Эта одинокая женщина жила тихо, неприметно. Она временами даже забывала свое имя - произносить его ВСЛУХ было некому. А имя было звучное, как журчание ручья. - Иринушка, Ириночка (так звала ее мать). А теперь она и сама немолодой поры. Эх, годы, годы... Но не жалела она, что молодость ушла. Мир многолик, и это чувство ощущается в любом возрасте. И как фантастичны образы памяти. Одна - не одна, настолько осязаемы воспоминания, будто разложенные по полочкам времени и дремлющие до первого зова души. И тогда, кажется, воскресает давнее прошлое. Встреча с людьми, появляющимися из тумана времени, и чувствование их как близ¬кого и далекого одновременно. И начинается жизнь в жизни.
Вот сидишь в кресле под тусклым светом торшера с чашкой чая и ... вот тебя уже нет, а ветерок, колышущий штору, не мешает тебе и переносится с тобой в те незабываемые дни на тридцать лет назад. Старые ощущения переживаются заново, все обретает яркие цвета...
Ирина в такие минуты преображается. Мечтательная улыбка молодит лицо, память разглаживает редкие морщины. Сердце бьется в такт мыслям.
«Помнишь», - наплывает из далекого прошлого голос Николая Петровича.
Двадцатилетняя трепещущая п порывистая девушка. Он давно наблюдал за ней, стоя за колонной так, чтобы никто из студентов не видел его. А то - что подумают? Преподаватель! А Николай Петрович совсем потерял голову...
Читал он на третьем курсе философию. Читал живо, интересно, доступно. Приводил примеры из жизни. Студенты уважали его за живой ум, веселый нрав и демократичность в отношении к ним. Ему МОЖНО было задать любой «глупый» вопрос. Он объяснял разумно и ясно. Предмет был трудный, но студенты заполняли аудиторию шумно и полно. Лекции нравились. Николай Петрович любил свой предмет и был открыт для этой неугомонной пытливой публики. Прекрасная шевелюра, мужественное лицо и крепкая стройная фигура делали философию, неотделимой от Николая Петровича, а юмор его речи укреплял во мнении, что более умного и интересного преподавателя не сыскать во всем институте. Он не кичился этим, но и был не прост своим душевным складом. Стоит же вот за колонной, стоит робко, прячась от студенческих глаз, стоит, как влюбленный мальчишка. Ему тридцать семь лет. Женщины привлекали его редко и ненадолго. Расставались мирно и безболезненно. И вдруг что-то случилось! Что?! Он шагал по аллее, соблюдая дистанцию, но и не отрываясь далеко от этой волнующей его сердце девушки. «Мальчишка», - шептал себе под нос Николай Петрович, не сбавляя шага. Читая лекции, он видел ее умные, чуть игривые глаза. Ира всегда занимала место в дальнем углу у окна. Она слушала его внимательно, делала записи и будто сверяла преподавателя с реальностью, изредка поглядывая на бурную жизнь за окном.
Весна началась рано и вначале мая уже будто уступала место лету. Чудесно пахло зеленью, цветами и хотелось заменить «прозу лекций» на «поэзию чувств». А по¬чему хотелось? Ответ читался в пытливом взгляде студентки. Какие умные глаза! Он помнил! ее ответы на зачетах; задерживал дольше всех, наслаждаясь ее глубоким умом и радовался от души: и что по чести ставит «отлично», и что глаза ее перед ним, и что тянет его к ней, спокойной и порывистой одновременно, да еще почему-то.
Размышляя, он не заметил, как чуть было не потерял девушку из вида, заторопился и . . . натолкнулся на ее взгляд, глубокий и ...зовущий. Ошибся? Пауза неподобающе затягивалась...
- Добрый вечер! Не спешите?
- Нет, Николай Петрович. С тех пор, как вы стали ходить этой дорогой, я не спешу.
Взгляд ее еще продолжал говорить, но голос спрятался, будто не хотел давать волю чувствам. Так ли? «Что же это происходит? - так, кажется, подумали одновременно - Что сказать дальше?»
- Николай Петрович, если нам по пути, пойдемте по набережной.
- Конечно, конечно.
Николай Петрович засуетился, боясь назвать ее имя, которое он повторял постоянно. «Смешно же ты выглядишь, старик несчастный», - одновременно приободрял и корил себя он.
И они шли рядом молча и согласно. Свет от фонарей загадочно золотил речную воду. Они смотрели в эту таинственность и улыбались, улыбались. Это чудо - быть рядом и идти-идти по этой прекрасной набережной. Почему раньше они не замечали этой красоты?!
- Ирина, вам нравится здесь?
Она улыбалась понимающе и как-то застенчиво. «Как он красив в своем смущении . . . совсем другой, чем на лекциях... я душой знаю его давно... я ждала и верила. . .» - мысли бессвязно теснили одна другую, сердце рвалось из груди...
- Николай Петрович, а я вас знаю давно, как будто из другой жизни. Я ... вас увидела в первый раз и поняла, что я вас встречала... может быть, во сне?
Ирина испугалась своих слов, опустила глаза. Сумерки скрыли румянец; но спокойный, чуть вздрагивающий голос согласился:
- Да, во сне. И я вас видел раньше... Ирина, я люблю вас.
Он слегка дотронулся до ее руки. Она не отдернула. Улыбнулась счастливой улыбкой. Николай Петрович бережно взял ее за плечи, привлек к себе, заглянул в эти доверчивые глубокие глаза и поцеловал их. Он понял, что жизнь дарила их ему вместе с распахнутой навстречу душой... Губы слились в нежном поцелуе... Ничто не имело значения вокруг. Только это неповторимое чувство в мерцании звезд.
День за днем летели быстро. Глаза встречались с родными глазами в дальнем углу У окна, а потом они были рядом, своим сиянием наполняя душу несказанным счастьем.
Он был старше ее, но оба не чувствовали разницы. Им было хорошо друг с другом.
Сессию Ирина сдала успешно. Близилась разлука. Николай Петрович уезжал в деревню проведать мать, звал ее. Но она не согласилась, боялась так сразу? Простилась с ним со смутным чувством тревоги.
Они больше не увиделись... Он спасал тонущего ребенка и ушел под воду навсегда.
... Ирина Владимировна хранила тот трепет души. По набережной больше не ходила. Не плакала. Сердце стынет и поныне, но жар воспоминаний хранит объятия любимых рук.
Она читает лекции по философии в своем институте. И оживает голос Николая Петровича - живой, но с печальной ноткой, которую слышит только ее сердце.