Первый!
Записывать за ним было бессмысленно.
- Мы с вами твёГдокаменные маГксисты, - орал он на всю большую физическую, указывая трезубцем изуродованной ладони в потолок.
Туда, где чьими-то каракулями неистребимо провозглашалось: ”Корычева - на бубуку!”
Внешне он напоминал Хоботова из “Покровских ворот”, но настырного, напрочь лишённого инфантильности.
- Думайте - кричал он, врываясь в аудиторию и хромая от двери к кафедре - вы - Гюйгенсы! Газве интегГалы могут быть капиталистическими или социалистическими?
Он подначивал, провоцировал, насмехался, а затем разносил в пух и прах наши косноязычные доводы. Его сарказму не было предела. Он громил авторитеты. Мы его обожали.
Помню тёмно-красную эмаль ордена на лацкане его пиджака в День Победы и белую сорочку, рвавшуюся на свободу из-под ремня на перекошенной ранением фигуре.
Идя отвечать на экзамене по Истории КПСС, я предвкушал общение. К чёрту билет, где бы ещё я мог с ним поговорить, разрешить им же порождённые сомнения.
Мой ответ он не слушал. Это и понятно - мне самому вопрос был неинтересен. Я жаждал дискуссии.
- А Что сказано в Гешении хГен-знает-какого пленума 196-не помню котоГого года по поводу ..ского пленума 195-пГошедшего, - упёрся я с разбегу в дополнительный вопрос, точные названия и даты которого уже стёрты из моей памяти.
Такого подвоха я не ожидал. Это был удар под дых! Зубрёжку я не переносил органически из-за чего и выбрал мехмат.
- Ни хрена себе, “Гюйгенсы” - подумал я - А мы, оказывается, фигляр. Браво! - и промямлил, поражаясь своей прозорливости:
- Одобрить и углУбить.
- ВеГно – ответил он на полном серьёзе и добавил с хитрым ленинским прищуром
- А Что ещё?
Тут уж я сдулся, и он влепил мне тройбан, который потом пришлось тихо пересдать, но слава Богу, уже не ему.
“Sic transit gloria mundi” –крутится сейчас у меня в голове. Хотя, причём здесь мирская слава? Юношеские иллюзии зачастую обречены. Но с тех пор я опасаюсь клоунов.
Ещё раз я столкнулся с ним на последнем курсе. Мы к тому времени уже защитились и даже знали места своей предстоящей трудовой деятельности.
Оставался последний Государственный экзамен по Научному Коммунизму. Нам он не казался сложным. В Научном Коммунизме в отличие от Истории КПСС всё-таки присутствовала некоторая логика и систематизация. Да и выпускной курс кое-чего значил.
В большой физической, осенённой вечной “бубукой”, заседала комиссия, состоящая сплошь из заведующих кафедрами. Во главе комиссии был он - Клоун.
Несмотря на то, что понятия “дресс-код” тогда не существовало, мы соответствовали ему на все сто! Мы потихоньку отвечали. Очередь сонно двигалась пока не дошла до Генки.
Генка был механиком. Механики на факультете считались элитой. Их набирали всего двадцать пять, а отбором занимался Сам – чл.-корр АН СССР. Он же их и курировал, из-за чего до выпуска из этой когорты добирался каждый второй. Надо ли говорить, какие это были люди! Геннадий был из тех, кто добрался.
Ему достался вопрос про антикоммунизм. Генка был высок, худ и басовит.
Откашлявшись, он, как поп на проповеди, торжественно и монотонно понёс:
“ Антикоммунизм – это часть научного коммунизма(!)…”, - и далее по тексту,
разобрав по косточкам все “характерные черты и особенности” прежде враждебных нам теорий.
Комиссия мирно посапывала, лишь зав.каф. Исследования операций слегка ухмыльнулся в бороду, оценив Генкину оговорку.
Но Клоун не дремал: “ОговоГка оговоГке – Гознь!”
Никто из членов комиссии, докторов физ-мат наук, не стал перечить Клоуну. Генке поставили “неуд”.
Он, конечно, получил свой диплом.
Через год.
***
Второй!
Этот был обычен. Ни намёка на парадоксальность.
Как он оказался на мехмате, для нас было загадкой. Судите сами:
Он не носил бороду.
Не курил трубку.
Не дефилировал на перемене под ручку с коллегой в клубах сизого табачного дыма, обсуждая нечто, не менее важное, чем, например, теорема Ферма.
Раздосадованно не швырял мел, запутавшись в доказательстве, и поэтому не задавал его на дом.
Не собирался уехать в Израиль, чтобы стать раввином.
Не публиковался в “Scientific American”(тут я не уверен)
Не врывался, сломя голову, в аудиторию с авоськой апельсинов в самый последний момент, когда мы уже радовались внезапно образовавшемуся окну.
Он вообще не опаздывал.
Рассевшись по местам и ожидая преподавателя, мы вдруг обнаруживали его тихо стоящим у окна. Рубашка апаш - ворот поверх пиджака, круглые носы ботинок из-под широченных клешей с манжетами. В общем, “Весна на заречной улице” да и только, а на дворе уже давно были семидесятые.
Лекцию он начинал перекличкой. Далее следовало мелодичное изложение материала с непременным голосовым акцентированием всех нюансов. Это напоминало 1-А и мою незабвенную Полину Петровну.
- А если векторы коллинеаРРРны, -- пародировал его crescendo наш староста, -- то существует такое лямбдо, не равное нулю, что выполняется соотношение …
Вот мы его и прозвали: “Такое Лямбдо”.
Свой курс он читал всего семестр. Больше Такое Лямбдо ничего у нас не вёл. Справедливости ради, скажу, что аналитическую геометрию мы усвоили туго, что ощутили позднее, изучая евклидовы, банаховы и прочие метрические пространства.
Вспомнилось о нём неожиданно на практике за бугром в дружественном университете.
- А я в Россию, домой хочу, я так давно не ел сметаны, - орали мы под предусмотрительно привезённые с собой “Столичную” с консервами, ужиная в чужой общаге в нищей по тем временам Польше. Иван Палыч, зам декана, заботился о нас не хуже отца родного. При нём мы, не опасаясь, обсуждали преподавателей, курьёзы студенческой жизни
- А помните Такое Лямбдо, вот умора, какой-то “просроченный”. Что-то его не видать. – прозвучало среди общего галдежа.
- Не шумите, Александр Иванович болен, - сказал Палыч, - вы просто не в курсе.
Оказалось, во время Войны Такое Лямбдо был ранен, попал в плен.
Он трижды(!) оттуда бежал. Трижды его ловили, избивали, возвращали.
В четвёртый раз он попал в лагерь уже после Победы, у себя на родине.
Его лишили всех наград и сослали.
Оттуда он не бежал.
***
Александр Иванович вскоре умер.
А с первым я столкнулся где-то в девяностых в троллейбусе на Ворошиловском. В руках у него был тот же жванецкий портфель, на шее тот же ленинский-в-крапинку галстук. Он был потен, картав и дерзок с окружающими пассажирами.
Он всё ещё преподавал в университете, но уже не Историю КПСС, а нечто другое, должно быть, антикоммунизм.
Понятно, жить ведь как-то надо.
21.04.2012г.
******************************************************
фото из и-нета