- Васьк, иди сюда.
Девушка фыркает.
- Что такое, Ша?
- Я прибил картину!
Напряжённые шаги, у неё рука и нос в пене – оттирала посуду «после вчерашнего». Подозрительные в неверии оленьи глаза.
- Что?
Он вкрадчиво повторяет, стоит, гордо уперев кулаки в бока пояса, довольный и сияющий, как жёлтый карлик какой-нибудь ого-го какой звезды.
- Я повесил, - гордо, - картину!
Она потирает сухой рукой затылок, входит в комнату.
- У нас есть картина?
Паша косится на неё, стараясь не растерять свою горделивость героя.
- Вася, прекращай, - строго. – Картина!
Она толкает его в плечо пенной ладошкой, оставляя на голом плече влажное пятно.
- Ша! Чёрт.
Он злится.
- Ну что?
- Что, что, - она готова его убить. – У нас никогда не было картины!
Ша вскидывает руки в возмущении.
- Вася, да вот же она!
Она смотрит туда, куда он указывает пальцем. Вздыхает. Поворачивается и на повороте из комнаты бросает:
- Ты повесил на стену мою разделочную доску.
А по утрам Паша не даёт ей спать.
- Васьк.
- М? – сонное, из-под недр бисквита одеяла мычит нечто.
- Вылезай.
Делает вид, что не слышит. Паша тянется, садит её себе на колени, завёрнутую, как младенец, в одеяло. Откапывает её лицо, убирает струны волос.
- Вася.
- Ша, убирайся на работу.
- Вася.
- Ладно! – недовольное ворчливое чертыханье, деловые шорохи, выныривает из складок одеяла, чешет о его плечо нос. – Ладно.
Деловито отталкивает его.
Когда-то у него волосы были длиннее её волос. Ниже лопаток – намного, к слову, и если были бы какие-нибудь ещё отметки градации длины на спине, он бы успешно их преодолел.
- Вот какого ты их кромсал?
Вася как-то пришла домой и увидела, как он ножницами безо всякого зеркала старательно отрезал себе пряди, даже высунув язык от усердия. На полу кухни стоял тазик с его ленью и презрением к парикмахерским предыдущей пятилетки.
- Не ворчи, - жизнерадостно.
В любом случае, осталась лишь одна прядь. Из которой она сейчас успешно делала ему… джедайскую косичку.
- Готово, - тянет за плод своих трудов, фыркает ему в пушистый ёжикастый затылок, валится на спину, - исчезни.
Паша пожимает её пальцы, целует коленку и живот, укрывает одеялом. Она благополучно засыпает.
- Василиса Васильевна. Светлые небеса, - он питает страсть к стареньким фразочкам из шифоньеров. – Сколько миллионов клещей покусали твоих родителей?
- Что бы ты понимал, Ша.
- Ша?
- Надоело твоё длинное «Па-ша».
- Василь, ехидное существо.
Такие дурацкие короткие имечки, типичные, однослоговые. Иначе это были бы не они.
- Васильк!
- Я на лекции, Шашечка.
- Не нуди, выйди.
Скрежет, шум в динамике.
- Ну?
- Я починил микроволновку!
- Ох.
- Честное слово! Починил, - гордо.
- Ша, знаешь.
- Ну правда. Я починил её!
- Я вот к маме в детстве тоже так прибегала. Сделаю какую-нибудь ерунду, прибегу, дёрну за юбку. «Мама, смотли, что я сделала!» И она мне терпеливо: «Ма-ла-дец».
Пауза.
- Дьявол! Вася!! – злостное шипение. – Я же сейчас опять её сломаю! Я вообще ради кого старался?!
А потом суббота. И его брат бросит посидеть с племянницей, которой пять лет.
- Машенька, ты же не пойдёшь в садик с пятью косичками, да?
- Некаталые дяди, - важно, - так на лаботу ходют – и ничиво.
Василиса хохочет, а Паша гордо перебрасывает двадцатипятисантиметровую косичку через плечо.
- Астры! Ша, я терпеть не могу астры!
- Ну вот погоди, не ори под руку.
- Я тебя завтра на утро в манку носом тыкну, вот увидишь у меня.
- Смотри, Вася!
Он отходит. На столике стоит огромный букет из пунцовых, кремовых, сизых, фиаловых, лазоревых, рдяных, кумачовых, хурмяных, заревых солнц. Тихий приглушённый вздох.
- Ты поставил их в пакет молока?
- Воду отключили.
- Ша!
Они ходят в кинотеатр. Как принято – раз в неделю. И как принято у них – подряд на три-четыре сеанса. Мультфильмы, драмы, лавстори, хорроры – и всё прочее, что есть в сетке меню киносеансов.
- А ты бы хотел секс втроём?
- Справа от тебя сидит шестилетний мальчуган.
- С педофилией?
- Вася!
Они едят сосиски, не жалея кетчупа, прямо в темноте зала кинотеатра. А потом пластмассовой ложкой отдельно жуют сырный соус, без хлеба.
- Смотри, смотри!
- Вась, его перепилило пополам.
- Смотри, там птичка с зелёными крыльями!
- О, где?
- Справа от размазни мозгов.
- О. И правда. Зелёные. И клювик красный, видишь?
Они смеются, когда клюквенная кровь брызжет в триллерах, они танцуют, когда хроники немого кино бренчат сольным фокстротом пианино.
- Давай покатаемся?
И весь вечер они катаются на разных ветках метро, специально пренебрегая проездными и играя жетонами, как фишками, держась за руки, переходя через турникеты.
- Хочу би-би!
- Вась, тебе же не восемь.
- Не аргумент, напрочь.
- Когда уже я перестану быть извозчиком?
- Происхождение не то, Шашечка.
И люди с ужасом отшатываются, когда мимо них с трубящими воплями проносится тележка с маленькой девчонкой внутри, а следом бежит взволнованный и напуганный парень под потолок, потерявший управление.
- У меня лопатки сводит, когда ты так на меня смотришь.
- Вот так?
- Нет, от такого взгляда меня тянет на Марс.
- А так?
- Вась, ты линзы пытаешься выдавить без помощи рук?
Он вздыхает, аккуратно освобождая себе место, чтобы сесть. Поднимает книгу, разглядывая обложку.
- Новеллы Цвейга. Вась, не говори мне, что ты их не читала.
Она недовольно отзывается из-за завалов, что-то выискивая с лёгким напевом:
- Ты же знаешь. Я терпеть не могу чужие книги.
- Скажи мне, что у тебя нет новелл Цвейга.
- Там я нашла одну новую!
- А Саган? У тебя разве не вся Саган?
- Тут новый перевод.
- Но сказки-то тебе зачем?!
- Это иллюстрации Ким Мин Джи!
- Вася, скоро книги обоснуют своё государство и выселят нас.
Паша обожает вязать.
- Ша-а-а.
- А?
- А свяжи мне носок.
- Носок?
Она потягивается, чуть ёрзает, лёжа головой у него на коленях, утыкается ему в живот.
- Я хочу полосатый носок. Нет! В синие слоники.
- Вась.
- Вот почему сразу «нет»?
- Почему один?
- Ну… я же не ношу носки, у меня аллергия на шерсть. А в один я засуну мобильник. Или ключи.
Они поженятся когда-нибудь.
- Вась, я опоздаю на работу.
- Катись.
- Васили-ы-ы-ый! – подражая мультяшному Кеше.
- Ладно. Поворачивайся.
Он кладёт ей в безумный жёлтый носок с вышитыми на нём микроскопическими синими слониками шоколадки и конфеты, завёрнутые в страницы книг с подчёркнутыми строчками.
Она идёт провожать его к двери, суёт ему в рот яблоко, заставляя откусывать. Становится на цыпочки. Он целует её плечо. Она тянет его за косичку, склоняя к себе с тихим смехом.
- Я тебя, - щемяще, с уверенной убеждённостью, - люблю
Шепчут они оба в унисон.