"Титулы – украшение глупцов; творческому (великому) человеку достаточно своего имени"
Фридрих Великий (1712-1786, король Пруссии.
(Заимствовано со страницы Сергея Вшивцева
http://www.proza.ru/avtor/lovec
С 14 лет пытался подражать любимому Есенину. Потом Пушкину. Наизусть помнил многие их произведения.
Особенно мне нравилось "Письмо матери" - Есенина, так как те же слова в свое время и я писал своей матери. Где б ни был. Из армии. Из другого города. Или время от времени, пел ей песню "Ты жива еще моя старушка? дома, или из другого города по международному телефону. И плевать что пел на последние деньги! Я слышал, как мать сентиментально всхлипывает, и, минуя детскую жестокость, продолжал радостно напевать.
"Руслан и Людмила" прочел и запомнил, так же, можно сказать, на едином дыхании.
До чего ж в мире много чудесных поэтов и писателей!
А Маяковский?! "А волком бы выгрыз...! Как это актуально и в наши дни! Да я и сам выгрыз бы наш бюрократизм не только волком, я готов превратиться в уссурийского тигра, чтоб мертвой хваткой, так сказать.
А Чехов?! А Куприн?! Особенно "Гранатовый браслет - "Да святится имя твое!, такие трогательные слова, посвященные любимой перед смертью, что аж дух захватывает!
Смутно напоминающее аналогичное состояние души есть в словах 16-летней Нины Чавчавадзе, дочери грузинского князя, жены Великого Грибоедова, погибшего от удара топором по голове во время исполнения своей посольской миссии в Тегеране и начавшейся там мусульманской смуте.
Горько оплакивающая своего любимого, девочка запечатлела на памятнике, поставленном в центре Тбилиси, Грибоедову, (рядом с памятником, посвященному матери Сталина), вечные слова. Конечно, памятник Грибоедову был поставлен намного раньше)))
Вот ее слова на этом памятнике: "Ум и дела твои будут вечно жить в памяти русской! Но для чего пережила тебя любовь к тебе моя?!
Не правда ли до слез трогательна любовь 16-летней девочки к своему 42-летнему супругу?!
Я был давно в Тбилиси. Подошел к этому памятнику, и, долго не мог успокоиться, так на меня подействовали ее слова. Слова моей ровесницы. Тогда мне было столько же.
Тааак...успокоились и вспоминаем кого?
Гейне! Пусть не "наш". Пусть немец! Но чего стоит одна его только "Песнь Песней"!
Оба слова с "большой", так как он подразумевал, видимо, Песню о Женщине!
"Женское тело, это стихи!
Они написаны Богом!
Он, в родословную Книгу Земли,
Вписал их в веселии многом!"
Да что говорить?
На что надеяться?!
Когда мир переполнен акулами!
Акулами пера)))
Пусть я буду самой последней ступенькой в пирамиде авторов.
Пусть количество ступенек увеличивается с каждым днем. Пусть.
Я буду только радоваться увеличению умной, талантливой молодежи.
Пусть, с появлением новой "ступеньки", моя автоматически перемещается назад, на свое место.
Пусть растет пирамида!
Я буду понимать, что без последней ступеньки, не может быть и пирамиды.
Что, если какому-то придурку архитектору, строителю, инженеру, археологу, вздумается сломать, уничтожить последнюю ступеньку?.
Пирамида рухнет!
Вот и получается, что, таким образом, поневоле превращусь в Геркулеса.
(Громко, конечно, сказано, и не скромно.
Пусть превращусь в Прометея, несущего свет людям.
Пусть новые орлы и вороны беспрестанно выклевывают мою печень, пусть.
Окончательно исчезнуть из памяти людской будет невозможно, так как, в этом случае, исчезнут и легенды!
Блин! Так что ж получается?
Хотел как понятней и скромнее написать, а оказываюсь невероятным хвастуном и честолюбцем.
Это плохо. Это очень плохо!
Тут же налицо сразу два греха!
Хвастовство и честолюбие.
У меня много грехов!
Скоро окажусь перед судом божиим.
Ох, как не хочется оказаться на сковороде!
Необходимо умерить мою гордыно и неимоверную сексуальность.
Это ж тоже грех!
Так что делать? (Извечный Шекспировский вопрос)))
Самокастрироваться?!
Хочу превратиться в светлое перышко моего любимого певунчика-кенора.
Перышком в заоблачных высотах.
И, почти, как у Горького:
А не рано ли тебе превращаться в перышко? Ты сделал все, что мог?
Скверно писал.
Оставил за собой толпу обиженных женщин и кучу обосранных детей!
Прости меня, Господи, умоляюще вскрикнул я!
Я буду писать, пока Господь не поздоровкается со мной за руку, точнее, за клешню, так как я, как рак, всеми силами, буду пятиться назад!