(Из цикла студенческих зарисовок "Мемуары-точка-док")
В перерыве между экзаменами в летнюю сессию-98 мы с Тимоховой Олей договорились, что слазаем ночью на институт. Под калужским звездным небом поставим на крыше института палатку, разведем маленький костер, посидим, попоем. Пожарим на костре сосиски и с пивом их съедим.
Горшковская "Голубая устрица", которую можно было поставить хоть на полу, очень подходила нам для маленького ночного приключения. И обсудив с Олей тонкости нашего похода, я пошла к троглодитам клянчить палатку. Но бывший тогда в комнате Леша Алешин сказал, что Виталик увез свою палатку домой, и что у них есть только обыкновенная брезентушка. Мы как-то не очень расстроились по этому поводу, даже наоборот: «Голубую устрицу» на дугах любой дурак на крыше сможет поставить, а ты попробуй поставить палатку-домик! Я почему-то была уверена, что на институте обязательно найдется какой-нибудь мусор, который можно будет использовать вместо колышков для растяжек.
Был теплый летний вечер, на стройке рядом с общагой стрекотали кузнечики, на ночную охоту вылетели летучие мыши. В одиннадцать часов, одетые по-походному, мы вышли из общаги, неся гитару. Рюкзаки наши были набиты палаткой, пивом и подушками.
У пожарной лестницы, ведущей на крышу института, нас недружелюбно встретила крапива. Лестница начиналась метрах в трех от земли и в метре в сторону от решетки окна столовой. Виталик Горшков во время нашей с ним зимней вылазки, помнится, без труда преодолел это препятствие. Я тоже уже наловчилась и рассчитывала не столько на свою силу, сколько на цепкость. Беспокойство вызывала Оля, потому что была новичком. Чтобы ей было удобней добраться до лестницы, я привязала веревку, предусмотрительно взятую с собой, между первой ступенькой лестницы и трубой над окном. Подразумевалось, что это послужит дополнительной ступенькой.
Я затащила на крышу оба рюкзака и гитару. Оля в крапиве караулила. Все было тихо, только далекий собачий лай нарушал спокойствие летней ночи.
Усевшись на самодельную петлю-ступеньку и укрепив ноги, чтобы освободить на всякий случай обе руки, я стала сверху руководить олиным восхождением. Оказалось, что ей трудно перехватываться руками за прутья решетки, одновременно переступая ногами по гладкой стене. Несколько раз Оля срывалась, но все равно не оставляла своих попыток. Наконец ей удалось взобраться на подоконник, и она стала карабкаться по решетке вверх. Я протянула ей руку, чтобы помочь дотянуться до начала лестницы, но тут она нечаянно ударила башмаком в стекло между решеткой. Завизжала сирена сигнализации.
Несколько секунд соображая, мы висели на стене. Стараясь говорить коротко и тихо, и при этом корча страшные рожи, я скомандовала Оле слезать. Она спрыгнула и засела в крапиве. Сама я так и осталась висеть враскорячку в петле. Мне казалось, что если я стану из нее вылезать, то в спешке могу, пожалуй, вывихнуть себе что-нибудь. Рассчитывая, наверное на то, что я маленькая и прозрачная, и меня не заметят, я покрепче вжалась в стену. В таких позах несколько минут мы смотрели друг на дружку круглыми от страха глазами и ждали отряда милиции с овчарками, брошенного на захват хулиганок.
И тут сирену отключили. В звуке, с которым это произошло, нам показалось что-то знакомое. Мгновенная догадка осенила наши лица: это была сигнализация в машине на соседней с институтом стоянке. Мы столько раз проклинали ее, когда она начинала визжать ночью, а сейчас сперепугу не узнали! Утерев холодный пот, счастливые и возбужденные, мы выбрались – я из своей петли, а Тимохова из крапивы – и стали думать, что делать дальше. Было уже поздно, и в общежитие нас уже не пустили бы. Стало также ясно еще и то, что Оля на институт не заберется. Вещи и гитара остались лежать на крыше, а до утра оставалось 5 - 6 часов. Куда девать время?
Тогда мы решили: сейчас идем на речку купаться (благо купальники были на нас), потом: 1)- я забираюсь на институт, 2)- ставлю там палатку, 3)- фотографирую ее, 4)- спускаю фотоаппарат Оле, 5)- она с соседней стройки фотографирует меня с палаткой, 6)- в полпятого утра Оля будит Лешку Алешина камешком в окно, 7)- отдает ему фотоаппарат, 8)- Лешка фотографирует нас с крыши общежития. И, наконец, 9)- пьем пиво и расползаемся спать.
План оказался практически безупречным и был в точности исполнен. Даже разбуженный Алешин почти не ругался. Только позевывал. Но подвел один единственный компонент этой стройной системы - фотоаппарат “Коника”. Он не понял, что 4.30. - это уже утро и запорол почти всю пленку. Но это было после.
А в половине первого ночи мы с Олей бодрым шагом вышли к Оке. Долина ее, прибрежные заросли и небольшие поляны были залиты лунным светом. У воды слышались трели лягушек и плеск пьяной компании. Решив, что этим купальщикам, среди которых по звуку не определялось женских голосов, нам лучше не показываться, мы пошли вдоль берега у самой кромки воды, прикрытые кустами. Ноги почти по колено утопали в иле, ветви ив то и дело преграждали нам путь. При обходе одной из таких ив мы улышали осторожный звук погони. Я пихнула Олю в кусты, а сама опасливо выглянула из-за ветвей: метрах в тридцати от нас показался силуэт человека.
Несмотря на то, что ивовые ветки росли очень густо и во всех мыслимых и немыслимых направлениях, мы стремительно стали продираться через заросли к более-менее открытому месту. Когда наконец мы вылезли из этих джунглей - перепуганные, грязноногие, ободранные, - оказалось, что наш преследователь за нами не полез. (Очевидно, та доза спиртного, которую он принял, еще позволяла ему рассуждать трезво и не рисковать здоровьем в ивово-крапивной сети.)
Вздохнув с облегчением, мы пошли искать место, где все-таки смогли бы искупаться. Пару раз нас спугивал треск ветки или звук чьих-то шагов, и нам, как зайцам, приходилось делать быстрые пробежки в несколько десятков метров и затаиваться. Но наконец мы вышли к каким-то мосткам, около которых не было никого. Мостки, собственно, были целым причалом метров пятнадцать длиной. Около него лежали перевернутые лодки. Луна сияла над тихой рекой, вокруг все было спокойно.
Настроение сразу поднялось. Вдоволь накупавшись в теплой воде, мы вылезли на помост, сняли купальники и стали их выжимать. И тут из-за поворота со стороны реки донеслись голоса. Схватив вещи, мы, стараясь не шуметь, пулей влетели в прибрежные кусты. Я выглянула: в нашу сторону плыла лодка с двумя рыбаками. И тут Оля сказала, что потеряла купальник. Пошарив в потемках вокруг себя, мы решили, что она, наверное, потеряла его где-то на помосте. В любом случае нужно вылезать из укрытия - не сидеть же нам тут до утра!
Я оделась, натянула олину спортивную кофту, волосы завязала в хвост (мне казалось, что в таком виде я буду похожа на парня: парни ведь тоже носят хвосты, а лица впотьмах им не разглядеть). Засунула руки в карманы шорт и вразвалочку, вальяжно сплевывая, направилась к мосткам. Лодка остановились невдалеке, и рыбаки тихо переговаривались. Войдя в роль не очень культурного молодого человека, я медленно прошла по всему помосту, небрежно поглядывая под ноги (…на самом деле – судорожно бегая взглядом в поисках злосчастного купальника). Рыбаки затихли, я чувствовала, что они смотрят на меня.
Купальника нигде не было, и это, конечно, расстроило меня (и особенно Олю в кустах). Но после такого «блистательного» променада по импровизированному подиуму мне жаль было расставаться с ролью шпаны. Хотелось еще на последок сделать что-нибудь этакое, чтобы отппали последние сомнения в том, парень я или девушка. Но в голову лезли одни только непристойные идеи, не осуществимые в принципе (например, по-мужски справить малую нужду в реку). И мне пришлось удалиться со сцены без аплодисментов.
Тимохова сидела за кустами, нервная и расстроенная. Я по-деловому доложила, что купальник, наверное, упал в воду, а потом, едва сдерживая восхищение своей игрой, спросила Олю, как ей понравился мой спектакль? Оказалось, что она ничего особенного не заметила.
В сущности, меня это почти не огорчило: ведь в тот момент Оля была на взводе, к тому же она близорука. Но до сих пор все-таки интересно: что подумали рыбаки о той неумело поплевывавшей узкоплечей толстопопой фигурке, которая задумчиво бродила летней ночью по лодочному причалу на широко расставленных ногах (явно женских очертаний)?
Оставшаяся часть утра прошла по плану. Вернувшись, я растянула на институте палатку, сфотографировала ее, погуляла до рассвета по крыше. Заглянула, между прочим, в дыру институтского чердака, хорошо видную из окна моей комнаты в общаге и очень меня интересовавшую. Там оказалась масса сонных голубей, которые, сбивая меня с ног, вылетели и растаяли в предрассветном небе. На чердак выходили завитки вытяжных труб с кафедры химии. Мысль о том, что я, возможно, дышу сейчас бромом, сернистым газом и парами азотной кислоты, заставила меня спешно покинуть это гнилое место.
Я немножко попела под гитару, свесив ноги над пропастью. Тимохова в это время коротала остаток ночи за лазаньем по стройке. Потом она пошла будить Лешку и он отщелкал оставшуюся часть пленки. И, наконец, удовлетворенные приключениями уходящей ночи мы с Олей уселись на стройке на виду у всего спящего общежития и стали пить пиво и есть сосиски. Чувствовали мы себя при этом храбрыми мушкетерами, завтракающими на бастионе Сен-Жерве под пулями гугенотов. Так закончилась та ночь. Госэкзамены (а тогда их сдавали и на третьем, и на пятом курсе) были еще не скоро... Через день.