(Из сборника "Мемуары-точка-док")
Я описала несколько интересных, на мой взгляд, эпизодов из своей студенческой жизни. Безусловно, это был самый богатый по количеству и концентрации впечатлений период. Это был тот этап, когда я часто сознательно, не обремененная семьей и житейскими заботами, искала приключений на свою голову. Теперь, после окончания института, свободы в жизни, конечно, поубавилось. Даже не то чтобы быт заел (этого я, слава Богу, не чувствую), а просто со вступлением во «взрослую жизнь» навалилось сразу столько ответственности, что вся детская тяга к проказам в один момент сошла на нет. Только где-то глубоко-глубоко, в самой середке души горит тот непоседливый огонек, который раньше так жег мне пятки. И поэтому я смело и со всей ответственностью заявляю всем, кто усомнится: «Нет, товарищи! Никогда я не скажу вам, что я уже не та!»
Ну а напоследок мне хочется немного вспомнить ту беспечную и яркую пору, когда никто не запрещает тебе круглыми сутками мечтать, заниматься любыми глупостями и распевать во весь пионерский голос «Крылатые качели», вознося оные к самым верхушкам деревьев во дворе. Короче, я хочу написать о детстве. Полтора десятка маленьких картинок.
Была у меня в детстве подруга (впрочем, она и сейчас у меня есть, недавно Максимку нашего крестила). Знакомы мы с детского сада, зовут ее Наташа Камышанская. Когда нам было по двенадцать лет, она уехала в Москву и с тех пор живет там. Так вот, почему-то самые яркие воспоминания детства связаны у меня именно с ней. Наверное, мы оптимально подходили друг дружке по характеру, и она всегда была мне верной спутницей во всяких наших проделках.
А вообще, Наталья попала в нашу детсадовскую группу поздно, когда нам было лет по пять. Когда прошел период «приживания» в новой обстановке, я помню, она придумала некую ролевую игру и предлагала всем в нее поиграть. Игра эта называлась «Лопата пошла домой». В ней были действующие лица: «Лопата», «Мама», «Мальчик», «Девочка, которая в ванной обкакалась» и какие-то еще второстепенные персонажи. Нам всем очень хотелось поиграть в эту игру, тем более, что Наташа уверяла, что она очень интересная. За роли лопаты, мальчика и мамы были споры чуть ли не до драк, но злополучной девочкой, которая так оконфузилась, почему-то никто быть не хотел. Дело еще осложнялось тем, что Наталья ни за что не хотела объяснять сути игры, пока не будут распределены роли. Поэтому никому из нас так и не довелось узнать, что же это за игра такая, «Лопата пошла домой». А сейчас Наташа ее уже, конечно же, не помнит.
Я помню, чуть ли не первое, чему нас научили в школе, когда мы пришли в первый класс, были правила дорожного движения. Точнее, строгое правило, что нужно очень бояться машин и смотреть налево, а потом направо, когда переходишь дорогу. Мы с Наташей, разумеется, были очень прилежными ученицами, и правило это усвоили досконально. Как-то зашел у нас разговор о том, кто из нас лучше соблюдает правила дорожного движения. Наташа, помнится, сказала:
- Я как выхожу к дороге и вижу, что в самом конце улицы машина едет, я останавливаюсь и жду, когда она проедет.
- А я как выхожу к дороге и вижу, что где-нибудь на ней машина стоит, я жду, пока она заведется и проедет, и только потом перехожу, - без зазрения совести парировала я.
Мы учились в первом или во втором классе. И как-то поспорили, кто за одно и то же время сможет больше прочитать. И у Натальи, и у меня дома было предостаточно всякой детской литературы. Но в чем измерять объем прочитанных книг? Ну конечно же в сантиметрах! Складываешь книжки корешками вместе и меряешь линейкой толщину получившейся стопки. Все очень просто и без обмана. Соревнование было рассчитано, кажется, дня на два.
Я, вообще, с раннего детства почему-то любила побеждать в соревнованиях. Примерно в этом же возрасте папа научил меня игре в шахматы, но играть со мной толком не мог, потому что при каждом поражении я начинала обижаться и реветь. Ну, собственно, и в соревновании по чтению я решила победить любой ценой. Обманывать, правда, и подкладывать в стопку непрочитанные или недочитанные книги я не собиралась. Но зато были у меня две чудесные книжки. Я знала их наизусть еще с детского сада, но все равно, честно и прилежно в процессе соревнования перечитала заново весь текст до последней строчки. Да и что там читать: если б это была обычная книга, то оба эти рассказика заняли бы вместе от силы полтора листа. Но книжечки эти были просто прелесть: страницы были не обычными, а со складными рельефными картинками. Перелистнешь такую страницу, и вот она – выезжает, раскладывается какая-нибудь избушка, а в ней Зайка живет, которого можно вытащить из дома за торчащую снаружи рубашку. А во дворе Петушок дрова рубит. И петуха тоже можно было подвигать – покачать за хвост над поленцем. А на следующей странице Сорока чугунок в печку ставит, и сороку эту с чугунком опять-таки можно потаскать туда-сюда. А внизу идет текст, строчки две-три какой-то сказки про это зверье. Книжки эти, причем, очень добротно сделаны были: яркие, из отличного картона. Вот эти-то две книжечки я, тетка здоровая, добросовестно перечитала и выиграла у Наташки соревнование по чтению с отрывом аж в четыре сантиметра!
Раньше автобусы в городе ходили совсем не так, как сейчас. Теперь все маршруты гоняют по кругу с небольшими вариациями, а раньше «четверка» и «девятка» пересекали центр города по сложной диагонально-заковыристой траектории. Две остановки этого пути, причем, располагались довольно близко от нашего двора и совсем близко друг к другу. Настолько близко, что жители первого подъезда девятиэтажки напротив садились на автобус на первой остановке, а жители шестого подъезда – на второй. И автобус шел между ними с полминуты, не больше. Вот этот-то отрезок мы с Наташей и выбрали для первой нашей самостоятельной поездки на автобусе. А были мы в то время первоклашками.
Наташин дом стоял перпендикулярно к дороге, поэтому со стороны ее родителей слежки быть не могло. Зато из наших окон дорогу было хорошо видно, и прекрасно прослеживаются пути и от одной остановки, и от другой. Поэтому операцию надо было провернуть в предельно сжатые сроки, чтобы нас не засекли мои родители. Тайно оторвав у мамы пару билетиков от билетной книжечки и попрощавшись с родителями, я вышла во двор, где уже ждала Наталья. Мы бегом побежали на первую остановку, где, дрожа от радости свободы и страха перед неизведанным, дождались автобуса. Потом, заскочив в подъехавшую старенькую «девятку», бросились к компостерам, как на амбразуру, чтобы скорее пробить свои билеты. Сделав все за считанные секунды, мы стали молча и нервно наблюдать за приближением второй остановки. Когда двери открылись, мы пулей вылетели наружу, хохоча от облегченья и от дерзости своей проделки. Пробитые билеты, как опасные улики, конечно же сразу полетели в урну. После этого мы сломя голову помчались обратно во двор.
А папа мой, оказывается, из-за занавески наблюдал за нашими перемещениями вокруг девятиэтажки. И хотя самих остановок из его окна видно не было, но по нашему нездоровому возбуждению и загадочным физиономиям он все понял, и мне, помнится, тогда сильно влетело. Да и Наташке перепало.
А потом умер Брежнев. Это случилось зимой. В день его похорон мы пришли в школу, а Тамара Николаевна ко всеобщей радости всех отпустила домой. Она, правда, взяла с нас обещание, что мы не будем кричать и шалить на улице в связи с трагическими событиями. Я посмотрела по телевизору на похороны, на толпу людей в серых пальто, солдат с венками, медленно и смешно задирающих ноги на каждом шагу, знамена с черными лентами, печальные и величественные виды Кремля. Все это было не сказать, чтобы очень уж интересно, и я оделась и пошла гулять.
Погода на улице была под стать событиям: шел мокрый снег, и все вокруг то ли оттаивало, то ли замерзало. Во дворе одиноко бродил какой-то детсадовец в шапке-ушанке. Я познакомилась с ним и мы стали бродить вместе, поддевая носками сапог рыхлую слякотную массу. И тут, копытя снег таким образом, детсадовец извлек из-под него темный предмет, в котором я сразу же опознала термометр. Мы принялись разглядывать его. Он был разбит с верхнего конца, поэтому я на правах старшей отобрала термометр у мальчишки, чтобы тот не порезался. Мальчик поинтересовался, что это там налито внутри. Я авторитетно (школьница ведь!) стала объяснять ему, что внутри там налита руда, и что она может быть очень опасной, если выльется. (Я знала, что в термометрах бывает ртуть, но в тот момент, когда читала лекцию детсадовцу, я это слово забыла. Ну а чтобы не ударить в грязь лицом, пришлось сознательно пойти на обман малолетнего). Мальчишка спросил, почему это опасно, и я опять соврала ему, что может быть взрыв. Я не помнила, почему именно опасна ртуть, просто знала, что с градусниками надо обращаться еще хуже, чем со спичками – то есть, очень осторожно.
Найденный детсадовцем термометр просто жег мне руки – так хотелось поэкспериментировать с ним! Но мальчишка в братья по разуму мне не годился, поэтому я быстро распрощалась с ним и, конфисковав трофей окончательно, отправилась к Наташе Камышанской.
У Наташи родителей дома не было. В ванной мы налили в таз тепленькой водички и сунули туда находку. Термометр показал какую-то невразумительную температуру. Ну, во всяком случае, он работал. Тогда мы пустили самую горячую струю воды, какую только возможно, наполнили ею таз и осторожно опустили туда кончик термометра. Столбик ртути стремительно пополз вверх. Я держала градусник и даже не успела предотвратить беду, то есть вынуть его из кипятка, настолько быстро все произошло. Раздался «чпок!», и ртуть брызнула из пробитого конца тонкого стеклянного столбика в таз. Мы от неожиданности отпрыгнули от ванной, оставив термометр затонувшим в тазу. Когда ужас от содеянного прошел, мы стали думать, как замести следы преступления. Тогда пришла мысль вылить содержимое таза с балкона. Не в ванную же вредную ртуть выливать и не в ведро градусник выкидывать! Я на вытянутых руках, интуитивно стараясь не дышать, понесла тазик на балкон, Наташка, также не дыша, открыла мне дверь. Не глядя вниз, я вылила все за борт.
А по дороге внизу, оказывается, шла тетенька, и ее этой струей задело. Я не помню, что она нам прокричала, поскольку мы сразу спрятались. А потом мы с Натальей сидели и очень боялись, что сейчас приедет милиция. (Вот бы позорище был: у Наташи папа-то следователь!). А у бедной той женщины в один день сразу два несчастья было: Брежнев умер и кипятком с пятого этажа окатили.
Как-то летом Наташе подарили маленький перочинный ножик-брелок. Или не подарили, не помню, но откуда-то он у нее взялся. А еще у нас на двоих в карманах нашлось четыре копейки, и мы решили купить яблоко. Пошли к магазину, около которого сидела толстая тетка с яблоками. Мы долго не могли решиться, все ходили кругами, но, наконец, попросили у продавщицы взвесить нам яблоко на четыре копейки. Женщина улыбнулась и, не взяв денег, протянула нам неплохое яблоко (из «средних»). Мы очень обрадовались и стали думать, где бы его помыть. А тогда автоматы на улицах стояли с газированой водой: за три копейки с сиропом, за одну – без сиропа. Мы потратили копейку на гигиенические процедуры и стали наше яблоко делить. У Наташи как-то не получилось его разрезать маленьким ножиком, тогда я взяла в руки это дело и одним движением распахала несчастное яблоко вместе с пальцем.
Нам тогда показалось, что я разрезала себе мизинец до кости: внутри разреза что-то зловеще белело (это, вообще-то было сухожилие на уровне последнего сустава). Забыв про яблоко, мы стали пытаться остановить кровь. Наташа туго перевязала мне палец носовым платком, по которому сразу расплылось красное пятно. А мне как-то даже особо больно-то и не было, только страшно. Но я сказала, что все нормально, и мы побежали домой, по пути обсуждая, что нельзя говорить родителям про то, что у Наташи был нож. Конечно, нельзя, чтобы дочка следователя выглядела бы отпетой хулиганкой, да еще и с ножом! Мы тогда придумали версию, что плели косички из травы, и острый край травинки порезал мне мизинец. Как ни странно, родители мои поверили.
А еще, помню, мы как-то делили страшно дефицитный в то время банан. Положили его очищенным на тарелку, измерили линейкой, сделали поправку на то, что один конец его острее, а другой тупее, отметили карандашом и аккуратно отрезали. А потом ели его очень маленькими кусочками, сидя перед телевизором – смаковали.
Отгадывали мы как-то загадки из книжки. Каждая загадка представляла собой две зарифмованные строчки, а на последней странице книжки, если перевернуть ее кверху ногами, можно было прочитать пронумерованные ответы. На одной мудреной загадке мы сильно споткнулись, даже не было версий, что это может быть. Перевернули книжку, нашли номер загадки и прочитали ответ: «Болото»... (Прочитали мы это слово, заметьте, с ударением на последнюю букву "о", интеллектуалки мы этакие). Ну и что это? Мы с Натальей и слова-то такого не знали. Ну долото – это еще понятно, а болото - это ведь, наверное, тоже инструмент какой-то. Возможно мальчишка какой-нибудь догадался бы, но мы-то девочки! В общем, мы пришли к выводу, что детям нельзя печатать такие трудные загадки. Нам тогда и в голову почему-то не пришло, что у этой отгадки ударение не на третий, а на второй слог.
Меня родители с трех лет стали таскать в маленькие походы «вокруг дома с ночевкой», а с пяти – в большие летние походы на байдарке. Вначале два года подряд мы ездили на Хопер в Воронежскую область, а потом в Карелию. Но тяга к походам не давала спокойно спать мне и между ними, поэтому я стала придумывать «походы» для себя и для подруг по местам не столь отдаленным от дома. Вначале мы с Наташей Камышанской пошли зимой в лес, на месте которого сейчас уже давно построили автостоянку. Взяли с собой в карманах еды: по куску черного хлеба, чеснок и соль в спичечном коробке. Зашли за деревья так, чтобы дома перестали быть видны, и решили перекусить. Наташа налопалась чеснока и почувствовала боль в животе. Мы стали думать, что делать дальше, поскольку живот у нее болел сильно и идти было тяжело. В тяжелых раздумьях мы сели на заснеженный пенек передохнуть, я достала блокнот и карандаш и стала писать дневник похода: «Мы вышли из дома во столько-то часов и пришли сюда. Потом Наташа наелась чеснока, у нее заболел живот и мы пошли домой». На этом дневник похода был завершен, я оторвала листок от блокнота и засунула его под кору стоящей рядом старой березы. Это был мой первый и последний зимний поход.
А потом, классе в третьем я обнаружила красивый овраг, который идет от окрестности кинотеатра «Мир» мимо парка культуры в сторону старого города. Протяженность его метров триста, а по дну течет речка Репинка, метра полтора шириной, вытекающая из одной трубы и втекающая в другую. И вот по этому оврагу мы любили совершать походы, которые можно в принципе даже назвать категорийными, то есть – с осложнениями. Важно было пройти не просто по склону оврага, что никакой трудности не представляло, а по самому берегу заросшей кустами, заваленной камнями, железяками и старыми покрышками Репинки. По ходу маршрута мы, помнится, пару раз устраивали сложные переправы с берега на берег, делали привалы и любовались окрестными красотами. Короче, все было по-настоящему. Все-таки насколько мы были городскими детьми, что путешествие по какой-то сточной канаве в черте города для нас было настоящим приключением «на природе»!
А уж классе в пятом мы с Наташей пошли в почти что настоящий лес, который находится между 51-м микрорайоном и рекой. Там все местные собачатники выгуливают своих питомцев, а зимой по этому лесному массиву проходят любимые всеми лыжниками тропы, ведущие к реке. Долго бродили мы по этому лесу, залезая в безымянные овражки и набирая в карманы кусочки сухой разноцветной глины. Погода была преотличная, воздух свеж, а деревья наполнены звуками ветра. И настроение у нас было настолько поэтически-восторженное, что мы решили непременно навсегда запомнить этот день и этот путь. И все, что встречалось на нашей дороге, мы называли какими-нибудь особенными названиями. Потом, когда вернулись домой, я постаралась записать их, таким образом запечатлев на память наш маршрут, но листок с этими названиями я потом потеряла. И очень жалею, поскольку в нем было много той неповторимой детской чистоты, которая только у избранных остается на всю жизнь в мыслях и чувствах. Иногда мне кажется, впрочем, что Наташка и до сих пор все тот же ребенок с открытой и чистой душой, просто добавилось немного лет плюс медицинское образование.
Как-то весной, в довольно холодное межсезонье мы с Натальей повадились ходить на заброшенный котлован через дорогу. Про него, помнится, были какие-то страшные слухи, что там мальчик утонул, поэтому мы тщательно скрывали от родителей это место своих прогулок. А по котловану, превратившемуся по весне в неправильных очертаний пруд, плавал плот, который мальчишки тщательно прятали в кустах и вечно спорили за право на нем кататься. Мы с мальчишками не водились, и наблюдать за этими плаваниями нам приходилось с берега. Да, собственно, и вдоль берега можно было всегда найти кучу развлечений: можно перепрыгивать с кочки на кочку как на настоящем болоте, можно мерить глубину растекшихся «стариц», если ты в сапогах. А можно и просто набрать букет зацветающей вербы.
Но как-то раз нам по-настоящему повезло. Мы пришли на котлован, а никого из мальчишек не было, и плот был у берега. Плотик этот, вообще-то, был совсем маленьким – для одного человека, и Наташа первая залезла на него. Отталкиваясь шестом от дна, она поплыла в сторону небольшого островка в центре котлована и причалила к нему. Вылезти-то она вылезла, а вот обратно забраться на плот не смогла. Берег был для этого слишком крутым и скользким, а плот – неустойчивым. Короче, Наташа оказалась отрезанной от цивилизации двадцатью метрами талой воды. Я смотрела на ее мытарства с берега и мучилась, что ничем не могу ей помочь. Когда в наташином настроением стали появляться нотки паники, я крикнула ей, что иду на помощь, и пошла сначала по колено, а потом и по бедро в воде ее спасать.
В конце концов Наталья и без моей сомнительной помощи смогла запрыгнуть на плот, хотя я было уже почти добрела до нее. Мы кое-как добрались до берега: она на плоту, а я пешком. Ноги у меня, когда я вылезла на берег, были, очевидно, ледяными, и идти было откровенно больно. Я сняла туфли – стало немного полегче. Но Наташу, по-видимому, терзало чувство благодарности за то, на какие жертвы я ради нее пошла, и она настояла на том, чтобы донести меня до дома на руках. И ведь донесла, даже не на закорках, а именно на руках! А я ехала на ней в мокрых колготках с туфлями в руке и думала: где же тут мальчик умудрился утонуть, если я даже трусов не замочила?
Дома наши стояли перпендикулярно друг другу, ограничивая двор с двух сторон. Я жила на четвертом этаже, Наташа на пятом. Между окнами наших квартир расстояние было не такое уж большое, и мы решили провести друг к другу ниточный телефон. (Обычного, видимо, нам тогда было недостаточно). Я приспособила и укрепила на балконе картонную коробку в качестве резервуара для трех катушек. В стенке этой коробки я проделала отверстие, через которое продернула три нитки – наш «телефонный кабель». Подвесив на этот «кабель» груз, я спустила его Наталье со своего этажа вниз. Потом мы должны были протянуть нити через двор до ее подъезда. Затем планировалось, что Наташа поднимется к себе, спустит из своего окна тоже какой-нибудь предмет на ниточке, к нижнему концу которой я привяжу наш «кабель», и Наташа поднимет его и закрепит у себя под окном. А потом можно будет подвесить на это дело колокольчики и перезваниваться друг с дружкой какими-нибудь условными сигналами. (Это, вообще, был возраст, когда из всякой ерунды так и подмывало сделать великую тайну. Я помню, как несколько вечеров подряд изобретала шифрованную азбуку и изготавливала маленькие потайные записочки-ключи для самых близких своих подруг. А потом мы целыми уроками переписывались на этой абракадабре).
Но затея с телефоном у нас тогда не вышла. На пути между натальиным подъездом и моим балконом росло непреодолимое препятствие в виде нескольких высоких тополей. И пока мы думали, что делать дальше, нашими маневрами заинтересовались дворовые мальчишки. Они стали дергать наш «кабель» и тянуть его в сторону, наблюдая нашу реакцию. Пришлось спешно отступать: я оставила Наташу защищать телефон от вражеских атак (то есть, орать на мальчишек), а сама побежала домой. Выйдя на балкон, я начала сматывать нитки обратно, но мальчишки просекли, что добыча ускользает, и с хохотом стали ловить конец «кабеля». Тогда я бросила сматывание, большими размашистыми движениями вытянула наш телефон у ребят из под носа и, складывая огромными петлями, вытащила весь отрезок нити на балкон. Стоит сказать, что нитки так перепутались при этом, что их потом все равно пришлось выкинуть. Но зато врагу не досталось ни сантиметра нашего телефона!
А вообще, я думаю, что если бы мы сразу сообразили тянуть кабель по дуговой траектории, а потом просто посильнее натянуть его, то у нас тогда все получилось бы.
На торцевой части моего дома по вечерам, когда включали фонари, каждый раз появлялась одна и та же подозрительная тень высотой до третьего этажа. Собственно, подозрительность ее заключалась только в том, что не понятно было, что ее отбрасывает. А так, вообще-то, по форме она казалась от обычного круглого дорожного знака на столбе. Обратила внимание на эту тень моя подруга Ольга Иконникова, но в дальнейших изысканиях она принимать участие почему-то отказалась. Ну а я же решила это дело так не оставлять и собрала исследовательскую группу из своих единомышленниц, которым поведала суть проблемы. И каждый вечер в час назначенный мы собирались вместе, чтобы изучить проблему странной тени досконально.
Надо признать, что в этих наших вечерних вылазках по темноте было что-то даже мистическое. Мы, словно какие-нибудь «агенты Малдер и Палдер», строили невероятные предположения, обходили все окрестные дорожные знаки, составляли схемы местности и зарисовывали расположение домов, деревьев, знаков и фонарей. Мне, признаюсь, загадка эта даже по ночам не давала спокойно уснуть. А вечерами, когда тень появлялась на стене, я старалась либо обходить это место дальней дорогой, либо не смотреть на него (разумеется, если я была одна). Но в конце концов разрешилось вся эта история довольно просто. Однажды члены нашего тайного объединения, наконец, додумались встать прямо в эту тень спиной к стене и посмотреть, какой предмет загораживает свет от расположенного за ним фонаря. И это оказался другой фонарь, который светил в противоположную от моего дома сторону и поэтому сам являлся тем объектом, от которого шла тень. Это был обычный дорожный фонарь – тарелка на палочке. Ну а «со спины» его верхушка действительно выглядела как дорожный знак. Даже жаль, что все оказалось так банально.
Я полюбила делать самолетики. Вообще, у нас весь класс как-то переболел самолетной эпидемией. Самолетики делали и мальчишки, и девчонки, бумаги тратилось немерено. Все двойные листы из середины тетрадок (а у мальчишек – и последние листы тоже) пускались на это дело. На переменах все воздушное пространство над партами просто наводнялось разнокалиберной, сталкивающейся между собой и пикирующей в цветочные горшки авиацией. Венцом этой школьной эпопеи, помню, стал самолет Димы Смирнова: огромный, сделанный из целой газеты и запущенный на уроке истории с задней парты в сторону доски, он едва не долетел до учительского стола под общее ликование всего класса.
Я, конечно, так уж в открытую не хулиганила, я учителей почти всегда уважала. Но на переменах и дома я тоже вовсю занималась самолетостроением. Довольно долго, помнится, мне пришлось попотеть над разработкой точной системы закрылков (то бишь загнутых прорывов на крыльях) и оптимального угла наклона носо-хвостовой плоскости. Но зато самолетики мои летали без штопоров, далеко и плавно.
Как-то в гости ко мне приехала Наташа Камышанская, которая тогда уже переехала в Москву, и мы занялись с ней производством самолетиков. У меня накопилось много бумаги для черновиков, листов двести, и мы наделали из них целую гору самолетов. Для экономии комнатного пространства их даже пришлось складывать стопками в эскадрильи по десять штук и раскладывать на кровати. Потратили мы на это дело, наверное, больше часа. Когда все было готово, мы вышли с нашими творениями на балкон и приготовились к запуску. Погода была летная, недавно прошел дождь, ветер был умеренный.
- На Берлин! – крикнула я, и первый самолетик полетел во двор.
Следующие самолеты были отправлены нами по очереди во Францию, Польшу, Румынию, Эфиопию, Мексику и т. д. Когда у нас с Натальей иссяк запас географических познаний, мы стали запускать самолетики просто так и целыми эскадрильями. Было очень красиво, когда они разлетались из пачки в разные стороны, попадая на балконы к соседям и застревая в кронах деревьев. Особенно впечатлил нас последний аккорд – запуск сразу четырех эскадрилий одновременно (из четырех рук, соответственно). Этакий бумажный фейерверк на радость дворникам.
Под конец мы вообще-то даже пресытились этим удовольствием, удовлетворив самолетный зуд на десять лет вперед. Ну а когда мы отошли от авиационной горячки и посмотрели на двор нормальными глазами, то увидели, что он был ну просто осквернен. На изумрудной после дождя зелени травы и деревьев, на асфальтированных дорожках и в песочнице – везде белели следы нашего преступления. Ну что ж, мы были, вообще-то, хорошими девочками и пошли собирать наши самолетики в два больших полиэтиленовых мешка. Я собиралась потом пустить эту мокрую авиацию по второму кругу в какой-нибудь следующий наташин приезд, но родители недели через две намекнули, что неплохо бы выбросить это хозяйство. Я согласилась.
Мы ходили встречать поезда. На въезде в город есть мост, в народе называемый БАМом. Он идет над железной дорогой и соединяет северную сторону города и шоссе. Когда обнинцы едут на электричке из Москвы, то от БАМа начинают потихоньку собираться к выходу. Я всегда так и отмечаю: «БАМ проеден!» - значит уже дома.
Так вот, мы ходили на этот мост с Наташей Камышанской и дежурили там по часу. Когда вдали показывался поезд, мы начинали махать ему руками, подпрыгивая на месте от радости, а машинист обычно гудел нам – привестсвовал наш дружественный порыв. А потом мы смотрели на проносящиеся прямо под ногами вагоны, смотрели, что они везут, и дух захватывало от грохота и скорости. Но если гудка не было, то мы с Наташей зимой забрасывали крыши вагонов заранее заготовленными снежками, а летом просто плевали на них, да так, что потом надолго пересыхало во рту. Мы не спускали с рук ни одному невежливому машинисту его неподобающее отношение к дамам.
Поезд уносился вдаль, и мы снова ждали, когда красный огонек с той или с другой стороны поменяется на зеленый, и готовили снежки. А однажды ехал товарный поезд, в котором было несколько открытых платформ, и на них были погружены… морковки! Там были такие оранжевого цвета пеньки с зеленым верхом – ну если от обычной морковки отрезать верхнюю часть – вот такие. Только они были где-то в полметра высотой и диаметр имели такой, что на одной платформе в ширину вставало не больше четырех штук. Что это было, мы так до сих пор и не знаем. Родители наши нам не поверили, поэтому и объяснить не смогли. Но это было, было!
А еще мы как-то придумали игру. Загадываешь какую-нибудь строчку из песни или стихотворения, и каждое слово ее отдельной картинкой рисуешь. Ну то есть получался такой набор картинок, который потом мы подсовывали друг дружке на разгадывание и обсуждение. Процесс рисования занимал, конечно, очень много времени, но мы с удовольствием просиживали его за столом, разделенные подставкой для книг. Фломастеры у нас были общие, что тоже замедляло ход изготовления картинок. И доходило буквально до того, что Наташа приезжала ко мне в гости, и мы с ней целыми днями не вылезали из за письменного стола. Много мы тогда стихов и песен перелопатили, всех не вспомнить. Я только помню, как Наташа в песне «Кони в яблоках, кони серые» нарисовала двух толстых девочек, подразумевая их под словом «кони». Я, конечно же, не догадалась, что это за песня, тем более, что фразу «…скачут-цокают, да по времени…» Наташа слышала как «скачут сопкою…» – и эту самую сопку тщательно прорисовала во всех деталях. А я, помнится, взялась рисовать песню «Голубой вагон». Особенно корпела я на фразе про «скорый поезд набирает ход» над словом «ход». Я изобразила этакую маленькую копию (точнее – карикатуру) картины Репина «Крестный ход в Тульской губернии».
Листочки с этими картинками и сейчас хранятся у меня в столе.
А еще, кроме самолетиков, было у нас с Натальей много и других балконных забав. Так, например, полюбили мы смотреть на льющуюся с балкона воду. Выплеснутая за борт вода из кружки летит вначале широкой струей, потом распадается на несколько искрящихся, переливающихся на солнце водопадиков и долетает до земли уже в виде крупных бриллиантовых капель. Полет этот с четвертого этажа занимает секунду, что, собственно, совсем мизер, так что насладиться зрелищем можно только после многократного повторения. Вначале мы лили воду кружками, потом перешли на кастрюли, а в конечном итоге – и на тазы. О, наши бедные соседи!
Была еще очень любимой игра в мяч с балкона. Мы где-то откопали небольшой красный пластмассовый мячик с дырочкой. Привязали на толстую нитку спичку и просунули ее в эту дырочку. Спичку внутри заклинило и у нас получился мячик на ниточке. Нитку мы отмерили до земли, а другой конец ее закрепили на палке. Суть игры заключалась в том, что я со всего размаха бросала мячик с балкона, а когда он долетал до земли, резко дергала за палку – и мяч взлетал обратно на четвертый этаж. А Наташа ловила его в кастрюлю на вытянутых руках. Эта игра очень непростая и требует отточенности движений бросающего и командной слаженности игроков. Ох, я бы и сейчас в нее поиграла бы, да боюсь, заберут…
Ну и вершиной балконной эпопеи, конечно же, надо считать черепашьи прогулки. Берется черепаха Пашка, обвязывается изолентой или лейкопластырем вокруг панциря, к обвязке приматывается веревка. И в таком виде черепаха спускается с балкона «на волю, в Пампасы». От ужаса такого спуска черепаха на земле обычно начинает неистово поедать одуванчики, пасется там в свое удовольствие под чутким руководством хозяев с балкона. Когда она насытит свою утробу, то следует подъем, опять-таки за веревочку. Стоит отметить, что от подобных процедур во время спуска и подъема у Пашки обычно наступает неудержимое прочищение кишечника (разумеется, с заднего конца), что потом отражается на меньшем количестве домашних сюрпризов. Короче, и черепахе польза – наелась, и хозяевам тоже польза – гадит меньше.
Детство и сейчас прочно сидит во мне. Я, наверное, никогда не стану по-настоящему взрослой. Хотя, возможно, каждый человек может сказать про себя подобное.
Сейчас Максимке год, я старше его в двадцать шесть раз. А что будет, когда соотношения возраста станут один к пяти, к четырем, к двум? Прочтет он эти антивоспитательные записки и скажет: «Ну, если даже мама у меня такая легкомысленная, то мне тогда сам Бог велел чудить и хулиганить!» А уж если и папа его тоже расскажет ему все свои истории, то сын и вовсе на нас крест поставит. Хотя, надеюсь, что не поставит. Все-таки мы хорошие.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ.
Как-то пусто стало на душе. Как будто все, что было, почистила, помыла, аккуратно расставила на полках в книжном шкафу и стеклянные дверцы закрыла на замок. Теперь можно вместо живых историй отсылать всех к этим «мемуарам», как отсылают в рекламе: «загляните на наш сайт в интернете!» Нет, все не совсем так. Люди! Я есть еще и живая, я не застыла в фотографиях или страницах! Приезжайте, приходите, звоните, пишите мне. Всегда буду рада напечь в вашу честь гору блинов и перепеть все песни, какие только попросите. Не забывайте меня, и я отплачу вам очередной серией «Мемуаров.doc» вживую. Жизнь продолжается!
2001