После вчерашней грозы дышалось легче. Огромные лужи в низких местах детской площадки затопили мелкую поросль спорыша. Мы с Вадиком и Андрюшкой забавлялись с корабликом – спичечным коробком, который пытались провести «по морю» с огромными водорослями – торчащими кустиками травы; мы с силой дули на бумажный парус, пока он не опрокинул кораблик.
А потом во двор пришли рабочие коммунальной службы с лестницами и пилами. Приехала и машина с огромной механической складной рукой, на конце которой была круглая металлическая корзина. Один из рабочих с бензопилой залез в эту корзину, а потом, наверху, завёл её и начал спиливать у старого тополя самую верхушку. Другой рабочий отогнал нас подальше и стал следить, куда падают крупные ветки. Так они обрезали несколько самых крупных тополей; тарахтели до обеда и собрали толпу зевак. Посмотреть сбежались все дворовые ребятишки; бабушки тоже вышли посидеть на подсохшей завалинке.
К обеду рабочие набросали огромную кучу зелёных веток и несколько крупных частей ствола, которые затем распилили на чурочки. Сказали бабушкам, что увезут всё это завтра, а сегодня нет грузовой машины, и ещё они попросили, чтобы мы не растаскивали эти ветки по двору, потому что собирать за нами некому.
После обеда мы первым делом залезли в эту кучу. Какой запах стоял от молодых тополиных веток! Листва нас скрыла почти полностью, но сидеть там было неуютно, да и баба Люба выгнала нас, сказав, что мы замараем смолой одежку.
Вадик достал перочинный ножик и срезал одну молодую веточку. С этой веточки он легко снял тоненькую зелёную кору, под которой оказалась скользкая от сока белая поверхность. Андрей тут же попробовал её на вкус.
- Ух, ты! Вкусно…
Мы тут же начали срезать молодые веточки и чистить их; я даже сбегал домой за маленьким кухонным ножом.
Начистив веток, мы обсасывали их скользкую поверхность, пытались даже разгрызть (вкус был чуть-чуть сладковатый, но если честно – ничего особенного). Каждый, кто шёл мимо нас, спрашивал:
- Что вы делаете?
- Мы играем в бобров! – ответил за всех Андрюшка.
Вечером к нам присоединились все дети – всем хотелось попробовать тополь на вкус, а ещё мы разыгрывали друг - друга, причмокивая и восхищаясь, заманивая других. Бабушки со смеху умирали над нами сидя на завалинке – краем уха я прислушивался, о чем это они говорят. Подслушивать бабушек, и вообще взрослых, было интересно: почти, как послушать радиопередачу «Взрослым о детях». Баба Тася подошла к нам и сказала, что мы занимаемся ерундой: сок надо пить из берёзы ранней весной, а ветки глодать не годится – мы же не лоси.
- А я знаю, где берёз много! В «Берёзовой роще»! Туда надо, - не успел я договорить, как она замахала руками:
- Что ты, что ты! Это же кладбище бывшее!
И ведь правда, ещё в прошлом году летом, Толик и Вовка нашли там человеческий череп, надели его на длинную палку, и хотели было уже принести к нам во двор – пугать девчонок. Их на полдороге заметил участковый, выследил, поймал во дворе на глазах у бабушек, отобрал череп и очень хотел повидаться с родителями наших мальчишек. Но все взрослые были на работе; милиционер взял слово с бабушек, что они всё расскажут родителям. Бабушки, конечно, слово сдержали с радостью: Вова и Толик были выдраны своими отцами.
В этой берёзовой роще я был много раз, гуляя с отцом недалеко от проходной завода «Электроагрегат». Мы ждали там маму, и я бегал по кустам. Я запомнил, что там, на полянке паслась лошадь со связанными ногами; она хрустела сочной травой, хвостом отбиваясь от мух. Недалеко маленькая девочка, лет трёх, пряталась за бабушку:
- Баба, это кто?
Смешная, она ещё ни разу не видела лошади.
С этой берёзовой рощей связано несколько историй. Во-первых, там когда-то была большая каменная церковь, ещё при кладбище. Её снесли в самом начале 60-х, в период борьбы Хрущева с религией. А поводом стало якобы убийство сторожем церкви мальчика, который забрался в церковную голубятню.
Другую историю я подслушал у бабушек на завалинке, когда дремал дома на диване, а окно было приоткрыто. В разгар войны там рядом был госпиталь, и раненых хоронили на этом кладбище. Только вот в какую-то суровую и снежную зиму силы у женщин закончились, покойников стали просто закапывать в снег до весны, чтобы перезахоронить позже. Но в марте началась оттепель, и оттаявшие трупы показали… скрюченные руки и ноги! Бдительные граждане донесли – был большой скандал, но, кажется, городское начальство выделило похоронную команду; они целую неделю искали покойников в сугробах, а потом увозили куда-то. Мне было не по себе, когда я услышал это.
- Полезли на дерево, спрячемся. А как наши мамы пойдут домой, мы, как выпрыгнем и напугаем их, – предложила Лариса.
- Ага… Они нас за километр заметят – каждый день там сидим.
На дерево я всё-таки полез. Там были две удобные ветки, на которых можно долго и незаметно сидеть, если притаиться в листве.
Нам видно и вход во двор со стороны улицы Гоголя, и вход в первый подъезд барака, где жила баба Луша – попросту Лушаха. Видели мы и несколько домиков, прилегающих к бараку, образующих с нами общий двор.
Вот вышел Костин папа, с помойным ведром и ночным горшком в руках, - Лариска захихикала. А вот Люся Куницына куда-то повела своего младшего брата – Женьку. Женька был подозрительно чистый, значит, они пошли в гости или в кино.
Вадик и Андрей появились во дворе со стороны улицы. Интересно, заметят нас или нет? Мы решили сидеть тихо, а когда они пойдут мимо нас, мы спрыгнем на толстую нижнюю ветку и повиснем у них перед носом, как две дикие обезьяны. И обязательно заорём страшными голосами. Может, напугаем…
Только они не собирались идти к дому, а что-то стали искать в неглубокой отстоявшейся луже возле калитки. Интересно, что они ищут? Может жуков-плавунцов?
К калитке со стороны дома подошла толстая Лушаха. В домашнем халате, но завитая в кудри, она шла покачиваясь.
- Смотри, смотри, - зашептала Лариса, - Лушаха опять напилась. Ого, у неё водка в кармане.
И, правда, карман её халата оттопыривался «чатушкой». Она не дошла до дворовой калитки, - во двор вошёл дядя Володя – отец Вовы и Нади. Лушаха схватила его за рукав пиджака, что-то стала ему рассказывать, размахивая руками. А потом достала из кармана бутылку водки, две стопки, и стала уговаривать его выпить с ней. Дядя Володя сначала отнекивался, вырывался, но потом услышал, что у Лушахи какой-то там юбилей – согласился. Они выпили, прямо там, у забора; Лушаха громко хохотала; дядя Володя долго не мог вырваться из её объятий, и всё время оглядывался, как будто боялся чего-то. Закусив конфеткой, он всё-таки ушёл домой, а в объятия бабы Луши попал дядя Стёпа – мой родной дядя и отец Лариски.
Ух, как Лариса разозлилась – чуть с дерева не спрыгнула! Но передумала и стала наблюдать за происходящим. Дядю долго уговаривать не пришлось, он выпил не оглядываясь, и долго с вниманием слушал пьяную болтовню Лушахи.
- Ишь ты, - сказала Лариса, - в титьки себе стопку поставила, и болтает, не пьёт, а других спаивает. Вот маме-то расскажу…
Лушаха не успокоилась, пока не допила эту «чатушку» с кем-то ещё из нашего дома. Потом прибежала её взрослая дочь - Галя, и кое-как увела домой.