В феврале я закреплю на мольберте холст, смешаю на палитре основные оттенки и приготовлю кисти.
В марте я нанесу на холст основные, еще несмелые очертания будущего. Легкими штрихами обозначу овал лица, нежные плечи и тонкие руки, прямоугольник окна на заднем плане и ровную линию каминной полки.
В апреле, я, наконец, примусь за твое лицо. По подготовленным штрихам я раскрашу алым твои уста, подарю немного румянца щекам, добавлю исчезающую тень на скулах. Чуть позже - подведу брови, глаза - карим, добавлю маленькую родинку на шее, в мельчайших подробностях изображу выглянувшую из-под густых темных волос сережку, тонкую нитку жемчуга на шее. Немного больше запланированного времени чтобы передать аквамариновый блеск твоего голубого платья. Красота.
В мае я допишу задник - пылающий камин с разлетающимися от дров искорками. Тепло и уют. Большое окно, в котором уже июль - бескрайний, ярко освещенный солнцем, зеленый луг, и вдали на нем резвятся парочка небольших собачек. Свобода.
И июнь я уже буду встречать с твоим портретом, висящим напротив моей кровати так чтобы каждое утро, как только я открою глаза, я встречался с тобой взглядом.
И так пройдет всё лето. Так же пролетит и осень, а в последний день ноября я разожгу возле дома большой костер и брошу в него свои мечты и надежды. И наблюдая, как жестокое пламя облизывает твои плечи, а зеленый луг за окном становится серым, а после превращается в черную золу, я буду горько сожалеть о потраченной впустую многомесячной работе над этим полотном.
А когда костер прогорит, по моей щеке скатится одна единственная слеза. Да, одна, но она будет такой горячей и такой соленой, словно состоит из всех тех слез, которые я мог бы пролить, живя без тебя. Слеза испарится, оставив лишь бледный соленый след на коже, и я стану свободным.
Но в феврале я снова разложу свой мольберт, и всё повторится.