь  вспыхнул бледным голубоватым свечением. – Не знаю, что ждало нас там, в тоннеле, но вряд ли что-то хорошее. Впрочем, пора, – помог он мне подняться с пола. Потом подошел к покрытой налетом ржавчины двери и с усилием провернул на ней небольшое колесо, которое, поддавшись не с первого раза, жалобно взвизгнуло и плотно запечатало двери, вогнав в металлические косяки две пары стальных клыков.

-С подобной системой подземных ходов я встречался в другом мире, - довольно улыбнувшись, отер руки от ржавчины Бродяга. – Такие двери обычно ведут к другим веткам метро, а запечатываются так плотно в том случае, если где-либо подземные воды прорвутся в один из тоннелей. В данном случае они отрезали нам путь к отступлению, а тем, кто желал поближе познакомиться с двумя путниками, помешают этому знакомству.

Бродяга взял в руку мой шар-фонарик, тряхнул им и вернул уже зажженным.

-Бери и – вперед. Двери позади нас заперты прочно, но кто даст гарантию, что надолго… 

И мы, ускорив шаг, почти бегом пустились по длинному прямому ходу.

Видимо, я устала. И этот бесконечный, прямой как лаз ход, освещаемый монотонно покачиваемым светом наших фонарей, тишина, нарушаемая звуком шагов, подействовали на меня своеобразно. Я уснула прямо на ходу…

…Ветви деревьев то и дело хлестали меня по наклоненной голове, бокам, но я, доверившись Ласке полностью, обхватив ее шею, тихо пела длинную протяжную песню. И под это пение послушная лошадь вышла вскоре на поляну, осененную лунным светом.

-Вот я и дома! – С удовольствием вдохнула я полной грудью терпкий, настоянный на цветущих травах ночной воздух. – Как здесь хорошо!

Эта поляна была моей тайной. О ее существовании никто не знал, да и я сама бы вряд ли нашла ее ночью, но умная Ласка отлично помнила дорогу, ведь именно здесь когда-то я напоила ее особым зельем, которое научила меня варить одна старая колдунья.

-Молодец, - похлопала я лошадь по теплому, то и дело вздрагивающему крупу. – Иди, погуляй…

Ласка никуда не могла уйти без меня, она была привязана к своей хозяйке, как собака, но, повинуясь приказу, лошадь фыркнула, тряхнула головой и, медленно ступая, отошла  к краю поляны.

Как великолепна была эта ночь! Полная, яркая луна висела прямо над головой. Ни один лист не шелохнулся на деревьях, неподвижна была и трава, лишь ветерок, тихий, как шепот человека, и теплый, как дыхание, млел у моих ног.

Я вышла на середину поляны и запрокинула голову вверх. Нечто зовущее, вечное как мир, коснулось меня и заставило приятно вздрогнуть.

Еще мгновенье, и наземь полетело платье. И вот тогда ветер, словно зверек, почуявший добычу, встрепенулся и своим теплым, еле ощутимым язычком коснулся моей кожи, выбеленной травами. Сотни мурашек пробежались от икр к плечам, а внутри горячей  волной вскипел восторг, и я,  коротко охнув, вдохнула побольше воздуха:

-Матушка Луна! – Разнеслось по поляне. – Даруй объятия, полные любви, закружи в хороводе из твоих серебристых нитей. – И от этого возгласа невдалеке вздрогнула лошадь, звякнув упряжью. – Будь моей покровительницей в эту ночь!

Раскинув руки, я опустилась на колени, а потом откинулась на спину, окунувшись всем телом в разнотравье, омытое лунной росой и напитанное мистической силой ночного светила…

-Ты опять спишь на ходу! – Раздраженно встряхнул меня за плечи Бродяга. – Удивляюсь этому свойству! У нас за спиной творится что-то непонятное, а ты на это никак не реагируешь!

Длинный ход закончился, и мы оказались у очередной металлической двери, и тоже с колесом-ручкой.

-Обернись!

-Позади, в темноте и вдалеке по стенам метались сполохи холодного огня, и слышалось странное шуршание, больше похожее на хруст сминаемой в руках бумаги.

-Нас нагоняют?

-Очень на то похоже, - буркнул хмурый спутник. – Меня настораживает, что погоня так легко преодолела закрытую дверь. И раздражает то, что я не знаю, кто именно? Поэтому, - подтолкнул он меня вперед, - будем «делать ноги»! Но, - захлопнул он очередную дверь, - в этот раз я немного подстрахуюсь!

И Бродяга, покопавшись в своем вещевом мешке, вытащил из него небольшой баллончик.

-Отойди, - приказал он. – И прикрой глаза!

Через минуту до моего слуха донеслось звонкое шипение, а сквозь плотно закрытые веки проникло яркое свечение.

-Готово! – Возглас спутника заставил меня открыть глаза. Дверь, отрезавшая нас от длинного хода, по которому мы только что прошли, по краям светилась ярким малиновым цветом.

-Плазменный резак, - пояснил Бродяга, откидывая в сторону пустой баллончик. – Любопытные вещи умели делать наши предки. Одна из них только что помогла нам намертво заварить дверной проем. Надеюсь, теперь погоне придется чуть дольше повозиться с препятствием, а у нас появится шанс подальше уйти от этого места.

Глава 8

Я сидела у распахнутого настежь высокого стрельчатого окна, в котором вместо стекол был красочный витраж, изображавший даму в остроконечном колпаке и платье с длинным шлейфом. Витраж был ярок днем, необычен в лучах клонящегося к закату солнца. Сейчас же ночь окутывала все вокруг…

Не зажигая свечи, я придвинулась к окну и замерла у его проема, внимательно вслушиваясь в звуки, доносившиеся извне: голоса редких ночных птиц, да время от времени смолкающий лягушачий хор.

Моим проводником была луна, на которую свое жесткое влияние оказывали Марс и Меркурий. А зодиакальный знак Скорпиона будоражил и без того горячую кровь потаенной жаждой власти и приключений.

-Эржебет, - подошла я к большому зеркалу и, оставшись обнаженной, сбросила одним движением плащ. В оконный проем заглядывала полная луна, и в мерцающем расплавленным серебром оконном стекле отражался лишь мой изящный профиль. – Ты унаследовала свою красоту от Венеры, которой обладает Сатурн. Наслаждаться жизнью обычной графини для тебя слишком скучно. Твоя жизнью – власть, замешанная на травах, напоенных волшебством ночи, и желаниях, таких же сильных, как у зверей.

Вновь накинув на плечи плащ, я почти бегом спустилась по лестнице во двор. В это позднее время он был пуст, лишь у дальней стены замка, в конюшне, почуяв мое приближение, всхрапнула Ласка.

-Милая моя, - обхватила я лошадь за  шею и, запустив пальцы в гриву, стала нежно перебирать шелковистые пряди. – Унеси меня отсюда, в лес, окуни в туман, хочу сегодня омыться полуночной росой!

Лошадь вновь всхрапнула и встряхнула головой. Через несколько минут сонный привратник, низко склонившись при виде госпожи, открыл пронзительно скрипнувшие тяжелые дубовые ворота...

-…Как думаешь, - донесся до меня задумчивый голос Бродяги, - куда следует идти: направо или налево?

Вздрогнув как от неожиданного прикосновения, я вернулась к действительности. Это было метро! Графиня растаяла как дым, как туман, в который она окунулась, выехав из замка: туман начинался сразу же за рвом с водой и влажным белым языком уползал в ложбину, поросшую стройным буком.

-Так куда же? – обернулся ко мне спутник.

-А что, есть выбор? – Все еще не придя в себя, пробормотала я, не понимая, в чем разница.

-Есть, - подтвердил Бродяга, - только в обоих случаях совершенно неясный.

-Тогда налево, - махнула я рукой.

-Налево, так налево, - согласился товарищ и скомандовал:  -Только не отставать!

Здесь были те же рельсы, та же бесконечность мрака и запах сырости.

-Ты так и не рассказал, как тебе удалось открыть те консервы? - вспомнила  я недавний разговор.

-Консервы? – Не понял Бродяга, занятый своими мыслями. – Ах, эти? – И он похлопал себя по плечу, подразумевая вещевой мешок, в котором лежали несколько брикетов с яркими картинками на упаковках. – Совершенно случайно. Знаешь, в твое время на сигаретных пачках имелся такой маленький язычок, потянув за который можно было снять прозрачную обертку. Точно такой же язычок я нашел и на брикете с пищей. Остальное оказалось делом техники.

-А дальше?

-Сублимированный продукт следовало вывалить в какую-либо посуду и оставить на открытом воздухе на десяток минут.

-Для чего? – Мы все так же размеренно шагали по бетонным шпалам, и звук наших шагов нарушал девственную тишину рукотворного подземелья.

-Пища как губка впитывала влагу из воздуха. Напитавшись ею, она была пригодна к употреблению. И довольно-таки вкусна, - облизнулся Бродяга. – Даже в пустыне срабатывал этот способ, только вскрывать упаковку приходилось глубокой ночью, когда воздух насыщался конденсатом влаги.

Так за разговором мы и дошагали до новой пустынной станции. В люминесцентный свет наших фонарей вплыл перрон, облицованные мрамором колонны, исписанные полтора века назад краской стены и рекламные плакаты, сохранившие в царстве вечного мрака всю ту же яркость.

-Предлагаю подняться наверх, - сказал Бродяга. – Не думаю, что те, кто гнался за нами, согласились со  своим проигрышем. Скорее всего они проберутся и в эту ветку метро, но  уже другим путем.

Легко вспрыгнув на высокий перрон, он помог подняться мне, и мы поспешили к эскалатору, по ступеням которого поднялись на уровень выше, миновали небольшой зал и, преодолев еще одну неподвижную лестницу, подошли к выходу из метро. Полукруглое фойе оказалось в идеальном состоянии. Уцелевшая стеклянная стена и закрытые двери не позволили проникнуть внутрь вездесущему песку, которого полно было с той стороны, и мы, с трудом провернув одну из дверей, выбрались наружу.

-Ты знаешь, - признался Бродяга, когда мы вышли из метро, - там, внизу, меня все время не покидало чувство, что кто-то постоянно присутствовал подле нас. Не физически – мы были там одни, а как-то незримо. Но этого человека  или существо я ощущал рядом очень сильно. Словно легкий ветерок все время дул мне в затылок. А обернусь – никого.

 -Самовнушение, - успокоила я его, – так иногда бывает, если чем-то сильно обеспокоен. Но сейчас мы вне пределов подземного тоннеля и неплохо было бы осмотреться.

А смотреть было на что! Нас окружал самый настоящий лес, отчего дорога, ведущая от метрополитена, буквально в нескольких метрах впереди уже оказывалась поглощенной морем зелени. Трава, кустарник, лианы, мелкая поросль и вековые стволы переплетались столь немыслимо и густо, что я невольно остановилась, ища взглядом выход. А его не было. Зеленая стена плотным кольцом смыкалась вокруг нас.

-Судя по всему, мы попали в ботанический сад, - почесав затылок, сделал вывод Бродяга. - В метро на одной из стен среди перечня станций я прочитал название: «Ботаническая». За полтора столетия сад, видимо, превратился в джунгли, и в этом есть свои преимущества.

-Какие же? – скривилась я.

-Во-первых, если это действительно то, о чем было указано на стене метро, то мы сможем найти здесь и еду, и питье, и кров. Мне приходилось читать в старых книгах, что на границе некоторых крупных городов раньше создавали специальные зеленые зоны, благоустроенные и приспособленные для отдыха сотен горожан. В таких садах росло все: от северных до южных растений и деревьев, были гостиницы, рукотворные озера. В такое место многие жители мегаполисов приезжали всеми семьями на выходные, чтобы отдохнуть и развлечься. Во-вторых, в этих зарослях мы собьем со следа погоню.

-А она есть?

-Я ее чувствую затылком, - недовольно поморщился Бродяга. – Когда что-то не так, когда грозит опасность, у меня всегда болит голова. Это уже проверено. Сейчас боль не сильная, а вот внизу, в метро, она давала о себе знать.

Ботанический сад я всегда представляла иначе. В нем должны были быть асфальтированные дорожки, скамейки и деревья, в ветвях которых поют птицы. Птицы были, но их гвалт мало смахивал на пение. Были и дорожки, в нескольких шагах от меня тонувшие в море зелени, и я с недоумением обернулась к спутнику – куда идти?

-Будем руководствоваться схемой, - потянул он меня за рукав в сторону, где, вынув из ножен клинок, стал с остервенением вырубать кусты, среди которых что-то белело.

Через пятнадцать минут перед моим взором открылся большой пластиковый щит, на котором, сильно побледневшая, но все еще различимая, виднелась схема ботанического сада.

-Туда, - ткнул пальцем Бродяга в один из ее краев, где был изображен квадрат. – Это здание гостиницы. Обычно в них на первом этаже располагаются  магазины, а на верхних – номера для постояльцев. Идеальное место, чтобы перевести дух.

-И как мы туда попадем?

-Придется обойти территорию сада по краю, так легче будет пробраться к гостинице. Идти через заросли глупо, чтобы через них пробраться нужен не клинок, - и Бродяга загнал лезвие в ножны, - а танк…

Но и к краю сада выйти оказалось весьма сложным. Полдня нам пришлось потратить только на то, чтобы, карабкаясь по скалистым, заросшим склонам, окружавшим ботанический сад со стороны метро, выбраться к тому, что я назвала «маленьким морем».

-Когда-то там, - указал спутник вдаль, где ажурным переплетением виднелся мост, - была река. Время изменило ее русло, и она залила всю округу, образовав естественное водохранилище. Сад выше уровня реки, поэтому по ее берегу мы сможем дойти туда, куда нам нужно.

Все получилось так, как говорил Бродяга. Или почти так, потому что берега реки, как такового, не оказалось. Вплотную к воде подступала стена деревьев, переплетенная лианами. И нам ничего не оставалось, как по пояс в воде брести вдоль так называемого берега, то и дело спотыкаясь о невидимые под водой корни.

-Лишь бы здесь не водилось никакой гадости, - с настороженностью осматривался Бродяга. – В том мире, где я жил до встречи с тобой, в одном озере мною чуть не позавтракал какой-то монстр, спасла реакция: пока эта туша мчалась ко мне, я в несколько взмахов доплыл до берега и выскочил на сушу. С тех пор, - скорчил мой товарищ гримасу, - я не переношу путешествия по воде…

Его тревога передалась и мне. Так, в ожидании возможной опасности мы и добрели через час к тому месту, откуда над деревьями была видна кровля большого здания.

Совершенно вымотанные, к вечеру мы все же выбрались из зарослей на площадку, не столь густо поросшую кустарником и травой, – бывшую стоянку машин. Бродяга с облегчением убрал в ножны клинок, которым прорубал в непроходимых джунглях проход, и повалился навзничь.

-Все! Прошу немного отдыха!

Я присела рядом с ним и, прислонившись спиной к засохшему древесному стволу, отключилась, словно упала в бездну…

-…Неси меня, Ласка! – сжала я ногами бока лошади. – Неси, милая, на заветную поляну, где я искупаюсь в лунном свете!

И Ласка, почуяв мое настроение, галопом помчалась по пустынной, погруженной в ночной мрак дороге.

Плащ,  единственную одежду всадницы, подхватил встречный ветер, и тот затрепетал за спиной подобно огромному черному крылу. И, если бы кто-то увидел меня со стороны, пришел бы в суеверный ужас: мимо него пронеслось бы нечто, слитое воедино, – не животное, но уже  и не человек.

Вскоре лошадь перешла на шаг и, свернув с дороги, углубилась под покров леса, чтобы через некоторое время вынести меня, прильнувшую вплотную к ее шее, на знакомую поляну.

Перекинув через луку седла плащ, я легким хлопком по крупу отослала лошадь пастись. Под босыми ступнями расстилался ковер разнотравья. Надо мной сказочно, будя в душе  волнующие ощущения, светила полная луна. Здесь, в тишине и глубине леса, на этой небольшой поляне я чувствовала себя совершенно иной: свободной от запретов и догм, правил и ограничений, присущих женщине высшего общества.  Вздохнув полной грудью пьянящий воздух, я опустилась на колени, а потом, раскинув руки, опрокинулась на траву и вздрогнула  от холодной росы, как от прикосновения рук.

Ради таких минут стоило жить! Легкий, еле ощутимый ветерок перебегал по моему телу. От полнолуния, ощущения неповторимого счастья и торжества кружилась голова.

-Луна, царица ночная! – прошептала я чуть слышно. – Прими меня, омой своим светом, одари любовью, сделай легкой, как пушинка, вознеси меня над землею.

В ответ на этот шепот где-то невдалеке вскрикнула ночная птица и ее тень стремительно пронеслась надо мной, в то же мгновенье зазвенел мрак: тонко, на грани слуха, тревожно и возвышенно. И этот звон завораживая, меняя тональность, нахлынул на меня волной радости и необычного восторга, захлестнул с головой и унес с собой, как вешняя вода несет щепку.

…-Как считаешь, - ткнул меня кто-то в бок локтем, - найдем мы здесь что-либо полезное? То, что погоня сбита со следа, понятно. Теперь бы где-нибудь преклонить голову и хорошо выспаться.

Рядом со мной сидел ухмыляющийся Бродяга, а нас окружали самые настоящие джунгли, из которых проглядывало слегка обветшалое, но целое здание гостиницы.

Глава 9

Я помнила, как от усталости погрузилась в сон, а что снилось, не помнила. Пробудил меня колокольный звон.

-Бом! Бом! – гулко ударило где-то рядом. И чуть позже тонко, словно причитая, заголосили колокола поменьше: - Динь! Динь! Динь!

-Что это? – Встрепенулась я.

-Ветер, - прокричал мне на ухо Бродяга, накинув на мои плечи покрывало. – Идет буря и очень сильная!

Вой ветра, шумящий под его порывами лес - все слилось в невообразимой какофонии, а наползшие черные тучи вселили в душу ужас.

-Надо искать надежное укрытие, - вновь прокричал, перекрывая завывания ветра, спутник. – Вода в реке быстро поднимается. Если так пойдет дело, нас скоро подтопит!

И точно. Усиливающийся и без того сумасшедший ветер, совсем как на море, гнал в нашу сторону увенчанные белыми гребнями волны. И вскоре они заплескались рядом.

-Ничего, - помог мне подняться Бродяга. – Одно хорошо: непогода смоет все наши следы. А от дождя укроемся в гостинице. Раз она не развалилась за столько лет, выдержит и эту бурю.

К гостинице вела дорожка, густо поросшая кустарником и мелколесьем, и я, ступая вслед за товарищем, расчищающим путь клинком, вскоре вышла с ним к парадному входу большого, в несколько этажей здания, до сих пор не лишенного остатков прежнего величия.

И тут над нашими головами вновь раздалось: Бом!

На крыше, местами разрушенной, располагалась небольшая колоколенка. Точнее, нечто схожее с ней, так как вместо привычных мне колоколов подвешенные к стальной балке, на толстых цепях были прикреплены листы серебристого металла. Именно они, раскачиваясь от порывов ветра и ударяясь друг о друга, производили мелодичный звук.

-Скоро ночь, - поежился Бродяга, - может, войдем внутрь, дожидаться  прихода утра под открытым небом в такую непогоду мне не хотелось бы.

И, словно в подтверждение его слов, небо над нами расколола мощная ветвистая молния.

Попасть в гостиницу не составило большого труда, и мой спутник, потянув покрытую ржавчиной витую  ручку, раскрыл дверь.

-Хорошо жили люди! – ахнула я, войдя в холл.

Минувшие полтора столетия никак не сказались на роскошном убранстве. Толстые тонированные стекла огромных окон везде были целы. Почти не выгорели ковры на полу и картины, которыми были увешаны стены. Казалось, вот-вот - и по мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, неожиданно заснуют люди.

-Стой, - вдруг ухватил меня за локоть Бродяга. – Здесь по-моему чем-то вкусно пахнет…

И точно. Из-за неплотно прикрытой двери, ведущей в обеденный зал, пахло кофе.

-Галлюцинация! – встряхнул головой мой товарищ.

-Может, это сработало какое-нибудь старое устройство, наполняющее помещение ароматами? И завтра здесь будет пахнуть, например, розами.

-Хотелось бы верить, - с сомнением наморщил лоб Бродяга, - да вот одна закавыка: так может пахнуть только свежесваренный кофе.

Он осторожно подкрался к двери и тихонько потянул одну из двух створок на себя.

-Бесполезные предосторожности, - донесся до нас незнакомый голос. – Я жду вас уже два часа. Пока вы топтались на площадке перед гостиницей, для вас сварили не только хороший кофе, но и приготовили сытный ужин. Так что заходите и будьте как дома. Хотя куда вам деваться? На улице ливень и непогода будут буйствовать как минимум до утра.

За дверями, как я и предполагала, был обеденный зал. Столики в несколько рядов, шторы на окнах, барная стойка у стены, за которой, отраженные многочисленными зеркалами, на полках пылились разнообразные напитки. И за этой стойкой в видавшем виды мятом костюме стоял человек.

Пожилой, с залысиной, в очках с тяжелой оправой, он улыбнулся нам, как старым знакомым.

-Вот и встретились, – кивнул он головой, и, перестав встряхивать в руках бутылку с длинным горлышком,  указал на сервированный столик. – А ведь мы знакомы!

Человек вышел из-за стойки и жестом хозяина пригласил нас к столу.

-Не стоит стесняться, - расплылся он в добродушной улыбке. – Думаю, судьба свела нас троих не просто так, поэтому давайте отметим встречу. – И повелительно взмахнул рукой.

Тут же, повинуясь его жесту, бесшумно, словно тени, в зале появились двое самых настоящих вышколенных официантов. Проворно снуя, они быстро накрыли стол и удалились.

-Стол накрыт, осталась малость – раскрыть себя, – взял в свои руки инициативу незнакомец. – Я вижу, вы пребываете в смущении относительно моей персоны. Но если бы ты, - указал он на Бродягу, - напряг память, то вспомнил бы меня.  Поэтому подскажу: я  Философ. Это имя дал мне твой друг Сталкер …

-Сталкер? – Вскинулся Бродяга, удобно расположившийся за накрытым столом и уже потянувшийся за чем-то вкусным. – Он мой бывший хозяин. Но теперь я самостоятелен и мне незачем под кого-то подстраиваться. А ты, судя по всему, - и Бродяга наморщил лоб, явно что-то вспоминая, - тот самый слизняк, который когда-то попытался пленить нас в метро. Как давно это было!

-Вот видишь, - улыбнулся Философ, - вспомнил. Я рад, что ты обрел самостоятельность. Зависимость от кого-либо унижает. Обрел самостоятельность и я. Мало того, даже создал свою империю!

Последние слова он почти прошептал, но этот шепот неприятно кольнул меня, словно где-то по стеклу провели куском пенопласта.

-Поэтому мой первый тост, - продолжил он, - за вас, гостей! Кстати, - чуть качнул он бокал в своей руке, - вино нам подано отличного качества. Вино  самое настоящее, полученное из винограда, выращенного несколько лет назад. Впрочем, и еда, которую вам предложено отведать, тоже не консервированная

Когда наши бокалы соприкоснулись, из невидимых динамиков полились звуки чарующей мелодии.

-Армянский дудук, - пояснил хозяин гостиницы. – Мне тоже нравится эта музыка. Да вы ешьте, ешьте, - вновь улыбнулся он. – А, когда утолите первый голод, поговорим.

Ни меня, ни Бродягу не надо было упрашивать, и мы, отбросив стеснение,
отдали должное тому, что предложил нам Философ, – отменной кухне.

-С твоим товарищем я уже встречался в метро, - увидев, что мы уже не так голодны, - начал он свой разговор. – Но и про тебя у меня вполне объемная информация, которую я извлек из головы Сталкера. Так что можете считать меня своим близким знакомым.

-Тебе наверняка кажется несколько странным, - предугадал он мой вопрос, - как слизняк, создавший некогда голограммное изображение человека, вдруг сам приобрел физическое воплощение. Здесь нет ничего сложного. Все дело в том, что мысль материальна, а я научился воплощать ее в то, что хочу видеть. Но это тело – не единственное в моем «гардеробе», - рассмеялся Философ. – За несколько десятков лет существования у меня их накопилось несколько десятков: разных полов и возрастов. Но,  знаете, мне больше по душе это  первое тело.

-Несколько десятков лет? – Чуть не поперхнулся глотком вина Бродяга. – Да со дня нашей встречи прошел всего год!

-В твоем мире и мире Светы, да. Но каждый из миров, а их, могу убедить вас, множество, - имеетсвое исчисление времени. Это как реки. Есть широкие с медленным течением. Есть быстрые, горные. Мироздание не терпит косности и поэтому постоянно меняет как условия обитания в своих мирах, так и сами миры, тасуя подобно колоде карт. Нам только кажется, что все распределено навечно: восходы и закаты солнца, смена времен года. Но это всего лишь видимость, отражение иллюзии, данной свыше. Так воспринимает среду обитания бактерия, живущая несколько часов или дней. Для нее мир, данный ей, единичен, конкретен и ничего нет вне его. Но разве это так? Вот и здесь аналогичный случай. Пока ты бродил по отвалам в своем мире, а Света ждала очередного путешествия в своем, у меня промелькнули несколько десятилетий. И, поверьте, я успел сделать за это время очень многое.

-Сталкер рассказывал, что ты хотел захватить мир, - с любопытством глядя, как расторопный официант-альбинос с неестественно белой кожей меняет на моем столе приборы и ставит очередное блюдо, - сказала я. - И он отзывался о тебе весьма определенно.

-Сталкер… - Задумчиво разрезая на части поданный ему бифштекс, произнес Философ. – Именно ему я благодарен за то, кем стал. Если бы не воспоминания твоего друга, не его внутренняя сила, возможно, мы бы сейчас не сидели за этим столом. Да, вначале у меня было желание стать правителем всего мира, а после распространить свою власть и на другие измерения. Но кем бы я был тогда?

-Кем же? – Пытливо вглядываясь в существо, о котором мне когда-то рассказывал друг, спросила я. – Чем плохо править миром?

-Ты когда-нибудь изучала историю? – Поступая, как нормальный человек, Философ отрезал от своего бифштекса изрядный кусок и, наколов его на вилку, которую, держа по всем правилам этикета, положил в рот. Не торопясь, он прожевал мясо и, взяв за тонкую ножку хрустальный бокал, отпил из него янтарного цвета вино.

-В пределах школьной программы…

-В этом и беда человечества, - поставил он бокал на место, – познавать все через частности, не пытаясь соединить их в одну общую картинку. Как жили твои современники, я прекрасно знаю и удивляюсь, почему люди так относились к знаниям. Мир был переполнен информацией: книги, телевидение, радио, Интернет, какое обилие  возможностей! Вам давалось очень многое, даже слишком, но никто не пытался соединить все в единую картину. А знаешь, почему? – взглянул пристально на меня собеседник. – Да потому, что науку соединять в целое разрозненное нельзя преподавать людям. Разрозненный народ – всего-навсего стадо баранов, которыми удобно управлять. Поэтому, давая вам все, Мировое Правительство не давало ничего и пользовалось этим. Надо – дернет за информационную «веревочку» здесь, надо – «там». Так управляют куклами-марионетками. И человечество в целом очень чутко отзывалось на эти подергивания: нация ненавидела нацию, народ шел против народа, мусульмане убивали христиан в военных конфликтах. Хотя теперь уцелевшие от порабощения остатки человечества забыли о религиозных распрях, и две ведущие религии: мусульманство и православие объединились, найдя много общего между собой против деградирующего и медленно умирающего Вечного города. И этот союз приносит ощутимые плоды.

-Так ты в курсе и этого? – Воскликнул Бродяга, молчавший до сей поры.

Философ лишь усмехнулся его восклику.

-Вы ешьте, ешьте, - кивнул он на стол. – Если захотите чего-нибудь необычного, скажите, желание будет исполнено.

-Откуда у вас продукты? – спросила я, накалывая на вилку ломтик ветчины, источающий аромат копчености и специй. – Что-нибудь из компьютерных технологий: разложили на атомы кусок древесины, перестроили их по своему усмотрению и вот тебе мясо?

-Ах, этот стереотип мышления,.. - покачал головой хозяин гостиницы. – Наверное, человечество потерпело крах в своем развитии от того, что мыслило слишком шаблонно? Компьютер, атомы… У меня действительно есть модулятор условностей. Но к его услугам я прибегаю крайне редко.

-Модулятор условностей? – с полным ртом пробормотал Бродяга. – И что же это такое, если не секрет?

-Ничего необычного, - махнул рукой Философ. – Мне даже не надо разлагать что-то на атомы, чтобы получить желаемое. Все проще: я ввожу
в программу моего компьютера нужное определение или название, и через несколько мгновений получаю то, что хотел. Просто, скучно, банально.

-Но получаешь реальную вещь, тогда при чем здесь условность? – добравшись до очередного блюда, задал вопрос Бродяга.

-При том, что все материальное условно, - вежливо пояснил Философ. – Будь то камень или человек.

-Не согласен! – отрезая изрядный кусок запеченной змеи, нафаршированной грибами, возразил мой товарищ. – Тогда получается, что и я, и это блюдо – условности?  То есть мы как бы имеем место в этом зале, но в то же время и не присутствуем в нем. Тем не менее, от ужина я получил истинное удовольствие и надеюсь продлить его дальше.

-Оптимизм – признак хорошего здоровья, - улыбнулся краешками губ Философ. – Я рад за тебя. Мне вообще симпатичны те, кто в наполовину наполненном стакане видит воду, а не пустоту. Но оптимизм – это состояние души, а не реальности. Говоришь, что получил от ужина истинное удовольствие? Так-так…

Философ поднял перед собой руку и взглянул на часы. Точнее, необычный браслет, матово блеснувший на его запястье и состоящий, как я успела заметить, из нескольких сегментов. Он пробежался пальцами по его поверхности и лукаво взглянул на нас. Мир вокруг всколыхнулся, подобно воде, в которую брошен камень, и исчез, растворив в молочном тумане предметы, звуки и ощущения…

Глава 10

Мои ресницы вздрогнули, и я чуть приоткрыла глаза. Вверху, кажущаяся необычно огромной, висела луна, которая владела этой ночью и владела мной. Сегодня она была особенной. Не той, простой, которую видят крестьяне, возвращаясь поздно домой. Не той, что светит над замком. Эта луна была иной… Она делала хищных птиц еще быстрее, ловчее и беспощаднее. Она звала, а не отталкивала и пугала. Она притягивала, как притягивает отражение в спокойной глади пруда, в которое хочется погрузить ладонь. И я, изогнувшись на мягком травяном ложе, протянула руку вперед и указательным пальцем тихонечко прикоснулась к молочному шару. И от этого прикосновения по телу пробежала мелкая, сладостная дрожь. Как хорошо здесь!..

Через мгновенье что-то темное мелькнуло надо мной, на секунду закрыв лунный облик.

-Ух, - глухо угукнуло что-то в стороне, и большие крылья захлопали в нескольких шагах от меня. И вновь – ух!...

-Ты Дарвуля? – нехотя повернула я голову набок. – Зачем пришла?

Не забывай, - донесся до меня женский хриплый голос, - что ты находишься в священном лесу Зутибур, которому покровительствует  Дзевана – Артемида варварских орд, покровительница вод, глядящая с ореховых деревьев на магические цветы ириса и тенистые каштаны. Это она рассказала мне, что ты здесь, поэтому я и пришла.

-Прилетела в облике совы, - поправила я верную служанку-колдунью, которой доверяла если не во всем, то во многом. – А раз так, говори, что случилось?

-Хозяйка, - склонилась подле размытая тень. – Пришло время посетить одно из заброшенных святилищ, спрятанное на склоне горы. Там, во владениях Горного Старца, я все приготовила для твоего нового рождения, после которого ты станешь иной, и этот ночной мир станет не просто частью тебя, а тобой самою. Вставай, садись на Ласку, а я возьму ее за повод: мне не нужен свет, чтобы видеть тайную тропу, по которой ни один смертный не пройдет ночью. А ты пока смертна…

…Так-так, - донесся до меня знакомый голос. Ощущения ночи и волшебства исчезли. Мрак вздрогнул и последнее, что донеслось до моего слуха, была монотонная песня на странном языке, которую затянула Дарвуля, идущая на шаг впереди Ласки…

-Ужин, говоришь, был великолепен? – Напротив, за столом, сидел Философ, который, водрузив очки на лоб, с недоумением смотрел на меня. – Твой товарищ, похоже,  такого же мнения. Но не это главное. Впервые за последние годы в мои расчеты вкралась ошибка, - недовольно сморщил он нос. – Поднеся руку к глазам, он внимательно осмотрел браслет, поскреб ногтем один из его сегментов и недовольно пробурчал: - Или я что-то еще не понял в закономерностях, или мои гости вне их…

-Что-то не так? – медленно возвращаясь в реальность, спросила я.

-Да, - поморщился он словно от головной боли и поскреб пальцем затылок. – Впрочем, это не главное. Просто моя попытка показать вам кое-что не удалась. Поэтому давайте продолжим ужин и разговор, уж ему-то ничто не сможет помещать, кроме вашего желания отдохнуть.

-Да, - выплыл в буквальном смысле слова из сгустка тумана Бродяга. Его образ колыхнулся, обрел четкость и голос. – Отдохнуть было бы неплохо, если учесть, что на улице ночь, непогода, а тут так уютно…

-Не проблема, - махнул рукой Философ. – Для вас приготовлен прекрасный номер этажом выше. Там уже протоплен камин, а большие окна задернуты тяжелыми занавесями, чтобы утреннее солнце не разбудило гостей раньше времени.

-Ты думаешь, завтра будет хорошая погода? – Невольно зевнул Бродяга и прикрыл рот ладонью.

-Идеальная, - улыбнулся хозяин гостиницы. – Уж я-то хорошо разбираюсь во всех ее капризах. Поэтому  предлагаю перенести наш разговор на обед. Выспавшиеся, вы будете лучшими собеседниками, чем теперь, усталые. Да и мне стоит кое над чем поработать.

Философ встал, легким кивком головы поблагодарил нас за внимание и шагнул к выходу.

-Да, - предупредил он на прощанье. – Вы – мои гости. Лучшие гости за те несколько десятилетий, что прошли с  момента моей встречи со Сталкером. Так что вас будут охранять. Не примите это за жест неволи. Мне хочется, чтобы следующее утро вы встретили в теплых постелях, а не… - Последних слов он не договорил, оставляя повод к размышлению. – Знаете, в этом мире случается всякое, я еще не полностью его контролирую. – И, чуть согнувшись, как человек от груза прожитых лет, он шагнул за двери, которые тотчас затворили за ним двое  белокожих слуг, лица которых не выражали ровным счетом ничего.

Комната, отведенная нам, оказалась великолепной, и Бродяга, вытянувшись во весь рост на одной из двух огромных, стоящих в разных углах кроватей, довольно изрек:

-Это куда лучше, чем ночевать под открытым небом или в метро. Здесь два преимущества: мягкие постели и безопасность. Если бы нам желали зла, зачем такой прием? Впрочем, не будем загадывать. Философ настораживает, но это не чувство опасности, тут что-то другое…

Бродяга закинул руки за голову, закрыл глаза и мгновенно погрузился в сон. Его примеру последовала и я, не став раздеваться, потому что путешествия в иных реалиях научили одному: все временно, и обстановка может поменяться в любой момент. И встречать опасность, как встречала бы я новое утро у себя дома, нельзя.

В этот раз сновидение было обычным. Мне снилась всякая милая чушь, скроенная из обрывков воспоминаний и недавних событий, и я поднялась хорошо отдохнувшей, полной сил и энергии. В отличие от своего товарища, который, вставая по естественной надобности, добрался до бара – небольшого шкафчика, наполненного всякой алкогольной продукцией и теперь находился в тяжелом состоянии, перебрав на радостях дармового угощения.

Выглянув за двери, я убедилась – наш сон действительно охранялся: двое белокожих молодцов мгновенно среагировали на мое появление, поклоном выразив уважение даме, но при попытке выйти из гостевой комнаты молча преградили путь.

-Вы что немые? – недовольно фыркнула я, поняв, что убраться из гостиницы так просто не удастся. – Или не понимаете русского языка?

Слуги не произнесли ни слова. Но  в их красных глазах с большими черными зрачками мелькнуло нечто, напоминающее мышление. И все.

Вернувшись в комнату, я подошла к окну и отдернула в сторону тяжелую кремовую штору. На уровне моих глаз под лучами жаркого солнца замерло море зелени: лес, омытый вчерашним ливнем, стоял не шелохнувшись, и лишь вдали, из-за его крон выглядывали верхушки моста. Утро затопило комнату ярким светом, и я ушла в ванную комнату приводить себя в порядок, - благо, условия для этого были. Шикарный перламутровый бассейн небольших размеров был наполнен подогретой водой, а на полочках стояли десятки самых разнообразных коробочек и бутылочек, и я провела в нем несколько великолепных часов.

Заново родившаяся после замечательной ванны я, словно Афродита, укутанная в махровое полотенце, вошла в комнату. Бродяга сидел на кровати и стонал. На его лице было написано все: сколько было выпито спиртного и как теперь ему плохо.

-Голова раскалывается, - жалобно простонал он. – И зачем я только вставал ночью? А нет ли здесь каких-нибудь лекарств? – взглянул он на меня, довольную утренним купанием.

-В твоем случае лечиться надо тем, от чего заболел, - не смогла я сдержаться от смеха при виде его мятой физиономии. – А этого лекарства, как вижу, еще вдосталь…

Тихо постанывая, стараясь не делать резких движений, Бродяга сполз с кровати и проковылял к бару. Трясущейся рукой он наполнил хрустальный бокал коричневой жидкостью и вопросительно взглянул на меня:

-Это коньяк отличного качества, мне такой и пробовать никогда не приходилось. Именно его я пил ночью, но сейчас при одном его виде меня начинает тошнить. Пить или не пить?

-Пей, - посоветовала я, укладываясь на кровать поверх яркого покрывала, на котором были изображены два павлина с распущенными хвостами. – Иначе не полегчает до следующего утра.

-Но я не похмеляюсь, - пробормотал товарищ, морщась от поднесенного ко рту бокала. – Боюсь, что сейчас стошнит…

-Тогда иди, пей в ванну, - дала я здравый совет и Бродяга, пошатываясь, морщась при каждом шаге, поплелся именно туда, не забыв, однако, прихватить с собой недопитую бутылку.

Убаюканная покоем и тишиной, царившей во всем здании, я, нежась в кровати, невольно задремала…

…Там, на поляне, ночь казалась светлой и выбеленной луной. А здесь, под покровом леса, мрак был совершенно непроглядный и осязаемый, но Дарвуля хорошо знала дорогу, и к моему лицу изредка прикасались разве что тонкие веточки деревьев.

Невидимая тропа петляла то спускаясь вниз, то поднимаясь вверх в гору. Пару раз мы пересекли невидимый в темноте ручей, возможно, один и тот же, и один раз прошли по краю большого оврага или пропасти, откуда дохнуло сыростью и холодом.

-Древнее святилище никто и ни за что не отыщет днем, даже я, – словно почувствовав мой испуг, рассмеялась ведущая за повод Ласку служанка.-  В него можно попасть только ночью и только в полнолуние, как сегодня. Мой путь туда лежит второй раз в жизни.

-Как? – испуганно ойкнула я. – Всего лишь второй? Мы можем заблудиться!

-Подожди, - хриплый смех служанки дробью рассыпался в темноте, - скоро и ты сможешь находить сюда дорогу в ночи. Но, если я прихожу в святилище только по необходимости, ты станешь появляться в нем в любое из полнолуний, и  оно станет тебе ближе, чем родовой замок.

И вот впереди, среди деревьев замерцали два зеленоватых огонька, словно хищник, притаившийся в чаще, замерев, высматривал свою добычу.

-Так и есть, - перешла на шепот Дарвуля. – Мы вблизи святилища, а зеленые огоньки – глаза черного кота Мартина, охраняющего подступы к нему. Если бы ты одна решилась на этот путь, то погибла бы – Мартин никого из чужих не подпустит к месту средоточения тайной силы. Но сейчас ты со мной, а у меня для стража святилища есть особое заклинание.

Пройдя еще несколько метров, Дарвуля остановилась. Я слышала, как она, гладя Ласку по морде, что-то нашептывает ей, а лошадь, пофыркивая и прядя ушами в такт ее словам, вздрагивает всем телом.

-Хозяйка, - наконец обратилась служанка ко мне, - готова ли ты перешагнуть ту грань, за которой уже не будет прошлого, а только настоящее? Еще не поздно вернуться обратно.

Я не любила возвращаться назад. Даже в мыслях. Поэтому редко вспоминала свое детство. Меня всегда влекло что-то новое, требующее познаний, активных действий, и я ответила, словно отрубила: «Действуй!». Сказала и содрогнулась от ощущения дикого ужаса, нахлынувшего подобно ледяной волне, промчавшейся по телу и покрывшей его тысячами крохотных мурашек. Но это ощущение вскоре исчезло, уступив место нестерпимому жару, поднимающемуся от ног к голове.  Жар становился все сильнее и сильнее, и от него,  казалось, что я пылаю. И вдруг плащ, накинутый на мои плечи, длинные, распущенные до пояса волосы покрыли голубовато-зеленые языки дивного пламени, медленно желтеющего и опадающего, как бы растворяющегося во мне самой. Пламени, от которого стало светло. Я увидела Дарвулю, стоявшую в двух шагах от тропы с широко открытым от изумления ртом, деревья, вплотную подступившие к нам, и листья, вдруг затрепетавшие от порывов сильного ветра, которого не было.

Ощущение, что я вот-вот вспыхну  подобно сухой ветке, брошенной в разгоревшийся костер, накатило и стало спадать, как тухнет прогоревший костер. Я стала приходить в себя, плохо осознавая, что произошло.

-Ты прошла очищение, - вдруг встрепенулась очнувшаяся от оцепенения Дарвуля. – Теперь посетить святилище – твой долг, потому что Горный Старец не потерпит отказа!

-Кто такой Горный Старец? – испуганно обхватив шею Ласки, прошептала я. – Что-то мне не очень хочется туда идти…

-Придет время, и ты узнаешь многое, - склонилась предо мной служанка. – А теперь пора не задавать вопросы, а отвечать на них.

-Отвечать?

-Оставьте меня и лошадь здесь, - еще ниже склонилась в поклоне Дарвуля. – Мне дальше нельзя идти, а тебе  можно.

Напуганная напутствиями служанки, тем, что произошло со мной только что, я оглянулась, надеясь на отступление, но позади, всего в нескольких шагах тропу преграждала еле различимая тень громадного кота, желтые глаза которого светились, словно два горящих пламенем угля.

-Отсюда уже нельзя отступить, - уловила мой испуг Дарвуля. – Кто перешагнул  круг посвященных, прежним в мирскую жизнь не возвращается.

-Но я не вижу никакого круга!

-Зато он видит тебя! – вскричала служанка. – Идите, графиня, иначе в замок мне придется вернуться с вестью о Вашей гибели…

Дарвуля подала мне руку, я спустилась с лошади и несмело шагнула вперед.

-Плащ лучше оставить здесь, - сняла она  с меня единственное одеяние. – Туда приходят, как и в жизнь при рождении, без ничего.

Я никогда не была трусихой и часто искала повод, чтобы пощекотать свои и чужие нервы, но в этот раз они звенели как туго натянутые струны. Чтобы не показывать этого, я гордо расправила плечи и встряхнула головой, отгоняя тревожные мысли, а мои волосы рассыпались по спине черной накидкой.

-Иди, Хозяйка, иди, - прошептала мне вслед Дарвуля. – Дай порадоваться за тебя, дай послужить тебе, посвященной. – И затянула на неизвестном языке какую-то протяжную, тревожную песню…

Глава 11

-Ну и хороша ты спать! – Потряс меня за плечо кто-то. – Если бы не я, ты бы пропустила обед!

Так переживать за желудок мог только Бродяга. И точно, предо мной, вынырнувшей из объятий видений, маячила довольная физиономия спутника, на которой и следа не было от утреннего недомогания. Чисто выбритый, вымытый, надухаренный, он сиял, словно начищенный пятак. И к этому сиянию и аромату парфюма примешивался стойкий запах свежепринятого алкоголя.

-Ты оказалась права, - хмыкнул довольный тем, что я окончательно проснулась, Бродяга, - ванна и хороший коньяк сделали свое дело – я жив и здоров, хотя почти умирал, а теперь еще и хочу есть. Очень, - добавил он и нетерпеливо потянул меня с кровати. – Идем в зал, там нас, наверное, уже заждались!..

Первая неожиданность ждала нас прямо за дверями комнаты – слуг, охраняющих покой гостей, не было. Вторая неожиданность: обеденный зал, куда мы вошли, встретил нас тишиной  и отсутствием людей. Ни расторопных белокожих официантов, ни охраны, ни самого хозяина гостиницы не было и в помине. Зато стол, за которым мы в прошлый раз трапезничали, ломился от еды и питья. Сверкали хрустальной чистотой рюмки и бокалы, холодно поблескивали ножи и вилки, белоснежными невесомыми пирамидками высились подле тарелок девственно чистые накрахмаленные салфетки. Словно фигуры на шахматном поле то тут, то там располагались самые разнообразные напитки. Радуя глаза снежным фаянсом, ждала гостей накрытая крышкой супница. Будто лужайки, среди строгой сервировки стола просматривались самые  разнообразные салаты. И все это великолепие завершало большое блюдо, на котором лежал приличных размеров поросенок, украшенный веточками зелени,  обложенный по периметру блюда мочеными яблоками.

-Хочешь, угадаю, что у него внутри? – Толкнул меня в бок Бродяга. – Гречневая каша!

-А где же все? – Не среагировав на гастрономические познания спутника, встревожилась я.

-Скорее всего мы получим ответ на этот вопрос, прочтя записку, - повернулся ко мне Бродяга, уже успевший обследовать накрытый стол и запихнуть в рот кусок, взятый из кого-то блюда. – На, прочти…

Он протянул  не совсем обычный листок бумаги с просматривающимися крупными водными знаками в виде буквы «Ф» и таким же вензелем, разукрашенным сложными завитушками.

-Готов поклясться бутылкой хорошего вина и поросенком, что письмецо нам оставил не кто иной, как Философ, - саркастически хохотнул Бродяга и по-хозяйски присел к столу. – Пока ты будешь читать его послание, я приступлю к обеду. Ты не против? – И, не дождавшись ответа, зазвенел посудой.

Письмо, а оно таковым и являлось, было написано красивым, витиеватым почерком и начиналось с короткого приветствия…

«Добрый день, Светлана и твой спутник Бродяга!

Надеюсь, вчерашний прием и проведенная в комфортных условиях ночь прибавили вам сил, а они понадобятся, так как впереди длительное и сложное путешествие, - сообщалось в письме. – К сожалению, я вынужден покинуть гостей, которые оказались очень интересными, но, увы, зовут дела. Впрочем, я не прощаюсь, мы обязательно встретимся позже. А пока сообщаю вам следующее.

Не смею настаивать на выборе пути, но разумнее всего было бы идти в северо-западном направлении. Если вы придержитесь этого совета, то через сто пятьдесят километров выйдете туда, где вас уже ждут. Вы вправе идти куда хотите, но прислушайтесь к рекомендациям. Не ходите в старый город. Он почти весь затоплен разлившейся пятьдесят лет назад рекой. А вследствие подтопления биологической лаборатории, расположенной в подвале одного из зданий, еще и населен мутировавшими видами земноводных тварей, представляющих серьезную опасность для каждого, кто попытается проникнуть в город.

Не рекомендую уклоняться от предложенного мной направления в другую сторону. Да, через пески ведет вполне сохранившаяся дорога. Но в двух местах ее пересекают два огромных разлома, а в третьем - стремительно текущая река, зажатая между стен высотой в километр.

Путь, предложенный мной, безопасен. По крайней мере почти…»

-Честно говоря, - огорченно вздохнула я, - мне виделось не столь короткое общение с Философом.

-Стоит ли так огорчаться? – Оптимистически отозвался Бродяга, уже успевший приступить к плотному обеду. – По крайней мере нас не оставили голодными и указали путь, по которому следует идти.

-А с чего ты взял, что это именно наш путь?

-С того, что нам не из чего выбирать. Раньше мы шли наугад, теперь появилась цель. Несколько неопределенная, непонятная, но она лучше, чем ничего.

-А незаконченность письма, разве она тебя не беспокоит?

-Меня беспокоит перспектива вынужденного поста и бессонницы, - ответил с набитым ртом спутник. – Если эти два фактора преодолимы, с остальными я как-нибудь справлюсь.

Спорить с Бродягой не имело смысла, но в одном он был прав – поесть следовало, ведь впереди нас ждали десятки километров пути.

-Между прочим, - подал он мне кусок свинины, - Философ оказался весьма предусмотрителен. Обрати внимание вон в тот угол…

В углу лежала целая гора пакетов и коробочек.

-Скорее всего это подарок нам, - потянулся Бродяга к очередному салату и задел бокал, наполненный вином, но успел подхватить его буквально на лету, чуть не расплескав напиток. – Бьюсь об заклад, там мы найдем много полезного.

Он оказался прав. Наевшись, мы разложили по своим вещмешкам то, что было сложено в углу. Это были консервы: пемикан – сушеное мясо с добавками, сухари, сушеные фрукты и много всякой всячины, которой мне еще не приходилось пробовать. Оказались там и две фляги с водой, к одной из которых была прикреплена записка.

«Если будете придерживаться указанного мною направления, - говорилось в ней, - жажда вам не грозит, потому что  через каждые пятьдесят километров встретится источник воды».

-Послушай, - вдруг испугалась я, – но ведь мы можем сбиться с пути! У тебя нет даже компаса!

-Компас у меня здесь, - постучал по своей голове пальцем Бродяга. – Я даже с завязанными глазами знаю, куда идти.

-Хоть это радует, - облегченно выдохнула я. – Тогда в путь!

-А, может быть, останемся еще на одну ночь? - С сожалением окинул взглядом накрытый стол спутник. – Еще столько не съедено и не выпито…

-Нет, - коротко отрезала я. – Философ дал понять –пора уходить, и мне кажется, он знает, чего хочет.

По глазам Бродяги можно было понять, что ему жаль покидать такое уютное место. Но махнув на все рукой, он дополнил свой багаж несколькими емкостями с вином и парой крупных яблок.

На первую ночевку мы остановились, пройдя не так уж и много. Солнце начало клониться к закату, и Бродяга выбрал место для  привала между двумя каменистыми невысокими гребнями, вспарывающими простилающуюся до горизонта пустыню. На костер пошли сухие ветви невысоких кустарников, в изобилии растущих вокруг, и, когда ночь окутала землю, мы до полуночи скоротали время в разговоре у небольшого, но яркого костерка.

-Послушай, - легши на спину и закинув руки за голову, обратился ко мне Бродяга. – Ни тогда, когда я впервые появился как информационная копия Сталкера, ни теперь, когда мне дана самостоятельность, я так и не понял,  для чего все это  происходит?

-Что это?

Сияющие звезды перемигивались друг с другом, сигналя нам что-то азбукой Морзе.

-Все наши встречи…

-Не знаю, - пожала я плечами и подкинула веточку смолистого кустарника в огонь, отчего тот вспыхнул жадными языками пламени. – Могу только предполагать.

-Что именно?

-Каждый из нас, - задумчиво уставилась я в костер, -  и все мы вместе – логические звенья в длинной цепи событий, которые однажды завершатся совершенно не так, как предполагается.

-То есть  никто, - и мой спутник привстал на локте. Его загорелое до бронзовости лицо с крупным носом, широким лбом, полными губами и черными, как уголья,  глазами на миг озарилось взметнувшимся вверх язычком пламени. И в глазах то ли человека, то ли кого-то на него очень похожего, всплеснул ярко оранжевый, мерцающий недобрым светом огонек, – ни ты, ни я. Тогда получается, что мы пешки в чьей-то большой игре?

-Вряд ли пешки, - отогнала я от себя недобро кольнувшую мысль, что Бродяга – не человек. – Скорее фигуры на шахматном поле.

Мой спутник вновь лег на спину, закинул руки за голову и вдохнул полной грудью начинающий холодеть воздух – ночью в пустыне температура могла опускаться почти  до ноля градусов.

-Когда в метро произошла  встреча слизняка со Сталкером и мной, мы оба получили дар, - повернулся ко мне  Бродяга, в его черных глазах вновь на мгновенье вспыхнул алый огонек. - Это  предчувствие опасности. До сих пор оно меня ни разу не подводило. Сейчас я не чувствую совершенно ничего, поэтому не стоит волноваться. – И он надолго замолчал, глядя в небо.

-У меня к тебе есть вопрос, - нарушила я молчание. 

Невесть откуда взявшийся порыв ветра донес до нас протяжный, похожий на стон вой, от которого по спине пробежали мурашки.


-С чего ты взял, что тебе дана самостоятельность?

-Ах, ты об этом, - рассмеялся он. – Да здесь все просто. Тогда, давно, я чувствовал каждое биение сердца своего хозяина, каждую его мысль и не мог поступить вопреки его желанию. Я был словно привязан к нему невидимой, но прочной нитью. Но прошло не так уж много времени, и эта нить стала слабеть, пока вовсе не исчезла. А с некоторых пор я чувствую себя совершенно свободным.

-То есть, ты человек?..

-Нет, - криво усмехнулся Бродяга. - Не хочу вводить тебя в заблуждение в отношении этого. Человек я только внешне.

-У тебя нет сердца?

-Внешне, это ведь это обобщенное понятие. Внутри я такой же, как и ты. Во мне нет духа, хотя душа присутствует.

Я коротко охнула.

-Можно было бы об этом не говорить, - прошептал Бродяга, вглядываясь в ночное небо, и его шепот погас вместе с искрами внезапно вспыхнувшего огня. – Но что есть, то есть.

-А когда ты это понял?

-Когда осознал, что вижу окружающий мир совсем по-другому. Помнишь, при первой встрече всех в отвалах, Страж дал вам услышать музыку сфер? Все ее слышали, кроме меня. Потом я понял, что мне чужды сострадание и любовь, что я не вижу разницы между уродливым и прекрасным, что жизнь вокруг кипит не для меня, и ее краски тусклы. Будучи информационной копией, я все воспринимал, как мой хозяин, а когда обрел самостоятельность, мир стал иным. Не скажу, что хуже, - прикрыл он глаза, – но проще.

Протяжный, тоскливый вой раздался ближе, и я невольно подтянула к себе вещевой мешок, словно надеялась им защититься от внезапного нападения.

-Эта тварь не опасна, - успокоил меня Бродяга. – Не понимаю, как, но я вижу, что она бродит невдалеке и боится подойти ближе: ее пугают огонь и запах человека, исходящий от тебя. Скоро она уйдет.

-Выходит, ты не пахнешь?

-У меня нет ни собственного запаха, ни отпечатков пальцев, - и он протянул ко мне руку. – Посмотри, подушечки пальцев совершенно гладки. А зрачки глаз совершенно черны, и на радужке нет никакого рисунка. Но тебе не стоит бояться меня.

-Я и не боюсь, просто непривычно оказаться наедине неизвестно с кем в пустыне.

-Известно, - расхохотался вдруг Бродяга. – Пока я все тот же. Но у меня нет уверенности, что перерождение не продлится дальше. Как быстро станет продвигаться этот процесс, и кем я стану по его завершении, неизвестно. Но, успокойся, если я пойму, что стал опасен для тебя, то уйду прочь. В конце концов, -  повернулся он ко мне, - может быть, так и надо, чтобы один из вас не вписывался в общую картину, чтобы оказался «темным» звеном среди других звеньев. Кто знает, что Провидение уготовало именно мне, раз я появился на свет в этом образе?

Огромное небо шатром накрыло спящую пустыню. Во мраке на многие десятки, а то и сотни  километров светился огонек только нашего костра…
 
Глава 12

В древнее святилище вела еле заметная узкая тропинка, поросшая по краям мягкой изумрудной травой. Но, сделав по ней несколько шагов, я поняла – тропинка идет по гребню скалы, а по обе стороны от меня бездонные, дышащие запахом  гари и серы пропасти. И чем дальше шла я, тем больше понимала, что спускаюсь вниз. Вот скрылась заслоненная невидимым во тьме сводом луна, вот камушек, выскользнувший из-под ноги, с шорохом скатился вниз, и этот шорох, отраженный множество раз стенами огромной пещеры, покатился эхом впереди меня. Земля под босыми ногами стала жестче, мелкие острые камни больно впивались в подошвы, а потянувший снизу ветер ожег обнаженную кожу подобно близкому дыханию раскаленной печи.

-Повернуть назад? – Но позади уже зияла пропасть, подсвеченная снизу алым. – Только вперед! – прошептал кто-то под сводами огромной пещеры. И звук этого шепота был похож на скрежет тысяч когтей о камень. – Повернешь – погибнешь…

Чем дальше шагала я по ведущей только вперед тропе, тем светлее становилось вокруг. Постепенно нестерпимый жар сменила приятная прохлада, вынырнув из-под свода внезапно закончившейся пещеры, засияла в небе полная луна, под босыми, израненными ногами мягко запружинила молодая трава.

-Присядь на камень, - накинул мне на плечи пурпурный  плащ незнакомый старик. – Ты – в святилище.

Вздрогнув от неожиданности, я опустилась на шероховатую, теплую поверхность большого валуна, поросшего густым мхом.

По периметру большой поляны  стояли десятки истуканов, где каменных, где деревянных, одни из которых вызывали отвращение, другие – любопытство, третьи казались симпатичными. Поляну и истуканов сплошным кольцом окружал лес. Таких деревьев, которые росли здесь, мне раньше не приходилось видеть. Гигантские, нескольких метров в обхвате, они поросли вековым мхом, и вершины их тонули в черном бездонном небе. Посредине поляны горел яркий костер.

-Зачем пожаловала?

Старик стоял напротив, но я не могла его разглядеть. Контуры фигуры в знойном мареве костра расплывались,  переливались всеми оттенками красного, то и дело переходящего в яркие сполохи темно-фиолетового цвета. Фигура то удалялась, то приближалась, но вот, задрожав, застыла на месте.

-Не знаю…

-Лжешь, - погрозил сухим, узловатым пальцем старик. – Когда ты только подошла к проходу, ведущему в святилище, я уловил исходящее от тебя желание безграничной власти. Зачем оно тебе?

-Я не хочу быть такой, как все.

-Какой такой?

-Зависимой…

-Независимость стоит очень дорого!

-Назови цену, старик!

Человек, стоящий напротив меня, вдруг расхохотался громким молодым смехом и на моих глазах превратился в белокурого, обворожительной красоты юношу. – Это я старик?

-А цену, - приблизился тот вплотную ко мне, - ты скоро узнаешь сама. Для этого нужна малость – выпить чашу Правды.

Юноша положил свои руки на мои плечи и прикоснулся губами ко лбу. И от этого прикосновения и поцелуя я буквально «взорвалась» внутри желанием жить и любить. Любить страстно, отметая все приличия прочь.

-Э, нет! – Отстранился он от меня. – Я не твоя судьба. Я лишь перст, который указывает тебе одну из двух дорог.

-Дорог? – Невольно я потянулась к нему.

-Посмотри на меня внимательно, - попросил он.

Я вгляделась в черты человека и вздрогнула. Передо мной стояло нечто! Одна половина была телом древнего старца с иссохшей пергаментной кожей, обтягивающей руку и часть лица, больше похожего на череп. Другая принадлежала тому, кого я только что так страстно желала.

-Ты все еще желаешь меня? – Расхохотался Старец Горы. – Желаешь обладать вечностью и смертностью одновременно? Если да, то выпей это! – И он протянул мне деревянную чащу, украшенную незатейливыми узорами с вкраплениями алых, мерцающих камней. – Только до дна, - хитро прищурился старик, - а то умрешь и не воскреснешь.

Я приняла из его иссохшей руки чашу, которая оказалась настолько тяжелой, что пришлось обхватить ее ладонями, и медленно поднесла ко рту.

-Пить или не пить?

-Право выбора остается за тобой, - хихикнул старик. – Я могу отнять у тебя жизнь, но не выбор между смертью и вечностью.

-А в чем будет заключена вечность?

-В смерти, в чем же еще, - вновь рассмеялся тот, к кому я пришла.

-Выходит, я умру?

-Если выпьешь чашу – да, - кивнул он двуликой личиной, одна полвина которой ухмылялась, а другая несла печать грусти. – Но воскреснешь для новой жизни, которую сможешь прожить по своему усмотрению. И так будет случаться каждый раз: ты будешь жить и умирать, воскресать и снова жить для смерти. Ты станешь лакомым куском для нее…

Чаша и без того была тяжелой, но с каждой секундой она наливалась свинцовой тяжестью все больше и больше, и я боялась, что выпущу ее из рук.

-Пей или уходи! – В нетерпении грозно рыкнул старец. – Третьего тебе не дано. Но смотри, - покачал он двуликой головой, - если уронишь чашу, навсегда останешься здесь в качестве моей служанки. Навечно! – И он сердито топнул ногой по земле, отчего почва вздрогнула и заходила волнами, словно спрятавшееся под слоем торфяника болото.

Я не любила отступать и поэтому, глубоко вздохнув, поднесла чашу к губам. Глоток, еще глоток, и внутри вспыхнуло пламя, которое через секунду вырвалось наружу, оплавив кожу подобно свечному воску. Последнее, что донеслось до моего гаснущего слуха, был гомерический хохот Старца Горы…

-…Как думаешь, - поеживаясь от утренней прохлады, подкинул веток в заново разгоравшийся костерок Бродяга, - сколько мы сегодня пройдем? Хорошо бы километров пятьдесят.

От голоса товарища я вздрогнула. Странный это был голос. Он доносился, словно из пустой бочки, и казался гулким. Но испугало не это. Голос казался объемным и живым. Каждое слово обладало своей формой, своим цветом. В сгустках слов, похожих на ртутные переливающиеся и меняющие формы капли, пульсировали и гасли необычными узорами буквы самых разнообразных цветов. Буква «Б» например, выплыла к поверхности ртутного облачка в виде вибрирующей и басовито звенящей нити, завязанной на несколько узелков. «Ш» была похоже на длинную извивающуюся змею, от движения которой ртутное облачко покрывалось мелкой рябью. Эти слова, эти буквы неслись мне навстречу подобно каплям дождя, только идущего параллельно земле. Чтобы их видеть, не надо было открывать глаз. Сквозь плотно прикрытые веки мир вокруг грезился не темным, а необычайно ярким, наполненным образами самых непривычных расцветок. Пламя костра, разгоревшегося от подкинутых смолистых веток, плясало передо мной бело-зелеными языками пламени. Товарищ, сидевший напротив, казался похожим на сгусток размытой тени, по краям которой струилось тонкое пурпурное свечение, а на месте, где должно было бы располагаться сердце, я увидела самую настоящую змею, свернутую клубком, которая, почувствовав мой пристальный взгляд, подняла каплеобразную головку и зло зашипела, высовывая дрожащий раздвоенный язык. Необычным светом была озарена и пустыня. Мне не нужно было подниматься с места, чтобы видеть ее сверху, с высоты птичьего полета - полыхающую переливами фиолетового и синего цветов.

-Да просыпайся ты наконец! – Раздраженно прикрикнул Бродяга и бросил в меня камушком. – Нам надо выйти в путь, пока солнце не встало!

Как трудно оказалось разлепить тяжелые, неподъемные веки. Очень кружилась голова. И я, перевалившись на бок, уперлась руками в песок, приподнялась на них и села, привалившись спиной к прохладной поверхности шершавого каменистого гребня.

-Такое ощущение, - с любопытством разглядывал меня спутник, - что ты вчера хорошо гульнула,  а теперь мучаешься похмельем. Но вокруг на пару десятков километров никого, кроме нас нет, а спиртное, взятое из гостиницы, надежно спрятано в моем рюкзаке.

Когда я открыла глаза, голова закружилась еще сильнее. Сполохи из видения, переливы красок, звуки голоса Бродяги, катящиеся как шары и гулко ударяющие о попадающиеся на их пути камни, постепенно исчезли, и мир пришел в свое обычное состояние.

-Что, - словно догадался он, - снова начались видения?

Я молча кивнула и сглотнула слюну: пересохшее горло стягивало будто обручем.

-Э, - участливо  подсел ко мне Бродяга, - похоже, в этот раз тебе серьезно досталось. Хочешь пить? – И протянул мне фляжку, в которой оказалось легкое вино.

-Воду ты попьешь по пути, а вино придаст сил, - придержал он мою руку, дрогнувшую, когда я сделала первый глоток. – Мы, конечно, можем остаться до следующего утра здесь, но чувство опасности, дремавшее всю ночь, начинает ворочаться и недовольно повизгивать. Поэтому лучше идти вперед.

Медленно-медленно возвращались ко мне силы. Ночное видение, возможно, бывшее реальностью, сделало то, что не смог бы сделать многокилометровый путь, поэтому в дорогу мы вышли значительно позже, и Бродяга, понимая, как мне тяжело, не очень торопился. Стараясь поддержать меня душевно, он много болтал, рассказывал случаи из своей недолгой, но необычной жизни. Вспоминал наши прежние встречи. Так, с остановками мы добрели до источника, который должен был встретиться на  нашем пути, и уже в сумерках устроились на ночлег.

Источник представлял собой небольшой водоем, расположенный в одном из скалисто-песчаных оврагов. Вытекавший из озерка ручеек уходил в пески буквально через несколько метров.

-Сбейся мы чуть в сторону, - напившись вдоволь чистой холодной воды, сказал спутник, - то и не заметили, как прошли бы мимо этого места. Теперь, если все пойдет хорошо, очередная остановка будет у второго источника в конце следующего дня.

Как ни странно, проделанный путь только укрепил мои силы, и я готова была идти дальше, на что товарищ только укоризненно покачал головой:

-Это уже лишнее. Ночью в пустыне гораздо опаснее, чем днем. Здесь нас защитит костер, а  в темноте мы будем уязвимы для любого хищника.

-А светящиеся шары, которые выручали нас в тоннеле? – Вспомнила я.

-Хищники боятся только живого огня.

Не поддержав мою идею идти дальше, Бродяга одобрил плотный ужин, на который пожертвовал еще вина из личных запасов. Хвороста должно было хватить до утра, и в прекрасном расположении духа мы улеглись у маленького костерка. Вверху в беззвучии сияли великолепные, крупные звезды, и тишину, окружившую нас, нарушало лишь еле различимое журчание воды между камней.

-Как твое чувство тревоги? – Поинтересовалась я.

-Отдыхает, - глубоко зевнул товарищ. – Так что буду спать.

Я последовала  его примеру…

Легкий шорох, раздавшийся невдалеке, заставил вздрогнуть, словно кто-то подкрадывался во тьме. Костерок угас, и только алые угольки, подернутые пеплом, время от времени вспыхивали, чтобы тут же погаснуть.

Я приподнялась на локте и взглянула в сторону, откуда донесся шорох. Тьма, до этого мгновения затопившая всю округу, вдруг стала светлеть. Появились очертания дальних холмов, стала видна ложбина, в которой мы расположились на ночевку. Это был не день, скорее поздний вечер, кода севшее солнце дарит уставшему от жары миру долгожданную прохладу. Но этого не могло быть, так как с того момента, как мы уснули, прошли всего несколько минут. По крайней мере мне так показалось.

В нескольких шагах от меня стояли двое. Это их шаги я слышала во тьме, которая внезапно исчезла, вселив в мою душу сомнения и тревогу. Один из них – толстенький, маленький, с залысиной, спрятанной среди зачесанных набок жидких волос, размахивая руками, что-то горячо говорил другому человеку: высокому, с выправкой военного, с надменным взглядом и тонкими, жестокими губами. Их разговор, слышимый сначала тихими обрывками фраз, с каждой секундой становился яснее и громче.

-Я же говорю тебе, - сердился толстяк, теребя своего собеседника за край одежды, - они уже в нашем мире и идут в наш город! Надо что-то делать!

-Ты посылал за ними ловцов? – Недовольно морщась от суетливости толстяка, отступил от него на шаг высокий.

-Конечно! И они чуть не схватили их в тоннеле.

-А дальше?

-Они успели нырнуть в какой-то ход и закрыть за собой дверь. Позже, когда ловцы выбрались другими путями на поверхность, людей и след простыл.

-Тогда откуда у тебя такая уверенность, что они идут в нашу сторону? – Вновь брезгливо поморщился высокий. – Быть может, они уже где-нибудь сгинули: пустыня вокруг полна опасностей, а в мертвом городе обитают твари, которых боимся даже мы.

-Нет, нет,.. - быстро-быстро замотал головой толстяк, - не сгинули. Ловцы недавно наткнулись на их ночевку в заброшенной гостинице и теперь идут по следу, который ведет в центр пустыни.

-В центр? – задумчиво почесал переносицу высокий. – Зачем?

-Вот и я не пойму, - развел руками толстяк. – Уходили от погони, все казалось бы логичным, но ловцы говорят о том, что люди не проявляют беспокойства и идут по одному им известному маршруту. Так по крайней мере говорят их следы.

-А что у нас в центре?

-Зона безвременья, - поежился толстяк. – Ты же прекрасно знаешь, всякий, кто в нее входил, исчезал навечно.

-Да, - покачал головой его собеседник. – Именно там и пропал отряд наших лучших воинов, которые гнались за бунтовщиками. Ни тех, ни других мы больше не видели. Тогда стоит ли так переживать за пришельцев? Пусть идут дальше, а ловцы следуют за ними по пятам и доложат, что с теми стало.

Я неловко шелохнулась, хрустнула веточка, оказавшаяся подо мной и двое, стоявшие невдалеке, вдруг повернули в мою сторону головы.

-Ты слышал? – настороженно прошептал толстяк. – Кажется, за нами подсматривают.

Последнее слово вдруг гулко загрохотало, словно кто-то скатил с железной крыши камень, удлинилось и странно закончилось:

-Ают-ают-ают, - зацокали камушки поменьше. Раздался тонкий писк, фигуры зарябили и исчезли, все смолкло. Вмиг потемнело – вернулась привычная, обыкновенная ночь.

Глава 13

Следующее утро началось как обычно. Я приготовила легкий завтрак, Бродяга наполнил водой фляги, и мы вышли в путь надеясь к вечеру добраться до следующего источника.

О видении, пришедшем ко мне прошлой ночью, я не стала делиться со спутником, пока, выбрав тень у подножия осыпавшейся от времени скалы, нам не пришлось в разгар дня остановиться на отдых.

-Странное творится с тобой в последнее время, - задумчиво произнес товарищ. – Видения всякие. Меньше всего мне понятно последнее – кто были эти двое? Почему ты увидела их возле себя, хотя они, судя по всему, находились где-то очень далеко. И кто эти ловцы, идущие по нашему следу? Вопросов больше, чем ответов, но я склонен доверять тебе. Что ни говори, а чувство опасности вновь заворочалось во мне, подобно проснувшемуся зверьку. Значит, по нашему следу идет погоня? Хорошо, что мы предупреждены о ней. Плохо то, что совершенно ничего не знаем о Зоне безвременья.

-Не о ней ли намекал в своем письме Философ?

-Ладно, - махнул рукой Бродяга, - хочешь или нет, а полдень переждем здесь, в тени. А через несколько часов уйдем и будем двигаться как можно скорее, пытаясь оторваться  от идущей по нашему следу погони. Чем, увы, быстрее приблизим возможную опасность впереди.

Когда дневная жара стала спадать, а тени стали длиннее, мы собрали свои нехитрые пожитки и вышли в путь, надеясь  на лучшее.

-Очень все это мне напоминает бегство со Сталкером от тварей и встречу с «Легионером» - мощным компьютером, который спас нас от погони. Тогда нам тоже дышали в спину враги, - недовольный складывающейся ситуацией, бурчал на ходу товарищ. – Хотя то, что мы не остались в гостинице, тоже правильно.

Странная это была пустыня. Местами она представляла собой пространство, сплошь усеянное мелкими острыми камнями, идти по которым было очень неудобно. Местами дорогу преграждали песчаные дюны, меньшие из которых мы обходили вокруг, а когда те растягивались на десятки метров в длину – переваливали через них. И вот мы вышли на совершенно ровное пространство голой, похожей на застывшее стекло земли. Насколько хватало глаз расстилался именно этот ландшафт: безжизненный, сверкающий под клонящимся к горизонту солнцем.

-Идем, - подтолкнул меня вперед Бродяга, - обходить это место нельзя, иначе собьемся с курса и упустим время.

И мы двинулись вперед, осторожно ступая по совершенно гладкой, скользкой поверхности. Столетия никак не сказались на этом участке пустыни: здесь не росло ни травинки, ни кустика, даже горстки песка не было видно на зеркальной поверхности, спекшейся от мощного теплового воздействия почве.

-Можно предположить, что мы двигаемся к эпицентру ядерного взрыва, - констатировал Бродяга. – Но странно, я не ощущаю никакого повышения радиационного фона, а он должен быть. Значит, взрыв сто пятьдесят лет назад здесь произошел не ядерный.

-А какой?

-Не знаю, - задумчиво покачал головой спутник. – Тогда много всякого оружия было на земле.

Чем ближе клонилось солнце к горизонту, тем беспокойнее становился мой спутник. Вот он остановился, вытянул руку вперед и, выставив два выпрямленных пальца параллельно глазам, с тревогой произнес: «До захода солнца чуть больше получаса».

-Так мало? – Еле поспевала я за быстро идущим Бродягой, а теперь чуть не сбила его с ног.

-Если свести пальцы вместе и как бы проложить их между солнцем и горизонтом, узнаешь, сколько осталось до темноты. Каждый палец соответствует примерно пятнадцати минутам. У меня их получилось два.

-А дальше?

-Если не выйдем за край этой стеклянной пустоши, придется туго: мы здесь как маяк – издалека видно даже ночью, луна-то полная. А, судя по тому, что ловцы гнались за нами в метро, ночи они не боятся.

Так быстро в жизни я никогда не ходила. Мы почти бежали но даже это не выручили и когда солнце, на мгновение зависнув над горизонтом, оранжевой каплей упало вниз, сразу же оказались в наступившей темноте:  в пустыне нет плавного перехода в ночь.

-Смотри, - указала я вдаль, - там какое-то свечение!

И точно. Примерно в полутора километрах от нас в небо упирался еле заметный голубоватый столб, словно невидимый прожектор бил снизу вверх. И этот свет постепенно становился все насыщеннее и насыщеннее.

-Позади погоня! - Переходя на бег и не оглядываясь, прокричал Бродяга. – Я чувствую, как от ее близости по моей спине ползут мурашки. Если мы не уйдем от нее, нам придется туго.

Подхлестывать меня было не нужно. Я мчалась вслед товарищу, боясь одного: только бы не поскользнуться на гладкой поверхности и не  упасть.

Столб света становился все ближе и ближе, и, когда до него остались, казалось бы, десятки метров, я услышала, как позади по оплавленной поверхности пустыни мелко-мелко застучали когти. Именно когти, потому что такой цокающий звук могли издавать только они. Не в силах сдержаться, я оглянулась и взвизгнула. За нами, не отставая, а нагоняя, мчалась стая из пяти особей, словно из кошмарных сновидений. Их плотные мускулистые тела, превосходящие размерами самых больших псов, венчали крупные головы. Мерцающие неестественным фосфорным светом  глаза, белоснежные клыки размером с хороший кухонный нож, все это я успела отметить в какое-то мгновение до того, как, поскользнувшись на ровной поверхности, упала и по инерции проехала какое-то расстояние вперед.

В то мгновение, когда первая из тварей, оттолкнувшись от земли, взвилась в воздух, намереваясь в прыжке достать меня, что-то произошло. Вокруг все резко завибрировало, словно под пустыней заработал мощный двигатель, и нас, подобно теннисным мячам,  подбросило вверх, отчего уже находящееся в прыжке существо по инерции пролетело мимо меня, стукнулось об ошалевшего Бродягу, оттолкнуло его в сторону и с воем, ускоряя полет, помчалось прямо к центру обозначившегося невдалеке темного пятна.  Пятно на глазах стало набухать, густея цветом, потом с чмокающим звуком провалилось внутрь, образовав вращающуюся против часовой стрелки большую воронку. Воющая тварь мелькнула на ее краю и на невообразимо огромной скорости, вращаясь по спирали, исчезла в сгустке мрака, испускающего из себя  тот самый свет, который совсем недавно привлек наше внимание.

Приподнятые над землей неведомой силой, мы медленно двигались по кругу. Воздух то гудел, то свистел странно и еле ощутимо, то дрожал подобно натянутой струне. Но самым необычным оказалось то, что мир вокруг нас приобрел осязаемую плотность. Я чувствовала себя парящей в густом, киселеобразном веществе, и это вещество, судя по всему, становилось плотнее ближе к воронке, которая, набирая обороты, по орбите втягивала в себя все, что оказывалось поблизости.

-Смотри, - перекрикивая свист и гул, прокричал Бродяга, в буквальном смысле слова подплывший ко мне по воздуху, - вот почему песок сплавился в стекло.

В нескольких метрах под нами почва пустыни вскипала вязкими пузырями и светилась ровным малиновым светом.

– Похоже, прокричал на ухо товарищ, уцепившись за мою руку, -  почва под нами раскалена до тысячи-другой градусов. Не приведи случай упасть нам вниз, мы сразу же испаримся…

Последнее слово Бродяга прокричал в тишине. Звуки, окружавшие нас, в мгновение ока стихли, и мы, вращаясь все быстрее и быстрее, кружились вокруг воронки уже в полном безмолвии, нарушаемом лишь жалобным воем и скулением тварей. Те в растерянности и панике перебирали в воздухе лапами, переворачивались со спины на бок, вращались вокруг своей оси, не понимая, что происходит.

-Не нравится мне это, - прошептала я, ухватив Бродягу за руку.

-И у меня на душе кошки скребут.

-Тогда, может, попробуем вырваться отсюда?

-Даже если бы мы были птицами, - принял позу сидящего в кресле товарищ, - плотность воздуха столь велика, что нам не помогли бы и крылья. Остается одно – ждать, что произойдет дальше.

-Но я не хочу ждать!

-И я не очень, -  откинулся на спинку «кресла» спутник. – Но давай воспринимать все, как есть, без фантазий. Похоже, мы влипли.

-Куда? – Последовала я примеру Бродяги, зависнув подле него в воздухе.

-В черную дыру.

-Но ведь они находятся в космосе!

-Наука твоего времени еще не все знала. – Бродяга положил на колени  свой вещевой мешок, достал из него банку консервов и фляжку. – Предлагаю подкрепиться, - невозмутимо произнес он. - Кто знает, что ждет нас впереди, а принимать участие в приключениях на пустой желудок не в моих правилах. – И протянул  мне фляжку,  – виноградное вино, будешь?

-Так, говоришь, в космосе? – Выковырнул он вилкой из пластикового пакета большой кусок мяса. -  Я и сам не все понимаю, но то, что мы попали в зону действия именно черной дыры, не сомневаюсь. Знаешь, почему? – и Бродяга, перемежая свой рассказ с едой, высказал свою точку зерния…

-Раньше считалось, что так называемые черные дыры были редким явлением в космосе: что, образуясь в центре какой-либо галактики, они уничтожали ее, постепенно поглощая все окружающее ее пространство. Это оказалось в корне неверным. Как обнаружилось, каждая галактика – малая или большая, имела свою черную дыру, которая по сути дела  и формировала ее из первичного газопылевого облака. А, когда формирование завершалось, черная дыра прекращала свою деятельность и переходила в стадию пассивного ожидания.

-Чего?

-Не знаю, - развел руками товарищ, - но могу предположить, что,  когда приходило время, и галактика старилась, черная дыра вновь оживала, возможно, для того, чтобы теперь уничтожить ее.

-Выходит, по-твоему, мы падаем в черную дыру? Тогда можешь сказать, что нас ожидает?

-Даже не могу предположить, - кинул недоеденное яблоко Бродяга в одного из ловцов. Огрызок, как в замедленном кино, подплыл к твари и ткнулся в нее, но от этого еле заметного толчка тварь перекувырнулась в воздухе несколько раз, истошно воя. – Дело в том, что все, происходящее в черной дыре, синигулярно, то есть законы физики здесь не действуют. Так по крайней мере утверждают ученые.

-Я не хочу туда!

-Они тоже, - кивнул на ловцов Бродяга. – Но, знаешь, в чем разница между ними и нами? В том, что они - животные, а мы - люди.

-И это спасет нас от гибели?

-С чего ты взяла, что мы должны обязательно погибнуть? – Рассмеялся товарищ. – Природа – это не хаотичное стечение обстоятельств, в ней все закономерно, и, если в одном месте что-то исчезает, оно в том или ином виде появляется в другом. И вообще, - философски заметил он, - я  еще не полностью уверен, что все происходящее с нами явь.

-Тогда что же?

-Сон! Возможно, сон разума, который порождает чудовищ. А если так, то не стоит волноваться, в самый  пугающий момент мы проснемся каждый в своей кровати.

Как только он закончил говорить, пространство вокруг нас вновь заполнилось какофонией звуков, в которые местами вплетался,  будто записанный на магнитофон, весь наш разговор, но  странно подробленный на отдельные предложения и слова, зачастую бесцельно смешанные, отчего терялся всякий смысл произнесенного. Вращение ускорилось,  и мы через несколько минут оказались невдалеке от черной, бешено вращающейся воронки, из которой вверх поднимался столб светящегося газа…

Глава  14

-Госпожа, - кто-то брызгал на мое лицо водой, - очнитесь, госпожа!

-Где я? – Была первая мысль, кольнувшая проснувшееся сознание. – Что произошло?

Желание открыть глаза не увенчалось успехом. Тяжелые веки никак не хотели подниматься, и все же после нескольких попыток наружный мир проник в мое «я»,  которое покачивалось из стороны в сторону, будто меня везли на лодке по морю.

-Очнулась! – Обрадовано вскрикнула Дарвуля. – А мне уж виделось, что в замок будет привезено только ваше бездыханное тело!

Покачивание медленно стихло. Я приоткрыла глаза и на мгновенье зажмурилась: яркое солнце светило прямо над моей головой.

-Что со мной приключилось, и как я здесь оказалась? Последнее, что сохранила память – это тяжелая  чаша в моих руках…

-Про чашу я ничего не знаю, - хлопотала возле меня, как над  вернувшейся с того света, служанка. – Только вас не было всю ночь, а в сумерках, перед самым рассветом, ко мне вышел гигантский черный кот и повелел возвращаться, спускаясь по тропе вниз. Я не могла ему перечить и, оплакивая свою госпожу, сделала так, как он велел. А внизу, там, где тропа выходит из леса, на краю поляны нашла вас, лежащую бездыханной.

-Говорящий кот? – Откинулась я на ствол могучего дуба, под которым лежала. – Разве такое бывает?

-Теперь в вашей жизни будет и не такое, - хихикнула служанка. – Кот – это так, цветочки, вас признал сам Старец, а это означает только одно: власть, данная вам по роду, умножится и его силой…

-Хватит, - оборвала я Дарвулю, - пора домой.

Усталость, угнетавшая меня, постепенно проходила, а взамен ее зарождалось нечто совершенно новое, ранее не испытываемое: желание не просто жить, а пылать подобно факелу. И это новое ощущение требовало действий, которые заставили бы трепетать воображение.

Дарвуля помогла взобраться на лошадь, накинуть на обнаженные плечи плащ, и мы не спеша двинулись к замку, выглядывающему вдалеке из моря зелени своими серыми башнями.

Служанка шла подле, время от времени я ловила на себе ее взгляд, полный немого восхищения и боязливости, и это было ново. Она всегда воспринимала меня как хозяйку, безропотно выполняла любые указания, но в ее глазах я всегда улавливала искорки насмешки старшего над младшим. Теперь эти искорки угасли…

-Ну вот, - вывел меня из состояния сна задумчивый голос Бродяги. – Как я и предполагал: если где-то что-то убывает, то прибавляется в другом месте. Но чтобы в таком количестве?

-Мы же провалились в черную дыру! – Испуганно подскочила я. Возле меня, лежащей на сухой, каменистой почве, сидел  товарищ и что-то пытался сосчитать, каждый раз сбиваясь со счета.

-Знаешь, я насчитал их 248. Даже если и ошибся на пару-другую человек, то, разделив цифру на два, мы получим по 124 на каждого. Забавно, не правда ли?

То, что я приняла сначала за толпу людей, кружащих вокруг нас, оказалось иным. Это были мои со Сталкером копии, которые ходили взад и вперед, разговаривали между собой, жестикулировали и даже спорили. Некоторые копии, устав от хождения, просто сидели на земле и наблюдали за другими. И всех нас окружала черная пропасть.

-Не могу понять, зачем люди стремятся в космос? - Донесся до меня разговор копий. Вопрос задавал «Бродяга». – Подумать только, на космические программы тратятся огромнейшие средства, которые выгоднее было бы использовать на благо всего человечества! Считаю, они тратятся нецелесообразно! Зачем, скажите мне, посылать дорогостоящие аппараты на Марс, к Юпитеру, Венере, изучать спутники планет? Только для того, чтобы убедиться, что ни на одной из них нет жизни, что все они враждебны человеку и жить на них невозможно?

-Человечеству присуще желание постигать неведомое. – Это уже отвечала «я». Копия ничем не отличалась от меня, кроме… Лжесветка взглянула в мою сторону, раздумывая над ответом, и стало понятно – она совершенно другая. Прямой, жесткий и холодный взгляд, чуть опущенные уголки тонких губ, волевой подбородок. Это была моя копия, но внешне. Внутренне – совершенно другой человек. А вот «Бродяга» казался добряком. В отличие от моего товарища его копия казалась очень симпатичной. – Как можно представить человека, пассивного, подобно животному, не стремящегося к познанию? Не происходи время от времени мировые катастрофы, на земле паслись бы все те же травоядные твари, не меняющиеся от веку. Да и зачем им изменяться, если под «каждым кустом им  готов и стол и дом»? И только человек, получив после очередного всемирного катаклизма возможность проявить себя, за несколько тысячелетий превратился из существа второго или даже третьего плана в хозяина планеты. А за последние сто пятьдесят лет и вовсе шагнул в своем развитии так далеко, что смог заглянуть за пределы Земли, пусть поверхностно, но исследовать все планеты Солнечной системы. Разве это плохо? Разве не достойно человека идти вперед, не останавливаясь на достигнутом!

-Но в этом достигнутом нет Бога! – Воскликнула копия Бродяги. – Люди стремятся вперед как материалисты! А материализм – тупиковая ветвь в развитии человечества! Что такое человек вне Создателя на Земле? А если Творца нет на других планетах, там тем более нечего делать!

-Бога? – Иронически ухмыльнулась «я». – А где он, твой Бог? Ты хоть раз видел Его? Хоть раз Он свидетельствовал тебе о Себе? Материализм – стержень человечества. Именно путем материалистических исследований идет наука. Если бы человечество не вышло за рамки религиозных догм, мы бы все еще жили в Средневековье. А так наши межпланетные станции достигли окраин Солнечной системы. Поверь, придет время и человечество, предваряя гибель Земли, перейдет жить на другие планеты, освоив их и переделав так, как когда-то переделало под себя Землю. И там не будет места Создателю.

-Не верю! – Вскипел «Бродяга». Смешно было видеть его таким взволнованным, таким возмущенным тем, что ему не было присуще – верой в Бога. Мой обычный товарищ, в противовес своей копии, был чистой воды материалист. – Материалистическая точка зрения на процессы, происходящие вне нас и в нас самих, приведет человечество к гибели. Развиваясь технически, мы деградируем духовно. Только осознав единение людей и Создавшего их, можно пытаться осваивать безжизненные просторы космоса. Но осваивать не механически – на космических кораблях, а духом!

«Я» на эту тираду звонко расхохоталась.

-Даже если верить Библии, Бог создал лишь одну Землю. Следовательно, иные планеты - дело уже не Его  рук! И вообще, если хочешь знать мое личное мнение, человек был создан не Богом, и не на Земле. Человек создавался искусственно, как совершенная агрессивная биологическая машина на Марсе. А когда эта планета погибла, ему пришлось перебраться в схожие условия – на Землю, постепенно преобразуя ее под себя, потому что раньше голубая планета была немного другой. А уже здесь, утеряв исторические корни своей цивилизации, претерпев гибельные катаклизмы, человек, сохраняя в генах память о своем первичном создании, пришел к идее Творца, придав Ему свой облик.

-Нет, Нет, Нет! – Зачастил «Бродяга»,  запинаясь от волнения. – Все неверно! Человек создан для любви к своему Создателю, но из-за своего несовершенства постигает эту любовь через муки.  Гордыня застилает ему глаза, и он, стремясь в космос, упускает из виду, что именно Земля была дарована ему как место обитания, и что в конце всех времен люди будут спасены как бессмертные души!

-Даже убийцы и преступники? – съязвила моя копия.

-Нет, для тех душ уготован ад.

-Вот видишь, - саркастически ухмыльнулась «я». – В твоем вымышленном религиозном мире есть ад и рай. А в моем – реалистическом – одно на  всех стремление выжить, освоение других планет, прорыв через просторы нашей галактики в иные миры! И, подожди, все это будет, дай только время, ведь техника и наука развиваются стремительными темпами.

-Ты, ты, – взволнованно заходил взад-вперед «Бродяга», - ты полное ничтожество и невежество. Ты -  детище эволюции видов, не столь далеко ушедшее от обезьяны!

-Мой атеизм не означает, что принимаю на веру всякую ерунду, - огрызнулась «я». – Эволюция видов, обезьяны… Чушь! Утверждать, что человек произошел от обезьяны оскорбительно! Приматы были созданы теми же, кто сотворил нас, но как один из животных видов Земли. Возможно, предназначенный нам в помощь в качестве слуг, но что-то пошло не так, что-то было упущено, наши творцы погибли или вынуждены были покинуть пределы Галактики, и обезьяны оказались предоставлены сами себе. Если бы человечество произошло от них, за те тысячелетия, что мы наблюдаем за природой, хотя бы одна из них стала пусть примитивным, но человеком.

-Терпеть тебя не могу! – Отвернулась от собеседницы копия моего товарища, шагнула в сторону и растворилась в толпе похожих на нее человек.

-Мда, - задумчиво почесывая обросший щетиной подбородок, пробормотал Бродяга. – Любопытный спектакль. Никогда бы не заподозрил себя в столь искреннем чувстве веры…

-Это все была ложь! - Возмущенная увиденным, воскликнула я.

-Возможно,  и нет, - с сомнением покачал головой мой товарищ. – Иной раз в каждом из нас таится нечто, о чем мы сами и не подозреваем. В тебе - циник и богоборец. Во  мне – искренне верующий человек. Почему бы нет?

В следующее мгновенье что-то изменилось вокруг. Стоящие невдалеке от нас две копии громко спорили по какому-то пустяку, вроде того, что было первым – курица или яйцо. Лжея и лжебродяга то приближались к нам, то отходили дальше. Сначала весь их разговор был понятен и смешон своей нелепостью, но вот он стал терять смысл. Сначала нас достигали только что произнесенные слова, затем их догоняли слова, произнесенные позже, а дальше - те, что было сказаны в начале предложения.

-Не пойму, - закрутила я головой, стряхивая наваждение. – Что происходит?

-Похоже, снизилась скорость звука, - тревожно оглянулся Бродяга. – Обычно звук пробегает 340 метров в секунду. Сейчас  эта скорость упала в десяток раз, поэтому мы слышим не разговор, а неразбериху – путаницу, лишенную всякого смысла.

-Это что-то значит?

Товарищ не успел ничего ответить. Черный вихрь закружил по кругу, охватывая движущимся кольцом всех: нас, десятки наших копий. И круг этот с каждой секундой сжимался все плотнее и плотнее, пока не поглотил всех. Еще чуть-чуть и мы, откинутые друг от друга в стороны неведомой силой, вовлеченные в вихрь темной дыры, устремились вниз, снижаясь по спирали в бездну…

…-Надеюсь, ты понимаешь, что грех и есть свобода, - кто-то тихо прошептал мне на ухо. – Учись быть свободной…

Я открыла глаза. Высоко над головой в полумраке терялись каменные своды моей спальни. Полог шелкового балдахина над кроватью был откинут, и солнечный свет, лившийся в узорчатое стрельчатое окошко, высвечивал на дорогом ковре, покрывавшем весь пол комнаты, забавные узоры.

-Госпожа, - шелохнулась у двери тень. Это была Дарвуля. – Скоро полдень, не желаете ли одеться?

Как хорошо было лежать в огромной, мягкой кровати. Из-под пухового одеяла не хотелось вылезать, но замок требовал моего присмотра, и я выскользнула из теплой шелковой норки, встала босыми ногами на ковер. Солнечный свет, преломленный толстыми стеклами окна, лег на обнаженное тело теплыми красками, разукрасив его замысловатым рисунком.

-Как вы красивы, госпожа! – Тихо выдохнула Дарвуля и скрипуче засмеялась. – Но человеческая красота увядает, подобно распустившейся утром  розе. С вами этого не должно случиться.

-Ты думаешь, скоро придет и моя старость? – Насмешливо взглянула я на старую служанку - сухую, согнутую годами женщину, с морщинистым лицом, на котором пронзительные глаза смотрелись черными угольками. – Посмотри, мне еще не так много лет как тебе, - и я провела ладонью по груди, опустив руку ниже – к животу, чтобы кончиками пальцев провести по упругой нежной коже, – зачем думать о старости?

-Если вам сейчас не задуматься о ней, - еще ниже склонилась Дарвуля, боясь взглянуть на меня, зная, что переход госпожи от спокойствия к гневу бывает быстр, - она навестит вас однажды, даже не постучав в двери. Тогда будет поздно искать спасения.

-А оно есть?

-Для вас сейчас очень многое возможно, - хитро улыбнулась служанка, чуть выпрямив спину. – Вы понравились Горному Старцу, а его расположение значит немало.

-И что я должна делать? – Повернулась я спиной к окну и шагнула к большому венецианскому зеркалу, отразившему меня во весь рост. Свет, падавший из окна, рассеялся в слегка розоватом стекле, но я не отразилась. Там была лишь тень скрюченной годами старухи с волосами-паклей, крючковатым носом и загнутым кверху острым подбородком. В испуге я отшатнулась от отражения.

-Мне придется научить вас многому, - шагнула ко мне служанка и накинула на покрывшиеся мурашками плечи теплый, подбитый мехом плащ. – И вы должны будете мне довериться. А начнем с малого – позвольте сначала научить вас пользоваться силой трав…

…-Кто такая Эржебет?  - Спросил Бродяга, когда мы, выброшенные черной дырой обратно на поверхность пустыни, добрались до края стеклянного поля и устроили привал. Небольшая скала, искрошенная ветрами и перепадами температур, послужила пристанищем, у подножия которой мы и разожгли небольшой костерок.

-Она была красивой. Перед ее чарами никто не мог устоять. Потупленные глаза с длинными ресницами, нежные щеки, изгиб рта, навевающий ощущение мимолетной грусти. Где бы она ни появлялась, в ее силах было укротить любую жертву. Другие женщины были ничем в сравнении с ней.

Эржебет знала о власти, данной ей магией, соками трав, человеческой кровью и Полярной  звездой, власти, перед которой мужчины были бессильны. Лесные колдуны вырастили ее в мире, не имевшем ничего общего с миром людей. Настало время, и она почувствовала необходимость в жертве. Ее мысли обратились к юным девушкам: «Их кровь больше не принесет им счастья. Отныне она будет биться во мне – другой. Я буду жить их жизнями, их юностью, которая заставляла восхищаться ими. С их помощью я наконец обрету любовь!».

Да, - покачал головой мой спутник. – Мне никогда не доводилось жить жизнью другого человека. А ты – удостоилась, вот только не рада этому.
Скажи, ты помнишь всю ее жизнь от начала до конца?

Звездное небо над нами было бездонно и безгранично. Тысячи ярких звезд высеребрили его, и от этого ночь казалась светлее.

-Нет! – Обхватив руками колени, я подвинулась я ближе к костру  и уставилась в пляшущие язычки огня. – Иногда ко мне обрывками приходят воспоминания, но они разрознены и их трудно соединить в одно целое. Наверное, придется пережить всю жизнь Эржебет, чтобы избавиться от подарка Князя. Это мой крест.

-Не унывай, - протянул мне товарищ кусок поджаренного на костре хлеба. – Хорошего в твоих сновидениях мало, но чужая судьба - разве не урок для жизни собственной? Сумей извлечь из видений пользу. В конце концов далеко не каждому дается такая возможность – ощутить себя другим человеком и попытаться разобраться в своих ошибках.

-В чужих, - поправила я его.

-Нет, - отрицательно замотал головой Бродяга, - чужих ошибок не бывает. Если ты не делаешь их сейчас, это еще не означает, что не сделаешь в будущем.

Костерок стрельнул в ночное небо ярким язычком пламени, и мы замолчали, размышляя каждый о своем.

Глава 15


Бродяга разбудил меня до рассвета, так что утро застало нас уже в пути.

-По идее сегодня мы должны добраться до цели нашего путешествия. Но есть одно но, - вздохнул он, - чувство опасности вновь проснулось…

Когда солнце поднялось в зенит, мой товарищ предложил устроить привал.

-Беги не беги, а отдохнуть надо. Себя не щадить – побежденному быть, - вспомнил он поговорку.

-Если за нами вновь гонятся те твари, - вздрогнула я от воспоминания, - твой клинок не поможет.

-Будем надеяться, что не они, - скинул с плеч вещмешок Бродяга. – В любом случае – час на отдых, а потом снова в путь.

И мы, укрывшись в тени большого длинного бархана, упали без сил на землю. Легкий ветер срывал с его верхушки струи песка, и они с легким шорохом, подобно снегу, осыпались вниз.

-Ты сказал о цели нашего путешествия, - спросила я, разглядывая, как песок стекает с бархана вниз, - а какова она?

-Философ об этом умолчал. Значит, таит какой-то сюрприз, - пробормотал Бродяга, прикрывший лицо платком и почти задремавший. – Вопрос - какой? Мой жизненный опыт говорит, что чаще всего такие сюрпризы приносят мало хорошего.

Когда солнце соскользнуло с высшей точки горизонта вниз, мы вновь двинулись в путь. Странная была  дальше пустыня. Местами мы то увязали в песке, карабкаясь с бархана на бархан. То, словно по минному полю, шли по осколкам камней: шагни не туда - и резиновую подошву кеда или кроссовки располосует, словно бритва, острое лезвие обломка обсидиана.

-Вымотала меня эта дорога, - останавливаясь, вытерла я пот с лица. – Приходилось переходить таежные пади, когда, прыгая с кочки на кочку, каждый раз срываешься в ледяную воду по пояс, вновь вскарабкиваешься на шаткую травяную «бородавку» и так до бесконечности, пока, выбравшись на сухой берег, не упадешь на землю без сил. Но тут! У меня ноги дрожат…

-У меня тоже, - честно признался Бродяга. – Но, постой, похоже, в стороне я вижу тропочку.

И точно. Влево от нас еле различимой змейкой вилась среди нескончаемой россыпи камней светленькая утоптанная дорожка.

-Идем, - дернул меня Бродяга за левую руку. – Посмотрим, что в конце тропинки?

-А если там опасность? Откуда посреди пустыни тропинка?

-А, - отмахнулся товарищ. – Идти прямо я уже не хочу. Пошли, посмотрим, может, там люди.

Ничего не оставалось, как покориться его воле, и мы, выйдя на еле заметную полоску свободной от камней земли, вскоре шагали по самой настоящей тропинке, змеящейся среди пустыни в одном направлении – к холмам, цепью располагавшимся невдалеке от нас. Тропинка была ухоженной, обложенной по краям камешками.

Через час она вильнула в последний раз и исчезла меж двух холмов, которые словно стражи стояли один против другого. Исчезла, чтобы уступить место дороге, отсыпанной мелкой щебенкой.

Как оказалось, цепь холмов окаймляла небольшую уютную зеленую долину с небольшим озером посредине и веселым, звонким ручьем, выбегающим из него. То здесь, то там виднелись ухоженные  и возделанные поля, группами росли самые разнообразные фруктовые деревья. Эту деревенскую идиллию украшала россыпь аккуратных беленьких домиков.

-Ну вот, - удовлетворенно потер ладони Бродяга, - вышли к людям. Не удивлюсь, если они обрадуются двум усталым путникам и примут нас с распростертыми объятиями, накормив и напоив с дороги.

-Или обобрав, - задумчиво пробормотала я, недоумевая, почему наше появление на территории поселения не вызвало никакой реакции. Все вокруг словно спало. Холмы защищали зеленую долину от горячих и сухих ветров. В кронах деревьев звонко пели птицы. Небольшие домики, выложенные из камней и крытые камышом, были пусты. И, когда мы вошли на аккуратную улочку между ними, тишину нарушили только наши шаги.

-Идем-ка туда, - потянул меня за руку товарищ. – Там, на краю поселения, самый большой дом. Может быть, я ошибаюсь, но именно оттуда слышатся голоса.

Бродяга оказался прав. Когда мы подошли к зданию, втрое превышающему все другие, до меня донесся гул множества голосов, иногда дружный, иногда затихающий. В дверном проеме, завешанном цветастой циновкой, вдруг появился человек. Согнувшись, чтобы не задеть притолоку, он шагнул на улицу и, вскинув голову, встретился с нами взглядом. Испуганно ойкнув, человек юркнул обратно в дом.

Гул голосов за стенами усилился, и навстречу нам высыпало сразу несколько десятков человек, отчего Бродяга невольно схватился за рукоять кинжала. Но люди небыли настроены враждебно.

-Братья! -  вскричал благообразный мужчина, простирая к нам руки. – Мы рады вашему приходу! Вы первые путники за те долгие-долгие годы, что мы живем здесь.

Нас окружила толпа, среди которой были самые разные лица: молодые уже и в возрасте, женские и мужские, но ни одного детского. Лица большей частью дружелюбные.

-Не будем утруждать путников нашим вниманием! – подняв руку, прокричал человек средних лет, опрятно одетый и, судя по замершей от его жеста толпе, старший по званию. – Пусть отдохнут. Окажите им внимание, накормите, дайте переодеться и пусть отсыпаются до завтрашнего дня. Судя по их виду, они сильно устали. Возблагодарим Бога за то, что Он привел к нам из безжизненной пустыни нежданных, но желанных гостей!

Нам тут же выделили провожатого, и он, проявляя все знаки внимания, проводил нас к одному из многочисленных  жилищ, предложив располагаться в нем как дома.

-Что-то они уж больно вежливы, - пробурчал себе под нос Бродяга. – Впервые нас видят, а поди ж ты – дорогие гости! Как бы не было какого подвоха…

Мой товарищ выглянул за дверной проем – дверей в домах не было - и внимательно огляделся.

-Хм, ни стражи, ни ограждения. А вдруг мы какие лихие люди, мало ли кто может бродить по пустыне?

-Они сказали, что мы первые, пришедшие сюда за последние годы, значит, - сделала вывод я,  - пустыня вокруг безжизненна.

-Если так, - запахнул поплотнее циновку, закрывающую дверной проем, Бродяга, - то за счет чего они обновляют свой генофонд?

-Чего-чего?

-Да того, - рассердился товарищ, зачастую умеющий мыслить на несколько шагов раньше меня, - ты посмотри на их лица: здоровые, благообразные, ни одного уродливого. А по законам природы замкнутое сообщество должно постепенно вырождаться из-за кровосмешения. Генетика, понимаешь ли.

-Так может…

-Именно с этим надо будет разобраться, - приложил к губам палец Бродяга. – А пока воспользуемся  гостеприимством, омоемся с дороги, поедим и выспимся. Вновь идти в пустыню в ближайшие дни я просто не в состоянии!

Надо отдать должное жителям поселения, которое они называли Новый Иерусалим, нас никто не трогал почти сутки. За это время мы хорошо отоспались и вновь были полны сил.

-Жалкая обувь, - сидя на солнышке у побеленной стены дома, сетовал Бродяга на кроссовки, - она почти развалилась! Нам придется просить у здешних жителей что-нибудь поновее, не босиком же продолжать путь!

-Ты собираешься уходить отсюда?

-Хороший гость – до обеда.  Зачем обременять добрых людей нашим длительным присутствием. – И указал в сторону. – И эти добрые люди, похоже, идут к нам. Надеюсь, не для того, чтобы выставить нас прочь?

Действительно, в нашу сторону направлялась группа поселян, возглавляемая вчерашним начальствующим. На ходу они оживленно беседовали, жестикулировали, то и дело смеясь. Но, подойдя к нам, замолчали, в почтении ожидая обращения к гостям старшего.

-Добрый день, уважаемые гости! -  Вновь поднял тот в приветствии руку. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули?

-Мы благодарим вас, - встал с места Бродяга, чтобы почтительно поклониться подошедшим, - за гостеприимный прием, доброту и заботу, проявленные к нам. Бредя по пустыне многие дни, сражаясь с дикими зверями, - беззастенчиво врал мой товарищ, - мы питались лишь росой, собираемой с камней. И, если бы не молитва, возносимая ежеминутно тому, кто создал этот мир, мы бы погибли. Но незримая сила оберегала нас, хранила, и даже когда полулюди-полузвери накинулись на нас среди безжизненных холмов, мы победили эту свору не оружием, - он похлопал ладонью по рукояти своего кинжала, всегда носимого за поясом, - а молитвой и постом. Так мы дошли сюда.

Беззастенчивость Бродяги  поразила меня, но я понимала, раз он начал хитрить, у него был веский повод,  поэтому молча кивала головой, пытаясь скрыть набежавшую улыбку.

Речь моего товарища произвела на окруживших нас людей хорошее впечатление. Они заулыбались, а их старейшина наклонил голову в знак согласия услышанному.

-Воистину Провидение послало вас сюда, и мы это поняли, как только увидели двух изнеможенных путников, появившихся в нашем селении.

-А теперь не желаете ли присутствовать на нашей общей молитве, - предложил старейшина, - такие молитвы мы проводим на седьмой день недели, тогда как все прежние дни усердно трудимся и молимся по вечерам со своими семьями.

Бродяга изобразил на лице улыбку и закивал головой, выражая радость. И мы пошли вслед за хозяевами поселения, двинувшимися в сторону небольшой живописной рощицы на берегу озера.

-Ну вот, что-то начинает вырисовываться, - еле слышно прошептал Бродяга. – Надо держать ухо востро.

Как оказалось, рощица окружала большое жилище, крытое так же как и все остальные дома  тростником, с десятком окон по периметру и двумя широкими дверями.

-Это место нашего молитвенного уединения, - повернулся к нам один из провожатых, - общего, - добавил он. – А еще несколько раз в год мы здесь устраиваем праздники. Если задержитесь у нас подольше, сможете поучаствовать в одном из них.

-Меньше всего желательно, - вновь одним уголком рта прошептал Бродяга.

Дом внутри оказался очень просторным и светлым. Множество окон, завешанных белоснежными занавесями, белые стены, почти стерильная чистота во всем, на что попадал взгляд, делали его похожим на огромную больничную палату. Если бы не ряды обычных лавок, растянувшихся от стены к стене, на которых уже восседали нарядно одетые люди, сходство было бы полным.

-Да тут человек сто! – Ахнула я.

-Чуть больше, - улыбнулся пастор, так назвала я про себя старейшину. – Нас здесь сто сорок человек. Если умножить на тысячу, будет сто сорок тысяч. И мы верим, что рано или поздно нас столько и будет…

Не скажу, что наше появление вызвало всеобщее оживление, но многие с интересом скользнули по нам взглядом, а затем вновь повернулись к небольшому возвышению – своеобразной сцене, на которую по ступеням уже вбегал пастор.

-Братья и сестры, - обратился он к присутствующим. – Настал воскресный день в череде тяжелых трудовых будней, который мы можем посвятить общей молитве и рассуждению о Писании. – Говорящий был великолепным актером. Каждое слово им выговаривалось четко. С правильными интонациями и ударениями. – Наша христианская община, именуемая «Свидетели Церкви Нового Поколения» сегодня вновь вознесет общую молитву к Богу, и да будет каждый из вас услышан на небесах!

-Что-то я не припомню такой церкви, - наклонился ко мне Бродяга, - хотя в свое время хорошо изучил все, что касается религии и ее ответвлений.

-Ты? – Округлила я от изумления глаза, так как никогда не предполагала, что мой товарищ  еще и знаток религии.

-Попалась как-то раз в руки любопытная литература, - хмыкнул он, - вот и начитался. Не скажу, что уверовал, но различить сейентологов от мормонов смог бы запросто…

Все сто сорок человек внимательно выслушали проповедь пастора, которую он произнес. Но это не была проповедь в чистом виде. Пастор зачитывал отрывки из тонкого цветного журнальчика, а потом задавал вопросы согласно прочитанному, на которые то один, то другой человек давал ответ, почти всегда верный и правильный. Если нет, то старейшина поправлял его, наставляя, как надо понимать услышанное. Так продолжалось довольно долго, и Бродяга, сидя на последнем ряду, даже вздремнул, что, впрочем, для всех осталось незамеченным, так как прикрыв глаза ладонью, он, казалось, глубокомысленно внимал проповеди. Но вот наступил перелом. Проповедь была закончена, лавки снесены к стенам, а все сто сорок человек под мелодичные напевы небольшого хора дружно подхватили песню-молитву, раскачиваясь при пении из стороны в сторону. Некоторые, особо громко подхватывавшие слова, начинали выкрикивать их во весь голос. Таковых становилось все больше и больше, и вскоре громкие вопли сотрясали стены здания. Кричали почти все: кто радостно и громко, уже не придерживаясь общей канвы пения, кто, смеясь и кружась в непонятном танце. Некоторые, особо преуспевшие в криках и кружении, вдруг падали на пол и с пеной у рта, бились хрипя и закатывая под лоб глаза. Возле таких сразу же собирались кружком единоверцы, которые с еще большим рвением и криками начинали раскачиваться или кружиться. Но вот среди этой разноголосицы я услышала, как кто-то начал кричать на неизвестном мне наречии. И это иноголосие тут же подхватили десятки других, но каждый кричал и пел на особом, отличном от других языке.

-Мамочки, - испугано толкнул меня вбок Бродяга, - кажется, вляпались! Идем отсюда!

И мы незаметно выскользнули на улицу, чтобы, отойдя подальше, присесть на траву под сенью рощи. Изумительную красоту окружающего нас мира, его идиллию, нарушали приглушенные крики и пение, несущиеся из молитвенного здания и продолжавшиеся в течение часа.

-Ох, не нравится мне это братство единоверцев, - покусывая травинку, - задумчиво посмотрел в сторону здания товарищ.

-Ты испугался?

-И не такое приходилось видеть, - отмахнулся он, - но не в религиозном плане. Если бы я испугался, то мы бы с тобой уже мчались отсюда сломя голову. Эти ребята не испугали, насторожили, - поднял он вверх указательный палец. – Поэтому постараемся разузнать о них как можно больше и уйти. Возможно, даже не попрощавшись…

Глава 16

Наше исчезновение из здания молитвы прошло незаметно. По крайней мере, когда все закончилось и возбужденные люди стали выходить на улицу, которую заходящее солнце выкрасило в цвет умиротворенности и покоя, о нас никто не вспомнил, и мы чуть позже по дорожке, отсыпанной песком, вышли к озеру и уселись на пологом берегу, у самой кромки воды. Бродяга в молчании запускал «блины», - камушки, брошенные его рукой, долго, до десятка раз подпрыгивали на поверхности, чтобы вдалеке, звонко булькнув, исчезнуть из виду. А я размышляла над увиденным, откинувшись на траву.

-Надеюсь, что не нарушил ваше уединение? - Прозвучал за нашими спинами  вежливый голос главы местной церковной общины. – Если нет, то позвольте предложить вам небольшую ознакомительную экскурсию, чтобы, так сказать, вы все увидели своими глазами . Возможно, вас несколько удивила прошедшая служба, но, поверьте, всему есть свои объяснения.

Идиллия была нарушена, и Бродяга, грустно вздохнув, встал.

-Конечно же, - чуть склонился он в поклоне вежливости, - все оказалось несколько необычно и произвело на меня и мою попутчицу неизгладимое впечатление. Будет очень хорошо, если Вы сможете закрепить его своими разумными доводами и объяснениями. Ведь мы действительно  поражены – как удалось так  далеко от суетного и греховного мира  сохранить сей очаг чистоты веры и нравственности?

Бродяга был неузнаваем. Всегда ощущая свое превосходство над ним в вопросах религии, я начинала понимать: мой товарищ не так прост, каким всегда хотел казаться.

Уже в сумерках мы вошли в поселение. Против ожидания улицы освещались не факелами, а самыми настоящими светильниками, да и в домах мерцал не свечной огонь. Если бы не тростниковые крыши, можно было бы подумать, что мы находимся в моем мире.

-Откуда у вас это?.. - не находя слов для определения, осведомился у провожатого мой товарищ, ткнув пальцем в ближайший к нам светильник.

-По промыслу божьему, - ответил тот. – Хотя мы и одиноки в этой пустыне, но не забыты силами Провидения.

-И что же это за силы? – не утерпел Бродяга.

-Расскажу и об этом, - повернулся к нам старейшина селения. – Дайте срок. – Он, остановившись подле одного из домов, жестом пригласил нас войти. -  Прошу посетить мое жилище, отведать моей пищи, быть моими гостями. – И откинул в сторону такую же, как и у других членов общины, циновку.

Внутреннее помещение было идентичным тому, где мы провели первую ночь. Небольшая комната, отведенная под спальню, небольшой обеденный зал и кухня со скромным набором утвари. И так же, как и в доме для гостей, отсутствие печи или плиты.

-На чем же вы, преподобный, готовите свою скромную, но такую благодатную для тела и души пищу? – ненавязчиво поинтересовался Бродяга. – Неужели Провидение послало вам не только столь необычные светильники?

-Мы живем в цивилизованном мире, - приглашая нас присесть к столу, застеленному домотканой скатертью, с улыбкой ответил хозяин жилища. – У нас действительно есть многое из того, чего нет в мире внешнем, полном грехов и соблазнов. А с пищей все просто. У нас несколько общих мест для ее приготовления. Загрязнять чадом и запахами свои дома, стремясь к чистоте внутренней и внешней, мы не можем, поэтому готовим еду на кухнях, расположенных за чертой поселения. Потом приносим ее сюда.

-Ваши кухни топятся не дровами? – упорствовал в любопытстве мой товарищ.

-Конечно же! – воскликнул пораженный нашей «дремучестью» старейшина. – В них постоянно горит огонь, дарованный нам Попечителем. И он никогда не гаснет.

Дальнейшие расспросы Бродяги прервала жена пастора, вышедшая из кухни и накрывшая стол.

Мне пришлось по вкусу угощение пастора, ничем не отличавшееся от того, которым нас потчевали в первый день, но на лице товарища промелькнула еле заметная досада: он, конечно, ожидал, что в этот раз почревоугодничает. А нам подали фрукты, вареные овощи, орехи и какие-то плоды, весьма приятные на вкус.

-Видимо, с мясом у вас проблема? – Как бы невзначай при разговоре проронил Бродяга. – Пустыня же вокруг.

-Что вы! – взмахнула руками жена пастора. – Наш народ его не употребляет. Давным-давно, как гласят предания, члены нашей церкви, как и все люди на земле, действительно ели мясо, но Бог покарал их за это, истребив всех до одного, оставив только нас возрождать племя человеческое через молитвы, покаяния, чистоту помыслов и телесную.

Больше к теме питания мой спутник не возвращался.

Когда трапеза была закончена совместной молитвой, старейшина селения встал и предложил пройти с ним в место, откуда они черпают свои силы, и где он постарается ответить на все наши вопросы. Идти было недалеко. По освещенным улочкам мы вышли на окраину поселения и подошли к небольшому холму, густо поросшему кустарником и травой. Пресвитер пошарил рукой на стволе ближайшего дерева и чем-то щелкнул, отчего несколько ярких фонарей вспыхнули прямо перед нами, осветив небольшую кованую железную дверь, вмурованную в склон холма. Нашу попытку шагнуть вперед, пресвитер предотвратил окриком: «Стойте, непосвященные! Без разрешения Покровителя впереди вас ожидает смерть!».

-Ваше святейшество, - не выдержал, не ожидавший подвоха Бродяга, - что же вы сразу нас не предупредили об опасности!

-Со мной вам ничто не угрожает, - нравоучительно пояснил тот. – Поэтому преклоним колени на этом самом месте и вознесем хвалы нашему Покровителю за то добро, что он делает для людского племени.

Увидев, что мы не последовали его примеру, он сердито прошептал:

-Это обязательное условие перед входом в хранилище знаний, так будьте же благоразумны!

Нам ничего не оставалось делать, как опуститься на колени на большую железную плиту, вросшую в землю, и, видимо, весившую несколько тонн, чтобы со сложенными ладонями прошептать первую пришедшую на ум молитву. Пастор молился тихо и сосредоточенно, но эта необычная молитва больше походила на вызубренный текст какого-то технического правила. По крайней мере в ней неоднократно проскальзывали слова: «ввести в режим» и «соблюдая особые меры предосторожности».

-Послушай, - чуть приклонился ко мне Бродяга, косясь на увлеченного вспоминанием инструкции пастора, - клянусь, тут явно нечто большее, чем хранилище знаний. Не удивлюсь, если сейчас мы узнаем что-то очень интересное и полезное, что пригодится нам в дальнейшем пути.

-Теперь мы можем встать, - просветлел лицом старейший. – И посетить святая святых!

 -Постойте, святой отец, - ухватил его за рукав Бродяга. – А что бы случилось, не вознеси мы молитву тем, кто сохраняет ваш народ во имя спасения человечества?

-Это я покажу на обратном пути, - пообещал пастор и, подойдя к двери, потянул на себя железное кольцо, служившее ручкой. Дверь скрипнула и распахнулась, а мы шагнули под своды большой пещеры, ярко освещенной десятками светильников.

-Ох ты! - пораженный увиденным, воскликнул Бродяга. – Не знаю, что здесь хранит община единоверцев, но клянусь своим головным платком, это самый настоящий вход в компьютерные апартаменты! – Последние слова он прошептал так, чтобы их не услышал проводник.

Пастор уверенно провел нас между рядами пультов, с потухшими больше века мониторами, обвел вокруг шахты лифта и, завернув в один из боковых ходов, остановился.

-Вот мы и пришли! – Торжественно возвестил он.

Небольшой коридор заканчивался необычной стеной. Здесь от пола до потолка лежали кипы журналов. Сотни, возможно, тысячи их экземпляров нашли тут свой последний приют и теперь, покрытые вековой пылью, свидетельствовали о гибели давней эпохи. Впрочем, в этой стене имелся изъян: часть ее была выбрана.

-Это и есть хранилище наших знаний и веры, - с замиранием в голосе произнес пастор. – Отсюда мы выносим под солнце истину, которой учим не одно поколение людей. Истину, которая спасет мир, возродив его к новой жизни.

-Любопытная истина, - пробормотал Бродяга.

Пастор подошел к кипе и вынул из нее с десяток журналов.

-Этого нам хватит для изучения на несколько месяцев.

Мы покинули хранилище же тем же путем, каким и вошли, и я видела, как жадно шарил Бродяга глазами по залу, словно зарисовывал его план в память, и как с сожалением он вздохнул, когда железная дверь позади нас, закрывшись, глухо лязгнула.

Подойдя к плите, пастор вновь опустился на нее на колени и углубился в сосредоточенную молитву. Подле примостились и мы.

-Вы спрашивали, что будет с тем, кто попытается без разрешения  проникнуть в хранилище? – Вспомнил провожатый, когда мы закончили бормотать каждый свое. – Смотрите.

Он поднял с земли увесистый камень и, размахнувшись, бросил его вперед. Доли секунды, и камень, ярко вспыхнув, превратился в легкое голубоватое фосфоресцирующее облачко, которое медленно осело на траву.

-Да,.. – задумчиво потер свой подбородок Бродяга, - задачка.

-Скажите, светлейший, - обратился он к пресвитеру, в очередной раз переименовав его звание, - но кто может покуситься на святая святых – источник знаний и веры, лежащий в хранилище, когда ваша община пребывая в просветленной мудрости, духовной и физической чистоте, находится так далеко от соблазнов и грехов мира, в этом маленьком, изумительном оазисе жизни, дарованном вами Покровителем?

Я еще раз с изумлением взглянула на своего товарища. В этот раз витиеватость его обращения сделала бы честь даже политику Древнего Востока.

-Никто, - коротко ответил провожатый. – Но знания сохранили не одну  историю о нападении на святой город враждебных орд и завоевателей. Мы, конечно, верим, что от любой опасности будем немедленно защищены, но истина, хранимая там, - и он указал рукой на железную дверь, - превыше всего. Случись погибнуть моему народу, - горестно вздохнул он, - останутся знания, которыми со временем воспользуются другие люди.

В поселении пастор покинул нас, дав возможность поразмышлять над увиденным, и мы, не торопясь, прогуливаясь по освещенным улочкам, делились между собой впечатлениями и размышлениями.

-Странное какое-то место, - вышагивая  подле меня, размышлял Бродяга. – Настораживает. Чувство, схожее с тем, когда кипятишь на плите молоко: следишь за ним, но вот отвлекся на минуту, а оно и сбежало.

-Ничего странного не вижу, - возразила я. – Обычные люди, только уединенные …

-Стоп! – Вдруг хлопнул себя по лбу мой товарищ. – А где же дети! Здесь по моим подсчетам должно быть не меньше, чем шестьдесят с лишним семей, а за два дня пребывания в селении мы не увидели ни одной чумазой забавной рожицы, не услышали ни одного детского плача или смеха.

-Может быть, их дети находятся вне границ поселения?

-Вряд ли, - покачал с сомнением головой Бродяга. – Территория этого пустынного оазиса не столь велика, чтобы обустраивать детский сад где-либо в ином месте. Да и надо учитывать, что отшельники знают о существовании других людей, возможно, агрессивно настроенных к ним, могущих в любой момент добраться сюда. Ведь дошли же мы! Зачем тогда рисковать самым ценным – потомством, уединяя его вдали от взрослых?

Странно и другое. Ты заметила, что в селении нет старых людей? Пожилые, но трудоспособные, есть, а вот немощных нет. Их что, тоже прячут?

И третье. В селении нет беременных. На общей молитве, предполагаю, были все, но ни одной женщины на сносях я там не видел. Почему?

-Ты слишком любопытен, - укорила я  спутника. – Может быть, на все твои вопросы есть несложные ответы, мы просто не знаем их.

-Если люди что-то скрывают от других, это настораживает.

Так, за разговорами пролетел еще час, селение, убаюканное ночной прохладой, уснуло, и мы вернулись в свой гостевой дом, в котором нас ждал небольшой сюрприз. Пока мы отсутствовали, нам принесли несколько тех самых цветных журнальчиков, которые пастор забрал из хранилища.

Бродяга взял один из них в руки, полистал и удовлетворенно хмыкнул. Так вот откуда здесь ножки растут! В твоем мире эти журнальчики бесплатно распространяли эмиссары от псевдохристианства. Они занимались так называемой «бомбардировкой» толпы: ходили по городам, заговаривали с людьми, предлагая пообщаться на тему о Боге. И были очень настойчивы в убеждениях, представляя себя как христиан. Принцип их работы был прост: ходить от двери к двери, стучаться в дома и квартиры и вежливо, но настойчиво  склонять в свою религию каждого. Я не говорю «веру», этот журнальный суррогат был не нов, но умело и красочно подработан и преподносился любому как истинная религия. Ничего не скажешь, красивая обложка, короткие, внятные статьи, фотографии вечно улыбающихся счастливых людей и картинки будущего рая, когда хищники станут жить в мире с травоядными.

Судя по количеству этой печатной прокламации, - убрал он со стола журналы, - оболванивать местную общину можно еще не одну сотню лет. Но, как мне кажется,  в их учении намешано еще много чего.

-А мне они показались приятными и добрыми, - призналась я. – Вон, даже бесов из себя изгоняют.

Бродяга неожиданно расхохотался.

-Слушай, - вытер он невольно набежавшие слезы, - нельзя же быть такой наивной. Приятные, добрые… Этого у большинства сект как раз и не отнимешь. Они как иезуиты, прикинутся кем угодно, заползут в доверчивую душу украдкой, чтобы свить потом там целое гнездилище, в котором, - и он вновь рассмеялся, - как раз бесов и полно! Изгоняют, говоришь… Ты плохо знаешь Библию, хотя и считаешь себя верующей. А там приведен случай, когда один из апостолов попытался изгнать беса из одержимого им человека. На что бес сначала выговорил апостолу за его некомпетентность, так как имя Христа он знал, а вот имя апостола ничего не говорило, а потом устроил хорошую взбучку покусившемуся на нее. А тут, глянь, - экзорцизм массовый. Знаешь, - выглянул Бродяга за двери, опасаясь, что нас могут подслушивать, - массовыми бывают гипноз и психоз, а экзорцизмом во все времена разрешалось заниматься единицам. Запомни это!


-Ладно, - махнул рукой товарищ, - не это главное. Хотят – изгоняют из себя нечисть, хотят – вгоняют, на что больше и похоже, мы им мешать не будем. Они тут без нас прожили полтора века, проживут еще столько же, если их покровитель не придумает что-нибудь новое.

-Кстати, сейчас мне хотелось бы узнать ответы на два вопроса: «Что или кого эти сектанты подразумевают под именем «Покровитель»?» и «Зачем мы понадобились этой общине?».

-С чего ты взял, что мы им нужны? - пораженная выводами Бродяги спросила я.

-Нас допустили в святая святых – хранилище журналов. Если бы мы были им безразличны, нас в лучшем случае тихо-мирно выпроводили за пределы селения. В худшем – удушили бы, чтобы мы не показали дорогу сюда другим. Но тут такая честь…

-И у тебя есть соображения на этот счет?

-Все гениальное просто. Ты когда-нибудь смотрела дешевые фильмы про нецивилизованных дикарей и цивилизованных европейцев? Так вот, в них зачастую проигрывается один банальный и затертый до дыр сюжет: гостей принимают с распростертыми объятиями лишь для того, чтобы потом принести в жертву своим богам. Или съесть. Надеюсь, кушать нас в общине не будут по одной причине – они вегетарианцы.

-У тебя мрачные прогнозы, - робко попыталась разрядить я  обстановку. – Может, не все так плохо?

-Может быть, - согласился Бродяга. – Но «может» нам не поможет, если дело зайдет слишком далеко. Уверен, из селения нас уже не выпустят, по крайней мере живыми. Остается последний вариант, о котором хозяева селения не подозревают.

-Спрятаться?

-Почти угадала, - усмехнулся товарищ.

-Но где же? Этот пустынный оазис невелик, и здесь нам не затеряться.

-Мы должны проникнуть в хранилище и не позже, чем сегодняшней ночью!

-Ты сошел с ума! – Ахнула я. – Но ты же видел, что произошло с камнем!

-Видел, но не только это. Предлагаю мой план не обсуждать, а воспользоваться предоставленной возможностью, хорошо подкрепиться перед дорогой и немного поспать. За пару часов до рассвета мы проникнем в хранилище…

Глава 17

Мне не хотелось соглашаться с доводами Бродяги. Не хотелось покидать этот гостеприимный оазис, пусть и заселенный людьми непонятной веры. Тем более рисковать при побеге, пытаясь проникнуть в хранилище. Моя просьба уйти обычным путем – через пустыню, не возымела успеха - товарищ был непреклонен. И я вынуждена была согласиться с его доводами, так как чувство тревоги у него в эту ночь оказалось особенно сильным.

-Похоже, за нами все же приставили соглядатаев, - тронул меня за руку Бродяга. – Там, под деревьями, сидят трое братьев-единоверцев. Видимо, кто-то опасается, что мы сбежим..

В ожидании удобного часа я задремала, а, когда проснулась, тонкий полумесяц зарождающейся луны, видимый с вечера, исчез. Из пустыни тянуло прохладой.

-Свет не зажигаем, - предупредил шепотом товарищ. – Уходим через несколько минут.

-Почему так быстро? - Еще не проснувшись, я нашарила в полумраке комнаты свой вещевой мешок. Уличный фонарь разливал вокруг молочное свечение. – А если нас заметят?

-Обязательно заметят, - хихикнул Бродяга. – Не удивлюсь, если и за окнами тоже следят.

-Тогда чему же ты радуешься?

-Я не думаю, чтобы они окружили дом кольцом, мы не давали к этому никакого  повода. Предлагаю покинуть приют через прореху в тростниковой крыше, и делать ноги, пока местная братия надеется на нашу чистую совесть и крепкий сон.

Бродяга поразил меня еще раз. Поставив стул на стол, – дома поселян были невысоки, - он аккуратно вырезал в крыше кинжалом дыру размером со слуховое окно, минут двадцать внимательно прислушивался к тому, что делается снаружи и, удовлетворенный покоем, мягко, словно огромный кот, спрыгнул на пол.

-Охрана выставлена только у двери. Но лезть в окно все равно не будем – береженого Бог бережет. Я вылезаю первым и принимаю тебя на руки. Ради всего святого, только не шуми! – Приблизился он к моему уху. От Бродяги пахло чем-то пряно-ароматным.

Через минуту мой товарищ исчез в дыре. Выждав секунд двадцать, полезла и я. Но как ни старалась быть бесшумной, подобно ему, не получилось: стол подо мной скрипел, стул угрожающе шатался, а, пролезая в дыру, я умудрилась засыпать товарищу глаза трухой из-под кровли.

-Идем, - потянул меня в сторону, во мрак Бродяга. – Держись за мой вещевой мешок и не отставай ни на шаг. – И он, непонятно как ориентируясь в темноте, бесшумно двинулся вперед. Стараясь не шуметь, но то и дело спотыкаясь, побрела за ним и я.

Мой товарищ, похоже, видел во тьме. Он ни разу не оступился, ни разу не наткнулся на куст или дерево, и на окраину поселения мы вышли спустя пятнадцать минут. Но этих минут с лихвой хватило, чтобы я выбилась из сил от постоянного напряжения, и, когда мы остановились, я рухнула на колени.

-Надо было и тебе дать пожевать листочков, - увидев мое плачевное состояние, присел подле Бродяга. – Но всего же не предусмотришь.

-Листочков? - Не поняла я.

-В твоем мире из меня получился бы неплохой врач: видишь ли, склонность к познаниям во мне настолько велика, что все новое я впитываю, как губка воду. В том числе и полезное. Когда мы днем гуляли по окрестностям, я заметил одно неприметное растение, чьи листья, если их пожевать, до предела обостряют зрение. Как видишь, они пригодились…

-И теперь нам осталась самая малость, - подбадривающе похлопал он меня по спине, – проникнуть в хранилище.

-Малость? – Невольно охнула я от боли в мышцах. – Но как мы туда попадем?

-Это станет ясно на месте, - не выразив ни малейшей тревоги по поводу неизвестности, шепнул Бродяга. – Я ведь знаю не больше твоего. Пошли!

Бродяга не стал включать освещение, как сделал это прошлой ночью наш провожатый. В темноте он буквально за руку довел меня до места и велел опуститься на песок дорожки.

-Пока сиди тут. Но как только позову – бегом ко мне, а дальше будем действовать по обстоятельствам. – И он бесшумно растворился в темноте.

Минуты ожидания тянулись до ужаса медленно. Мне представлялись самые разные картины: что мы погибаем, что нас хватают поселенцы, и от каждой я внутреннее содрогалась, мысленно вновь и вновь ругая Бродягу за его дерзость и безудержную фантазию.

От неожиданного прикосновения я, задумавшись над картинами возмездия, чуть не взвизгнула, но плотная сухая ладонь тут же прикрыла мне рот:

-Меньше эмоций, - похоже, Бродяга был в прекрасном расположении духа. – Нам пора приступать к новым приключениям. – Ухватив меня за руку, он повлек куда-то в сторону: в этот раз, не скрывая  нашего присутствия, ломая с хрустом попадавшийся на пути кустарник.

-Куда мы идем? – На бегу спросила я и пребольно оцарапала ногу о какую-то сухую ветвь. – Почему не прямо?

-Нормальные герои всегда идут в обход, - рассмеялся товарищ и устремился дальше.

Нас услышали. В селении в свете уличных фонарей замелькало множество теней, послышался отдаленный шум голосов.

-Дилетанты, - зло фыркнул Бродяга, - фарисеи! Внешняя чистота выхолостила их еще и духовно. Они слишком положились на свою фальшивую веру и покровителя. – И поддал хода.

Описав широкий полукруг во тьме, мы подбежали к холму, в котором располагалось хранилище, но с другой стороны.

-Пригнись, - посоветовал товарищ, - мало того, что дверь небольшая, так ее еще и присыпало землей. – И буквально впихнул меня в узкий коридор, пропахший пылью и сыростью.

-Думаю, они поняли, что мы в хранилище, - прекрасно ориентируясь в темноте, пробурчал Бродяга. – Но вряд ли пастор допустит, чтобы в него ворвалась вся толпа поселян. Скорее всего минут через десять-пятнадцать сюда войдут он и пара его помощников. К этому времени мы должны исчезнуть из хранилища: пусть думают, что нас забрал к себе их покровитель.

Бродяга, казалось, прекрасно ориентировался не только в полной темноте, но и в незнакомом ему помещении, заставленном всякой аппаратурой. Он уверенно провел меня вперед, потом, предупредив, чтобы я была осторожнее, свел по ступеням винтовой лестницы вниз.

-Стой на месте! - Приказал товарищ, когда мы оказались внизу.

-Куда ты? – Вцепилась я в его рукав. – Я одна здесь не останусь!

-Мне надо найти, где включается освещение, - мягко отстранил мою руку Бродяга. – Ничего не бойся. Сверху сюда никто не спустится. Даже если они и догадаются, что мы ушли вниз, за нами не последуют: дальше кипы  своих журнальчиков никто из них никогда не ходил. Так что наберись терпения и жди. Можешь даже присесть, - посоветовал он. – А чтобы тебе было не так страшно, я спою. – И Бродяга, напевая совсем неуместную здесь песню «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля», ушел. Его голос доносился до меня то ближе, то дальше. Я опустилась на пол и прислонилась к стене. Было сухо и тепло. От пережитых волнений, под монотонный голос Бродяги, бесконечно повторяющего несколько одних и тех же куплетов, глаза закрылись, и волна сна увлекла меня вдаль, туда, где среди карпатских гор высился серый и неприступный замок рода Батори…

..День перевалил за середину. Начавшийся июль был жарким, но то и дело проносившиеся над горами грозы напаивали землю влагой, и мир буйствовал зеленью. После довольно долгого отсутствия я наконец-то вернулась в замок. Пришлось совершить обязательный в этих краях визит к родственникам, и теперь я, усталая, отдыхала в тишине и одиночестве. Прислуга, чутко улавливающая мое настроение, старалась лишний раз не попадаться на глаза своей хозяйке, только одна Дарвуля тенью иногда проскальзывала в мою опочивальню, принося то свежие новости, то отвар трав, придающих силы.

Я не любила визиты вежливости. Во мне все кипело от этих чванливых, живущих какой-то приземленной жизнью родственников. Но этикет требовал время от времени выбираться из своего замка, чтобы навещать их.

Владения семейства Батори раскинулись по всей Венгрии, от Эчеда на востоке до Шомльо у границы с Австрией на западе. Попавший в один из замков родственников должен был по законам приличия провести в нем некоторое время. Иногда я навещала сестру своего мужа – Кату Надашди, но там меня принимали крайне сдержано: недобрая слава, словно черный ворон,  облетела всю Венгрию и меня если не боялись откровенно, то недолюбливали. Но только среди родственников, собиравшихся на пышных празднествах с обильным угощением, мы, род Батори, чью одежду украшала эмблема, составленная из волчьих клыков, чувствовали себя по-настоящему легко. С другой стороны, глубокое недоверие друг к другу никогда не оставляло нас.

Я свысока смотрела даже на своих родственников, хотя и старалась при них прятать свои инстинкты, рожденные и выпестованные в лунные ночи и напоенные отваром карпатских трав. И на всех семейных собраниях появлялась в безупречном белом платье, украшенном жемчугами, и в жемчужной диадеме. На белом фоне только огромные черные глаза светились безумным блеском, в котором не было ничего от обычного человека, подвластного хозяину или Богу. На семейных собраниях я оставалась белой и безмолвной, как лебедь меж ветвей тростника, изображенный на щите своего супруга Надашди.

Меня боялись многие, даже имя произносили шепотом, лишь сводные сестры, то ли завидуя этой славе, то ли презирая ее, делали все, чтобы как-то унизить меня. И однажды созрело решение отомстить им. Я подготовила свою верную няньку Йо Илону похитить одну из любимых служанок сестры и отыгралась на той, истязав ее до смерти, и чувствуя от этого непередаваемое насаждение.

Как-то в мои владения забрел странствующий  маг. В отличие от других, подобных ему, этот человек действительно оказался весьма сведущ во многих вещах и прожил в замке достаточно долгое время. А потом исчез, не оставив после себя даже записки.

-Он боялся Вас, Госпожа, - высказала свое мнение верная Дарвуля. – Я видела, как его трясло от каждого визита к Вам. Думаю, он больше никогда не вернется в Венгрию, - хихикнула она.

Маг оставил после себя мой подробный гороскоп. По его мнению, причиной моей безмерной жестокости, которая только начинала себя заявлять, была луна под вредным влиянием Марса и Меркурия. Свое влияние на мой характер оказывало и то, что я родилась под знаком Скорпиона, знаком власти и тяги ко всему запрещенному и запредельному. По мнению исчезнувшего мага, луна в соединении с Меркурием должна была порождать во мне маниакальные психозы, помутнение сознания и периоды, когда человек становится неспособен укрощать свои желания. К тому же в момент моего рождения Венера, от которой я унаследовала свою красоту, находилась в соединении с Сатурном, чем и объяснялось мое нежелание наслаждаться обычными радостями жизни, моя молчаливость, способность переносить страдания и, наконец, причинять страдания другим. Все было верно! Именно луну, силы которой довлели надо мной больше всего,  я искала во время  своих безумных ночных прогулок. Я видела отражение луны в снеге, в самой себе, в своей меланхолии, в неспособности совладеть со вспышками желания причинять другим боль.

Именно эта бледная звезда, сеющая разрушения, губящая урожай, вызывающая гниение деревьев, сопровождала меня в поездках по ночному лесу, наполненному криками, звуками прыжков и хлопающих крыльев, отголосками кровавого пира порожденных луною зверей – волков, кротов, кабанов, лягушек, мышей, крыс, ежей, диких котов и сов. В белом одеянии с вышитыми на нем изображениями волчьих клыков я меланхолично скакала по ночному лесу, и меня поглощала та самая меланхолия, которая, согласно восточному мудрецу Авиценне, «вызывает грусть, замкнутость, подозрительность, страх и мучительные видения».

А меланхолия витала в самом воздухе. И я вдыхала этот воздух, замешанный на варварских обычаях моей Венгрии, на зверствах феодалов и жестокости турок. Безумства и распутства, смерти и крови хватало вокруг с лихвой. Повсюду убивали и обезглавливали королев и их фаворитов. Театр жизни был полон убийц, а его подмостки – жадных до таких зрелищ статистов. Магия опиралась на бессмертную любовь, облегчающую страдания, и на смерть, которая передает силы мертвых живым.

Задумывалась ли я когда-нибудь о смерти? Нет! Даже несмотря на хорошее католическое воспитание. Ни ада, ни рая для меня не существовало.  Зато мое стремление познать все радости этого мира и грубые удовольствия,  приносившие наслаждения жаждущей чего-то необычного душе, не знало предела. Как и желание единолично владеть красотой и любовью.

Вспоминая сбежавшего мага, я усмехнулась – трусливый плут! Прислуга донесла его высказывания обо мне. Он, пивший и евший в моем замке два месяца и сбежавший, как вор, под покровом ночи, однажды, владея языком, но не умом от излишне выпитого вина, с ужасом в глазах нашептал одной из служанок, что я – чрезмерно самовлюбленная женщина, и это чувство не позволяет мне поддерживать связь с внешним реальным миром.

Может быть, дикая музыка, напевы в избушках колдунов, наполненных едким дымом тлеющих там листьев белладонны и дурмана, дикие ночные охоты… может быть, все это вместе зажгло нечеловеческий огонь в моих глазах? Как волку суждено жить по-волчьи, так и мне, по словам мага, суждено было прожить жизнь, в которой не имели место угрызения совести. Совершив очередное преступление я,  по его мнению, никогда не стану метаться в своей постели, не буду плакать и молить о прощении. Именно безумство давало мне такое право!

-Что ж, - этот плут был прав, - вновь усмехнулась я. Вечерело, солнце медленно скатывалось к кромке леса. Эта ночь приходила без луны, но моя покровительница во всей своей полноте должна была взойти позже – ближе к полуночи. Мне вспомнились те самые избушки колдунов, напоенные обволакивающим сознание дымом трав, заговоры над огнем и под луной, купание в росе, напитанной силами ночного светила, и крики диких зверей, то и дело раздававшихся в темном лесу. И я улыбнулась. Это была настоящая жизнь! Полная тайн и загадок для меня самой. Жизнь, когда каждая такая ночь открывала что-то новое, дарила нечто необычное и придавала  мне свежие силы.

Я никогда не любила каяться в содеянном. Будучи протестанткой, я не была религиозной, но не была и мистиком. А вот колдуньей или ведьмой – да! Поэтому, видя с самого детства все высшие блага, которые возможны для человека, я не хотела жить так, как жили остальные. Моя жестокость по отношению к другим была одновременно и местью, и способом существования. Для того чтобы быть уверенной в себе, мне требовалось постоянно слышать похвалы своей красоте. Я меняла платья, украшения, прически по пять-шесть раз на день. Я буквально жила перед своим огромным мрачным зеркалом, которое специально изготовили по моему рисунку. Перед ним я проводила долгие часы, днем и ночью глядя на свое отражение. Это была единственная дверь, которую легко удавалось отворять, - дверь к самой себе. Но в отличие от других женщин, улыбающихся своему отражению, я всегда оставалась спокойной и молчаливой. Одетой в красный бархат, отороченный черным и белым, украшенной жемчугами, мне нравилось проводить в освещенной канделябрами комнате долгие часы наедине с собой – неуловимой и многоликой…

Глава 18

-Графиня, Вы спите? – Вернул меня к действительности насмешливый голос Бродяги. – Вернитесь в реальный мир!

Небольшое помещение, в которое мы спустились, было ярко освещено. Толстые стальные двери вели в другую комнату, уставленную самыми разными приборами, часть из которых жила собственной жизнью: мигали цветные огоньки, светились, отображая графики и колонки цифр, дисплеи.

-Как видишь, это оборудование  существует в режиме реального времени, и я успел немного разобраться, что тут к чему.

-И?..

-Не совсем уверен, но, судя по всему, расположенный сверху оазис существует благодаря бесперебойной работе этого подземного комплекса. В свое время, по-видимому, его специально построили в таком закрытом от глаз месте. Заполнили водой естественную впадину – получилось озеро. Насадили деревьев. Прошло полтора столетия, и искусственный мир превратился в маленький, отдельно взятый рай в пустыне, у которого есть весомый недостаток. Как только прекратят работу системы жизнеобеспечения, подающие из-под земли наверх воду, оазис умрет меньше чем за несколько месяцев. Любопытно было бы найти такую кнопочку и нажать ее: пусть отшельники ищут себе другой приют.

-Что они сделали тебе? – Окончательно проснувшись, возмутилась я. – Живут, ни кому не мешают.

-Не люблю я всех этих благообразных эмиссаров от религии, расплодившихся подобно тараканам. Куда ни плюнь, попадешь в какого-нибудь их представителя. И все верят, что Царствие Небесное ожидает только их. И что только их предводители – воплощения Христа или в крайнем случае божьи избранники. На мой взгляд на земле хватило бы и пяти религий: христианства, мусульманства, буддизма, индуизма и религии иудеев. Все остальное – лишнее: все эти ответвления, мини-церкви, секты. Путаница от них одна.

-Ты же не религиозен, какая тебе разница, кто во что верит?

-Зато я крайне любопытен, - рассмеялся Бродяга. – Мне интересно все, и чем меньше путаницы в некоторых вопросах, тем легче принимать по ним решение.

-Какое решение может быть в вопросах веры?

-Верное! – Вновь рассмеялся товарищ. – Ладно, давай прекратим говорить о теософии и вспомним, где мы, и что нам рано или поздно придется отсюда выбираться, желательно не тем путем, которым вошли. Поселяне поняли, что мы не погибли, и обязательно оставят стражу у выхода из подземного бункера. Думаю, ради такого случая они вытащат из своих запасников и кое-какое оружие, не могут же они, живя в резервации, не опасаться враждебного проникновения извне, пусть даже надеясь на какого-то покровителя. Оставаться навечно под землей у меня нет никакого желания.

Подземный бункер казался бесконечным. Мы обходили уровень за уровнем, спускаясь все ниже и ниже, пока Бродяга не плюнул и не скомандовал привал, обнаружив одно из спальных помещений.

-Так можно бродить не один месяц, - устало плюхнулся он на лежак. – Без подробной карты помещений мы, как слепые котята, будем то и дело тыкаться в глухие углы и возвращаться обратно вновь и вновь. Как думаешь, где ее можно найти?

-Не карты, а схемы, - поправила я товарища. – Обычно их вывешивают при входе…

-Точно! – Подскочил Бродяга. – Подробная карта-схема должна находиться на верхнем уровне и на самом нижнем. Спускаемся! – И он, ухватив меня за руку, повлек дальше, теперь уже не отвлекаясь на осмотр многих и многих помещений, лабиринтом раскинутых на каждом из уровней. И вот, почти без сил, мы оказались в самом низу бункера.

-Послушай! – Одернула я запыхавшегося товарища. – А почему мы не воспользовались лифтом?

-У меня ксенофобия, - мрачно отрезал он. –  Однажды вот так, понадеявшись на технику, я застрял в лифте между этажами в подземном супермаркете. Пришлось немало понервничать, пока я не выбрался из него. С тех пор больше надеюсь на свои ноги.

Нижний этаж оказался чем-то вроде склада для запасных комплектов оборудования и хранения хозяйственного инвентаря. Пыльные серые галереи сменялись одна другой, помещение – помещением, а карты-схемы нигде не было видно. И, когда мы уже отчаялись ее найти, мой товарищ радостно вскричал:

-Да вот же она! - И побежал вперед, к стене, где висел огромный щит, на котором под слоем пыли еле различались контуры какого-то чертежа.

Как оказалось, подземный бункер имел семь уровней, на которых размещались сто тридцать два помещения. И нам больше часа пришлось изучать их расположение.

-Мда,.. - почесал затылок перепачканный пылью Бродяга. – Голову сломишь. Но сколько я ни встречал подземных сооружений, каждое имело два и более запасных выходов. А где же они тут?

Он долго ходил взад и вперед, разглядывая схему и наконец нашел искомое.

-Вот!

Его палец проковырял дыру в слое пыли.

-Третий и пятый уровни.

-Мы пойдем прямо сейчас? – Вяло пробормотала я, понимая, что еще на один марш-бросок, теперь уже вверх по ступеням, у меня сил не хватит.

-Нет, сначала еда, баня и отдых, поэтому предлагаю подняться на спальный уровень – шестой, там как раз, судя по карте, расположено несколько жилых комнат, столовая и санитарно-гигиенический узел. После этой беготни у меня лишь три желания: наесться, помыться  и выспаться.

-Какое из них реально?

-Считаю, все три. В подобных подземных убежищах специально запасали провизию на десятилетия вперед. А так как все системы жизнеобеспечения работают исправно, большая часть еды должна уцелеть, естественно, в мороженном или сублимированном виде. Здесь есть энергия и вода, значит, работает душ. Эх, - потянулся Бродяга, - а потом бы в чистую кроватку и спать…

Когда мы нашли так называемый спальный корпус, я уже не хотела ни есть, ни мыться, а только спать. Но Бродяга, шутя и подбадривая, расшевелил меня и заставил накрывать стол.

-А что на него ставить?

-Ты пока ищи скатерть, а я все организую.

Вместо скатерти пошла простынь, взятая из шкафа-купе с постельным бельем.

-А вот и я! – Вошел в столовую Бродяга, сияя как начищенный пятак.

Он приволок из кухонной кладовой несколько бутылок отменного коньяка, пакет с консервами, проспиртованный и герметически упакованный хлеб и много всяческих деликатесов, покрытых инеем, которые тут же разогрел в микроволновой печи.

-А не опасно ли это есть? - С недоверием взглянула я на изобильно накрытый стол. – Ведь этим продуктам как минимум полтора столетия?

-Сомневаться можно было бы только в консервах, - выкладывая хлеб и упоенно вдыхая запах спирта, исходящий от него, констатировал Бродяга. – Но они не железные, у них специальная пластиковая упаковка, к тому же хранились они при нулевой температуре в специальном отсеке огромного холодильника. Подобные им я уже однажды пробовал – великолепная вещь!

-Может, пока обойдемся нашей едой? - Недоверчиво покосилась я на аппетитый и умопомрачительно пахнущий сервированный стол.

-Как хочешь, - пожал плечами товарищ. – Но ты забыла о том, что слизняк-Философ наградил меня и умением отличать съедобное от несъедобного. Мой изголодавшийся организм ничего вредного здесь не чувствует.

Пока я сомневалась, есть или нет, Бродяга начал набивать брюхо. Усталый, он быстро насытился, а коньяк полуторастолетней выдержки, не потерявший своего аромата и крепости, привел его в благодушное расположение духа, которое через сорок минут сменилось откровенным желанием спать. Бродяга зевал, ел, пил, говорил, клевал носом и в конце концов банально уснул за столом, упав лицом в тарелку с ветчиной нарезкой.

Не особо доверяя товарищу, я лишь слегка притронулась к еде и, немного утолив голод, пошла искать душ. Но в помывочном отсеке  нашла хорошую сауну, которая запустилась от одного нажатия кнопки. Так что через пару часов, вдоволь напарившись и накупавшись, я застелила кровать чистым бельем и, переодевшись в свежую, накрахмаленную сорочку, взятую из герметично упакованного индивидуального комплекта  белья, уснула сном праведника. В этот раз мне ничего не снилось.

Сколько длился мой сон, не знаю. Может быть, восемь, а может, десять часов, но, когда я проснулась, все вокруг было то же самое: искусственное освещение, накрытый стол. Отсутствовал только Бродяга.

-Бродяга! – Подскочила я. – А если он покинул меня? Как без него выбираться отсюда?

В панике я заметалась по помещению. Вещевой мешок товарища оказался на месте, и это успокоило. Волнение улеглось, когда я обнаружила его клинок, без которого он никуда не выходил.

-«Чьи вы хлопцы будете, кто вас в бой ведет?..», – донеслось вдруг из помывочного отделения. – «Кто под красным знаменем раненый идет?»

Это пел Бродяга! Отоспавшись, он смывал с себя в душе грязь и громко орал, думая, что именно так и нужно петь. И от этих диких воплей мне стало легко – мы вместе!

Раз мой товарищ был жив после плотного вчерашнего ужина, выходит, есть можно было все и я, выспавшись и проголодавшись, принялась наверстывать упущенное, так что к приходу Бродяги оказалась в таком же благодушном расположении духа, в каком находился ранее и он.

-О, Графиня! – Вымытый до блеска улыбнулся Бродяга, войдя в обеденный зал. – Изволите кушать? А как же опасения насчет несвежести продуктов? Понятно, - покачал он головой, - ваш покорный слуга все эти яства, - и  товарищ обвел стол рукой, - сначала испробовал на себе и выжил. Теперь ваш черед вкушать… - Тут, поперхнувшись, согнувшись пополам, высунув язык и захрипев, Бродяга рухнул на пол и забился в конвульсиях.

-Все же что-то точно было несвежее, - закатив глаза, прошептал он. – Кажется, я умираю…

У меня кусок встал в горле.

Увидев, как я побледнела, шутник вскочил на ноги  и от души рассмеялся.

-Да ешь ты, ешь, это был розыгрыш!

Тарелка с мясом и кетчупом пролетела через весь стол и впечаталась в его белоснежную рубашку.

-Ну вот, - уныло пробормотал он, - шуток не понимает. Теперь придется снова идти мыться…

Когда Бродяга вернулся к столу, злость на него у меня прошла.

-Когда ты планируешь выходить наверх? – Сожалея о том, что придется покидать это гостеприимное место, спросила я.

-Сейчас. Мы хорошо отдохнули, не голодны, так что запасемся провизией из местных кладовых и – в путь!

На сборы был дан час.

До запасного выхода мы добрались достаточно быстро, сложнее оказалось открыть дверь. Автоматическая, бронированная, она не имела ни ручек, ни кодового замка. Сигнал для ее открытия должен был поступать с какого-то пульта и обязательно дублироваться потайной кнопкой. Но, где она располагалась, догадаться никто не мог. Мы битый час потратили на обследование стен, но проку не было. К двери запасного выхода вел длинный пустынный коридор, по стенам которого тянулись толстые кабели.

-Все равно здесь есть какой-то секрет, - сделал вывод рассерженный Бродяга. – Не может его не быть! Давай еще раз подумаем, как все же открыть дверь.

-Справа от нее, - вдруг вспомнила я,  - в стену вмонтирован какой-то знак. А если секрет в нем?

-В знаке? – Недоверчиво взглянул на меня товарищ. – А почему бы нет?

Вообще-то это был не знак, а эмблема, изображающая пару перекрещенных молний, вписанных в квадрат. Эмблема располагалась выше головы на массивной металлической пластине. Я попыталась прокрутить ее, но ничего не получилось. Дернула на себя – с тем же успехом. Надавила – бесполезно. Отчаявшись, потянула ее  вниз, и та, скользнув по гладкой стене, остановилась на уровне груди. Одно вращательное движение эмблемы вокруг оси - и массивная дверь бесшумно отошла в сторону, открыв проход наружу. В лицо сразу же дохнуло пустыней.

-Ух, ты! – Опередил меня Бродяга, первым выскочив наружу. – Да на дворе ночь!

Огромное звездное небо раскинуло свой шатер над нами.

-Шшух, - встала на место дверь, отрезав подземный мир от внешнего, в который мы теперь уже вряд ли смогли бы вернуться.

-Не грусти! – Хлопнул меня по плечу товарищ. – Это был всего лишь временный приют для двух странников, которых опять ждет дорога.  Что может быть лучше ее, не имеющей ни начала, ни окончания? Так идем же дальше, тем более что ночь подарила нам прохладу, которой будет не хватать днем!

И мы, поправив за плечами зеленые армейские вещевые мешки, двинулись в путь. Туда, где, по мнению Философа, нас ждала конечная цель этого путешествия.

Глава 19

-Всегда любил пустыню, - вдохнул полной грудью ночной прохладный воздух Бродяга. – Только в ней я и чувствую себя как дома.

Мы размеренно шли вперед. Моему товарищу не нужен был компас, он прекрасно держал нужное направление даже в темноте, хотя таковой и не было: яркие россыпи звезд так густо изукрасили небо, что их света вполне хватало, чтобы видеть, куда ступать.

-Расскажи, как ты догадался обойти место, которое заграждало вход в хранилище?

Под ногами то скрипел песок, то похрустывали мелкие камушки.

-Обычное дело, - не сдерживая шага, разъяснил Бродяга. – Это был не военный бункер. Подземных военных бункеров я повидал несколько и только в один смог пробраться. Это убежище, скорее всего, предназначалось как укрытие на случай атомной войны, чтобы потом, через десятилетия, возродить жизнь для уцелевших под землей людей в одном маленьком, искусственно созданном уголке пустыни. Не знаю почему, возможно в виде эксперимента, но система жизнеобеспечения была запущена до гибели человечества и с тех пор действует исправно. Перекрывать подходы к хранилищу таким образом, как это сделано сейчас, в планы его создателей не входило. Заградительная зона была создана несколько позже, вероятно, одновременно с заселением в оазис людей. Кем? Покровителем, но, кто он, я даже не догадываюсь. Поэтому при первом же удобном случае обязательно вернусь обратно, чтобы разобраться в житии этих верующих и понять, куда исчезают дети, старики и беременные женщины. Раз это был не военный объект, а гражданский, то обязательно в стороне от главного входа должен был находиться и черный ход, который предназначался для чисто технических целей.  И я оказался прав.

-Но теперь его найдут и поселяне!

-Для них это ничего не изменит. Они все равно будут проникать в хранилище через парадный вход – это их ритуал, а мыслящих не как все в общине я не заметил.

-Скажи, - нагнала я Бродягу, чуть вырвавшегося вперед и широкими шагами меряющим бесконечные пески пустыни, - а как погибло человечество? В свое время Князь мне обрисовывал несколько таких вариантов.

-Гибели человечества я не застал, я ведь всего-навсего бывшая информационная копия твоего товарища. Но однажды в мои руки попался прелюбопытный дневник человека, который собирал разрозненную информацию, объединял ее, выискивая в ней зерна правды и отсеивая шелуху лжи. Так вот, он докопался до одной вещи. Оказывается, перед тем, как человечество погибло, в секретных лабораториях Америки был изобретен специальный вирус, срабатывающий в человеке только заданного генотипа. Первые испытания этого нового оружия на животных прошли весьма успешно. Потом, как можно предположить, военные Америки попытались тайно применить вирус к какой-либо национальной группе людей, но он вышел из-под контроля, и по земле покатилась эпидемия гибели народов, столь стремительная, что ученые просто не успевали создать против нее лекарство. В считанные дни из ста процентов населения осталось меньше десяти, в основном те, кто уже тогда жил в экспериментальном мегаполисе по имени Вечный город. Кто-то уцелел и вне его стен. А вирус, как пламя, выжегшее сухую траву, сошел на нет и исчез. Затем по земле прокатилась череда мощных, локальных катастроф. Уцелевшие люди покинули мертвые города, а жители Вечного города замкнулись в самих себе. Я не ручаюсь, что все происходило именно так, но не единожды мне приходилось наталкиваться на следы внезапной гибели человечества: накрытые столы, все еще работающие  подземные терминалы, подобные тому, из которого мы недавно ушли.

-Но почему тогда нигде не видно хотя бы каких-то останков людей?

-Мутировавший вирус полностью разрушал человека, превращая его мертвое тело буквально в пыль. Кстати, именно она и покрывает многие станции метро.

-А этот вирус не вернется обратно?

-Вряд ли. Он был своеобразным оружием, созданным на основе так называемых нанотехнологий. И как всякий механизм, израсходовав свой ресурс, прекратил деятельность. Чтобы восстановить его, нужны прежние лаборатории и знания, но выжившему человечеству не до этих разработок…

Ходьба по ночной пустыне не утомляла – сказывалась прохлада, которую днем должна была сменить изнуряющая жара, поэтому мы шли и шли, не останавливаясь, вперед.

-А та «черная дыра», которая сначала втянула нас в себя, потом выбросила наружу, чьих она рук дело?

-Человеческих. Скорее всего, в том месте когда-то проводились исследования, связанные с попыткой создания антивещества. Когда персонал лаборатории погиб, компьютеры сами завершили опыт, но не смогли устранить его последствия. 

-Смотри! – Вдруг замедлил ход Бродяга. – Там какой-то огонек.

-Ничего не вижу, - честно призналась я.

-Нет, там точно что-то есть, - и мой товарищ свернул вправо. – Огонь в ночной пустыне? Это стоит того, чтобы полюбопытствовать, кто возле него.

-А если враг?

-Посмотрим. На врага не похоже. Тот, кто идет по нашему следу, чтобы напасть внезапно, никогда не даст о себе знать.

-Так за нами все еще есть погоня?

-Есть! – Согласился Бродяга. – Между моих лопаток, как дуновение далекого ветерка, то и дело возникает легкий холодок. Но она еще далеко, поэтому свернем на огонек, может быть, узнаем что-то полезное.

 По мере того, как мы приближались, огонек становился все больше и больше, и вот стал заметен небольшой костер, горевший у одинокой скалы, торчащей, словно гигантский клык из песка. У огня сидел человек. Заслышав наше приближение, он поднял голову, словно всматривался в ночь, и подкинул в огонь сухую ветку, отчего костер вспыхнул ярче.

-Не ошибусь, если  скажу, что нас уже ждут, - крепко сжал мою руку Бродяга. – Только вот кто?

-Неужели Страж?

-Брось ты, - одернул меня товарищ. – Тот обитает в отвалах, а здесь – пустыня!

Когда мы ступили в круг света от костра, навстречу нам поднялся невысокий пожилой человек, по которому нельзя было определить, сколько ему лет на самом деле. Сухой, поджарый, одетый в похожую на дерюгу рубаху до пят, с бородой ниже груди и длинными седыми волосами, перехваченными на лбу широким кожаным ремешком, он, увидев нежданных гостей, встал и открыто улыбнулся.

-Не такие уж вы нежданные, - словно прочитав мои мысли, поприветствовал он. – Этот костер я разжег только ради того, чтобы вы не сбились с пути.

-Так вы нас ждали?

На мое восклицание человек вновь улыбнулся, и это была улыбка не древнего старика.

-Я всегда кого-то жду.

-Вы что, здесь живете? – Вновь полюбопытствовала я, за что получила от товарища ощутимый тычок в бок.

-Жительствую, - поправил старик. – Это несколько разные вещи. Впрочем, не это суть важно. Но, чтобы удовлетворить ваше любопытство, скажу так: я монах.

-Так тут монастырь!

-Вся эта пустыня – монастырь под названием Египетский скит, в котором я остался один одинешенек.

-Разве бывают монахи-одиночки? – Недоверчиво покосился на него Бродяга.

-Бывают, - согласился старик. – В нашем скиту иные, как я, жили уединенно, другие – вдвоем и втроем; иные жили целым общежитием, составляя общежития. Случалось, собирались вместе до пятисот мужей, достигших христианского совершенства: только они обитали далее, в самой глубокой пустыне. Такое разнообразное жительство, удовлетворявшее свободному произволению и способностям, очень способствовало монашескому духовному преуспеянию.

-Да вы устраивайтесь возле огня, - отвлекся он от разговора. – Отдохните, поешьте. А пока отдыхаете, поговорим.

Бродягу два раза приглашать поесть было не нужно. Он быстро скинул вещевой мешок на землю, раскрыл его, выложил содержимое на расстеленный на песке кусок ткани и вопросительно взглянул на монаха:

-Будете с нами?

-Нет. Я не ем мирской пищи. Вы ешьте…

Провести остаток ночи у костра оказалось заманчиво, и я присоединилась к своему товарищу, с любопытством разглядывая старика.

-Мне несколько сотен  лет, - блеснул он глазами, вновь угадав мои мысли. – Для монаха это не возраст.

-Несколько сотен лет? – С любопытством уставился на него Бродяга. – Врешь, старик!

-Убеждать тебя в своей правоте я не буду. Но для меня ложь непреемлема.

Когда мы насытились, старик преклонил колени и возблагодарил Творца за то, что тот послал ему гостей, а те смогли утолить свой голод.

-Может быть, познакомимся? -  По завершении краткой молитвы, полюбопытствовал Бродяга.

-Это совершенно лишнее, - присел на песок у костра старик. – О каждом из вас я знаю все, а вы обо мне – ничего. Поэтому представлюсь, я – авва Руф.

-Странное имя, - скривил губы Бродяга.

-Древнее, - пояснил старик.

-Так откуда ж ты, монах, знаешь о нас? – Насмешливо попытался задеть старика мой товарищ. – Или сорока на хвосте принесла?

-Тут нет сорок, пустыня, - тихо проговорил авва Руф. – А знания – от Бога.

-Тогда скажи, кто я? – Вновь усмехнулся самоуверенный Бродяга. – Что я за человек?

-Скиталец ты вечный, - укорил его старик. – А что до человека… Чтобы им стать, тебе, копии, еще потрудиться надо. Ты еще только на пути к этому великому званию.

Шокированный ответом Бродяга презрительно скривил рот. Он явно не ожидал от монаха такого точного попадания в цель.

-А кто она? – Ткнул Бродяга в мою сторону пальцем.

-Человек на распутье. Точнее, два человека, один из которых ужасно плохой. Не дай Бог, дочка, - чуть наклонился старик в мою сторону, отчего в свете костра его лицо приобрело строгие черты, - чтобы твое второе «я» взяло над тобой верх. Борись с ним, это в твоих силах, помни про право выбора. Если Графиня сможет поработить твое сознание, ты погибнешь как душа.

-Ты знаешь и о Графине? – Чуть не подскочила я на месте.

-Я знаю лишь то, что дано мне от Бога, - пожал плечами монах. – Не более того. Так что не думай, что каждый твой шаг, каждый твой день известен мне. Как и его – указал он на Бродягу. - У каждого из вас своя жизнь, и мне не дано право вмешиваться в нее даже мысленно. А вот указать, как путникам, куда лучше идти, дозволено.

-И куда же? – Бродяга вновь попытался задеть монаха. – Направо, налево или прямо?

-Для этого будет утро, - уклонился старик от ответа.

-Может, тогда лучше спросить совета у ангела-хранителя? – Попытался поддеть собеседника мой товарищ. – Говорят, что он может иногда что-то подсказать.

Я переводила взгляд то на старика, то на Бродягу и понимала, их ждет жаркий спор, на который пытается вывести монаха мой товарищ, почему-то воспринявший этого человека в штыки. И он попытается взять верх, потому что в вопросах религии тоже  сведущ.

-Ты ведь не веришь в Бога, - укорил Бродягу авва Руф, - ты же материалист. Но раз заводишь разговор о вечном, я принимаю твой вызов, но не потому, что уязвлен им, а потому что ты, сомневающийся, пришел сюда именно за этим – за ответами.

-Спросить совета у ангела-хранителя? Да его нет у тебя! А если кто-то и дает человеку вроде бы правильный  ответ, то разве что один из бесов…

-Но иногда я действительно слышу голос, который подсказывает, что делать!

-Ты – дитя времени, из которого пришел твой бывший хозяин, - пояснил монах. – А тогда люди любили называть себя яснослышащими или медиумами. Но как бы они не называли себя, все были суть одна – одержимые, которые своей «помощью» заражали других.

-Ладно, - вильнул в сторону Бродяга. – Такому голосу есть и другое разумное объяснение – подсознание, которое каждому человеку что-то подсказывает. Что ты скажешь на это?

-Ничего, - развел руками авва Руф. – Кроме того, что именно на уровне подсознания чаще всего и действуют бесы. И чем понятней этот язык, тем более опасен.

-Чушь! – Резко возразил Бродяга. – Я читал про нескольких людей, которые пытались выйти на связь с ангелами-хранителями путем блюдца и листа бумаги с начертанными на нем буквами алфавита, но из этого у них ничего не получилось. Зато потом они явственно услышали в себе голос, дающий ту или иную информацию. Это ангелы-хранители сами выходили на связь, чтобы сказать нечто очень важное.

-Пусть твое мнение останется при тебе, - склонил набок седую голову старик. – Не стану переубеждать. Но выскажу то, что мне известно. Путем таких гаданий люди запускали в себя бесов, которые потом и подавали голос.  Видишь ли, обычный человек подобен наглухо закрытому дому с затворенными ставнями. Но стоит ему обратиться за помощью к гадателю, экстрасенсу или попытаться самому получить нужную информацию извне, как крепость дома нарушается. В приоткрывшуюся дверь или окно тут же залезает некая  сущность, которая, хорошо угнездившись, пытается перетащить к себе кучу своих друзей. Отсюда и голоса-подсказки.

-Но ты же не станешь спорить, - завелся Бродяга, - что у каждого человека есть несколько возможных вариантов судьбы, и каждый человек сам выбирает свой вариант?

-Выбор у каждого человека только один: чью сторону принять? Предлагаемые варианты судьбы - не более чем попытка свести неокрепшую в вере душу с истинного пути. Вся беда в том, что, выбирая тот или иной путь, человек отказывается от Бога, как от отца, отпадает от истинной веры и уходит в сторону, где, как ему кажется, и трава зеленее, и сахар слаще, забывая, что чем прямее и проще путь, тем человек ближе он к аду.

-Ты одичал в этой пустыне, - как-то мгновенно сменив злость на хорошее настроение, рассмеялся мой товарищ.- Вот и несешь всякую чушь!

-Я не одичал, я  свободен, - мягко возразил такому доводу монах. – Не может быть дарована свобода человеку, пока он желает чего-либо, принадлежащего миру. Я давно вне мирской жизни и ничего не желаю, кроме соединения с Творцом. Но Он вновь и вновь мне дарит жизнь, то и дело посылая больные или неокрепшие души, которые приходится лечить. Одни души от таких бесед выздоравливают, другие убегают из пустыни прочь. Теперь пришли вы…

-Но Бог не творит нашу судьбу, Он лишь наблюдает за нами!

-Творцу не надо наблюдать за людьми, Он и так знает о каждом все. В отличие от бесов, которые ходят за каждым из вас по пятам, изучая повадки, слабости, потакая вашим желаниям. Но лишь с одной целью – завладеть человеком!

-Создавая людей, Бог создал и свободу воли! Поэтому человек волен жить так, как хочет! Лишь ангел-хранитель вправе подсказывать, что и как делать! – Сопротивлялся Бродяга.

-Здесь ты вновь не прав. – Монах был само спокойствие, тогда как Бродяга заводился все больше и больше. Старик ему не нравился. – Человеческая воля – это одно, а вот право выбора - другое. И если кто-то лезет к человеку со своим советом, то, скорее всего,  это тот, чья когтистая лапа давно уже проникла в его душу.

-А что же ты скажешь об интуиции? О внутреннем голосе, который, присылая первую мысль, оказывает нам помощь? Поэтому первая мысль всегда верна!

-Интуиция? – Тихо рассмеялся авва Руф, чем еще больше распалил моего товарища. – Бывает, что шепот интуиции мы слышим именно от ангела-хранителя. А вот внутренний голос… Бесы очень ловки и грамотны в вопросах ловли душ. Внутренний голос, первая мысль… Какая приятная и легкая наживка! Как же ее не проглотить?

-А что ты скажешь по поводу того, что счастливую судьбу получает тот, кто развивает все лучшее в своем характере, кто не боится потрудиться для этого?

-Смотря что подразумевать под словом «счастье»? Для большинства людей во все века это были деньги, а не Бог. Ради золотого тельца все и трудились.

-Плохую судьбу выбирает тот, кто себя не любит! – Выложил еще аргумент Бродяга. – Хорошее отношение к себе позволяет быть счастливым!

-Никто не спорит, - как бы в задумчивости прикрыл глаза старик. – Среди тех, кто обладал богатствами, как раз и были те, кто любил себя. Но беда заключалась  в другом: богатства тоже обладали ими. Или пороки, если человек был беден, но так же любил себя. Отсюда и выбор.

-Но хорошо относиться к себе – это значит верить в разумность Создателя!

-Ах, люди, люди, - покачал головой монах. – А ведь сказано: «Возлюби ближнего своего, как самого себя…». Любовь к себе должна стоять на последнем месте!

-Ладно, - зашевелил желваками Бродяга. – Давай поменяем тему. – Как ты сможешь оспорить, что любовь – это труд, помноженный на время?

-Никак. Здесь ты прав, только этому есть свое определение – терпение.

-Тогда и из телесного притяжения тоже со временем может вырасти настоящая любовь! – Козырнул знанием мой товарищ.

-Эка куда тебя занесло, путник! – По-доброму улыбнулся старик. – Из телесного притяжения вырастают дети.

Тьфу ты, - рассердился Бродяга. – Тебя трудно переспорить!

-А мы и не спорим, разве ты не заметил. Мы просто беседуем, и каждый высказывает свое мнение, не пытаясь переубедить другого, в чем же здесь спор?

-Ты не споришь, а я  спорю! – Возразил мой товарищ. – Поэтому продолжим разговор, до утра еще есть время. Скажи, разве я не прав, говоря: «Мы все достойны по праву своего рождения любви, достойны по природе своей, потому что Бог создал нас совершенными, по  образу и подобию Своему»?

-Конечно, не прав! Считать себя достойным по праву рождения любви - чистой воды гордыня, следовательно – отпадение от Бога.

-Но невозможно быть любимым и любить другого, если не любишь самого себя!

-Послушай, - подкинул старик в костер еще ветку. Огонь вспыхнул ярче и выстрелил в небо снопом искорок. – Покопайся в себе, разберись, что не так? Любовь к себе – та же гордыня, а у нее много вариантов, но этот – самый явный и действенный. Да, человек рожден для любви, но не плотской, она – тлен и  недолговечна как запах расцветшего по весне цветка. Прошел день-другой - и его лепестки опали, исчез и аромат. Человек рожден для любви к Создателю! И невозможно совмещать любовь к себе и к Нему, надо выбирать что-то одно, для большинства проще – любить себя.

-Но ведь только полюбив себя, можно полюбить ближнего!

-Сытый голодного не разумеет, - вспомнил пословицу старик. – Если ублажаешь себя, нравишься себе, в твоей душе любви к другому человеку и быть не может! Как позволят те сущности, которые живут внутри тебя, любить не их, а ближнего? Не позволят!

Пф! – Надул щеки Бродяга. Его попытки выставить монаха более слабым, примитивным не возымели успеха, и он, набрав в грудь побольше воздуха, продолжил:

-Человек рожден, чтобы действовать. Пока он живет в материальном мире, должен созидать что-то материальное – не важно, строить ли дома, возделывать ли сад или писать стихи, ибо все это материально. Вкладывая душу в то, что он делает, человек способствует одушевлению неживой грубой материи, одухотворению ее. Своей деятельностью, в которую вложена душа, человек приносит искру Божью на Землю.

-Ты действительно закоренелый материалист, - укоризненно  вздохнул авва Руф. – На земле надо создавать не материальные блага, а строить крепость веры в себе, ибо всякий дом будет со временем разрушен, а дом внутри человека – нет. Да, создавая образ, иконописец привносит в него частичку веры в Бога, потому что без веры такая икона всего лишь картинка на дереве. Через иконописца Господь вдыхает жизнь в тот или иной образ. Но вот созданную и выпестованную человеком атомную или водородную бомбу вряд ли можно назвать одухотворенной.

Наблюдая за Бродягой и монахом, я оказалась невольной слушательницей их разговора. И мне нравилось ей быть! И я, удобнее устроившись на песке, подле трепещущего пламенем костра, всецело отдалась то ли спору, то ли оживленной беседе двух человек, сведенных вместе по воле Провидения на границе огромной пустыни.

Глава 20

-И все-таки скажи, старик, - не унимался распаленный беседой Бродяга, - разве я не прав, утверждая, что люди часто бывают ленивыми просто от того, что живут в разлуке со своей душой?

-Если человек живет в разлуке со своей душой, - это признак не лени, а безверия. Лень тут ни при чем, она проистекает от потакания желаниям тела. Чтобы не было лени, надо жить так, чтобы каждый переживаемый  тобою день был как бы последним. Тогда не согрешишь перед Богом.

-А по моему убеждению, ленивый человек – это человек, засоренный негативными энергиями. От недостатка чистых сил и энергии он сильно утомляется и поэтому не хочет ничего делать.

-Еще в древности люди научились объяснять свои пороки удобными вещами. Ты не сказал ничего нового. Оглянись вокруг, как много есть на свете богатых людей, ведущих активный образ жизни, не ленивых. За каждым – призрак лукавого – золото, несущее власть. В этих людях нет, как ты говоришь, чистых сил и энергии, но они не ленивы!

-Чтобы в жизни все получалось, - поудобнее устроился Бродяга, ожидая долгой беседы, - надо привести себя в нормальное деятельное состояние при помощи позитивной перестройки мышления, при помощи прощения себя и других, при помощи осознания своих неправильных разрушительных действий и покаяния.

Старик не изменил своего положения. Он все так же сидел напротив Бродяги, отделенный от него костром, время от времени набирая в пригоршню песок и медленно высыпая его перед собой, отчего скоро у ног аввы Руфа уже вырос солидный песчаный холмик.

-Покаяние – великая вещь, - согласился монах. – Но ты, словно тот искушенный в словопрениях бес, смешиваешь правильное и неправильное. Надеюсь, от неопытности и знаний, которые, судя по всему, ты нахватался преизрядно из всяких дешевых книжонок. В жизни не бывает все хорошо, жизнь – это испытание на прочность, только прочность эта не в силе, а слабости: не превозносить себя выше других, не умствовать, не отрицать божественный промысел в тебе самом. И прощать надо других, а не себя. Прощающий самого себя – удобное жилище для многих и многих бесов.

-Ты увлек меня, старик, - признался Бродяга. – Мне интересно спорить с тобой, нащупывая слабые места в твоей обороне. Давай продолжим, глядишь, я и сломлю тебя.

-Споришь ты, мне же дано лишь отвечать на твои доводы, попутно наставляя и поучая. Но я рад нашему разговору, ведь он приносит пользу.

-Кому, мне? – Рассмеялся Бродяга.

-Ей, - кивнул в мою сторону монах. – Может быть, мы и встретились этой ночью здесь только для того, чтобы она нас слушала.

-Да брось ты, - отмахнулся от такого довода мой товарищ. – Светка  слишком искренна и уперта в своей вере, чтобы мыслить масштабно. Не удивлюсь, если она скоро уснет и вновь увидит сон про свою Графиню. Давай не будем обращать на нее внимания. Скажи лучше, разве я не прав, утверждая, что брать плату за свою работу – естественно, поэтому, если относиться к деньгам лишь как к средству получения необходимого от жизни, то деньги не могут быть злом?

-Каждый труд должен быть оплачиваем, - кивнул старик. – Но деньги в любом случае – эквивалент золота, за которым стоит хозяин этого материального мира, и они зло в любом случае. Ведь разбойник грабит на дороге путника не ради мешка с золотом, которого у того нет, а ради жалких монет, лежащих в его кошельке. Власть имущий грабит бедного, облагая его налогами и непомерными ценами на все, наживаясь опять же на денежных крохах, отнятых у многих и многих людей. Поэтому за каждым таким  медным грошом - зло.

-Ты во всем готов видеть плохое, старик! Но жизнь прекрасна такая, какая она есть! Другой нам и не дано. Чтобы в ней все было еще лучше, надо, чтобы достаток появился в мыслях, тогда он придет и в реальности!

-Сколько не говори «халва», а слаще во рту не будет, - в ответ уколол монах.

-И все равно, надо быть оптимистом! – Упорствовал Бродяга. – Человек с угасшей душой всегда несчастен! Смирение в богатстве, осознание его бренности, способность не держаться за него и не дрожать над ним – вот залог того, что деньги пойдут на пользу, на благо душе, а не на страдание.

-Красиво сказал, - улыбнулся монах. – Но за этой красотой пустота. Смирения в богатстве не бывает. Как не бывает воздержания и поста в обжорстве. Осознать бренность денег человек богатый еще может, но не дрожать над ними не в его силах. Как древнеримский обжора, возлежа на пиршестве, блюет и снова набивает желудок, так и богатый человек никогда не потратит деньги на что-то благое. А душа… Так нет ее в тех, кто отягощен золотом. У них не душа, а так, ветошь, о которую жирующие бесы вытирают при входе в свой дом ноги.

-Все равно, счастлив лишь тот, кто любит свою работу, выполняет ее творчески и получает от этого радость!

-Тогда самые счастливые люди – богатые. Именно они выполняют свою работу с радостью, ведь делание денег для них – настоящее творчество, и здесь важен результат. А для всех остальных работа – действие, которое помогает выжить.

-Хорошо, - хлопнул ладонь о ладонь Бродяга. – Давай перейдем к пониманию доброты. Я считаю, что доброта к другим необходима для собственного развития. Но та доброта, когда делятся последним, отрывая необходимое от себя, - это не доброта, потому что она ущемляет человека. Последним делиться нельзя! Потому что добро, совершаемое против своей воли, не есть добро. Большая глупость в ущерб себе помогать ближним. А если другой человек в беде, сначала надо разобраться в ее причинах, прежде чем стремиться жертвовать собой ради помощи ему.

-Ну, ну,.. - задумчиво погладил бороду старик. – И где ты набрался такой философии? Разговаривая с тобой, я словно гляжусь в кривое зеркало. Говоришь, последним делиться нельзя? Тогда выслушай сказку. Однажды из одного селения в другое шел по дороге нищий. Путь был неблизкий, и в его котомке лежал поданная милостыня -  кусок хлеба. Случилось  увидеть ему на обочине дороги умирающего от голода человека. «У меня есть две вещи, - подумал нищий, -  силы и хлеб, а у лежащего – ничего». И отдал ему свой кусок хлеба. Вскоре по этой же дороге на лошади ехал богач. Увидев лежащего на обочине человека с куском хлеба в руках, он подумал: «Зачем давать ему деньги, если их все равно кто-нибудь заберет себе, а потом убьет нищего? А хлеб у него и так есть». И проехал мимо. По сути дела они оба подарили ему жизнь, но кто, по-твоему, из них был добрее?

Бродяга, ожидавший прямого ответа, несколько подрастерялся от подобного нравоучения, но сдаваться не стал и перевел разговор на другую тему.

-А что ты скажешь на такое мое утверждение? Человек на земле был создан Высшими Силами, а не произошел от обезьяны. Человек – это часть Божественного замысла. Но сначала у созданных людей не было души – это были почти животные. У них не было ни чувств, ни ощущений в сегодняшнем понимании. Когда у людей появилась душа, они начали осознавать себя, понимать, что не похожи на остальной мир. А потом люди стали заботиться друг о друге, и делать это не так, как делают животные. Они начали развиваться и получать знания.

-Твой ум похож на склад с книгами, - покачал головой монах. – Только все они свалены в одну кучу, перемешаны, а многие еще и рассыпались на отдельные листы. Из этого вороха бумаги ты то и дело вытягиваешь что-нибудь и глубокомысленно зачитываешь другим вслух. Это всего лишь подражание знаниям, к которым ты так стремишься. С тем утверждением, что человек произошел не от обезьяны, я не могу не согласиться. Но уподоблять животным первых людей, созданных Творцом, грех. У них было все: душа, чувства, любовь, не было ненависти. А вот когда они отпали от Создателя, вкусив запретный плод, тогда, действительно, начали соотносить себя с остальным миром на равных, а раньше этот мир им был дан в разумное управление. Ты сказал: «Стали заботиться друг о друге». В  малой части. В большей – убивать друг друга из зависти, злобы, жадности. А все ваше стремление к знаниям не более чем попытка более изощренно довлеть над другими, только уже не физическим, а иным путем.

-Но ты же не станешь отрицать, что душа человека вечна? – Вскричал уязвленный Бродяга.

-Стану. Вечен только Бог. А душа… Если человек проживет всю жизнь во грехе и не задумается над тем, что он не просто кусок плоти; если не вспомнит о Создателе. Если даже на смертном одре будет хулить Творца, видя в Нем причину всех страданий, эта душа сгинет и никогда не возродится к новой жизни. Как ни прискорбно.

-Тогда опровергни другое мое мнение. В изначально созданном Богом бытие не было никакой тьмы, никакого зла. Все было единым светом. Тьма, темные поля и миры появились в результате восстания части духовных существ, которых стали называть падшими. Из-за неправильного поведения они изменили свой свет, свою гармонию и породили на земле страдания, нужду и болезни.

-Ты знаешь, - усмехнулся в бороду старик, - если бы я встретил тебя в начале своего жизненного пути, то мог бы и поверить в то, что ты говоришь. Из тебя получился бы неплохой наставник, который, увы, научил бы только плохому. Знаешь, как бесы вкрадываются к человеку в доверие?  Говоря много, красиво и правильно, они вкладывают между строк ложь, которая в нужное время срабатывает подобно бомбе с часовым механизмом.

Неужели ты забыл, что Творец, создавая Землю, отделил тьму от света? Следовательно, ночь и день были изначально. Ну, а то, что часть ангелов после создания Земли отпала от Господа, верно. Вот только неправильно говорить, что они изменили свой свет и гармонию. Они  переродились, и это определение предполагает не что-то частичное, а полное.

-Что ты скажешь на то, - удовлетворенный хоть малой, но победой, задал очередной вопрос Бродяга, - что без души тело существовать не может, без души его ждет только разрушение?

-Ты вновь не прав, - осадил воспрянувшего духом моего товарища монах. – Человек не вечен - это правда, и разрушение тела ждет каждого. Но без души жить можно. Очень многие люди, потакая своим страстям, желаниям, наживе поменяли свою душу на временные блага: стали богатыми, знаменитыми, продлили свою жизнь на десятилетия, а то и столетия вперед. Это им и компенсировало отсутствие души, о которой при жизни они и не вспоминали: ели, пили, наслаждались и не задумывались о смерти. Так что без души жить можно, умирать нельзя.

-Ответь, старик, - на минуту задумавшись, спросил мой товарищ, - как можно распознать душу, которая не развивается? Не знаешь! Да очень просто! Такой человек не строит больших планов, у него атрофируются чувства и желания, потом его постепенно одолевает лень. В итоге он может даже перестать умываться, будет одеваться в лохмотья, просто опустится. Все это значит, что душа попала в плен к темным силам и перестала развиваться!

-В чем-то верно. – Монах поднялся, отошел от костра в темноту и тут же вернулся, неся что-то в руке. – В чем-то… Вот у меня на ладони, - и он протянул над костром руку, - лежат два камня: один просто обломок скалы, другой – драгоценный. Какой ты выберешь себе в подарок?

-Какой? – Бродяга внимательно взглянул на старика, ожидая подвоха. – Конечно, этот, - и он указал на сияющий гранями кроваво-красный камень, который в свете костра, казалось, ожил и стал полыхать огнем изнутри. – Зачем мне обломок скалы, их вон сколько вокруг – миллионы!

-Вот ты и ответил на свой вопрос, - усмехнулся монах. – С чего ты взял, что темным силам так выгоден опустившийся, ленивый человек? Они его таким делают, не спорю, но стремятся поработить сильного духом. Такая победа им в наслаждение, в радость – зло ведь тоже умеет радоваться, но по-своему. Получив обладание над сильной личностью, - монах передал Бродяге красный камень, - получают еще и возможность через ее ощущения наслаждаться земной жизнью, чего бесам не дано. Вот и ты выбрал не обломок скалы, а драгоценность, хотя, судя по твоему утверждению, должен был сделать наоборот.

-Ох, и хитер же ты, старик, - удовлетворенно покрутил головой Бродяга. Сначала сердившийся на монаха, он постепенно проникался к тому симпатией, но пыл азарта все еще тлел в нем, и последовало новое измышление; -То, что люди называют смертью, - это всего лишь переход из одного состояния в другое. Фактически смерти нет. Истинная родина души – мир небесный, а бытие на Земле – часть ее жизни, и смерть - не что иное, как возвращение души домой. Поэтому ее бояться не надо. Ведь смерть тела – освобождение и облегчение душе.

-Фактически нет ни меня, ни вас, ни этой пустыни. – Монах, насыпая и высыпая из горсти песок, уже возвел возле своих ног целый песчаный холм. – А смерть есть. Вот я насыпал небольшой курган из песка. Как по-твоему, он есть?

-Конечно же, есть!

-А теперь? – И старик несколькими движениями разровнял его.

-Нет!

-Так и человек. Вчера его еще не было, завтра уже не будет. Он есть только сегодня. А вот смерть и позади, и впереди его. Как ее не бояться? Даже я боюсь смерти, потому что понимаю, что несовершенен, греховен, что мог бы сделать больше, чем сделал, что слаб в вере. Если человек не будет бояться смерти, значит, он безбожник, значит, для него нет жизни после смерти и нет никакой души - делай, что хочешь: грабь, убивай, насилуй. Кто накажет, человеческий суд ведь и купить можно? Не подкупен лишь суд Божий. Поэтому многих людей, бравирующих своим неверием, точнее, безверием в Бога, смерть страшит больше, чем людей верующих. Верующие знают, что будет с ними после окончания земного пути, плох он был или хорош. Богоборец, атеист теряется в догадках, и неизвестность пугает больше всего. Уверовать же в Божий промысел ему не позволяет гордыня, сиречь – бесы, коих в каждом из людей множество.

-Даже в тебе? – Задал коварный вопрос Бродяга.

-А куда же мне без них? Поставь рядом меня и тебя, к кому ринется вся эта братия? Ко мне! Победить, совратить с пути истинного такого, как ты, им несложно, да вот почестей за это никто не воздаст. Там ведь тоже, - и монах ткнул в землю пальцем, - своя шкала ценностей, свои звания и иерархия. А за меня по их меркам и генерала получить можно. Ко мне тут, случается, их целые экскурсии наведываются, чтобы как на диковинку поглазеть. Так что в пустыне я не одинок, есть с кем и пообщаться, и побороться.

-И все равно я не согласен с тобой, - рубанул воздух ладонью мой товарищ. – Если бояться смерти, то этот страх отравит всю жизнь человека. А если этого страха нет, то человек понимает: у души в запасе вечность, что она вновь придет на Землю, но уже  в другом воплощении.

-Действительно, чего бояться, если впереди  вечность? – Пожал плечами монах. – Отсюда проистекает опять то же самое – грех гордыни: раз все равно потом воплощаться, чего оглядываться назад, раскаиваться в поступках. Ну и что, что украл? Что из того, что осудил? Погубил ближнего своего? Все поправимо, надо просто дождаться очередного перерождения.

-Ты все переворачиваешь в свою пользу, - хмыкнул Бродяга. – С тобой интересно беседовать.

-Я рад, - чуть склонил голову старик, - что ты из стадии спора перешел в стадию обычного разговора, где никто не навязывает своего мнения другому, но внимательно выслушивает доводы противоположной стороны. Поэтому продолжим беседу.

-Многие думают, - согласился с доводами монаха мой товарищ, - что смерть зависит от слепого случая. На самом деле никаких случайностей не бывает. Человек сам своей жизнью зарабатывает то или иное время своей смерти. Этот выбор – когда умереть – делает сама душа человека. Разве не так?

-Ты прав в одном – случайностей не бывает. И наша встреча здесь – тому свидетельство. Кажущейся случайностью она была лишь для вас, мне же было дано откровение о вашем приходе. И теперь в ночи мы втроем сидим у костра и ведем полезный разговор, который принесет свои плоды не сейчас и даже не через год или два, а в свое время. Но то, что выбор – когда умереть – прерогатива души, полная чушь. Душа – невольник человеческого тела, и, как любой невольник, может лишь через зарешеченное оконце смотреть на окружающий ее мир. Но в человеческой воле – дать ей свободу.

-Но, если душа видит, что в этом теле ее возможности исчерпаны, если человек ей не дает развиваться и проявлять себя, если он уходит на ложные пути или останавливается в развитии, – душа может решить, что в этом теле ей больше нечего делать! Тогда душа уходит…

-Очередное заблуждение, - не согласился монах, – возможности души неисчерпаемы, но даже, если она загнана в угол, кто кроме Господа вправе решить: жить человеку или умереть? Разве в мире, откуда пришла Света, мало таких людей? Тщеславных, богатых, пресыщенных жизнью и наслаждениями. У них есть все, кроме вечности, и они не задумываются о том, хорошо ли их душе, ублажая тело. Если бы душа, данная каждому человеку Богом, могла решать – жить ее временному хозяину или нет, людей на земле остались бы десятки, может быть, сотни. Поэтому душа может лишь ждать, как ждет исполнения смертного приговора преступник, содрогаясь от мысли о скором разрешении жизни.

-А что ты скажешь об аде или рае? Ведь их же нет, они – лишь образы, придуманные людьми. Просто душа после смерти либо страдает, либо блаженствует. Это лишь внутреннее состояние души, зависящее от качества земной жизни, а вовсе не наказание или поощрение от Бога. Бог не посылает ни в ад, ни в рай. Поэтому даже самая мрачная душа рано или поздно придет к необходимости вернуться к свету, избавиться от отягощений. И тогда, конечно, Бог примет ее и поможет освободиться от страданий.

-Как все просто в твоих заумствованиях, почерпнутых из многих бесполезных, даже вредных книг. Нет ада и рая, есть просто страдание и блаженство. Душегубец и мздоимец, казнокрад и атеист, их всех, оказывается, ожидает избавление от отягощений!  Душе для этого достаточно просто немного похлюпать носом, чтобы Создатель даровал им, служившим не Ему, но бесам, блаженство. Где же тут справедливость? Нет, есть и ад, и рай. Но если рай один на всех, то адов несколько, только условия пребывания в них не везде одинаковые.

-А ты что, был там, что так уверен? – Съехидничал Бродяга.

-Не удостоен еще чести побывать ни там, ни там, - горестно вздохнул монах. – Но вот она, - и он кивнул на меня, отчего я, заслушавшись, вздрогнула, словно получила удар электрическим током, - была. Неужели ты забыл ее рассказы?

-Выдумки, - стоял на своем товарищ. – Она всего лишь женщина, натура впечатлительная, вот и кажется ей всякое. То Князь, то его слуги, теперь вот Графиня. Наверное, расшатались нервы. Хороший отдых, сбалансированное питание, и все встанет на свои места… А насчет души, так земная жизнь для нее – не наказание и не школа, в которой она должна получать уроки. Земная жизнь для души – возможность явить себя в своем совершенстве и красоте, возможность освободиться от отягощений и вернуть себе истинную суть, стать подобием Бога!

-Ты опять прав! - Воскликнул старик. – Но в одном: в земной жизни у человека есть все возможности, чтобы после смерти ожидать для своей души лучшей участи. Но желать стать подобием Бога? Остерегись даже мыслить так! Потому что это уже не гордыня, а богохульство. Именно к таким мыслям подталкивают человека бесы, наслаждаясь его глупостью, которая со временем приведет нечестивца в ад. А что до квартирантов, живших в теле при жизни, так они найдут себе другое жилье, их ущерб здесь минимален.

-Возможно, ты в чем-то и прав, - уклончиво согласился Бродяга. – Но у меня все равно своя точка зрения. На мой взгляд, например, любой грех – это проступок не против Бога и не против другого человека, а против себя самого. Поэтому не надо себя винить и упрекать понапрасну. Если человек и виноват в чем-то, то лишь перед самим собой, а значит, и простить себя может сам. Человек ведь совершает неправильные поступки по одной причине – незнанию своей истинной природы, потому что никто его этому не учил. Если человек не считает себя плохим, зачем ему совершать убийства и самоубийства, зачем гневаться, обижаться, ненавидеть? Все это происходит от того, что человек ощущает себя плохим, идет на поводу ложного представления о себе. Бог, он любит всякого, каким бы человек ни был и что бы тот ни совершал. Мы сами судим себя, а не Бог.

Монах, всматриваясь в огонь,  ничего не ответил на эту тираду, и тишину нарушало лишь слабое потрескивание костра. Потом старик поднял голову и глубоко, горестно вздохнул:

-Тебе надо было родиться в средние века. В тебе умер талантливейший иезуит! Так перевернуть все с ног на голову, подать как должное, красиво оформив! Твоим словам хочется верить. Но дело в том, что им верить нельзя.

-Называя грех проступком против себя самого, ты льстишь своим тщеславию и гордыне, я бы сказал точнее – как бы выдаешь себе духовную индульгенцию. Украл – простил себя. Солгал – тоже простил. Извратил веру предков – и здесь все просто. Так, перешагивая через людей, через моральные принципы, через веру в Бога можно идти довольно долго. Никто не учил человека, как надо жить? Ложь! Сначала учили в семье, где родился ребенок: слушаться, не врать. Потом – в школе: познавать мир через положительные примеры. Во взрослой жизни человека уму-разуму учат многочисленные законы, в которых нет призывов убивать, красть, лжесвидетельствовать, желать жены ближнего. А есть еще Библия, доступная всем и каждому, где все расставлено по своим местам: плохое отделено от хорошего, зерна от плевел. И после этого говорить, что человек совершает плохие поступки по незнанию - лгать самому себе! А насчет того, что если кто-то считает себя «хорошим», то не будет совершать дурного, - очередное заумное измышление, вычитанное тобой в какой-нибудь глупой книге. Ни один диктатор, развязавший  войну, в которой гибли сотни тысяч, миллионы людей, не считал себя плохим. Фашистская Германия, Соединенные Штаты Америки – суть одно – послушное орудие в руках князя мира сего. Но ни Гитлер, ни президенты свободной страны никогда не считали себя «плохими». Например, человек убил человека: из-за женщины, денег или просто так, в пьяной драке. По твоим словам Бог любит и такого. Как и богача, тратящего свои деньги не на благотворительность, а на роскошь, тогда как невдалеке от его особняка стоит полуразрушенная церковь или нищие просят денег на пропитание. А суд? По твоему человеку достаточно пожурить себя за убийство, блуд, грабеж и можно вновь вести привычный образ жизни. Так получается? И Бог здесь как бы ни при чем, ведь Творец любит тебя и такого. Легкая получается жизнь для некоторых, сладкая, безнаказанная.

-Но так считаю не только я, – не отступал Бродяга. – Так считает и автор книги «Беседы с ангелами-хранителями» Ольга Агеева. И мне ее точка зрения пришлась по душе.

-А что еще пришлось по душе?

-Хотя бы то, что убийство другого человека в конечном итоге преступление убийцы против себя самого; что убийца разрушает сам себя и обрекает себя на немыслимые страдания; что невозможно разрушить другого, не разрушив самого себя!

-А дальше?

-Что надо прощать не только других, но и себя. Что человек не всегда знает, за что он должен просить прощения, и даже не знает, что вообще должен просить прощения. Что, избавившись от страха смерти, можно избавиться от всех страхов вообще.

-И это все написано в той книге?

-Да.

-Окажись она здесь, лучше всего было бы сжечь ее в костре. Но раз такое невозможно, отвечу лично тебе. Ты не прав, и ты в большой опасности. Через такие книги в человеческие души входят бесы. Прочел – поверил, а им этого только и надо. Приоткрылась щелочка в двери твоего дома, бес туда сначала коготок запустит, потом лапу сунет, а там и весь протиснется внутрь, да еще за собой позовет собратьев. Вот веселье они тогда устроят в новом для них жилище! Берегись таких книг!

Да, совершая убийство, человек совершает преступление против себя, но в первую очередь – против Бога, который создал людей по образу и подобию Своему. И этот грех страшнее. И не надо вилять из стороны в сторону, объясняя свои пороки и грехи, пышно взращиваемые на благодатной почве тщеславия, тем, что ты не знал, что делаешь, а потому можно не просить прощения даже у самого себя. Все человеческие поступки осознанны. И настоящая глупость считать, что от страха смерти можно освободиться вообще. Этот страх входит в нас только во взрослой, осознанной жизни, как должное, как инстинкт самосохранения. И он действительно  оберегает многих от опрометчивых поступков. Многих, но не всех. Некоторые, начитавшись подобных книг, на самом деле решают, что жизнь – в их власти, что бояться возмездия нечего, что они снова и снова будут возрождаться к новой жизни, что спишутся все преступления и грехи, а жизнь начнется с чистого листа. Как бы не так…

И вновь возникла напряженная пауза.. Бродяга, обхватив колени руками, задумчиво смотрел в пламя гаснущего костра. Монах, склонив голову, углубился в молитву, и только я, поняв, что разговор окончен, вздохнула с облегчением. Мне не очень нравилось поведение Бродяги, весь этот мистико-религиозный мусор в его голове, с которым даже я не могла согласиться, его попытка превознестись над стариком логическим и разносторонним мышлением. Меня радовало, что Бродяга потерпел поражение.

-Чем же ты здесь питаешься? – Прощаясь, спросил у старика мой товарищ. – Вокруг камни да песок. Может тебе оставить часть наших продуктов?

-Бог питает, - просто ответил монах.

-А не боишься, что однажды сюда придут те, кто пожелает не твоих наставлений, а твоей смерти?

-Не мне заботиться об этом. Люди были и до меня, будут и после. Где я оставлю свой последний след на песке, не знает никто, кроме Творца. На него во все дни и уповаю…

Над пустыней занимался рассвет. Сначала посветлевший край неба окрасился в нежно розовый цвет. Потом он плавно перетек в красный и вот, вспыхнув над горизонтом, яркое солнце окрасило все небо до невообразимо чистой голубизной, в которой одна за другой, словно задутые огоньки свечей, гасли звезды. Наступало очередное утро нового дня…

Глава 21

-Умен старик, -  без тени иронии произнес Бродяга. – Пожить возле него хотя бы с годик, поднабраться полезного, но времени на это нет. Нас вперед зовут просторы и конечная цель пути, которая, как ни странно, все еще не приобрела четких очертаний.

-Ну хоть  какие-нибудь соображения есть? – С сожалением оглянулась я на одинокую скалу, в которой монах, выдолбив пещеру-келью, жил уже несколько веков; мне очень понравился этот человек. – Или хотя бы какое-то определение?

-Никакого, - честно признался товарищ. – Может, это и к лучшему. По крайней мере не мучаешься сомнением – идти вперед или повернуть назад?

Когда солнце подошло к зениту, Бродяга дал приказ останавливаться на отдых.

-Думаю, торопиться не стоит. По моим подсчетам к вечеру мы должны будем выйти к точке отсчета.

-Отсчета чего?

-Начала очередного пути.

-Так он не закончится?

-В твоем мире, - посмотрел на меня как на ребенка Бродяга, - возможно, есть дороги, которые когда-нибудь и где-нибудь да заканчиваются. Здесь, - и он кивнул на раскинувшуюся перед нами пустыню, - все слишком условно: конец дороги может быть началом следующей, а начало – завершением, предполагающим продолжением чего-то нового. По крайней мере за те годы, что путешествую по этому миру, у меня не было желания взять и остановиться.

-А возможности?

-Были. В подземном комплексе, который мы покинули недавно, можно было бы жить и не тужить еще с сотню лет: еда, вода, электроэнергия – все к твоим услугам. Но это не жизнь, а клетка, хотя и хорошо обустроенная. По мне лучше недоедать, чем объедаться, спать на песке у тлеющего костерка, чем долго нежиться в мягкой кровати. Хотя иногда можно и побездельничать. Но опять же, - и Бродяга поднял указательный палец, - в моем понимании лучшее безделье - это движение вперед с целью познания нового.

Свой бивак мы устроили в небольшом оазисе, встретившемся на нашем пути. Пустыню в этом месте рассекал огромный овраг: то ли древний разлом земли, то ли русло давно исчезнувшей реки. И среди его высоких стен в укромном уголке бил родничок, от которого образовалось  небольшое озерко, окруженное кустарником и деревьями.

-Хорошее местечко, - удовлетворенный осмотром, изрек Бродяга. – Тут можно даже заночевать. Но мы потратим на отдых всего пару часов, а потом двинемся дальше.

Он скинул вещевой мешок на землю и в одежде зашел в воду.

-Холодная! - Окунувшись с головой, завопил восторженно он. Среди жары и песков такая благодать!  – Иди, смой с себя пыль.

Купаться в незнакомом месте мне не хотелось, к тому же я устала, не поспав прошлой ночью. Поэтому, устроившись в тени невысокого деревца с широкой кроной, задремала, зная, что в нужное время Бродяга даст сигнал к подъему. Мой товарищ, купаясь, что-то удовлетворенно напевал, и под его лишенный мелодичности вокал я уснула, положив голову на свои вещи…

…Многочисленные браки между близкими родственниками, практиковавшиеся на протяжении многих столетий с целью «сохранения крови отважных», видимо отразились во мне, Эржебет Батори. Я ощущала это в своей особенности и обособленности от внешнего мира. Особенность влекла меня ко всему  тайному: колдовству, заговорам, магии трав и заклятиям. Обособленность диктовала мое нетерпение  к другим людям, обязанностям, религиозным убеждениям, даже к семье.

Возвращение из очередного похода домой мужа-воина становилось событием не только для моего родового замка, но и для  всех родственников, живших в Венгрии. Но, главное, это сулило развлечение!

Муж всегда появлялся в большой компании. Медлительная прислуга просыпалась после долгой спячки. К приезду супруга запрягали лошадей, навстречу ему с лаем выбегали охотничьи псы. До того, как у нас появились дети, навстречу мужу я выходила в нарядном платье, юная и бледная. Чтобы оставаться постоянно белокожей, я купалась в телячьей крови и натиралась мазью из овечьего жира. Небольшое количество турецкого жасминового и розового масел, присланного братцем Сигизмундом из Трансильвании, скрывало запах живодерни. Соусы становились еще острее, чем обычно. А одна из служанок, которой я доверяла больше всех, доставала из сундука раздобытое у колдуньи сильнодействующее приворотное средство и незаметно передавала его виночерпию, чтобы тот в нужный момент добавил его в кружку хозяину. Так продолжалось все десять лет моего замужества, так было по всей Венгрии в то время. Женщины были не менее воинственны и темпераментны, чем их мужья, и в отношениях с мужчинами не было никакой утонченности. Считалось хорошей манерой объедаться, танцевать до упаду народные или пришедшие из Франции и Италии танцы, громко кричать, устраивать страшный шум и мыться только в том случае, «когда лицо полностью забрызгано грязью из-под лошадиных копыт».

В этот раз после очередной войны муж прибыл как всегда – в большой и веселой компании. О его приезде я узнала заранее, и, когда он появился на пороге зала, я не сбежала к нему и не упала в объятия, а медленно стала спускаться по ступеням широкой лестницы.

Ференц всегда побаивался меня. Восхищаясь красотой своей молодой жены, он пугался ее неестественной бледности, но вино из Эгера и колдовское средство заставляли его забывать обо всем, и утром я просыпалась в объятиях мужа, в постели, пропитанной запахом солдатского лагеря. Служанки меняли белье на кровати и надевали на меня белоснежный фартук – атрибут знатной венгерской дамы. Я могла страдать от головной боли или проснуться в плохом настроении, которым славилось семейство Батори.  Но ничто не могло помешать мне надеть шляпу, украшенную серебристым пером болотного аиста, и вместе с мужем отправиться на дикую охоту, где мы убивали все живое, что попадалось нам на пути.

Да, у меня было много супружеских обязанностей, но всегда хватало времени на собственную жизнь – жизнь хищника. Для этого во время длительных отлучек мужа были все возможности. Страдая от скуки, я окружала  себя сворой расточителей и дегенератов, с которыми путешествовала от замка к замку, чем заслужила дурную репутацию  в сравнительно добродетельной и даже религиозной семье мужа.

Красивая, гордая, самовлюбленная, окруженная льстецами я всегда находила то, что искала, - радости любви. Но любви иной - любви к острым, словно сталь клинка, ощущениям, которые можно было получить, только доставляя страдания другим.

Суевериями, словно платок духами, была пропитана моя душа: мятущаяся, не подчиненная человеческим законам и всецело находившаяся во власти Луны. Слабый свет ночного спутника Земли проникал в самые глубины моего естества, и я ничего не могла с собой поделать. И никогда нельзя было знать, в какое время это произойдет со мной. Резкая головная боль и ослепление могли прийти внезапно. Тогда слуги приносили в комнату букеты навевающих сон трав и готовили отвар на маленькой печи. В этот отвар окунали губку из болотного мха или клочок материи и подносили к моему носу. Падучая болезнь была наследственной болезнью династии Батори.

Любовь… Она была не такой, как для всех. Любовь для меня таила слишком много неизведанных чувств, которые я особо остро ощущала через  истязание другого человека. В книгах, из рассказов странников мне доводилось слышать имя грозной богини Кали. И эти рассказы разжигали из крохотного огонька  - капли бенгальской крови, крови далекой восточной страны, где правила эта жестокая богиня, целое пламя. Наверное, от «Матери воспоминаний», так звали богиню Кали, я и унаследовала чувственность и вкус к крови. Ужасное зловоние не вызывало у меня тошноты. Когда муж уходил в очередной свой военный поход, в различных комнатах замка лежали разлагающиеся трупы. Даже в моей собственной комнате, в которой всегда горела лампа с жасминовым маслом, пол был залит пятнами несмытой крови: как и аскетичные жрицы Кали, чьи руки были пропитаны запахом гниющих черепов, которые Ганг нередко выбрасывает на свои берега, я не пугалась запаха смерти. Я просто перебивала его благовониями.

Богиня далекой восточной страны принимала в жертву только девушек. И я, чувствуя зов той крохотной капельки бенгальской крови, считала, что мне позволено все, что приносит удовольствие. Я выбирала высоких и красивых девушек. Если в моей записной книжке напротив чьего-нибудь имени стояла запись «она была хороша», это означало одно – девушка исчезла в ужасной пропасти вслед за своими многочисленными предшественницами.

Я всегда жила исключительно в женском окружении, хотя мужчины составляли почти половину слуг замка. Составляли, но никогда не приносились в жертву моей любви и не присутствовали при истязаниях и убийствах. Зато совсем юные служанки ходили по дому и по внутреннему двору совершенно обнаженными. Кто-нибудь из них однажды приносил в комнату, назначенную для убийства, воду и хворост, а затем оставался наедине со мной как очередная жертва.

Становясь старше, я все больше и больше привыкала к этим истязаниям. Они были необходимы мне, как воздух. Но если в замке все оказывалось просто, то выезды к родственникам раздражали невозможностью вести привычный образ жизни. И выход был найден. Теперь, если я выезжала куда-нибудь, то перво-наперво подыскивала подходящее помещение для пыток: никто за пределами выбранной комнаты не должен был слышать крики. Словно птица, высматривающая место для гнезда, я обходила все комнаты и подвалы в каждом из замков в поисках места, наиболее удобного для исполнения своих ужасных планов…

...Ах! На меня хлынул целый поток ледяной воды. В испуге, подскочив на месте, я стала озираться вокруг. Хохочущий Бродяга тут же отбежал в сторону с пустой кружкой в руке.

-Ну вот, - повалился он от смеха на песок, - не пришлось тебя долго будить. Немного воды из озера и ты на ногах и готова продолжать путь. Не так ли?

Вспышка невиданной прежде ярости заставила меня кинуться на своего товарища, и он, поняв, что дело приняло нешуточный оборот, ринулся наутек. Если бы не песок, в котором вязли ноги, я бы обязательно расцарапала ему лицо.

-Послушай, - искоса взглянул на меня Бродяга, когда мы получасом позже вновь собирались в путь, - ты что так взбеленилась на простую шутку? Опять сон про Графиню видела? Ох, - качнул он головой, - доведет тебя эта дама до белого коления.

То, что Эржебет из снов начинала влиять на меня настоящую, я стала осознавать не так давно, когда поняла, что веду себя как-то не так, что я воспринимаю мир, окружающий меня, уже по-иному, что мой характер стал резче, а воля – жестче. Я менялась буквально на глазах, и это пугало.

-Не твое дело, - оборвала  я его. – Собирайся и в путь. Мне надоело бесцельно бродить по этой пустыне.

На мою резкость Бродяга лишь чуть нахмурил брови, и, ничего не сказав в ответ, закинул за спину вещевой мешок.

Несколько часов мы шли молча. Под ногами поскрипывали то песок, то россыпи мелких камней. Жаркое солнце нещадно жгло наши спины и головы.

-Ты действительно меняешься, - наконец первым заговорил он. – И мне это не очень нравится.

-Чем? – Усмехнулась я. – Уж не опасаешься ли ты за себя?

-Нет! – Вполне серьезно ответил Бродяга. – А вот ты, возможно, в опасности. Не запускай в себя чужого человека, - то ли попросил, то ли посоветовал он. – Оставайся прежней…

По пустыне мы шли долго – несколько часов. Когда усталость дала о себе знать, а солнце стало скатываться к горизонту, впереди показались какие-то строения, которые при приближении оказались ни чем иным, как окраиной одного  из мертвых городов, поглощенных пустыней. И, когда сумерки, резко перешедшие в ночь, сомкнули над нами свой великолепный, безграничный, усыпанный тысячами сверкающих звезд небосвод, мы вошли на пустынные улицы, занесенные песком. Каменные джунгли окружали нас со всех сторон подобно гигантскому лесу, в котором давно не теплилась жизнь.

-Не лучше ли нам было дождаться рассвета на границе города, - поеживаясь от чувства опасности, пробормотала я и ухватила Бродягу за лямку его вещевого мешка. – Что-то мне здесь не очень уютно.

-Это всего-навсего мертвый город, - успокоил товарищ. – Я исследовал таких не один десяток. Ты, главное, держись ближе к центру улицы, чтобы с обветшавших зданий что-нибудь не свалилось на тебя. Нам все равно нужно было бы его пройти насквозь, чтобы не терять сутки на обход. Да и что нам здесь может угрожать? Пустынные хищники держатся в стороне от таких мест. А погоня? – И он на мгновенье замедлил с ответом. – Я не чувствую никакой опасности за спиной. Видимо, мы оторвались от нее.

Пустынные улицы легко читались среди темных громадин зданий: их устилал белый песок, поэтому мы вскоре вышли на центральную дорогу, пересекавшую город.

-Ну вот, - удовлетворенно констатировал Бродяга. – Теперь наш путь прям, как линейка. Будем наслаждаться приятной прогулкой в этой непередаваемо прекрасной ночи…

Глава 22

Проспект, прямой как стрела, вел нас вперед. И лишь изредка асфальт переметали языки песка, нанесенного сюда из пустыни.

-Хм, - вдруг тронул меня за руку Бродяга. – Город мертвый, а огонек-то горит.

-Где? – Закрутила я головой.

-Там, левее нас.

Действительно, влево от нас, среди темных громадин зданий теплился огонек. Крохотный, он казался чуждым в этом царстве мрака, но к нему сразу же и потянуло.

-Если пойдем туда, придется свернуть, - предупредил Бродяга. – Опасности я не чувствую, но и встречать людей в мертвых городах не приходилось, здесь невозможно выжить: камни да песок, ни воды, ни пищи. Может, пройдем мимо?

-Если бы это был мой мир, - проявила я несвойственную мне твердость характера, - свернуть или идти дальше было бы не столь важно, там слишком велик выбор, там каждый город наполнен жизнью. Но здесь? Надо свернуть, чтобы не корить себя потом за то, что прошли мимо чего-то, мимо чего проходить не следовало.

-Как скажешь, пожал плечами товарищ. – Но предупреждаю, если там опять какая-нибудь община верующих, я не задержусь  среди них ни на минуту. По мне так лучше ветер свободы, чем безветрие в вере.

Вскоре мы подошли к странному зданию. Ранее величественное, выполненное из стекла и бетона, оно теперь представляло жалкое зрелище. Множество этажей зияло пустыми глазницами огромных окон, из которых то тут, то там свисали остатки жалюзи. Огоньком оказался небольшой светильник над входом, покачивающийся от пробирающегося по пустынным улицам, ветерка.

-Ну вот, - прошептал Бродяга, - опять явный признак цивилизации. Если бы здесь горел смоляной факел или костер, я был бы менее встревожен. А так, раз есть свет, есть те, кто его зажег и для кого он зажжен.

-Может, для нас?

-Слишком много совпадений: монах, знавший о нашем приходе, теперь этот фонарь. Но раз пришли, придется входить. На всякий случай будь готова к бегству.

И Бродяга шагнул к двери. Та, словно в кино, бесшумно раздвинулась в стороны, пропуская нас внутрь здания.

Шагнув за порог, мы сразу же попали в другой мир. Другой, в физическом понимании: если по ту сторону двери были мертвый город и ночь, то здесь все оказалось иначе. Огромное помещение вмиг вспыхнуло тысячами сияющих огоньков. Под невидимым в высоте куполом замерцали, плывя в пространстве, сотни звездочек, имитирующих ночное небо. Стены, по которым прошли световые волны, постепенно преобразились в голограммные картины природы, и нас окружили тонущие в вечерних сумерках джунгли, наполненные криками зверей и птиц. И, если бы не пол, устланный мягкими, глушащими звук шагов коврами, впечатление реальности казалось бы полным.

Посреди этого огромного пространства, наполненного звуками живой природы и дыханием ветра, вкруг небольшого стеклянного столика с зажженной свечой располагались три мягких кресла, одно из которых было занято.

-Ну вот, мы снова  встретились, - донесся до нас полный скрытой иронии знакомый голос. – И в точно назначенное время.

-Профессор, - недоуменно вскинул брови Бродяга, - откуда вы здесь?

-Он самый, - поднялся человек и шагнул нам навстречу. – Все дело в том, что здесь мое царство, - и он самодовольно и  сухо рассмеялся. – Тогда где же мне быть, как не в нем.

-А там?- Кивнул назад мой товарищ, имея в виду встречу в гостинице.

-Там тоже был я! – И человек приблизился к нам вплотную. В сумерках его образ был не столь отчетлив, как днем, но перед нами стояло все то же творение однажды мутировавшего разума. – Мне пришлось покинуть пределы своего мира, чтобы перехватить вас на границе пустыни и задать нужное направление. Не сделай я этого, вы бы ушли совсем в другую сторону.

-Что бы тогда было?

-В мире, откуда пришли вы оба, - заложил руки за спину Философ, - одно время издавались замечательные книжки-игры, где на каждый шаг героя предлагались несколько вариантов возможных действий, каждое из которых заканчивалось следующим вектором вариантов. То есть, поступая так или иначе в том или ином случае, герой либо погибал в средине книги, либо, борясь с врагами и чудовищами дальше, приходил к финишу, который тоже  был нескольких вариантов. В данном случае я не дал вам погибнуть, направив по одному из путей, в конце которого и состоялась наша встреча. А дальше – вновь несколько вариантов развития событий. Так что вы можете прислушаться к моим рекомендациям, а можете поступать на свое усмотрение, но в любом случае наша встреча – не эпилог. Но это потом, а пока прошу к столу…

-Обедать? – С радостью потер руки Бродяга.

-Скорее ужинать, - улыбнулся снисходительно Философ. - Впрочем, цель нашей встречи - не еда.

-А что же?

-Нам нужно поговорить. По сути вы, придя сюда, оказались в роли путников, остановившихся на перекрестке. Я подскажу, куда свернуть, остальное – за вами.

-И о чем же будет разговор? - Явно разочарованный таким ответом, пробурчал Бродяга. Ему очень хотелось вновь набить желудок и поваляться в мягкой постели.

-О разном, - уклонился от прямого ответа Философ. – Но в любом случае, наша беседа вряд ли окажется скучной.

-Прошу, - пригласил он нас присесть в кресла. – Располагайтесь. Разговор будет долгим, да и куда спешить? Это в вашем мире время имеет вес и цену, в моем, - и улыбка озарила лицо Философа, - оно ничто, и лишь по одной причине – никто никуда не спешит.

Как только мы сели в кресла, пейзаж дикой сельвы, погруженной в сумерки, сменил знакомый облик ночной пустыни.

-С чего начнем разговор? – Вопросительно взглянул Философ на меня. – Предполагаю, с вопроса?

По столу тем временем забегали, засуетились искорки. Их становилось все больше и больше, и, когда они заполнили всю его поверхность, их мерцание участилось и распределилось по цветам, из которых постепенно, словно на картине, стали возникать очертания хрустальных фужеров, блюд с фруктами. Вот проявились, приобретя четкие очертания и объем, два прозрачных кувшина с вином: янтарным и кроваво-красным. Через несколько минут стол был накрыт и Философ на правах хозяина разлил по бокалам вино: мне - янтарное, себе и Бродяге – красное.

-Напитки отличного качества, - кивнул он. – Поверьте, все натуральное, никаких перестроенных структур атомов, как делают это умные подземные компьютеры. Это вино – первичный продукт.

-Пусть вас не смущает способ его появления, - рассмеялся Философ, увидев недоверие на лице Бродяги. – Уровень моих знаний достаточно высок, чтобы позволить воссоздать на расстоянии то, что лежит в хранилищах моего мира. Проще говоря  – я телепортировал сюда то, что вы видите. Разложил на составные части там, - и он  махнул рукой вниз, - воссоздал здесь. Ничего сложного.

-И это съедобно?

-Вполне, - приподнял свой бокал Философ. – Отведайте, а пока вы утоляете голод, начнем беседу. Так с чего начнем разговор?

-С того, чего ты добился, - потянул к себе один из бокалов Бродяга. – В последнюю нашу встречу твое влияние ограничивалось одной лишь станцией заброшенного метро.

-Как давно это было,.. - Задумчиво глядя, как в отблесках свечи играет на гранях бокала алое вино, проговорил Философ. – Я тогда был слишком молод и полон идей…

-Давно? – Удивилась я. – Но, судя по рассказам Сталкера…

-Тебе пора понять, что время – вещь относительная, - пригубил вино Философ. – Настолько относительная и непостоянная, что говорить о нем как о чем-то закостенелом, поддающимся строгому учету, по крайней мере наивно. Да, в вашем мире времени как такового минул всего лишь небольшой отрезок, а здесь – десятилетия. А что такое хотя бы одно десятилетие для пытливого и самосовершенствующегося ума?

-Уж не хочешь ли ты сказать, что все же создал свою империю? – Чуть не поперхнулся виноградом Бродяга. – Но на это же требуются столетия!

-Для людей - да. Люди слишком инертны. Между ними то и дело возникают конфликты и противоречия, заговоры и интриги. Поэтому, делая в своем развитии шаг вперед, они отшагивают на пять шагов назад. Я же оказался один на один с идеей создать невозможное, а мешать самому себе просто глупо.

-Не правда ли, – хихикнул Философ, - жалкий слизняк, обитающий в сырой нише метро, и вдруг - повелитель целой империи, какой огромный скачок в развитии! Не шаг, а именно скачок, так что мне есть чем гордиться!

-Насколько же велика твоя империя? – Пробуя незнакомый мне фрукт с великолепным вкусом, поинтересовалась я.

-Больше, чем вы можете себе представить.

- И все же…

Хм, - улыбнулся Философ, исподлобья хитро взглянув на меня. – Можете называть меня дядюшка Фо. Вас интересуют размеры моей империи? - И он заливисто расхохотался. - Да этот мир по сути уже весь мой. По крайней мере  - разумная его часть. Даже религиозная община, затерянная в песках пустыни, от гостеприимства которой вы так опрометчиво отказались, тоже руководима мною.

-Ах, вот оно что, - заелозил в кресле Бродяга, сгорающий от нетерпения задать очередной вопрос. – Тогда, быть может, удовлетворите мое любопытство насчет того, куда из общины деваются дети, старики и беременные женщины? Надеюсь, вы их не съедаете там, в подземельях?

-Фу! – Скривил губы Философ. – Что за примитивное мышление? Те времена, когда слизняк из метро поедал мыслящих существ, давно минули. Это был грубый способ насыщения белком и информацией. Я давно живу как человек, поэтому, чтобы удовлетворить голод, мне достаточно, как и вам, просто отобедать или поужинать.

-Как человек? – Недоверчиво взглянул Бродяга на дядюшку Фо. – А как же тогда то существо, под власть которого Сталкер чуть не попал?

-Оно живо, но пребывает в состоянии постоянного сна глубоко под землей, там, где его никто и никогда не найдет. Зато его пытливый ум в состоянии перемещаться по поверхности земли в каком угодно воплощении. Для этого ему нужно просто сменить костюм.

-Костюм? – Не поняла я. – Одежду, что ли?

-Нет, - вновь рассмеялся наш собеседник. – Тело любого живого существа. Надо – птицы, надо – человека или животного, разницы нет. В вашем мире так входят и выходят в автомобиль – на время. Ничего сложного, ничего плохого для носителя, который после моего ухода возвращается к прежнему образу жизни, даже не подозревая, что какое-то время был мною… А насчет общины единоверцев, - проглотил виноградинку Философ, - они - мой боевой авангард, пока  не задействованный. Я – материалист и в Бога не верю, но верю в то, что при помощи религии можно сделать то, чего не сделаешь при помощи оружия. Поэтому община единоверцев – это своеобразная дремлющая «бомба», которую я применю, как только возникнет в этом необходимость. Они могут прожить в своем уединении еще сто или двести лет, но потом за отрезок времени совершат то, к чему я готовил их так долго: разложат изнутри любое сильное общество, перестроят его мышление под мои требования, заставят делать то, что захочу я. Все просто.

-Ты выразил обеспокоенность судьбой части населения маленького мирного оазиса в пустыне, - лукаво прищурился на Бродягу дядюшка Фо. – Раскрывать все мои замыслы перед тобой я не стану, но, поверь, такой биологический материал, как люди, имеет свою ценность. Поэтому он не погибает, я просто использую его по другому назначению. Возможно, когда-нибудь ты познакомишься с этими опытами поближе.

-Значит, - этот мир уже твой, - в задумчивости поскреб подбородок Бродяга. – Не много ли для одного?

-Нет! – Искренне ответил Философ. – Но все дело в том, что, став полновластным хозяином этого мира, я распространяю свое влияние и на другие миры, которых множество. Трудно вам, непосвященным, объяснить сложность построения их пересечения и устройства. Но представьте себе пасеку, на которой стоят несколько десятков ульев. В каждом улье – несколько рамок с сотами, заполненных медом. Так вот, одна из восковых ячеек сот – этот мир. Другая – твой, и так до бесконечности. Попробуй, сосчитай каждую такую ячею – их десятки тысяч! Моя мечта – обладать не просто одной «рамкой» с сотами, не просто одним ульем, а всей «пасекой»! И это вполне достижимо по одной причине: процессы управления Мирозданием схожи в каждом конкретном случае с небольшими поправками на индивидуальность того или иного мира. Пока мне удалось распространить свое влияние на несколько миров, один из которых ваш. – И дядюшка Фо самодовольно надул щеки. – Не поверите, научиться диктовать вам, людям, свои условия, оказалось не столь уж сложно.

-Ты замахиваешься на владения Князя! – Невольно вырвалось у меня.

-Я же говорил, - закинул ногу на ногу Философ, - что не религиозен. Все в мире подчиняется определенным законам и процессам, и если на самом деле существует Князь, то смею признать - он Личность с большой буквы, который достиг большего, чем я. Поэтому торопиться не буду – соперник силен и обладает мощным разумом. Но, так как я бессмертен, время для меня ничто. Умрет это тело, - и Философ небрежно дернул себя за лацкан пиджака, - возьму другое, и так до бесконечности. Пока существует биологическая жизнь под именем «Человек», буду существовать и я. Не в моих интересах уничтожать миры, зато, - и дядюшка Фо поставил на стол шахматную доску с фигурами, - творить, играть партии с цивилизациями и народами, навязывать им свои ходы, предугадывать ответные я буду.

-Выходит, ты руководишь нашим миром? - Опорожнил бокал с вином уже  захмелевший Бродяга.

-О руководстве никто не говорил, - отрицательно помахал перед собой ладонью Философ. – Я говорил всего лишь о распространении своего влияния, а оно заключено в знании процессов, которые вами, людьми, управляют, и умении использовать эти процессы в своих интересах.

-И ты можешь о них рассказать?

-Здесь нет никакой тайны. Тайна в другом – как мне удалось распечатать «ульи» и добраться до рамок с «сотами». Об этом я вам ничего не расскажу.

Философ взял нож и постучал им о край бокала, как бы призывая к тишине. На это мелодичное постукивание среагировала панорама пустыни, окружавшая нас. В мгновенье ока она сменилась на знакомый мне пейзаж большого города, кипящего жизнью. Как в кино перед нами пробегали картины конца двадцатого, начала двадцать первого веков: революция, войны, рост промышленности и благосостояния людей, и на фоне всего этого - их постепенная деградация.

-С чего начнем? – Отвлек наше внимание Философ. – Может, станете задавать вопросы?

-Вопросы? – Наморщил лоб Бродяга. – А почему бы и нет! Расскажи о своей Империи в ее мире, - и он ткнул пальцем в мою сторону. – Если она создана тобой на самом деле, что она из себя представляет?

-Сразу оговорюсь, - уточнил дядюшка Фо. – Пока я лишь, - и он улыбнулся своему сравнению, -  «ждущий в тени огромной скалы», нависшей над миром. Придет время, я разрушу эту скалу и выйду на свет, чтобы народы пришли на поклон ко мне. Поэтому, говоря об Империи Мирового Правительства как такового, я буду иметь в виду и себя. Хорошо?

-Если бы вы были чуть внимательнее, - самодовольно рассмеялся Философ, - то давно бы заметили Империю. А, изучив процессы, происходящие в ней, научились быть не рабами, а хозяевами жизни. Что представляет из себя она? Ее имя «Деньги»! Именно они объединяют разные страны и народы, точнее, их долги перед одной страной, в следствие чего экономика, здравоохранение, образование, страхование, жилищно-коммунальный сектор переходят в руки представителей мировых корпораций – сегментов Империи. И в последние десятилетия двадцатого и начале двадцать первого веков любой правительственный переворот в любой стране мира был не что иное, как экономическое порабощение страны через марионеточное правительство, назначенное Империей.

-То есть – и тобой?

-Я лишь зритель, - хихикнул дядюшка Фо. – Но в моих руках пульт управления картинкой.

-Значит, в твоих руках и использование природных ресурсов?

-Верно! Использование природных ресурсов во благо отдельной страны или народа противоречит интересам Империи, и она делает все возможное, чтобы этого не произошло. И, если не срабатывает подкуп человека, руководящего этой страной, он просто-напросто уничтожается.

-Но ведь люди видят все это!

-Заставить народ поверить нужной легенде несложно. Для этого достаточно скомпрометировать через средства массовой информации его правительство и потом устроить военный переворот, или ввести на территорию страны войска, разрушить ее чуть ли не до основания, а потом, обладая безграничными экономическими возможностями, сделать жест доброй воли - частично ее восстановить.

-Не проще ли все захватить силой?

-Любая империя, - нравоучительно произнес Философ, - основанная на силе оружия, – явление временное. Империя, созданная на экономическом порабощении народов, вечна!

-Да это же заговор! – Не вытерпела я, перебив своего товарища, уже раскрывшего рот для следующего вопроса.

-Ты плохо разбираешься в жизни, - ухмыльнулся, чувствуя свое превосходство, дядюшка Фо. – Мировая Империя подразумевает сообщество корпораций, представители которых контролируют политику и политиков, то есть правительства стран как таковые. Мировая Империя – это не заговор, это всего лишь условия выживания хорошо отлаженного экономического организма, стремящегося к одному, – максимализации своих прибылей, проще говоря, глобализации: то есть всего того, что совершается с помощью долгов, взяточничества и политического свержения.

Ты и твои современники думают, что времена рабства давно минули, что они остались в Средних веках, - подвинул ко мне шахматную доску, предлагая сделать первый ход, Философ. – Как они ошибаются! Если в Средние века в рабах оказывалась лишь малая часть населения мира, то и ты, и твои современники поголовно рабы от начала и до окончания жизни! Рабы контрактов – вечных долгов твоего государства перед другим, более сильным. Ваших долгов перед банками, рабы инфляций и процентных выплат. Проще – денег. А свобода, так она всего-навсего видимость, наклейка на вашем лбу, под которой спрятан личный выжженный каленым железом рабский номер.

-Не верю! – Упрямо возразила я. – Такую страну, как моя, трудно ввергнуть в рабство, нас слишком много!

-Большой шкаф громче падает, - уколол меня поговоркой Философ. – Поверь, схема работы Империи проста. Сравни то, что я скажу с тем, чему свидетелем ты была, и все встанет на свои места. Так вот, - продолжил он, - Сначала надо ввергнуть страну в долговую яму или при помощи подкупленного лидера данной страны провести в ней нужную Империи структурную перестройку политики, которая сводится к обесцениванию денег. Когда их стоимость падает, местные ресурсы становятся доступными для Империи всего лишь за часть их реальной стоимости. Проще говоря - это тот случай, когда бочку нефти можно купить, к примеру, не за тысячу, рублей, а за десять. Следствием этого становится прекращение финансирования социальных программ, в которые, как правило, входят системы здравоохранения и образования, и это делает общество уязвимым для эксплуатации извне. Это означает и то, что важные социальные  системы могут быть выкуплены и станут управляться иностранными корпорациями в целях получения дохода: в этом случае население еще более обнищает из-за повышения цен. Разве именно ЭТО не происходит с твоей страной? – Пристально взглянул на меня Философ. В его, казалось, до этого добрых глазах засверкали грани льдинок. – А далее следует ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ ТОРГОВЛИ, то есть открытие экономики без каких-либо ограничений на международную торговлю, что позволяет злоупотреблять чужой экономикой на фоне угасания своей. Получается, что транснациональные корпорации ввозят в страну свои товары массового потребления, чем вытесняют продукцию местного производства, уничтожая локальную экономику. Всему этому сопутствует уничтожение окружающей среды, так как обогащающиеся корпорации совершенно не заботятся о ее сохранении.

-Ты говоришь сложно и страшно! – Попыталась сопротивляться логике Философа я.

-Правда всегда неприятна, - откинулся он на спинку кресла и взял со стола бокал с вином. – Вершина пирамиды Империи – прибыль, которая является механизмом самосохранения и естественного развития ее системы. В этом случае благополучие людей ставится ниже денежного роста. Поэтому коррупция – это не продукт денежной системы, а ее фундамент. Эффективность, устойчивость и изобилие – враги прибыли, а вот дефицит – кормилец.

-Но есть еще и религия! Ее твоей империи никак не побороть!

-А я и не борюсь, - согласился дядюшка Фо. – Я заставляю ее работать на себя, потому что любое религиозное учение вынуждает людей чувствовать себя виноватыми из-за естественных проявлений: желания сытно есть, спать, иметь хорошо оплачиваемую работу, любить женщину. А, если человек чувствует себя виноватым, им легче управлять.

-Выходит, твоя Империя зиждется на экономическом насилии? - Подвел итог Бродяга.

-Насилие есть благо, - как бы согласился с ним Философ. – Насилие похоже на деревянную палку. В обычных руках она просто дубинка. В умелых – лук, но если перегнуть его, натягивая тетиву, палка сломается. Золотая середина насилия – согнуть лук настолько, чтобы он превратилась в совершенное мощное оружие…

На шахматной доске стояли черные и белые фигуры. Белые были моими и, чтобы осмыслить услышанное, выдержать паузу в разговоре, я сделала первый ход…

Глава 23

-Вот ты, живя  в своем мире, часто задумываешься над тем, кто правит тобой и человечеством в целом, каким образом правит, и кто вообще стоит за кулисами театра, в котором разыгрываются сцены твоей цивилизации? – Философ сделал ответный ход и пытливо посмотрел на меня сквозь толстые стекла своих допотопных очков. – Тебя когда-нибудь интересовали эти вопросы?

-В моей жизни хватает других дел и забот, чтобы не задумываться над тем, что и так ясно. Странами руководят президенты. Наверное, есть и Мировое Правительство, но даже если не так, ни я, никто другой ничего изменить в ходе вещей не сможем, мы – маленькие колесики огромного механизма. - Сделала я второй ход, пытаясь предугадать действия противника.

-Зря, - пожертвовал мне пешку дядюшка Фо, - задуматься все же стоило. Можно понять животных, которые живут инстинктами, но нельзя – вас, людей, которым дан разум – высшая ценность в любом из миров. Скажи, часто ли случаются в твоем мире экономические или технические катастрофы?

-Случаются, - пытаясь сделать противнику шах, кивнула я. – Наша цивилизация слишком велика и громоздка, чтобы обходиться без них.

-А знаешь ли ты, что любая из таких катастроф, - ловко прикрылся «офицером» Философ, - превращается Мировой Империей в чистую прибыль. Войны, экономические кризисы и прочее приносят семьям, правящим миром, бешеные прибыли. По сути  все негативное подпитывает их и дает очередной толчок к жизни. А любые выборы, так полюбившиеся всем и ставшие частью вашей жизни, не более чем ловко созданное шоу, разыгранное финансовыми силами, то есть Империей. И не надо тешить себя мыслью, что именно народ решает, кто будет им управлять, потому что к власти придет именно тот, на кого ставит Империя.

-И никаких исключений? – Пришлось пожертвовать сопернику пешку.

-Исключения бывают всегда. Если такое все же происходит, Мировое Правительство разыгрывает три варианта, один из которых обязательно срабатывает. Сначала посылает к новоиспеченному руководителю страны так называемого «экономического убийцу», который пытается его подкупить. Если подкуп не проходит, в страну начинают вливаться деньги, на которые подкупленные люди начинают подбивать народ к неповиновению, к волнениям. Как итог – военный или какой-либо другой государственный переворот, после которого к власти приходит марионетка Мирового Правительства, которая создает такие условия, когда страну можно экономически порабощать и грабить безнаказанно. Есть и третий вариант – убить президента, средств для этого предостаточно, а потом после сфальсифицированных выборов привести к власти своего человека. Поэтому запомни на всю жизнь – честной политики и честных политиков не бывает. И умных политиков тоже, потому что у них нет необходимых знаний, они – куклы в чужой игре.

-Выходит, миром правят деньги! – Зашла я с другого боку и вновь попыталась сделать шах королю Философа.

-Давно нет, - сделал рокировку дядюшка Фо. – Миром, в данном случае твоим, - уточнил он, - правят технологии, а деньги, политика и религии  вторичны.

-Технологии, - уточнила я, - которые никогда не дадут людям жить лучше?

-Верно, - удовлетворенно потер ладони Философ, довольный и моей игрой, и сообразительностью. – Устойчивость, изобилие никогда не придут в твой мир, основанный на прибыли как таковой. Следовательно, невозможно, чтобы в мире не было войн или бедности. Поэтому все известные тебе технологии получения энергии основаны только на принципе извлечения прибыли. Если в этом направлении возникает прецедент, то он искусственно и оперативно устраняется.

-То есть человека, действительно изобретшего вечный двигатель, ждет смерть?

-Как и того, кто выдумает доступный для всех способ получения энергии.

-Получается, - сделала я очередной ход, - закон прибыли тормозит развитие новых технологий и мира?

-Точнее некуда, - сделал мне шах Философ. – Так нацизм срабатывает против своего народа, откидывая его на десятилетия назад в своем развитии.  Поэтому американская промышленность – механизм экономического фашизма чистой воды. А фашизм предусматривает либо истребление, либо рабство покоренных народов. Отсюда следует, что деньги нуждаются в рабском труде и в законах, их защищающих. Вспомни законы твоего мира, ведь все они стоят на защите не человека, а денег. Экономический фашизм – вот лозунг твоего мира, иного и не предусмотрено, ведь деньги  не допускают иных  мотиваций и стимулов к жизни.

-Следуя твоей точке зрения, - поняв, что проигрываю, отдала я очередную фигуру противнику, - образование и наука тоже подчинены интересам Империи?

-Все системы образования твоего мира, в том числе и той страны, в которой ты живешь, готовят армию рабов, так как не позволяют мыслить критически. Умственное развитие чуждо Мировой Империи: чем примитивнее будет мышление человека, даже при высшем образовании, тем легче будет им управлять и манипулировать его сознанием.

-А религия?

-Религиозные учения давно обработаны Империей под себя. Она сделала все, чтобы  они препятствовали личностному развитию, навязывали свой взгляд на мир. Вселенная постоянно развивается, а религиозные учения, подкорректированные Империей, не позволяют осознать это.

-Но, если человек независим, он может осмыслить происходящее сам!

-В природе нет ничего независимого, - сухо рассмеялся Философ. – Вся природа - это единая система взаимозависимых частей, каждая из которых причина и следствие. Понятие этого дано единицам, и оно действительно освобождает человека от страха, ибо он осознает, что ОН есть все, и ВСЁ есть он.

-Сдаюсь, - развела я руками. – Ты выиграл в шахматы. Скажи, так хорошо играть ты научился сам или…

-Сам, - прервал мои доводы дядюшка Фо. – Неужели ты думаешь, что я только пользуюсь чужими знаниями и не учусь сам. Учусь! Знания - лишь ступень к совершенствованию, и самое большое наслаждение мне доставляет не еда, которую боготворит твой спутник, - и Философ глазами указал на Бродягу, не менее увлеченно, чем мы беседой, расправлявшегося с едой, - а возможность самому открывать запертые двери, за которыми ждет нечто!

-Собирая воедино все, что я знаю о Мировом Правительстве, можно прийти к выводу, что его олицетворяет Америка. Так?

-Почти, ведь правящие семьи раскиданы по всей земле. Но именно Америка является генератором тотального порабощения людей с тем, чтобы со временем создать то, куда вы вольно или невольно попадете в моем мире.

-Куда?

-Вечный город! Он – порочное детище твоей цивилизации, выпестованный именно Америкой, которая десятилетие за десятилетием накапливала экономический и технический потенциалы. Именно Америка развязала первую Мировую войну. Почему, знаешь? Потому что в восемнадцатом веке сильными были Европа и Россия, а Америка – слабой и только развивалась.

Именно Америка привела к власти Гитлера, чтобы молодое поколение Европы было уничтожено, а города разрушены. Между прочим, дед Джорджа Буша владел банком, который и финансировал приход бесноватого фюрера к власти. Неужели ты после этого думаешь, что все в мире происходит случайно? Смысл политики Америки – в подчинении через уничтожение других культур и народов, применяя для этого любые способы. Перл-Харбор – всего лишь искусственный повод для вступления США в войну, когда она поняла, на чьей стороне перевес. А знаешь, кто победил во второй мировой войне? Американцы! Потому что на ней они заработали больше всего! И эти деньги позволили Америке сделать мощный рывок вперед по всем направлениям: экономике, науке.

-Но существует такое понятие, как культура народов, она неистребима! – Возразила я доводам Философа.

-Ее не существует! – Рассмеялся он. – Культура и история Европы, а после и твоей страны оказались растворенными в массовой субкультуре наиболее сильной страны. Чем заполнено искусство твоего времени? - Облокотился на стол дядюшка Фо. – Книги, средства массовой информации, телевидение и кино – сплошные шоу, копирующие образ жизни Америки. В вашем искусстве не осталось высоких идеалов, души, их заменила яркая подделка. То же произошло и с религиями. Твоя страна не зря заполонена сотнями сект, церквей и прочих культовых организаций. Так твой народ уводят от Православия, которое еще хоть как-то сплачивает народ. Не будет Православия - не станет и твоего народа.

-Но у нас еще есть умная молодежь, которая спасет свою страну и веру! – Почти вскричала я. – Мы не сдадимся!

-После войны Америка активно использовала своих молодых и талантливых людей, тогда как Европа и Россия восстанавливали свои экономику и население. А когда десятилетия спустя  США стали деградировать духовно и умственно, попросту вырождаться, развал СССР позволил Америке начать перекачку свежих мозгов к себе. Так давным-давно пытались переливать кровь младенцев дряхлым старикам, чтобы те омолодились. В некоторых случаях - эффективно.

-Но демократия позволила нам мыслить!

-Не всем, - поправил на переносице тяжелые очки Философ. – Мыслить научились единицы, а миллионы превратились в стадо баранов, которых Мировое Правительство стало экономически и духовно кастрировать. Вас лишили идеалов, работы, оболванили через средства массовой информации и телевидение, подорвали веру в Православие через расплодившиеся секты, зато завалили дешевым спиртным и некачественными продуктами. Города стали умирать, а кладбища расти. Демократия – это сказка про свободу и права, которых у человечества давно нет, используемая Америкой в своих целях для разложения социума Европы и России. Заруби себе на носу: СВОБОДЫ И ПРАВ НЕ СУЩЕСТВУЕТ, есть только МИРОВЫЕ ИНТЕРЕСЫ! Как и не существует массовой культуры, которая есть не что иное, как «культура» массовых инстинктов и перевернутых ценностей, которые «растворяют» сознание нации, уничтожают желание создавать семьи, понимать, кто правит народом, и помнить свою историю. Ты – истинное детище этой культуры! А твой народ до сих пор не понял, что, если страна без рода и племени, она - раб!

-Тогда что такое свобода в твоем понимании? – Зло взглянула я на Философа.

-Всего-навсего возможность выбора между дешевыми и дорогими покупками, не более того.

-Но за свободу можно бороться!

-Любая борьба за свободу в твоем мире – борьба за деньги.

-Через них мой народ и порабощают?

-Давно поработили! Чтобы поработить страну не обязательно ее завоевывать, надо просто вогнать ее в долги через крупные кредиты, а население – через мелкие. Россия давно превратилась в один общий концентрационный лагерь, вокруг которого вместо колючей проволоки – долговые обязательства.

-Ты говоришь страшные вещи, которые мне уже приходилось слышать от Князя, - обхватила я голову руками. – Неужели это все правда?

-Ничто не ново в подлунном мире, - констатировал Философ. – Все повторяется…

-Что именно?

-Например, способ уничтожения народа. Если ты помнишь, когда-то очень давно была так называемая Византийская империя. Она просуществовала полторы тысячи лет и накопила огромные количества материальные и культурные ценностий. Ее богатство, могущество, ее Православная вера и национальная терпимость не нравились Европе. И Византию решено было уничтожить. Тебе не любопытно будет узнать, кому пришла в голову эта мысль? – И дядюшка Фо загадочно прищурился. – Предкам нынешних глав крупнейших банков и корпораций – мозгу Мирового Правительства. Они тогда жили в обособленном еврейском квартале в Венеции и уже обладали деньгами, дающими власть. И эти деньги сработали! Одному из Римских Пап была подкинута идея организовать крестовые походы, якобы для спасения гроба господня. На деле же – узаконенный грабеж другого народа. И деньги венецианских банкиров стали разлагать Византию изнутри. С ней происходило все точно то же, что произошло и с твоей страной: упадок нравов, экономический упадок, продажность политиков. Когда Византия ослабела изнутри, полчища бандитов, закованных в латы, – крестоносцы, - ворвались за ее стены и начали грабить и убивать. По сути христиане грабили христиан. Библейские заветы были забыты, золото и драгоценности потоком потекли в Европу и Венецию, а банкиры из обособленного еврейского квартала стали сказочно стремительно обогащаться. Богатства из Византии вывозили пятьдесят лет!..

Мне стало тошно от рассказов Философа, и я взглянула на Бродягу. Пьяный и сытый он давно спал, положив голову на руки. Его не волновали проблемы, у него не было забот. Этот человек был счастлив, а мне не лез в горло кусок, и я, извинившись, встала из-за стола.

-Ты устала, - понимающе кивнул Философ. – Трудная дорога, долгий разговор, можешь отдохнуть. Прислуга отведет тебя в спальню. Но мы не прощаемся, наш разговор продолжится завтра.

-А он? - Кивнула я на товарища.

-Ему хорошо и здесь, - тоже поднялся Философ. – А, когда проснется, ему помогут прийти в себя, мои слуги знают, как поступать в таких случаях.

Дядюшка Фо вежливо поклонился и удалился. Панорамное изображение пустыни вокруг нас померкло и исчезло…

Глава 24

Странной была комната, которую мне отвели для отдыха. Совершенно круглая, без единого окна. Такой же идеально круглой оказалась просторная кровать.

-Для того чтобы убавить или погасить свет, достаточно произнести вслух пожелание, - каким-то неестественным шепотом произнес сопровождавший меня слуга. – Туалет, ванная и кухня располагаются за там, - указал он на три двери, однотонные по окраске стен и оттого еле заметные на их идеально розовом фоне. В этом доме вас никто не охраняет, так что можете гулять здесь, сколько вздумается, только покидать пределы здания мой хозяин не рекомендовал: город, он хоть и мертвый, а случается всякое.

Слуга ушел, а я, усталая, присела на край странной кровати. Никуда идти не хотелось, хотелось одного – спать. Пожелав устроить в комнате полумрак, я получила то, что хотела, и, раздевшись, не без удовольствия  залезла под огромное теплое одеяло. Бояться за собственную жизнь вряд ли стоило: нас приняли как гостей, предоставив пищу и кров, к тому же на завтра намечалось продолжение беседы с Философом. И успокоенная таким удовлетворительным раскладом вещей я быстро соскользнула в яркий, похожий на реальность сон…

…Мой родовой замок. Я любила его, но по-особенному – любовью тайной, страстной, порочной, как любят жестокого и сильного человека. Замок был частью меня, а я – его частью и мы отлично понимали друг друга. Но мое положение требовало время от времени покидать его стены.

-Госпожа, - низко склонившись, напомнила вошедшая в комнату служанка, - к Вам приехала незнакомка и просит принять ее.

Сегодня был хмурый день. Третьи сутки небо затягивали сплошные серые тучи, землю беспрестанно поливал мелкий промозглый дождь, от которого все ручьи в округе разбухли и вышли из берегов, а на полях крестьян стояли огромные лужи. Прислуга донесла, что единственную дорогу к замку размыло, и снесло перекинутый через овраг мостик. В замке было сыро и неуютно, поэтому в спальне постоянно горели камин и канделябр со свечами.

-Гостья? – Вывел меня из мрачной задумчивости голос молодой девушки, недавно нанятой Дарвулей на работу в замок, и приведенной из деревни, расположенной далеко отсюда. – В такую непогоду? Но как она проехала, ведь дорога размыта?

Девушка склонилась еще ниже, ничего не ответив.

-Какая впрочем разница? - Повелительно взмахнула я рукой. – Гостья поможет мне развеять скуку и однообразие, так что зови…

Резкий порыв ветра тряхнул тяжелую раму окна, и вслед ему по стеклам витража хлестнул усилившийся дождь. На улице потемнело еще больше, словно наступил вечер, и первый за два дня раскат грома разорвал тишину окрестностей мощным, сотрясающим все раскатом.

Может, поэтому я и не услышала, как в мой покой вошла гостья. Оторвавшись от созерцания заливаемого ливнем окна, я повернула голову и вздрогнула от двух неожиданностей: яркой вспышки молнии, полыхнувшей почему-то после грома, а не до него, и женщины в черной одежде, вместо лица которой была маска – то же черная.

Гостья, заметив мой невольный испуг, рассмеялась и сняла намокшую шляпу с обвислым черным пером. Изящно выполненная маска закрывала только верхнюю половину ее лица.

-Не люблю, когда меня узнает прислуга, - произнесла она и сняла маску.

Я вновь вздрогнула. Что-то неуловимо знакомое было в этой женщине. Благородное бледное лицо, рот,  с чуть насмешливо приподнятыми уголками тонких губ, густые, черные, словно воронье крыло, волосы. И глаза, в темных зрачках которых, казалось, тлеет огонь…

Мир вокруг пошатнулся, и душа треснула подобно холсту, разорванному пополам сильными руками. Это был Князь!

-Узнала! – Улыбнулся он, и это была улыбка хищника. – Вот и свиделись…

Минуты или часы длилась наша встреча, я не помнила. Впрочем, помнила Графиня, проводившая через несколько дней гостью из замка. Проводив именно гостью, тогда как мне невольно пришлось остаться наедине с гостем, которого я давно не видела и уже не ожидала увидеть.

Понадобилось несколько мгновений, чтобы лицо незнакомки сменилось  обликом Князя, как всегда надменного и насмешливого.

-Надеюсь, ты не забыла, что я хороший актер, - бросил он шляпу в угол и, пройдя в комнату, по-хозяйски расположился в кресле напротив.

-Ты пришел, чтобы освободить меня от оков Графини? – Недоверчиво взглянула я на него.

-Что ты? – Расхохотался он. – Ты только начала свой путь в ее облике, и так скоро он не может закончиться, тебе придется испытать все.

-Но зачем?

Князь вынул из кармана уже знакомую мне трубку, набил ее табаком, наклонился к камину, сунул руку прямо в пляшущее пламя и, ухватив тонкими, музыкальными пальцами тлеющий  уголек, подкурил от него и на несколько минут замолчал, наслаждаясь бушующей за окном непогодой, теплом, идущим от камина, и прекрасным табаком.

-Действительно, зачем? - Выпустил он витиеватое колечко к потолку и задумчиво проследил за тем, как оно, колеблясь и расширяясь, медленно растаяло, коснувшись каменного свода. – Наверное, потому, что без испытаний человек ничто. Он – ноль, а мне интересны задачи со множеством неизвестных. Давая тебе знания, обучая видеть фальшь окружающего мира, заставляя поступать вопреки моим пожеланиям, я получаю удовольствие от общения с тем, кто, сопротивляясь мне, понимает – я могу стереть противника в порошок, уничтожить физически и духовно, вычеркнуть из жизни и посмертного существования. И это не безрассудная смелость, а осознанная борьба со мной. Такой противник, как при игре в шахматы, доставляет массу удовлетворения. К тому же мне бывает ужасно скучно в этом суетном, подвластном порокам мире, а ты разбавляешь скуку своим присутствием.

В странное положение ты поставил меня сейчас, - поднялась я и подошла к окну, за которым время от времени вспыхивали молнии и грохотал гром. – С одной стороны, я сплю в кровати после обеда и беседы с Философом. С другой  - общаюсь с тобой. С  третьей – в образе Графини провожу время с незнакомкой.

За окном вновь громыхнуло, но гром был слышен уже издали.

-Дождь скоро прекратится, - выпустив новое колечко ароматного дыма, произнес Князь. – Но не прекратится твое пребывание в этом замке. Кстати, знаешь, чем занимаются Графиня и незнакомка? – И он сухо рассмеялся. – Истязают служанку. Хочешь, взглянем, как это происходит?

Князь щелкнул пальцами, и пол под нами в буквальном смысле слова провалился, а  я почувствовала, как за короткие секунды, к горлу подкатила тошнота.

В подвале было сумрачно и отвратительно пахло.

Посредине потолка к железному кольцу, вделанному в свод, была привязана веревка. Ее конец плотно охватывал кисти рук той самой служанки, которая доложила мне о прибытии в замок незнакомки. Девушка была обнажена и обессилена до такой степени, что, если бы не веревка, упала бы на пол.

-Еще! Еще! Еще! – Раздалось рядом, и этот крик сменился дьявольским хохотом. Подле окровавленной истязаемой жертвы стояла Графиня. Такой я впервые увидела «себя» со стороны: горящие безумством глаза, скривленный, чуть приоткрытый рот с рядом мелких белоснежных зубов, прикушенная и кровоточащая губа. Графиня методично, с оттягом, как заправский палач хлестала девушку многожильной плетью. И от каждого такого  удара на белой коже  служанки вспухали и тут же начинали сочиться кровью алые  рубцы.

-Стой, - придержала руку Графини незнакомка, - возьми-ка щипцы, так ты быстро забьешь ее до смерти, а удовольствие надо продлить.

Графиня бросила на пол плеть и ухватила со стола массивные железные щипцы для завивки волос. От соощущения чувства наслаждения, как только она вырвала из тела бедной девушки первый кусок мяса, я чуть не потеряла сознание.

-Будь мужественной, - пришла я в себя от  шепота Князя, стоявшего подле и казавшегося не более, чем тенью в сумраке подвала, наполненного  гарью чадящих воском толстых свечей и тошнотворным запахом свежей крови. – Тебе давно уже пора перестать быть такой впечатлительной. Для Графини – это обыденное дело, ее развлечение, ее наркотик, без которого она уже не представляет свое существование. Попробуй не содрогаться от увиденного, а наслаждаться им…

Тем временем незнакомка помогла Графине расстегнуть и снять с себя дорогое платье, чтобы  остаться в шелковой белоснежной рубашке. Графиня, распустив волосы, с диким хохотом подошла к девушке и обняла ее, прижавшись к жертве всем телом.

-Прижмись к ней покрепче, - посоветовала женщина в черном, - пусть ткань пропитается молодой кровью, не давай ей стекать на пол бесцельно.

Служанка была еще жива и на объятия хозяйки ответила только беспомощным, жалобным стоном.

-Теперь, - положила на плечо Графини руку в черной кожаной перчатке незнакомка, - возьми это, - и протянула лопатку с ручкой, утыканную гвоздями, - «погладь  ее».

Оттолкнув от себя девушку, бессильно повисшую на веревке, Графиня тонко рассмеялась, как  смеется, радуясь  новой игрушк,е ребенок, и,  схватив очередное орудие пытки, провела «гребенкой» по ее спине, сдирая живую кожу…

-Ах, эта впечатлительность! – Привел меня в себя воркующий голос Князя. Мы по-прежнему находились в спальне Графини, где ярко горел камин, а за окнами сумерки перешли в ночь. – Падать в обморок каждый раз при виде крови - не глупо ли это? Где же твое мужество? – Гость самодовольно улыбался, в его руке, не без изящества лежащей на витой спинке кресла, чуть дымилась трубка.

-Я не хочу больше оставаться здесь. Не хочу!

-Придется, - расплылся в милой улыбке гость. – Моими подарками не разбрасываются! Собственно говоря, что тебе не нравится в этой Графине?

-Всё!

-Тебе не угодишь! – Возмущенно надул щеки Князь. – Я дал тебе возможность прожить жизнь столь яркой в историческом плане особы, хотя мог поступить по-другому: загнать в шкуру какой-нибудь крестьянки, которая от зари и до темна батрачит на своего хозяина, и нарожавшей кучу детей. Ты неблагодарна!

-Я ни о чем тебя не просила! - Резко бросила я.

-Вот как раз по просьбам людей я и не поступаю, - вновь заулыбался Князь. – Их просьбы скучны и однообразны. Все люди хотят денег и власти, а ты этого не просила.

Мы оба замолчали. За окнами перестал идти дождь, и в природе, промокшей насквозь, наступило затишье.

-Скоро полнолуние, - как бы между делом обронил Князь. – Тебя вновь повлечет в лес купаться в лунной росе.

-Не меня!

-Кстати, - как бы не заметив ответа, проговорил гость. – Хочешь знать, кто та незнакомка, что посетила Графиню? – И, не дожидаясь колкости или ответа, продолжил.

Иногда к Эржебет действительно приезжала загадочная женщина в мужском платье и маске, по всей видимости, принадлежавшая к высшим кругам общества, чье имя история не сохранила или не смогла узнать.

Впрочем, позже,  на суде один из слуг заявил, что однажды непреднамеренно стал свидетелем того, как графиня вместе с этой неизвестной женщиной истязали молодую девушку, чьи руки были связаны и окровавлены настолько, что на это невыносимо было смотреть. Она появлялась несколько раз, всегда неожиданно. В то время Эржебет было около сорока пяти лет. Незадолго до этого она влюбилась в крестьянина и даже пыталась уговорить своего мужа Ференца Надашди возвести его в дворянство. Затем у нее была связь с Ладишлашем Бенде – дворянином, который исчез при загадочных обстоятельствах. Графиня просто убила его, пригласив в очередной раз в свой замок, а труп приказала закопать во дворе. Потом она сблизилась с неким Турзе. Повсюду ее окружали испорченные и порочные люди. Она позволяла себе такие выражения, которые вряд ли можно было услышать от другой женщины ее положения. Особенно во время своих издевательств над девушками, терявшими рассудок от боли, причиняемой иголками, которые графиня загоняла им под ногти. Она ходила по комнате вокруг своей жертвы, как хищный зверь, и выкрикивала ругательства. По ее приказу служанки Дорке и Йо Илона прижигали тело девушки огнем свеч...

-Я ненавижу тебя и твои «подарки», -  простонала я, сжимая ладонями голову, которая болела все больше и больше. – Уходи…

-Ты хочешь, чтобы я вернул тебя в подвал, но уже в тело Графини, - невозмутимо спросил Князь, - или поговорим еще?

-Не хочу в подвал, - выдавила я из себя.

-Тогда слушай дальше…

…Примерно в то же время Эржебет поняла, что гораздо интереснее было бы пытать обнаженную девушку вместе с другой женщиной, без служанок-свидетелей. Видимо, ее неизвестная подруга придерживалась того же мнения. Теперь они предавались своим ужасным развлечениям вдвоем в дальних комнатах замка, не подозревая о том, что несколько раз их случайно заставали за этим занятием слуги, которые, увидев, что творится, в ужасе бежали из поместья, даже не потребовав жалованья. Эти люди хранили молчание до самого суда.

Во времена Эржебет в священном лесу Зутибур по-прежнему властвовала холодная тень Дзеванны -  Артемиды варварских орд, покровительницы вод, глядящей с ореховых деревьев на магические цветы ириса и тенистые каштаны. Колдунья Дарвуля часто посещала заброшенные святилища, спрятанные на склонах гор, окружающих Чейте. Там, во владениях Горного Старца, она как и многие ее предшественницы, в течение многих столетий, выращивала для Эржебет самые сильнодействующие травы и растения, вводящие человека в транс.

Венгрия того времени – прекрасная страна, - вытянул ноги ближе к огню Князь. – Уверяю, ты полюбишь ее и когда закончатся твои приключения, в своих воспоминаниях снова и снова будешь возвращаться в эти бескрайние равнины, по которым можно бесконечно бродить среди погруженных в тишину елей, виноградников и ручьев, так и не встретив ни одного человека. Сюда, где пастухи дуют в рога пятиметровой длины, сделанные из коры деревьев и издающие протяжные грубые звуки. В непроходимые леса,  через которые без проводника нелегко добраться куда бы то ни было.

Между прочим, Эржебет, которую ты так невзлюбила, была образованной женщиной и, если бы не многочисленные пороки, могла бы войти в историю Венгрии религиозной и благородной женщиной, ведь в те времена, когда Венгрия была недостаточно раздроблена, вспыхнули религиозные войны, вызванные реформами Лютера. Но несмотря на то, что в каждом замке был свой собственный проповедник, священник или пастор, религия не имела для венгров решающего значения. После замужества женщины, как правило, принимали религию, которую исповедовали их мужья.

-Да, кстати, а как тебе нравится этот замок? – Полюбопытствовал Князь. Он подошел к окну и распахнул его. Комната наполнилась запахом недавнего дождя и леса, окружавшего замок со всех сторон. – А я обожаю замки. Время от времени я путешествую между эпохами, посещая их как гость, но замки Венгрии мне особенно нравятся.

-Венгры, - обернулся он ко мне, - строили свои замки на непреступных карпатских скалах не реже, чем на равнине. Крепостные стены часто возводили в виде цветов или «звезд, упавших на землю». Равнинные крепости чаще всего строились прямоугольными или квадратными и были окружены рвами. Более поздние крепости были построены в византийском стиле с куполами-луковками на смотрящих башнях. Древнейшие замки из серого камня, строительство которых началось еще при Карле Великом, были расположены на горных склонах и не имели рвов. В них было мало окон и вообще места для жизни, зато – огромное количество просторных подвалов и подземных ходов. Таков и этот замок – Чейте, в котором Эржебет Батори проведет весомую часть своей безмятежной жизни. Ей были по душе толстые каменные стены, скрывавшие от посторонних глаз и ушей все, что происходило за ними, низкие потолки и сам замок, расположенный на вершине голого холма. Она и ее муж владели по крайней мере шестнадцатью замками, но именно этот, самый удаленный, выбрали в качестве своей резиденции. Замок окружали леса, населенные совами, дикими зверями и колдунами.

-У меня есть предложение, - шагнул ко мне Князь. – Хочешь, я проведу для тебя экскурсию по замку для интереса?

-Зачем, если я и так его хозяйка?

-Когда ты перестанешь быть ею, твоя память, сопротивляясь негативным воспоминаниям, может заблокировать очень многое. А, как Светка, ты не забудешь ничего. Поэтому идем! – И Князь взял меня за руку. Его пальцы, длинные, бледные были ледяными.

-В подвале замка, - неспешно шагая по коридорам и лестницам, рассказывал мой спутник, - прямо под закладным камнем, лежат останки женщины. По существовавшему в то время обычаю, каменщики живьем закапывали первую попавшуюся девушку, чтобы обеспечить рождение будущих наследников замка. Почти все замки стоят на костях невинных жертв. Знать часто переезжала из замка в замок. Когда дворянам наскучивала жизнь на равнине, они перебирались в свои карпатские владения: делать это их заставляла летняя жара С наступлением зноя сотни карет отправлялись в горы по дорогам, пролегающим через непроходимые леса и стремительные реки. Лунными ночами владельцы замков охотились на лисиц и оленей, а также на последних оставшихся в живых, медведей и зубров, когда удавалось их выследить.

Подвалы и подземные ходы в этих замках были многочисленны и обширны, даже если замок сам по себе был невелик. На поросших виноградом склонах Карпат крестьяне хранили урожай в пещерах, которые служили им убежищем в случае неожиданного нападения турок или даже своих соотечественников.

-Слушай, - обернулся ко мне Князь, - там, в твоей жизни все так скучно и однообразно: дом, работа, семья и снова работа. Вы, словно рабы, запрограммированные на монотонность существования, а здесь – полнокровная жизнь! Здесь ты – особа, с которой считаются короли, которая вольна делать все, что ей вздумается. Уйдя из этого мира, ты навсегда покинешь прекрасные равнины, больше никогда не приедешь на своей любимой лошади в полнолуние в заколдованный  лес, чтобы обнаженной искупаться на поляне в росе. Оставайся! Графиня жестока, но ее жизнь нельзя назвать скучной!

-Ее жизнь слишком «полнокровна» для меня, - отступила я на шаг от Князя. – И от нее дурно пахнет.

-От кого, - не понял провожатый, - от Графини, что ли?..

Отшагнув от Князя, я оступилась и, взмахнув руками, упала на спину, больно ударившись затылком о каменную стену. В голове вспыхнул фейерверк ослепительных искр, и все погрузилось в темноту.

Глава 25

-…А еще бурчит, что это я любитель поспать, - донесся до меня недовольный голос. – Бурчит, а сама дрыхнет сном праведника. Эх, мне бы такой сон, - грустно вздохнул невидимка и зазвенел стеклом. – Так, что это у нас?..

Голова болела, впечатления от падения были еще столь ярки, что я покрепче сжала веки, боясь открыть глаза, ожидая увидеть знакомую комнату со стрельчатым, разукрашенным оконным витражом.

 -Только не надо строить рожи, - недовольно пробурчал кто-то совсем рядом и плюхнулся на кровать подле. – Хочешь выпить?

Это был Бродяга. Только взглянув на него я поняла – ему тяжелее, чем мне, потому что бокал в его руке мелко подрагивал.

-Да, - кисло поморщился он, - кажется, вчера я снова перебрал.

Обрадованная возвращением к своему товарищу я подскочила и обняла Бродягу.

-Ага, - проснулась, - сделал он вывод и отпил из бокала. – Поступаю, как ты рекомендовала.

-Моя рекомендация лечить похмелье тем, от чего заболел, была одноразовой, - взъерошила я на его голове отросшие волосы. – А, если так пойдет дальше, тебя придется переселить на какой-нибудь необитаемый остров, где кроме кокосов и родниковой воды ничего не будет.

-С этим успеется, - зажевал тот долькой лимона выпитое. – Мне ведь не часто перепадает вот так, на халяву, от души наесться и напиться. Перебарщиваю, конечно, но должна же быть у человека какая-то слабость, я ведь даже не курю!

-А пробовал?

-Угу, - мотнул головой Бродяга, – гадость еще та.

-А в моем мире эту гадость употребляют процентов восемьдесят всего населения.

-Не будем о плохом, - отмахнулся товарищ. – Пока ты спала, я попытался обойти дом, но ничего не понял – тут нет никакой планировки, сплошное переплетение коридоров и коридорчиков, прямо какой-то лабиринт, еле вернулся обратно. И – ни одной живой души.

-Даже слуг?

-Ни-ко-го, - по слогам выговорил Бродяга.

-Быть может, Философ вновь исчез, оставив нам записку?

-С чего вы взяли, что я исчез? – Насмешливо прозвучало рядом, и на пороге комнаты возникла знакомая фигура. – В моих планах провести с вами обед, после чего отправить в путь.

-Обед? – Блеснул глазами товарищ. – А как насчет ужина?

Философ довольно рассмеялся.

-Медицина всех времен и народов не рекомендовала есть перед сном, тем более плотно, - подцепил он Бродягу.

Между прочим, сегодня я предлагаю отобедать в моем зимнем саду. Надеюсь, вы не против?

Мне было все равно, где провести в беседе время, не волновало место сбора и Бродягу, который уже предвкушал удовольствие от еды.

-Только не пей много, - прошептала я ему, когда мы двинулись вслед за хозяином дома, - нам предстоит дорога.

Зимний сад дядюшки Фо был великолепен. Огромный зал размером с футбольное поле был полностью выполнен из стекла. Среди ухоженных деревьев проглядывали подстриженные зеленые лужайки, к которым вели идеально ровные дорожки, а множество кустов имело форму животных. Везде была видна рука заботливого хозяина. От дерева к дереву перепархивали красивые крупные бабочки, где-то в глубине сада выводили свои трели птицы.

-Здесь свой микроклимат, - довольный нашим впечатлением, расплылся в улыбке Философ. – Поэтому большую часть времени я провожу в зимнем саду: работаю, пишу, изучаю.

-Ты работаешь? – Удивился Бродяга. – А зачем, ведь у тебя и так все есть?

-У твоего товарища, - взглянул на меня Философ, - желудок работает лучше, чем голова.

-Если бы я не работал, - пояснил он Бродяге, - у меня бы не было всего того, что я имею.

-Власти?

Дядюшка Фо от души рассмеялся.

-Знаешь, в чем заключалась ошибка человечества на протяжении многих веков, что тормозило его в развитии и от чего оно в конце концов почти исчезло с лица земли? Всему была виной жажда власти! Для меня же власть - лишь вторичный продукт, так сказать, не цель, а средство достижения задуманного.

-Тогда какой же первичный? – Вновь задал вопрос Бродяга, с восхищением маленького ребенка разглядывая севшую ему на руку большую бабочку.

-Умение мыслить! Сознание, вот что помогло мне однажды перешагнуть порог примитивного существа, обитающего под землей, и стать не только властелином этого мира, но и замахнуться на другие миры. Именно сознание как таковое, а власть… Власть без сознания – младенец-урод, у которого нет будущего.

-Но почему же, - не согласилась с таким выводом я, - мне известно очень много богатых людей, которые, придя к власти, обеспечили не только свое безбедное будущее, но и своих детей и внуков.

-Они суть воры, - презрительно скривился Философ, - маленькие и большие, но – воры! И к власти они приходили благодаря не своему сознанию, а изворотливости, связям, лжи. Умножая свои капиталы, они оставались теми же пустышками, какими были раньше, и умирали как пустышки, не оставив после себя ничего, кроме денег. Они – ничтожества. Я презираю таких людей.

-У меня нет сомнения в твоем уме, - проследил за полетом вспорхнувшей бабочки Бродяга, - но есть сомнение в полной твоей власти над этим миром.

-Что ты подразумеваешь под словом «полная»?

-Ну, что-то вроде царской власти…

Философ надменно взглянул на Бродягу.

-Такая власть мне не нужна. Быть царем? – И он вновь рассмеялся. – Зачем? У каждого правителя есть враги и завистники, его в любой момент могут отравить или убить. Ему нужно силой оружия защищать свои права на трон и границы государства. Он никогда не знает, что случится с ним завтра. Тяжелая участь слабого человека! Я же обладаю миром совершенно на другом уровне.

-Каком? – Теперь не вытерпела я.

-Информационном! И в отличие от царя могу диктовать свои условия любому, даже тому, кто думает, что он независим, кто ничего не знает о моем существовании. В этом и сила! Община верующих в пустыне, где вы побывали, не знает обо мне совершено ничего, но как ей жить, диктую я. Поэтому представлять меня в виде царя, сидящего на троне, не нужно. Мой трон – весь этот мир, для которого я невидим.

-Выходит, именно ты обладаешь монополией на знания? – Сделал вывод Бродяга.

-На абсолютные. Но знаний множество. Есть большие и маленькие, средние и крохотные, и каждому достается то, что ему положено по социальному статусу.

-То есть частью знаний обладает и само общество?

-Естественно, - согласился Философ. – Любое общество: моего или твоего мира, - пояснил он, - устроено по одному принципу – пирамиды, поделенной на три части. Верхушка пирамиды – жреческое сословие, в твоем мире – это правящая каста или по-другому – Мировое Правительство, обладающее знаниями, но впавшее в сатанизм. Под ними находится прослойка элиты, обладающая  определенным набором знаний и являющаяся буфером между жречеством и толпой. Ну, а последняя, самая большая часть пирамиды, обладает фрагментами знаний, которые в большей степени относятся к профессиональным. Вот и все, если просто.

-А что же ты?

-Я не нуждаюсь во власти. Мне достаточно возможности воздействовать на те или иные процессы в обществе, оставаясь вне его.

Между тем монополия на лишние знания позволяет жрецам или Мировому Правительству  диктовать толпе любые условия. Эта привилегия возвела верхушку пирамиды к самому высокому  уровню жизни и заставила ее замкнуться на себе: в среде обладающих знаниями и капиталом недопустимы никакие смешанные браки, так что сказка про Золушку так и остается сказкой.

-Но это несправедливо по отношению к другим! – Не выдержала я.

-Высочайшая справедливость – дать  людям возможность приобретать любые знания, но этого никогда не будет лишь по одной причине…

-Нежеланию делиться властью с другими?

-Нет. Но, если знания передать толпе, мировой порядок рухнет и наступит полный хаос, поэтому знания должны быть дозированными.

Общаясь, мы пересекли по одой из дорожек зимний сад, и подошли к ажурной, словно парящей в воздухе беседке, в которой стоял накрытый стол.

-Прошу, - пригласил Философ.

-Но стол накрыт на пять персон! – С недоумением остановился перед беседкой Бродяга. – А нас трое.

-Ты наблюдателен, - похвалил его Философ. – Все дело в том, что отобедать я пригласил еще двух людей, и скоро они подойдут. Думаю, знакомство окажется полезным потому,  что   ваш путь рано или поздно пересечется с этими личностями. Но, - упреждающе поднял указательный палец дядюшка Фо, - большая просьба: для них вы должны остаться инкогнито. Можете общаться с ними, задавать им вопросы, но не рассказывайте о себе ровно ничего. Для них вы представители общины верующих, расположенной в пустыне, не более того.

А пока в ожидании гостей предлагаю продолжить разговор и отведать вина из моих винных погребов. Уверяю – отличного качества.

Только мы сели за стол, как двое вышколенных слуг-альбиносов возникли подле и наполнили наши бокалы янтарным вином.

-Вернемся к разговору о власти, - поднял свой бокал и соприкоснувшись его краем с краями наших бокалов, сказал Философ. – Как думаете, кто управлял Древним Египтом в эпоху его расцвета?

-Фараоны, - пожал плечами Бродяга и украдкой взглянул на меня. Он помнил, что обещал не пить. Но я кивнула, разрешая нарушить запрет, так как обстоятельства изменились не в пользу моего наказа: отказываться от угощения и общения было нельзя, к тому же предполагались гости.

-Знания твоего мира ущербны, - усмехнулся дядюшка Фо. – Древним Египтом управляли не фараоны, они – видимость власти, страной управляли жрецы, которые были хранителями знаний, полученными от других. Когда Египет пал, жречество мигрировало в чужие народы, большей частью – семитские. Именно последователи древнеегипетских жрецов, уничтожая  местное жречество, везде ставили своих учеников, чем объединили интересы зарождавшегося Мирового Правительства и разделили  народы на религии, чтобы толпой было легче управлять.

Образование и знания неразделимы, - провела я параллель между двумя понятиями. – Получается, что и образование ущербно?

-Логическое мышление – признак умного человека, - похвалил меня Философ. – Действительно, как здесь, так и в твоем мире, и множестве иных миров, качественное образование доступно только избранным, для толпы предназначается лишь то, что необходимо. Но есть много людей, для которых даже умение считать и писать лишнее: они столь примитивны в своем развитии и желаниях, что даже крохи знаний отягощают, а не обогащают их. Им нужно от жизни немногое: еда, спиртное и сожительство с женщиной. Для этого хватит умения чуть считать и расписываться в документах.

-Но уж вожди народа вне этой ущербности! – Потянул на себя виноградную гроздь Бродяга. – Они - жители Олимпа!

-Не создавайте себе иллюзий, - отпил вина Философ и, приподняв бокал кверху, залюбовался, как в хрустальных гранях на солнце заиграли янтарные отблески. – Любой вождь или лидер – временная фигура, которая, отработав свой ресурс, изымается Мировым Правительством из оборота, как вышедшая из употребления денежная купюра. Любой вождь нужен для сплачивания элиты, а не народа.

-Мне не нравится твое видение мира, - обхватила я свой бокал ладонями, – слишком все ясно, все завершено и ни шагу в сторону. Но это же какой-то фашизм!

-Позволь поднять следующий бокал за тебя? – Расплылся в улыбке Философ. – Ты предугадываешь мои мысли.

-Формируя общество так, как ему видится, Мировое правительство действительно создало все предпосылки для того, чтобы его действия назвать фашизмом, только с одной поправкой – фашизмом социальным. Система индийских каст – наиболее жесткая из любых религиозных делений и наиболее приемлемая для Мирового Правительства для внедрения их в человеческое общество, как таковое. Только касты здесь – социальные.

Как я ни присматривала за Бродягой, он, пока мы вели беседу, налил себе третий бокал легкого вина, и по его довольной физиономии было ясно: начало обеда ему нравится.

-И все равно невозможно поверить, - попыталась я воспротивиться доводам Философа, - что мир настолько управляем. А как же тогда революции, эти стихийные проявления воли народа?

Дядюшка Фо откинулся на спинку стула и покатился со смеху.

-Ты рассмешила меня до слез, - вытер он глаза. – Как тебе удается логически мыслить и по-детски смотреть на существование вещей?

Любой процесс в обществе управляем! Любая революция – способ ограничить все возрастающее потребление материальных благ, которые не бесконечны. Управляема даже религия! Православие и ислам – явная угроза для Мирового Правительства, поэтому они и раздроблены на секты и карликовые церкви, течения. Принцип «разделяй и властвуй» очень хорошо работает и в религии. А, чтобы человечество не имело возможности задуматься над существующим порядком вещей, не попыталось получить знания, присущие элите и жрецам, его умышленно лишают свободного времени, которое можно было бы использовать именно на эти цели. Взамен человечеству с избытком даются иллюзии, в твоем случае - телевидение, радио, спиртное и прочее, то, что обкрадывает личность и усредняет ее со всем человеческим стадом. Поступая так, Мировое Правительство обеспечивает устойчивость пирамиды мирового сообщества, которая состоит из…

-Ты уже говорил о ней.

-Не полностью. Эта пирамида состоит из: жречества, которому обязательно присущ оккультизм - жречество вне любой из религий; ростовщиков или банкиров; элиты – этого интеллектуального фасада пирамиды, которая создает культ идолов для молодежи, которая нужна, чтобы средний класс не понял, как работают финансы; научно-технической интеллигенции  - профессионалов и толпы.

-Так было всегда?

-Естественно, нет. Мировое Правительство, как таковое, появилось лишь с развитием информационных технологий, когда подачу знаний  потребовалось дозировать. Раньше знания давались раз в жизни: портной шил, крестьянин  пахал, строитель  строил. С развитием техногенной цивилизации возможности получения знаний расширились, что и потребовало явления Мирового Правительства как дозатора их получения.

Возле Философа возник слуга-альбинос и, наклонившись к хозяину, что-то прошептал тому на ухо.

-Ну вот, - удовлетворенно потер руки дядюшка Фо, - гости прибыли…

Глава 26

Я и Бродяга с любопытством уставились в глубину тенистой аллеи, откуда шли двое. И когда они приблизились настолько, что можно было хорошо разглядеть гостей, я ахнула, толкнув товарища в бок:

-Да я же их уже видела!

-Где?

-В пустыне на ночлеге. Ты спал, а мне пригрезились именно они, я даже слышала их разговор о том, что мы можем дойти до Вечного города. А этого им очень не хотелось.

-Выходит, это были не грезы, - помрачнел Бродяга. – Надеюсь, в лицо они нас не знают.

Когда двое подошли к столу, Философ пригласил их занять свободные места.

-Разрешите представить наших гостей, - обратился он ко мне и Бродяге. – Это господин Крю, - и указал на высокого лысого мужчину с военной выправкой, надменным взглядом и гладко выбритым лицом. – А это господин  Шу.

Господин Шу был ниже ростом, примерно того же солидного возраста, что и первый гость, но с ухоженной прической, сытым холеным круглым лицом, лукавыми глазами, постоянным намеком на добродушную улыбку и странной привычкой, чуть склонив голову набок, смотреть на собеседника исподлобья.

-Господа Крю и Шу, - продолжил наше знакомство Философ, - важные чины из Вечного города. И очень богатые. Они – жители четвертого круга, самого многочисленного и включающего в себя пять городов, одним из которых господин Крю правил раньше, а господин Шу правит теперь.

Я внимательнее пригляделась к господину Шу. Эти глаза, где я могла их видеть? Да это тот самый человек, портрет которого мне когда-то показывал Князь. Только там он был изображен в костюме, а на ужин прибыл в светло-розовой рубашке и галстуке таких же младенческих тонов. Любопытная встреча…

-Слышь, Светка, - еле слышно прошептал Бродяга. – А я этого длинного типа знаю. В странствиях со Сталкером мы столкнулись с ним в одном из мертвых городов, Сталкер ему еще прозвище придумал – «Мэр». Это его слуги-твари пытались нас взять живьем в музее. Уж и не гадал, что встретимся еще раз.

Оба  типа, оставшиеся довольны тем, как их представили, довольно надули щеки и с гордым видом посмотрели на нас.

-Мои племянники, - представил нас Философ. – Вот, решили немного погостить у дядюшки.

-Откуда они? – Хищно блеснул на нас глазами длинный.

Не знаю, что бы им ответил Философ, но я перешла в наступление и, сделав наивный вид, спросила:

-Вечный город? А разве бывает что-то вечное на этом свете?

-Дикарка! – Презрительно скривил губы длинный. – Сразу видно, что ты приехала сюда с окраины. Наш город потому и называют вечным, что он существовал от начала сотворения земли. И будет существовать до конца времен.

Я приняла еще более бестолковый вид, оправдывая прозвище провинциалки, и задала новый вопрос:

-А кто сотворил мир? Мне про это ничего не известно.

Шу и Крю переглянулись. Похоже, я попала в самую точку, задавая бессмысленные вопросы, и эта наигранная простота льстила тщеславию обоих проходимцев с  напыщенными сытыми рожами, явно откормленными не своим трудом.

-Тебе нужно учиться многому, - ухватив с блюда кусок мяса пожирнее, сделала вывод Шу. – Из уважения к твоему дядюшке я мог бы похлопотать, чтобы вас обоих с испытательным сроком приняли в круг четвертый. Если обучение пройдет успешно, вам, возможно, и посчастливится стать жителями Вечного города.

-Пока ты будешь хлопотать, - запихивая в рот ломоть ветчины величиной с ладонь, - уел толстого длинный, - они состарятся и помрут.  Не верьте его обещаниям, друзья, - сразу перешел на близость Крю, - Он хоть и глава круга, а болтун, который никогда не сдерживает свое слово. Вот когда я возглавлял круг, народ тянулся ко мне, как к родному отцу, потому что все знали: если я что-то пообещал, то сделаю.

Прожорливость Бродяги меня всегда поражала, но прожорливость этих двух типов, была выше моего воображения. Они ели как саранча. Того, что мне с товарищем хватило бы на несколько дней, они слопали в первые минуты разговора. Слопали и начали жадно шарить по столу глазами, ища, чем бы поживиться еще. И Философ, презрительно улыбнувшись одними уголками губ, махнул рукой – еды! На что тут же отреагировали слуги-альбиносы, в мгновенье ока убравшие использованную посуду и объедки, и накрывшие стол заново.

Когда гости утолили голод  и перешли к сладкому, «Мэр», придя в прекрасное расположение духа от съеденного и выпитого, а пил он тоже много, на что  Бродяга смотрел с тайной завистью, решил просветить нас в мироустройстве. И начал излагать знакомое содержание начала Ветхого Завета, только бессовестно перевранное и переделанное в угоду тем, кто правил Вечным городом. По его словам, мир долгое время пребывал в хаосе и войнах, которые грозили истребить все человечество на Земле, и, если бы не первые правители Вечного города, объединившие и спасшие людей их от  полного уничтожения, никаких разумных форм существования не сохранилось бы. Далее он расписал, как хорошо живется всем, кто оказался под крылом Мирового Правительства, как плохо тем, кто отказался от его опеки, ктото и дело причиняет беспокойство соразмерно текущей жизни мегаполиса.

-Неужели кто-то смеет покушаться на столь совершенный способ правления? – Придала я своему лицу как можно более глупое выражение.

-Еще как смеет, - встрял в разговор толстяк Шу, только что вытеревший масляные щеки салфеткой.  – Но мы на них быстро находим управу.

-Истребляете? – В лоб спросил Бродяга.

-Не всех. Тех, кто переходит на нашу сторону, мы оставляем в живых, остальных ждет гибель.

-У вас что, для этого есть армия? – Снова не вытерпел Бродяга.

-Зачем? - Рассмеялся Шу. - Армии и войны в далеком прошлом. У нас есть специально обученные и натренированные отряды полулюдей-полузверей, которые прекрасно справляются с самыми сложными заданиями такого рода, и некоторая техника, позволяющая выслеживать бунтарей. И вообще скоро мы расправимся со всеми, кто против нас: подземными компьютерами, повстанцами…

Обжоры захмелели и потребовали развлечений.

-Теперь вы понимаете, - прошептал нам Философ, - почему я хочу прибрать этот мир к рукам?

-Если все «господа» мегаполиса такие, - фыркнул рассерженно Бродяга, - тогда понято. Мне они очень не понравились.

-И как же ты их развлекаешь, Кардинал? – Прилепил меткое прозвище дядюшке Фо мой товарищ, иной раз умеющий подметить за человеком то, что я не замечала.

-Кардинал? – Повторил Философ. – А что, красиво звучит и отражает смысл моей власти. Зачастую именно кардиналы правили средневековой Европой. Оставаясь в тени, они оказывали заметное влияние и на короля, и на общественные процессы. Принимаю себе третье имя! – Поднял он бокал с вином в знак согласия. – Имею на то полное право!

-Кардинал? – Заплетающимся языком произнес толстяк Шу и, громко икнув, хихикнул. – А кто это такой?

-Исторический персонаж, - подсказала я.

-Не знаю такого, - замотал головой толстяк, - не знаю. В истории Вечного города такого нет и не было, а я ее изучал и, - он снова икнул, - достаточно тщательно! И даже защитил диссертацию… - Последнее слово он выговорил с трудом - мешал заплетающийся язык.

-Господа, - приподнялся со своего места Философ. – Пришла пора развлечений - какие желаете?

Уткнувшийся носом в салаты, спящий Крю встрепенулся, отер перепачканное лицо и рубанул: «Хочу власти!»

-Как обычно, - согласно кивнул дядюшка Фо. – Те же запросы,  та же программа. Тогда прошу господ в комнату видений!

Возникшие словно из ниоткуда слуги-альбиносы заботливо подхватили под руки захмелевших гостей и увлекли их по дорожке в глубь зимнего сада.

-Ты спросил, как я их развлекаю? – Вернулся к вопросу, заданному Бродягой, Философ. – Так как никогда не стану развлекать вас.

То есть? – Удивилась я.

-Мои гости – господа Шу и Крю отпетые проходимцы: первый – самодур, лжец и вор, второй – вор и циник. У обоих – крепкие связи в круге третьем Вечного города, подпитываемые щедрыми взятками. И они прекрасно умеют лгать толпе, обирать ее и править, не давая, а лишь забирая: для себя, своих родственников. Поэтому их интересы примитивны и предсказуемы. Это так  называемый «бизнес», а проще – воровство, узаконенное и тайное, политика, женщины и алкоголь. Они сильные только с виду, сильными их делают положение и деньги, по своей же сути эти люди  ничтожества, боящиеся всего: что их убьют, свергнут, отберут бизнес, переведут кругом ниже. И эту боязнь может утолить только безграничная власть, точнее, ее мираж, который я и дарю, за который они, - презрительно скривился Философ, - изображая свое превосходство над всеми, готовы целовать мне ноги. Вам не нужны эти видения, вы – люди, которые умеют и хотят мыслить, которые ищут и сами находят на все ответы.

-Ты считаешь человеком и меня? – Удивился Бродяга.

-Теперь да! – Твердо сказал Философ. – Хотя при первой нашей встрече в метро ты им не был. Но тебе стоит совершенствоваться.

Предугадываю ваш очередной вопрос: «Как я дарю им этот мираж?» Все дело в галлюциногене,  который добывают из грибов, растущих в моих подземных владениях. В отличие от других галлюциногенов ими  можно программировать видения. Как программировать – тайна, которая открылась мне в  одной из пещер Мексики, где захоронены мумии вождей древних майя и золотые пластины с текстами. Так что господа Шу и Крю, как и другие подобные правители Вечного город, время от времени заявляются ко мне в гости, чтобы испытать неведомые им ранее наслаждения. И каждому я дарю то, что он хочет.

-Но зачем тебе, мыслителю, такие никчемные люди? – Не поняла я. – Зачем ты их ублажаешь?

-Во-первых, для считывания информации, которая позволяет мне быть в курсе всех последних событий. А, во-вторых, - и он рассмеялся, - зависимость от искусственных наслаждений порождает зависимость и от меня. Придет момент, и я официально займу трон правителя Вечного города! Займу и построю идеальное общество, где все будет расставлено по своим местам, где не будет больных и голодных, угнетенных и презираемых.

-Прямо коммунизм какой-то, - не выдержал Бодяга. – А дальше что?

-Была такая мечта у человечества, - согласился с ним Философ. – Читал об этом. Только моя мечта станет явью потому, что я знаю, как ее осуществить. Для чего? Создав идеальное общество, я начну создавать идеально обустроенный мир, а там доберусь и до других миров. Рано или поздно, но большая часть мироздания будет моей!

-Наполеоновские планы, - сыронизировал Бродяга. – Но хватит ли на все твоей жизни?

-По сути я  бессмертен, - не понял иронии дядюшка Фо. – Мой мозг скрыт глубоко под землей, где его никто и никогда не найдет. А таких тел, - потрепал он себя за лацканы пиджака, - их будет столько, сколько надо.

 -Тогда тебе будет нужна своя религия, - сделала я серьезный вывод. – Или нечто, ее заменяющее.

-Она уже есть, и при следующей нашей встрече я познакомлю вас с моим учением. Надеюсь, оно понравится и вам.

-Но ты же не веришь в Бога!

-Для того чтобы стать богом для людей, вовсе не обязательно верить в него, - расставил все точки над «i» Кардинал-Философ. – Я действительно далек от религии, как таковой, но, если она поможет воплотить мои планы в реальность, я возьму ее на вооружение, правда, перекроив под свои интересы. Община верующих в пустыне – авангард будущих мессий, которые заполнят моим учением не только этот, но и другие миры.

-Похоже, ты настроен решительно, - почесал затылок Бродяга. – И я рад, что наши пути пересеклись во второй раз.

-Пересекутся и в третий, - уверил дядюшка Фо. – А пока я хочу вам предложить небольшое путешествие…

Глава 27

Бродяга с сожалением посмотрел на уставленный едой стол. Не знаю, хотел ли он путешествовать, но уходить, точно, нет. Понурясь и глубоко вздохнув, словно прощаясь с лучшим другом, он все же поднял голову и кивнул – готов…

Я рассмеялась. Мой теперешний товарищ – бывшая копия Сталкера - в цивилизованном мире не жил, и откуда у него такая привязанность к чревоугодию, было непонятно.

-Не стоит так огорчаться, - заметив грусть Бродяги, усмехнулся Философ. – Твоя жизнь еще не заканчивается, в ней будет место всему, в том числе и более богатым пиршествам.

-Откуда ты знаешь, ты же материалист?

 -Иногда материалисты знают больше, чем нематериалисты. Если хочешь, у меня в отношении тебя хорошее предчувствие.

-Так уж?

-Когда мы встретимся в третий раз, наш разговор будет носить боле конкретный характер. А пока не тужи…

Вместе с Философом мы прошли по узенькой аллее, пару раз свернули, огибая открытые беседки, и вскоре подошли к небольшому, поросшему желтыми кувшинками пруду и отсыпанным белым песком берегом. Дорожка упиралась в аккуратненький мостик, к которому была причалена розовая прогулочная лодка.

-Мы будем кататься по озеру? – Недоуменно уставился на воду Бродяга. – Лучше бы искупаться – обожаю плавать!

-Всему свое время, - лукаво прищурил глаза дядюшка Фо. – Это озеро не для праздных прогулок, - это мой скромный подарок вам обоим: за то, что вы есть, что интересны мне, что от следующей встречи с вами я жду особых впечатлений. Вот ты, - обратился он ко мне, - каким видишь его?

-Красивым, с песчаным берегом.

 -А ты, - повернулся он к Бродяге.

-Поросшее  камышом, с топкими болотистыми берегами, заросшее водорослями.

-Вот видите, каждому оно представляется по-своему. Значит и подарок будет индивидуальным.

-Озеро в подарок, - глубокомысленно наморщил лоб Бродяга. – И как мы его унесем с собой?

-Ничего никуда не придется нести, - не понял юмора Кординал-Философ. – Вы просто сядете в лодочку, а я оттолкну ее от берега. Дальше все случится само собой.

-Что должно произойти? – Полюбопытствовала я.

-Не хочу предугадывать ваши впечатления, но уверен в одном: вы получите ответы на самые важные вопросы.

-Ну и ладно, - махнул рукой Бродяга, - узнаем, так узнаем. – И, подхватив меня под локоть, он помог сесть на деревянную скамеечку  с кормы, а сам уселся  напротив.

Философ наклонился и без тени усилия, словно и мы, и лодка ничего не весили, оттолкнул нас от берега.

-До встречи, - помахал он рукой, будто провожал в открытый океан.

На какие-то секунды  я обернулась, чтобы посмотреть, куда мы плывем, а когда перевела взгляд обратно – на берег, вздрогнула: ни лодочки, ни озера, ни зимнего сада не было. Я стояла у открытого окна замка и задумчиво смотрела вдаль. Точнее, стояла не я, а Графиня, и я была ею…

-Скоро из очередного похода вернется граф, - прошелестел позади голос верной служанки Дорки. – Какие распоряжения сделает госпожа к его приезду?

-Граф? – В  сознании Эржебет на миг проснулось мое собственное «я» и угасло, подобно угольку, упавшему в воду. – Вернется мой муж - Ференц Надашди, черноглазый и черноволосый отважный человек, который не боится никого на свете, кроме меня. – Вспоминая, как бывает он робок при каждой встрече, я улыбнулась. – Ференц, как и его отец сражается на стороне Габсбургов. За отвагу турки прозвали его Черным Графом. Когда он вернется, то будет бесцельно бродить по коридорам и лестницам замка. Граф неприхотливый человек, выросший в походах, и не самых изысканных привычек. Рада ли буду я его возвращению? Отчасти да, ведь он развеет скуку, которая так томит  иногда, скуку, от которой болит голова, и эту боль снимают либо ночные поездки в лес,  либо пытки служанок. Но муж принесет в привычный ход вещей и беспорядок. С ним в замок придут запах и уклад солдатского лагеря, где никогда не моются, едят быстро и жадно, где грубость обычна, как и жестокость по отношению к подчиненным.

Вглядываясь в даль – за линию гор, куда вот-вот должно было сесть солнце, я вспомнила, как он учил меня лечить приступы эпилепсии у слуг, вставляя им между пальцев горящую промасленную бумагу: таким же методом снимали припадки у солдат. И я хорошо запомнила этот урок.

А еще то, как однажды во время совместной прогулки по саду граф обнаружил одну из своих дальних родственниц привязанной к дереву. Ее обнаженное тело было вымазано медом и покрыто мухами и муравьями.

 -Она наказана за воровство фруктов, - потупив глаза, солгала я. И муж нашел это наказание довольно забавным. Его мало заботило, как я разбираюсь со слугами, и радовало то, что во время редких наездов домой ему не приходилось заниматься хозяйством.

Ференц действительно боялся меня. С того самого момента, как женился на четырнадцатилетней девочке, боялся моей силы.  Силы, отличной от той, которую он сам демонстрировал в битвах. Пока он отдыхал в замке, я была примерной женой, но стоило ему уехать в очередной военный поход, я менялась. Мне нравилось проводить время среди колдунов, изготавливая талисманы на все случаи жизни. Стены моей комнаты были испещрены заклинаниями, написанными куриной кровью. На моем резном столе были разбросаны перья и кости, а ящики наполнены многочисленными магическими травами.

Услышав позади шорох, я оглянулась – у порога в нерешительности топталась Дорка.

-Ты ждешь распоряжений? Готовь замок к приезду хозяина. И отмой от крови подвал…

В моей древней стране царила языческая религия. В густых лесах, окружавших замок, правила таинственная богиня Мнеллики. Мои потомки – потомки древних даков признавали только одного бога Иштена и его трех сыновей: дерево Иштена, траву Иштена и птицу Иштена. Именно к нему взывала я, заклиная облака. А еще взывала к Ердег – местному дьяволу, которому прислуживали черные коты, собаки и ведьмы. Иногда после заклинаний коты приходили ко мне, горя во мраке желтыми глазами, а невидимые псы стучали когтями по темным лестницам замка, отчего прислуга в ночное время суток боялась нос высунуть за двери.

Вечерело. Солнце коснулось края далеких гор…

Мне нравилось детство. В замке родителей я была предоставлена сама себе. Там постоянно происходили ночные шумные пиры и праздники, на которых можно было веселиться и делать все, что заблагорассудится. С того момента, как меня ввезли в ворота замка мужа, все изменилось. Развлечения стали редки, и мне приходилось проводить дни в молитвах под присмотром наставницы Оршоли Канинжай – доброй, но строгой женщины, чей образ жизни был мне неприемлем, и которую я сразу же возненавидела. Она принуждала меня работать, никогда не оставляя одну, постоянно давала советы, решала, что мне надевать, следила за каждым моим шагом и пыталась проникнуть в мои сокровенные мысли. Я ненавидела замок, в котором была вынуждена прятать свои красоту и молодость.

-Какое счастье, - подумала я, - что Оршоля, плохо перенося жару, решила однажды увезти меня в замок Лека, расположенный в диких Татрах. В нем я даже вспомнила свое детство: скакала в седле по лесным тропкам, впитывая в себя мистические силы природы.

Солнце коснулось горной гряды, поросшей густым лесом, и скатилось за нее, и мир вокруг погрузился в полумрак, от которого до ночи было рукой подать.

Мой  будущий муж медлил с женитьбой, у него и без свадьбы было достаточно дел и. Но он был единственным сыном в семье. К тому же Оршоли, его мать,  считала, что счастье возможно только в браке. Она обучала меня тысяче наук: как следует отдавать приказы, содержать в чистоте посуду, как сделать так, чтобы от белья пахло шафраном, как нужно гладить и отбеливать рубашки… Кроме того свекровь учила меня читать и писать. Одним словом, ей стоило немалых усилий сделать из молчаливого ребенка сноху, соответствующую ее вкусу.

Тенью в комнату проскользнула молодая служанка и зажгла свечи в канделябре. Склонившись, она попятилась к двери, ожидая вспышки моего гнева – мало ли что могло не понравиться графине? Но я была углублена в воспоминания и даже не заметила, что в комнате стало светлее. Из открытого окна потянуло прохладой…

Когда мой будущий муж приезжал в Леку  или летом в замок  Шарвар, на него смотрела маленькая бледная девочка с беспокойными глазами. Он противился браку, но ему говорили, что его мать нуждается в помощнице и компании, что по причине слабого здоровья жить ей осталось недолго, и что ко всему прочему брак – залог счастья. А я кипела злобой на все, что происходило вокруг меня, и неохотно принималась за обучение и домашнее хозяйство. Как веяние свежего воздуха для меня была возможность затеять возню с местными мальчишками и сломя голову скакать по засеянным полям, как дочь атамана разбойников из сказок.

Так продолжалось до того самого дня в 1571 году, когда епископ Илошвай из Кракова официально помолвил меня с Ференцем Надашди…

Свадьба. Как ярко было это воспоминание…

По традиции для свадебных торжеств выбирали самое красивое и удобное место. Замки Лека и Чейте, находившиеся в гористой местности и практически неприступные, мало подходили для подобного праздника. Поэтому все приглашенные отправились в замок Варанно, расположенный на краю равнины. Именно здесь 8 мая 1575 года и была отпразднована свадьба с Ференцем Надашди со мной, пятнадцатилетней. Свершилось событие, которое было предопределено судьбой в день моего  появления на свет…

-15 лет, - вглядываясь во мрак наступившей ночи, с грустью вспоминала я, - тогда стояла дивная весенняя погода. В эту пору в деревнях тоже справляли свадьбы. Девушки, украшенные цветочными венками и желтыми бусами, танцевали, образуя круг в виде солнца. В своих песнях они воспевали девичью красу: «Знай: ты рождена не женщиной земной, ты явилась миру из росы розы в Троицын день». Но в замке Варанно я, замершая в ожидании, ничем не напоминала розу в Троицын день. Как, впрочем, и любой другой цветок.  Среди знатных дам Венгрии было не принято скрывать естественный цвет лица под румянами. Я была в белоснежном одеянии, отделанном жемчугами. Белизну кожи оттеняли темные волосы и огромные черные глаза. Поговаривали, что в моем взоре уже тогда сквозила гордыня, словно тлеющие угли, готовые вспыхнуть в любой момент. В то утро у меня действительно нашлась бы сотня поводов. Пока фрейлины суетились вокруг госпожи, поправляя огромное подвенечное платье, разразиться очередным приступом гнева. Этот невероятных размеров наряд не вполне был венгерским и в то же время не вполне восточным по стилю. Среди жемчужных ромбиков вздымались атласные бугорки. Жемчужины покрупнее – в виде сережек и украшений на поясе – делали меня еще краше. Накрахмаленные серебристые рюши подчеркивали бездонную глубину моих черных глаз…

-Госпожа, - донеслось откуда-то из-за спины, - ужин подан. Вы спуститесь в зал или подать его сюда?

У меня начиналась мигрень. Ныл затылок, и пока еще крохотная боль начинала отвлекать от воспоминаний. Боль, грозящая разрастись и перейти в приступ болезни, которой страдали многие мои родственники, – эпилепсию. Нужно было отвлечься, и я повернулась к служанке: «Буду ужинать внизу, в зале». Служанка была молодой двадцатилетней девушкой, несколько дней тому назад нанятой Дарвулей в услужение, и еще ничего не знавшая о зловещей славе замка. Она была хороша той простой крестьянской чистой красотой, в которой нет места кровосмешению. Загорелое лицо, голубые глаза и густые пшеничного цвета волосы, уложенные в толстую косу, спускавшуюся до пояса...

-Спать не уходи, - отвернулась я от служанки, глубоко вдыхая ночной воздух, начинающий пьянить меня, подобно легкому вину, - будешь нужна в подвале замка. Дарвуля позовет тебя…

-Свадьба… - вернулась я к прерванным воспоминаниям, - как же давно это было! Пышные рукава подвенечного платья заканчивались узкими манжетами, из которых выглядывали белые руки. Изнутри по всему свадебному наряду были вышиты талисманы: чтобы меня любили, чтобы я подарила мужу наследника, чтобы я нравилась ему всегда, чтобы не растеряла с годами свою величественную красоту.

Бесстрашный воин Надашди всегда побаивался свою юную супругу, - потерла я ноющие виски - боль пульсировала все сильнее, - которую в каждое свое возвращение домой – под материнский кров – находил заметно повзрослевшей и похорошевшей. И пусть в день свадьбы мне не было и пятнадцати лет, Ференцу так и не удалось подчинить молодую жену себе.

Император Венгрии Максимилиан отправил в дар мне и Ференцу к свадьбе золотой кувшин с редким вином и две сотни талеров золотом, императрица – изумительной работы кубок кованого золота, дабы молодые могли испить драгоценного вина из одной чаши, да и в придачу восточные ковры, расшитые шелком и золотом. Прислал свои подарки и Рудольф, король мадьяров.

Моя свадьба была традиционной для венгерской знати. Много было выпито и съедено. Залы замка сияли огнями, все танцевали и веселились до упаду, оркестры цыган, не зная устали, играли и в замке, и во дворе. И, как обычно, торжество затянулось на месяц.

Мне иногда приходилось выходить к гостям: еще более надменной и неприступной. Затем я и Ференц отправились в замок Чейте, чтобы заняться обустройством семейного гнезда. Я сама выбрала это место, повинуясь какой-то неясной тяге к уединению и тайным позывам своей души…

Стоя у раскрытого окна, я продрогла, и холод загнал приступ головной боли куда-то вглубь.

Даже сейчас, ночью, не видя раскинувшихся у подножья замка окрестностей, я детально помнила, как все выглядит. Так же все выглядело в день, когда мы перебрались сюда навсегда.

Долина в ущелье, где несла свои воды река Ваг, лежала у самого подножия Малых Карпат. На склонах раскинулись виноградники. На одном из склонов расположилась деревня – белые дома с деревянными балконами и крышами. Вокруг расстилались кукурузные поля. Незамысловатая старинная церковь возвышалась над селением. Тропа от деревни вела прямо к замку, расположенному выше, на холме. А на холме – ни единого деревца – одни лишь камни и валуны. Лишь кое-где попадались чахлые растеньица, изрядно потрепанные зимней непогодой. Выше вздымался лес, где водились рыси, волки, лисицы и куницы.

Наш замок был открыт всем ветрам. Строили это небольшое сооружение основательно: укрывшись в нем, можно было отразить любое нападение. Но удобным он не был, повторяя меня саму. Старинные фундаменты  и подземные ходы составляли жуткий лабиринт. В этом-то месте и поселилась я после свадьбы с двумя фрейлинами, выбранными моей свекровью, служанками и самой Оршолой Надашди. Ференц вновь отправился на поле брани, а у меня была одна забота – принести ему наследника. Но бурные и страстные свадебные ночи в замке Варанно, к сожалению, так и не принесли результата. Не радовало то, что ко мне относятся как к кобылице, от которой ждут породистых жеребят, поэтому в отсутствие мужа я бродила по замку и откровенно скучала.

Время от времени в замке появлялся Ференц. Я встречала его, как и подобает добропорядочной супруге, прося лишь об одном: чтобы он избавил меня от постылого житья в этих мрачных стенах. Но его мать часто болела и настаивала, чтобы невестка неотлучно была при ней, и мне ничего не оставалось, как взрослеть здесь, не выезжая в высший свет.

Внезапно налетевший ветер затворил окно, и оно громко хлопнуло, грозя выбить цветной витраж. От неожиданного стука  я испуганно вздрогнула. Что со мной? Где я? Замка не было, как и графини. Я – девочка лет десяти, стояла в поле, поросшем цветами. Ему не было ни конца, ни края. Лишь вдалеке, сияя золотыми маковками куполов, белела знакомая мне церковь, к которой вела отсыпанная желтым песком дорожка…