Верблюды, мотоциклы

Андрей Зимин Аз
Верблюды, мотоциклы…



  Аббас устал…

  Устал от Парижа, от неприятного мельтешения лиц, огней, улиц. От этой свободы, в которой он был не свободен. Потому что он  был принцем. Наследным принцем. Принц Аббас… Аббас - это лев. Так переводится его имя. Точнее - нахмурившийся лев.

   Он и вёл себя как лев. Старался вести.

   С самого младенчества он понимал свою исключительность. Долгожданный и единственный наследник престола, он был вершиной пирамиды в своём княжестве. Старый отец оставался еще формальным главой княжества, окружившим себя почестями роскошью. Седой и спокойный. Нет, уже – равнодушный. Строгий и равнодушный. Аббас и воспитывался в строгости. Только по вечерам, перед сном старая кормилица могла его ласково называть Джарван – львёнок. Но с утра львёнок опять должен быть львом.

   Соколиная охота и плаванье с аквалангом, гонки на скоростных катерах, гонки по барханам на джипах и гонки на верблюдах – везде он должен быть первым. Кстати, о джипах. Когда раз в месяц или в праздники проходят гонки на верблюдах, рядом с беговой дорожкой мчатся на джипах их хозяева, подгоняя криками и громкими гудками своих верблюдов и их погонщиков. Ещё неизвестно, что увлекательней – гнать на джипе рядом со своим верблюдом, обгоняя соперников на беговой дорожке и рядом с нею, или наблюдать за гонкой. У Аббаса – самый дорогой, самый быстрый верблюд. Он был подарен юному принцу на четырнадцатилетие,  в день рождения, когда он официально становился мужчиной. В княжестве был объявлен праздник и телеканалы показывали, как послы далёких и близких стран одаривали будущего главу государства. Дорогой подарок стоимостью в триста тысяч долларов приносил победы раз за разом. А выигрыш порою составлял миллион долларов. Самый быстрый верблюд и самый лёгкий мальчик-погонщик. Маленький мальчик-индус с взрослым лицом. Мальчик был подарен вместе с верблюдом. Теперь они, наверное, уже постарели. И верблюд постарел и лицо мальчика совсем сморщилось. Зачем он сейчас вспомнился Аббасу? Аббасу была неинтересна судьба мальчика. Хватит и того, что он, как правоверный, отдавал половину выигрыша в государственную казну, чтобы досталась и бедным часть от его удачливости. Так приказал отец. Это нужно делать, если хочешь попасть в рай и жить после смерти в окружении гурий - прекрасных пышногрудых белокожих девственниц. Прислуживать должны прекрасные тонкие юноши, а гуриям наутро девственность всегда возвращается.

   Отец сказал: - Ты уже взрослый и не к лицу гонять рядом с верблюдами на джипах. Ты должен быть на трибуне и свысока наблюдать за победами или поражениями…

   Там то, на трибуне, в персональной ложе, отделанной коврами, он и увидел в первый раз так близко гурий – белокурых и светлокожих, со светлыми глазами. Красивыми и лживыми глазами… Гостьи из Европы…

   Аббас с радостью услышал новость о том, что ему предстоит учиться в Европе. Отец был против, он хотел, чтобы народ ежедневно видел своего принца. Но наступали новые времена, во дворце прописались белые советники по экономике, и постепенно становилось всё яснее, что это надолго и надо жить по их правилам.

   Он жил здесь почти десять лет… Он почти полюбил этот город и почти уже привык к европейской одежде, выучил пару их языков, учился их наукам и, не зная меры денег, окружал себя тонкими юношами и прекрасными гуриями. Его фотографии в окружении фотомоделей и актрис являлись порою первыми страницами глянца. Он и белокурые бестии с лживыми глазами. Это был почти рай. Если бы не их глаза.

   А затем отец приказал вернуться. Он стал совсем стар и не мог уже летать по странам, участвовать в съездах и конференциях нефтяных магнатов. Они с отцом шли вдоль берега залива, и он показывал пальмы, который вкапывали, когда он родился. Это был год расцвета нефтяного княжества.  Это были уже чужие пальмы. Он вообще не любил деревья. И Булонский лес ему был так же чужд, как и эти высокие безлистые колонны.

   Его вновь позвали в Париж…

   Он уже ездил, и не раз, вместо отца. Сегодня решался вопрос с Ливией. 

   Осень в Париже. Сентябрь 2011 года. Багровые листья, осыпающиеся на мостовые и студенты. Везде… Целующиеся на набережных, в парках, в кафе и автобусах. Новые гурии…

   Когда он летел в Париж, то знал, что в отеле уже приготовлена золотая посуда и отдельная обслуга – тонкие мальчики и гурии со светлыми глазами. Сколько их было за время учёбы и потом, на совещаниях и встречах с главами и послами чужих стран. Сколько их было куплено и сколько можно ещё купить… И рай уже был, и будет ещё. Его и сегодня одевали днём их женщины. Сначала – суоб, длинный светлый кафтан, закрывающий лодыжки, он ненавидел его, но так было надо. Он поднимал руки и две гурии опускали его сверху, словно саван. На голову – куфийя, высокая тюбитейка, затем – шаль, легкий платок, затем – игаль, обруч на тюбитейку поверх шали. Аббаса одевали, одевали внимательно и учтиво, а он вспоминал, как с удовольствием утром перед зеркалом повязывал галстук, радуясь новому парижскому дню. Теперь на встрече он должен быть по протоколу в национальном костюме. Так требовалось людям, которых он не любил и не хотел видеть. Как ряженый клоун. Официально в этот осенний день встречались президенты России и Франции. Так было объявлено по всем новостям на всех телеканалах мира. Но позвали на неформальную встречу всех – Италию и Англию, Египет и Израиль…

   Аббас откинулся на сиденье. Лжецы… «Мафия миротворцев». Усмехнулся. Он и шутить почти научился по европейски. Судьба Ливии была решена. Вернее – не было ни какой судьбы. Страна была обречена и мнение созванных послов и глав государств уже ничего не значило. Их светлые, жмурящиеся  или в весёлой улыбке, или от солнца, карие, зелёные, голубые, светлые лживые глаза… Такие же как и у тех, кто одевал его сегодня.

   Аббас объехал, доплыл и облетел почти весь мир. Везде наследного принца встречали по разному. В дальних скандинавских холодных краях - спокойно и почти не замечая, глядя в лицо и одновременно фиксируя взгляд где то на горизонте за твоей головой. В помпезной и царской России – с почестями и кортежем по встречной полосе. Во Франции – с дружеской улыбкой в аэропорту, В Израиле – в сопровождении броневиков и хмурых злых русских солдат. В Судане, ЮАР, Греции, Албании… Везде он натыкался на эти глаза, которые всегда смотрят с превосходством… Советники, президенты, послы. Даже если это глаза купленной женщины, всё равно она смотрит со скрытым превосходством… Аббас это знал, чувствовал… Он сегодня  утром ощущал это во взглядах женщин, одевавших его.

   Аббас всегда останавливался в одном и том же отеле. В двух шагах от бульвара Капуцинов, где он когда то прогуливался, возле концертного зала Олимпия, где у него было свидание с однокурсницей на концерте Джо Дассена, возле кафе «Капучино», где он любил сидеть один и наблюдать парижских женщин и делать вид, что не замечает телохранителя за соседним столиком.

   Сегодня на выходе из отеля, прежде чем садиться в поджидающий его у входа длинный чёрный «Ситроен» он оправил платок. Всегда у входа стоит шеренга всезнающих туристов, фотографирующих выходящих из дверей. Надо принять должный вид. Сами парижане совсем равнодушны к людям в суобах и шалях, вернее – они их не замечают. Холодные красивые глаза…

   Он шёл к «Ситроену» и краем глаза заметил, увидел, запомнил мотоциктиста-полицейского, который должен ехать впереди машины, сопровождать её… Мотоциклист стоял, небрежно облокотившись на руль, и болтал со своим напарником, ожидающим следующего главу правительства, к которому он так же был равнодушен. Курил. Заметив принца, он пошёл ему навстечу, но не для того, чтобы отдать почести, а выбросить окурок в пепельницу у входа. Они разминулись, как и не заметив друг друга. Каждый выполнял свою работу и не выполнял того, что было сверх протокола.

   Аббас поудобнее сел, примяв тонкую чёрную кожу заднего сиденья и стал наблюдать за мотоциклистом, едущим впереди… Белый шлем, белые перчатки-краги, тёмная куртка, брюки, сапоги.  Сверкающий хромом мотоцикл. Однако, всё было в нём не так. Как он ехал впереди – наверное, он даже забыл, или не замечал следующий сзади лимузин. Он замедлял ход, он ускорялся, когда это было надо только ему. Он разгонял поток движением руки и водители снисходительно ему уступали дорогу. Сирены почти не было. Только перед пешеходными переходами, и то, как то коротко и почти по принуждению, подчиняясь правилам.  Как изящно, грациозно этот балерун дирижирует своей белой крагой, разгоняя парижан, так и норовящих прошмыгнуть пешком через дорогу! Как легко, как старой знакомой он погрозил пальцем девушке на тротуаре, пытавшейся шагнуть на  мостовую в поисках такси. Девушка улыбнулась в ответ и ветерок поднял её волосы. Он и сам улыбается в ответ – с неприязнью подумал Аббас. Подъезжая к очередному перекрёстку, француз вдруг снизил скорость, отпустил руль, и на медленном ходу, растопырив руки, стол вращать белыми кистями, останавливая прохожих! Кому- то показал растопыренную ладонь-стоп! Кому то указал большим пальцем себе за спину, не так просто еду! А кому то и ругнулся коротким сигналом, но как то не зло, а чтобы обратить на себя внимание. Да он просто дирижировал двумя руками! Он плыл по своему городу на своём мотоцикле! А следом – ехал гость…

   Он всегда будет всего лишь гость у них…

   Аббас закрыл глаза, откинулся, вздохнул и стал думать о верблюдах…

 


Париж - Тюмень. Сент.2011- янв.2012.