5 хевраля(так в рукописи). Северное море.
Ночь без сна.Качка в основном килевая и неожиданная. Да и бортовая прибавилась. Местами идем спокойно, потом затрясёт и начинает валять. Море белесо-серое. Как и небо. Вроде так и положено Северному морю. Но вчера прорывалось солнце из-за туч, и хоть низкое, но родное.
У меня повторение 79-80-ых годов: от знойных персидских широт до норвежских холодных высот. Только тогда был период обезьянье-петуховый(по восточному каленадарю), а теперь – собачье-свиньин, лучше- пёсье-вепревый(?). Из того времени аукнулось на отлёт: умер Юра Мятлин.(...Наш Юра Мятлин – грех в ампире). А Нина спивалась откровенно.
Юра в год Обезьяны подарил мне на день рождения чёрную обезьяну, статуэтку. Новый 80-ый год в Персидском заливе, мой день рождения, окаймляюший месяц-январь, – слились тогда в один праздник. Оттуда и окончательный мой разрыв с Амировым. Сидит, говорят, на Кипре, командует. Палки мне в колеса вставляет. И поделом. Там же и Боря Петрийчук, палки те вытаскивает.
А Юры нет. Печально. Миша Витвинов мне об этом на прощанье сообщил. Ушел из его Компании Юра в море 2-ым штурманом и ушел из моря в другую жизнь.
А как мы веселились! Ночная Москва. Такси. Песни и стихи. «Едем к Вознесенскому! Ты знаешь, где живет Вознесенский?» - у таксиста. - «Знаю». – «Поехали!» Искали, не нашли. Продали Юркин кожаный пиджак этому же таксисту. Удовлетворились поездкой к Жоре в Гороховый переулок. Прикатили в 5 утра. Пьяные, счастливые и уверенные, что мы приносим счастье.
А как в поезде Рига – Москва нас били проводники!? Юру уложили, ногами пинали, а меня никак не могли: я спиной прижался в угол тамбура(лопатку распорол), ушел в глухую защиту, изредка отмахивался и приговаривал: Только не по лицу, завтра в министерство! Так и не добрались до меня, пока нас не выручил Юркин приятель, директор этого самого злаполучного вагона. Он собственно и пригласил нас на вечер закрытия летнего сезона студенческого коллектива проводников. Было 31 августа. Мы и остались на свою голову. А утром просыпаемся, Мила, жена 4-го механика, Толика Иванова зашивает мою черную рубашку, порванную на спине и под мышками и Юрин кожаный пиджак, который мы благополучно загнали усердному таксисту. Впереди было море, чужие берега и несчетное количество черных кожаных пиджаков и битых морд. Не унывали.
И все-таки в один из приездов в Москву ухитрился я посетить земляка-поэта Игоря Шкляревского. Уже не знаю, где я добыл его телефон и говорил с женой, та обещала, что Игорь вечером будет дома. Я и поехал наудачу и неудачно. Во первых не было никого, а во вторых уселся я там во дворе на свежевыкрашенную скамейку жёлтую. Явно для меня была приготовлена. Покурил, вставать собрался – не тут-то было:еле оторвался, так приклеился! Попросил бензина у парнишки, ковырявшегося с мотоциклом тут же. Но в темноте только размазал краску. Завернул я свой итальянский(опять же кожаный плащ) и засунул его в сумку. И убрался по-добру, по-здорову.
Моя культурная программа остановилась на посещении музей-квартиры Маяковского, где он застрелился. В коридоре висело огромное пальто, шляпа и трость. Это наиболее меня впечатлило.(«Пальто, шляпу и трость навсегда повесил на вешалку...»).
Позже послал я восторженный стих Вознесенскому через какой-то журнал, оттуда сообщили, что писмо передано адресату. Там в письме было строчка: Из таинственных далей вселенских, нарожай нам земля Вознесенских, нарожай нам земля Маяковских, да не этаких, а таковских... Бред сивой кобылы в лунную ночь.
Однако поджимает постоянно: а стихи? Где твои стихи? Всё примеряюсь,боюсь. И кредо своему не изменяю, высказанному когда-то Сырому Гавриилу Павловичу: стихи должны рождаться сразу, а не вымучиваться. И только по вдохновению. Но вот же у Маяковского: ...и долго ходишь, измозолев от брожения, и тихо барахтается в тине сердца, глупая вобла воображения. Работы никакой. И только утешение, что работа всё-таки идет. Работа сердца. Или в сердце. И выплеснется в тему тем – любовь.
Вечером начал меня подстригать матрос Игорь. Пошла чересполосица по голове. Пришлось побрить. Глянул в зеркало – как будто скальп сняли: вся в порезах, царапинах и крови. И холодно. Не по сезону стрижка. Хотелось стрижку к бороде приспособить. Я её запустил, как приехал сюда. И вот что получилось. Привет из Персидских широт от братьев мусульман.
6 февраля.
А ночью мерзла голова. Иллюминатор был открыт, укрывался с головой, натянул с трудом вязаную шапочку, щетина сопротивлялась.
7 февраля.
Поздравляю, Папа, с днём рождения! Болей полегче.
Опять покачивает. Вышли из Гримсби в 14.00. Заказали мы с поваром словари на следующий приход. Вхожу в режим работы. По старым следам сочинил пару стихов. В эту стоянку некогда было. Снов нет как нет и сна. В качку – полудрём. А в порту работ хватает: бункер, льяльные воды, ремонт, балластировка и т.д.